Волчица лунного князя

Глава 32

— Ты пока спи, мы здесь неожиданно появились, убийца вряд ли успеет напасть до утра, да и я буду начеку, — даже произнесённое твёрдым голосом Ариана звучит не слишком успокаивающе.

— Мой заботливый князь, теперь тебе придётся всю ночь обнимать меня, иначе с ума сойду от страха. — Прижимаюсь к груди Ариана.

— Да, как князь я обязан заботиться не только о твоём физическом здоровье, но и о душевном. — Ариан обнимает меня и крепче прижимает к себе. — Спи спокойно.

Сказать бы, как «хорошо» спать после его заявлений об убийце, но не хочется портить момент. Закрыв глаза, утыкаюсь ему в грудь. Его сердце бьётся торопливо, даже сквозь разделившие нас складки одеяла чувствуется реакция тела на мою близость. Сам виноват: нечего было меня пугать.

Только судя по тому, как быстро засыпаю, испугалась я не слишком сильно.

С утра начинается райская жизнь: фруктовые и мясные изыски на завтрак, горячий хлеб из местной пекарни, купания, массажи в исполнении мускулистых красавцев, на которых Ариан смотрит с ревнивым подозрением, грязевые ванны, косметические процедуры, снова купания и вновь косметические процедуры со всякими обмазываниями, после которых кожа нежная и бархатистая, точно у младенца.

На обед — суп-пюре, оленина, салаты и фрукты, послеобеденный сон и снова купания и массажи опять же с красавчиками-массажистами, в руках которых я млею от фантастической расслабленности. Даже мысль закрадывается: может, меня убили, и это всё — рай? Правда, смазливые ангелы слишком уж шкафообразны, но кто же знает, что нас ждёт на той стороне?

Вот лежу я, сильные руки разминают мышцы спины, млею по полной программе, красота…

— А вот и я! — Катя влетает в массажную и прокручивается вокруг своей оси, посверкивая блёстками на коротеньком свободном платье, из которого удобно выскальзывать волчицей.

А вот и явился собственной персоной конец спокойной жизни. Судя по тяжкому вздоху Ариана, он думает так же.

— Трезвая, как отец и обещал, — бурчит от двери Дьаар.

Он тактично смотрит в потолок, но лежащий на кушетке Ариан дыбит шерсть и смотрит зло.

— Этот зануда меня с ума свёл. — Катя стукает Дьаара в кубики пресса. — Опохмелиться не дал.

— Отец обещал, — упрямо повторяет Дьаар. — Ну, жрица, ты её на поруки приняла, я пошёл.

— Зануда! — вслед ему кричит Катя и поджимает губы.

— Хочешь, чтобы он остался — зови, — как бы между прочим добавляет Ариан.

— Вот ещё. — Складывая руки на груди, Катя вскидывает голову. — Я буду верна Мару. И… и… я очень расстроена, что вы не остались у Тэмира. Я так надеялась на возможность беспрепятственно видеться с Мару, а вы… вы…

У неё дрожит губа, на щёки выкатываются слёзы. Ну ничего себе экспрессия!

— На нас это не действует, — хладнокровно заявляет Ариан.

— Да? — Катя оглядывает его и искоса — меня.

Поняв, что не действует, быстренько утирает слёзы и почти нормально произносит:

— И всё же могли бы остаться у Тэмира. Или попросить Мара в сопровождение. Вам не трудно, а мне радость.

— Занимай соседний домик, — предлагаю я. — И будет тебе радость курортного отдыха.

— В соседние заселились Пьер Златомировский и Свэловский Ламонт. Можно я с вами поживу? — И она начинает ковырять грязным пальцем ноги пол. Похоже, всю дорогу Катя шла пешком. — Я буду тихо себя вести, даже не заметите.

— Не верим, — одновременно с Арианом произношу я.

Мы переглядываемся. По его морде не понять, как он относится к известию о заезде сюда двух моих потенциальных женихов, но явного беспокойства нет. Впрочем, он об этом мог узнать и раньше. По запаху, например, или увидеть их в окно. Только почему мне не сказал? Чтобы не побежала их приветствовать?

Ну, к Пьеру я точно не помчусь, а вот Ламонт… с породистым романтичным зеленоглазым блондином приятно пообщаться, даже если не строишь на него матримониальные планы. Он же красивый, как картинка, и ухаживать умеет.

Глаза наблюдающего за мной Ариана сердито сощуриваются, шерсть на морде вздыбливается, челюсть стискивается, и уши прижимаются. Какая у него мимика богатая, и хотя морда злая, я расплываюсь в улыбке.

— Ну и не верьте, — ворчит Катя. — А я, между прочим, девушка тихая добрая, просто находка.

Всё больше понимаю, почему её дома в подвал посадили и не выпускали.

— Находка ты наша, — вздыхает Ариан. — Подыщи себе норку, прими душ, от тебя воняет после пробежки, отмокни в источнике, отдайся в надёжные руки местных массажистов, а потом, если захочешь, можешь присоединиться к нам за ужином. И даже не думай сбежать к своему Мару — поймаю и высеку на глазах у всей стаи.

— Меня так легко не сломить. — Катя нервно дёргает плечом.

— А я не перед твоей, я перед стаей Мара тебя высеку, чтобы все знали, какую непослушную волчицу он себе присмотрел.

Катя оскаливается на него:

— Среди лунных воинов нормальных что, вообще нет?

Я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться: бедняжка Катя, знала бы она, с кем постоянно сталкивается и кого ненормальным называет.

— В лунных воинах ненормальных не держат. — Ариан изображает подобие улыбки. — А ты, я смотрю, домой так хочешь, что язык придержать не можешь.

Фыркнув, Катя выходит из массажной и громко хлопает дверью.

— Сочувствую этому несчастному Мару, — вздыхает Ариан и кладёт морду на вытянутые лапы. — Я бы на месте Златомