Волчица лунного князя

Глава 14

— Э… уверен, что надо это сделать? — Опираюсь на каменную кладку колодца. В круглом отверстии — сплошной мрак. Поворачиваюсь к чешущемуся спиной о дуб Чомору. — Даже пословица есть: не плюй в колодец, потом вода пригодится напиться.

— Да какая же там вода? — Чомор приседает и встаёт, приседает и встаёт, обдирая спину о кору. — Там воды отродясь не было. Ты плюй.

— Но зачем?

— Не хочешь плевать — урони туда пару капель крови. Или выдерни волосы и кинь. Но плюнуть проще. Надо же как-то ему тебя распознать среди множества других существ.

Генетический анализ. Сказочная версия.

Снова наклоняюсь над тёмной скважиной. Во рту как назло пересыхает, но я, нацедив, сплёвываю капельку слюны.

— Тю, — продолжая чесаться, тянет Чомор. — И это всё?

Вздохнув, плюю ещё раз.

— А второй раз зачем? — хитро щурится Чомор, и из бабы-яги превращается в мужчину-кентавра. Правда, на основе медвежьего тела и с рогами… Лениво приближается к жерлу колодца, увлекая за собой шлейф из светляков. Заглядывает во тьму. Нюхает. Высматривает что-то. Кивает. — Да, точно: счастливый брак, трое детей, собственный выбор из нескольких претендентов. И берегись огня.

— Почему?

— Лунный дар скользить между мирами ни в воде, ни в земле, ни в огне не действует. Только огонь может поменять твою судьбу к худшему.

— Как это произойдёт? Когда?

Закатив тёмные очи с мерцающими в них отблесками светляков, Чомор ворчит:

— Ну что ты такая назойливая? Тебя же замуж такую никто не возьмёт.

— Так я сама выбирать буду.

Он вздыхает:

— Ну да. Ладно, будь назойливой. Вот вернётся князь — можешь сразу начинать. А со мной не надо.

— А он… — к щекам приливает кровь. — Ариан случайно не…

Ощущение чужого взгляда растекается по спине лёгким покалыванием. Разворачиваюсь: Ариан в белой тоге стоит между деревьев и смотрит на меня. Прикрывая руками грудь, закусываю губу: не могу при нём спросить, не ему ли суждено стать моим мужем… хотя он же в отборе не участвует. И я спрашиваю:

— А можно посмотреть, кто на меня покушался?

Чомор мотает головой:

— Это блохастый был, их судьбу не видать.

— Её жизни что-нибудь угрожает? — рокочет Ариан.

— Береги от огня, и всё у неё будет хорошо. — Чомор потягивается. — Давай, забирай свою зазнобу, она у тебя нервная, суетливая, болтливая и вообще со скверным характером.

С каждым эпитетом брови мои всё выше приподнимаются вверх: может я и нервничала из-за этого чудища лесного, но уж точно не болтала, а про характер за сорок минут (во время которых я ни разу не пожаловалась!), что мы шли к колодцу, нельзя узнать ничего определённого.

— Заберу, конечно, — выступает вперёд Ариан, и светлячковое сияние озаряет корзинку в его руке. — Заберу и покормлю. И даже тебе кое-что перепадёт. — Щурясь совсем как приятель, Ариан вытаскивает из корзинки кринку, перевязанную тканью. — Сметана.

— Оо, — выражение счастья озаряет лицо Чомора голубоватым светом, и к ногам Ариана приземляется гигантский котище, хватает кринку и в один прыжок скрывается в темноте.

Вытаскивая из корзины светлую хламиду, Ариан неотрывно смотрит на меня. А меня захлёстывает обида за его слова в домике на озере, за то, что бросил с этим сумасшедшим.

— Мог бы предупредить, с кем меня оставляешь, — ворчу я, выхватываю из его рук белую одёжку. Может, по поводу дурного характера Чомор не так уж не прав. — И сметаной меня не купишь, не люблю я её.

Под пристальным, немигающим взглядом Ариана я краснею. Но мои пылающие щёки скрывает надвигающаяся темнота: все светляки уносятся следом за Чомором.

Никогда в жизни не доводилось мне бывать в шалашах на дереве. Как-то не срасталось. Но в другом мире внезапно находится такой шалаш: на огромном дубе, с однокомнатным домиком и огороженной перилами смотровой площадкой. С шикарным видом на озеро, по которому до сих пор снуют лодки.

Озёрный город освещён луной, огоньками и даже прожекторами. Оборотни активно ныряют в мерцающую жёлтым и голубым воду.

— Может, скажешь им, что я как бы здесь? — не выдерживает моё доброе сердце. — Или они сами поймут, когда лунный дар ни к кому не перейдёт?

Отведя от лица бутерброд с копчёной олениной, Ариан щурится. Думает. Мотает головой:

— Нет, лунный дар может не найти среди них подходящую волчицу и улететь дальше. И нет, не скажу: они плохо ныряют. Вяло как-то. Когда удовлетворюсь их рвением или когда они исследуют всё дно озера — так сразу скажу, что ты жива, а пока пусть ищут.

Почему-то кажется, что оборотни отдуваются за то, что мне понравился подарок их кандидата. А возможно, я слишком высокого о себе мнения, раз считаю эту дрессировку расплатой за ревность Ариана.

Обида на сдачу меня Чомору куда-то улетучилась ещё после первого бутерброда, запитого кофе из термоса, и теперь я в благостном настроении. В шалаше на дереве здорово. И оборотни озёрные так красиво воют, хоть и грустно, с надрывом таким, будто меня уже хоронят. Трогательно. Хоть и понимаю: их страх перед Арианом на такую бурную деятельность толкает.

По спине пробегает холодок ужаса: убить ведь могли! Но я гоню его прочь, старательно сосредотачиваюсь на тёплом воздухе, на ощущении досок под филейной частью. Не хочу думать о серьёзном и страшном.

— Ожерелье жалко, — тяну я.

Ариан косится на меня, тихо обещает:

— Я тебе другое подарю, ещё лучше.

— Но то Вася своими руками сделал.

Вздохнув, Ариан смотрит на расчерченное бликами, лодками и ныряльщиками озеро.

— Если очень хочешь, могу научиться что-нибудь такое делать.

Невольно фыркаю, закашливаюсь. Ариан похлопывает меня между лопаток. В горле жжёт, глаза щиплет от слёз. Не сразу отдышавшись, бормочу:

— Не представляю тебя за подобным занятием.

— Почему нет? — Ариан протягивает руку. Кончики его дрогнувших пальцев касаются моего виска, и меня будто ударяет током, только приятно. Щурясь, Ариан заправляет мне волосы за ухо. — Я могу всё, что могут мои подданные, и даже больше.

— Так уж и всё? А если твои подданные умеют петь в опере, талантливы в этом?

— Значит, я трансформирую структуру горла и лёгких, изучу технику пения и тоже смогу петь в опере. Но оперных певцов у нас нет, мы предпочитаем камерную музыку.

Молчу, осознавая. Моргаю. Снова молчу, потому что осознаётся плохо.

— А ты так можешь? — наконец уточняю я.

— Часть лунного дара — пластичность света. У жриц это не так выражено, возможно, из-за меньшей доли способностей или из-за разницы функций, а может будущим матерям такое вредно, но у меня довольно широкие возможности по изменению тела, хотя оно всегда стремится принять привычную форму.

— Значит, изменения будут временными?

— Да. — Ариан снова проводит кончиками пальцев по моему виску, скуле, губам, и это приятно до мурашек, несмотря ни на что.

— Не надо, — шепчу я.

— У тебя крошка… — выдыхает Ариан, наклоняется. — Чего ты боишься?

Вопрос вспыхивает в мозгу цветными искрами. Отклонившись, хмуро смотрю на тугодумного спутника и на всякий случай указываю на озеро:

— Меня только что убить пытались.

Оборотни там снова завывают.

— Значит, в меня ты не веришь, — вздыхает Ариан и тоже отклоняется. Задумчиво смотрит на озеро. — Признаю: не привык к таким ударам исподтишка. Но я могу тебя защитить.

— Не лучше ли меня спрятать?

— Твой лунный дар — он как тропинка к тебе, как путеводная нить. Криминалистика тут не развита, поймать преступника можно разве что по запаху, свидетельским показаниям или с поличным. И я обязательно его или их поймаю, — переходит на рык Ариан. — Только надо эту тварь выманить.

— Почему бы не допросить всех?

— Потому что когда кто-то боится, ложь определить невозможно, и я рискую получить лишь козла отпущения, взявшего на себя вину кого-нибудь более сильного. — Ариан запускает пальцы в волосы. — Честно говоря, я просто не понимаю, зачем это всё?

— Может, кому-нибудь не нравится, что я человек?

— Но Лада была чистокровной. Я не понимаю, что между вами общего.

— Дар? — мой голос звучит напряжённо: терпеть не могу разговоры о чистоте крови.

— Дар неуничтожим. Он не может хранить информацию об убийце Лады. Не имеет уникальности, чтобы привязываться к дару, переходящему по одной линии. Если нужен был дар — достаточно убить любую жрицу. Но почему-то охотятся на тебя.

Опять холодные мурашки ползут по спине, и кровь откатывает от лица.

— Прости, что напугал. — Ариан так быстро прижимает к себе, что не успеваю среагировать. В его руках тепло. Всё же верю, что он меня защитит. — Спать хочешь?

— Ты что! Я так испугалась, что теперь не усну.

Но я не права: поддавшись Ариану, на минутку ложусь в домике на жёсткую медвежью шкуру и тут же засыпаю.

— А как вы здесь определяете время суток? — первый вопрос, возникающий при пробуждении, ведь луна висит в небе на том же месте, и ни на люмен не светлее, чем в час моего засыпания.

Сидящий рядом со шкурой Ариан несколько долгих мгновений молчит, пытая меня задумчивым взглядом. Признаётся:

— Чувствуем интуитивно и никогда не путаем.

— Что, прямо у всех идеальное чувство времени? — Натягиваю медвежью «лапу» на обнажившееся во сне плечо: нечего всяким сторонникам чистоты крови на меня любоваться.

Ариан склоняет голову. Падающий в окно серебристый свет очерчивает его скулы, чувственные губы.

— Не минута в минуту, но ночью нам уютнее, видим мы в это время лучше. Перепутать невозможно.

— Понятно. — Лежу и чувствую, что-то не так. Но что? Ариан так подозрительно ноздрями подёргивает. Глубоко вдыхаю через нос… — Мясом пахнет. И сыром.

— Ах, да, — полуобернувшись, Ариан вытаскивает из-за спины деревянную плошку с ломтиками запечённого мяса и куском полупрозрачного сыра. — Угощайся и пойдём.

— Куда?

Неопределённо кивнув за спину, Ариан придвигает миску ближе. Запах усиливается, я жадно хватаю ломоть холодного мяса, заглядываю в плошку и поднимаю взгляд на Ариана.

— Где хлеб? — Могу, конечно, обойтись без него, но всё же…

— Прости, вчерашний птицам скормил, а свежего взять не подумал.

Ветер и шелест листвы врываются в домик на дереве. Следом раздаётся пронзительный многоголосый вой.

— Неужели всё ещё меня ищут? — Сажусь на шкуре, прикрываясь нагретым жёстким мехом.

— Даже думали вместо тебя свежий изуродованный труп показать, чтобы дно не чистить.

— А откуда у них свежий изуродованный труп? — Подношу кусочек мяса ко рту.

— Понимаешь ли, Тамара, наш мир… не привит этическим мировоззрением, здесь принято следовать жёсткой логике выживания, и эта логика гласит, что слабые и больные особи должны пускаться в расход, когда этого требуют интересы стаи.

Опускаю кусочек мяса назад в миску. Уточняю:

— Хочешь сказать, что они бы убили слабую здоровьем девушку, чтобы не обыскивать дно озера?

— Чтобы не тратить ресурсы стаи на бесполезную работу — да.

Шумно вздохнув, откидываюсь на шкуру, зябко кутаюсь в отростки медвежьих «лап». Ариан плавным движением вытягивается рядом, горячая ладонь пробирается под мохнатую оборону и согревает моё бедро.

— Ты ведь этому помешал? — на всякий случай уточняю я.

— Разумеется.

Думать об этом не хочется, поэтому спрашиваю:

— Следы убийцы нашли?

— Нет. За последние несколько дней здесь побывали гости и торговцы из всех стай. Никто ничего подозрительного за ними не замечал.

— Какой-то неуловимый преступник.

— Наглый, — морщится Ариан. — Ловкий. Поймаю — порву.

Прежде, чем успеваю ответить, Ариан наклоняется и порывисто целует. Тепло прокатывается по телу, внутри всё дрожит. Так приятно-приятно, что решаю начать сопротивление через минуту… А может и через две.

— Жрица! Жрица! — оборотень срывается на вой и, сверкая голым задом, припускает к выходящей на берег дорожке озёрного поселения.

Мне даже немного лестно, что первой приветствуют меня, а не сияющего рядом Ариана. Но оно и естественно: это же не его всю ночь в озере искали.

Мы идём по тропке к мостику. Рыжие огоньки над озером приходят в движение. Со всех платформ воют. Несколько оборотней прыгают с лодок и, обратившись в воде, плывут к берегу.

— Зашевелились, — раздражённо отзывается на это Ариан.

А у меня до сих пор сердце неистово колотится от поцелуя с ним.

Мостик скрипит и шатается под лапами и ногами. Топот разносится над озером и окрестными полями. У обнажённых мужчин трясутся гениталии, у девушек скачут груди. Разномастные волки выныривают из воды. И все, не сговариваясь, выстраиваются полукругом в десяти шагах от Ариана.

Обнажённые падают на колени и перекидываются в зверей, виляют хвостами.

В каких-то несколько минут на бережке, примяв кусты и выкинув в озеро брёвна-скамейки, собираются три сотни волков. Пугающее зрелище. Хотя на мордах не злость, а смесь радости и тревоги.

Волки расступаются, пропуская матёрого седого волка и следующих за ним волков поменьше, один из которых со знакомой рыжинкой — Вася: ушки прижаты, взгляд виноватый.

— Мы счастливы, что жрица всё же жива, — матёрый волк Аристарх, в глазах которого, точно луны, мерцает отражение исходящего от Ариана света, склоняет голову. — И просим пощадить нас за недосмотр. Такого больше не повторится.

— Не повторится: вы лишаетесь права участвовать в отборе.

— Слепо повинуемся воле лунного князя, — ещё ниже склоняет голову Аристарх.

Вася издаёт протяжный вой, ползёт к нам на брюхе, повиливая хвостом и снизу заглядывая на Ариана. Тявкает жалобно:

— Прости князь, не доглядели мы, но впредь…

— Никакого впредь, — гремит над озером и лугами страшный голос Ариана. — Вам повезло, что перед падением дома жрица спонтанно переместилась в Сумеречный мир и прихватила с собой воина, иначе стае пришлось бы отвечать не только за безответственность, но и за кровь.

— Князь, пощади, — воет Вася. — Люба она мне…

— Заботится надо было лучше, — рычит Ариан, сияние его становится ослепительным, трава вокруг кажется белой, а тени — провалами в бездну.

Даже над водой разливается белое сияние. Прикрываюсь ладонью. Васю придавливает бурый волчище. Наверное, Герасим.

— Прости моего непутёвого сына, — бормочет Аристарх. — Мы поняли свою вину и просим прощения.

Вся стая ложится, утыкается мордами в траву и вынесенный на берег ил.

Мою талию обвивает сильная рука Ариана, он притягивает к себе. И в следующий миг мы уже стоим в поле, над нами — пронзительно-голубое небо и солнце. Сияние Ариана гаснет. Вдыхаю запах родного мира, и глаза щиплет от слёз.

Ариан ведёт меня куда-то по невысокой траве. Оглядываюсь: в сотне шагов от нас стоит пустой джип.

— В следующую стаю поедем с комфортом. — Ариан прижимается губами к виску.

— У тебя что, куча машин по полям припасена? — изумляюсь я.

— Нет, но у меня очень хорошее чувство пространства, и когда надо добираться быстро, я подгоняю здесь в нужное место автомобиль.

— А оставить машину в Лунном мире?

— Зачем там воздух портить? — Ариан скользит рукой по моему бедру.

Под беспощадным светом солнца намного легче убрать с себя его руку и потребовать:

— Хватит меня тискать. Ты меня сватаешь, вот и занимайся подбором мужа…

Корни волос на затылке обжигает — так крепко сжимает их Ариан, меня леденит ужасом. Глаза Ариана, полные лунного света, оказываются близко-близко.

— Тамара, — рычит он, прижимая меня к себе, мелко вздрагивая. — Тамара, даже не…

— Больно, — шепчу ему в губы. — Отпусти.

Пальцы на моём затылке ослабевают, отпускают пряди волос. Но Ариан и не думает отстраняться — нависает надо мной, плотно прижав к себе и тяжело дыша.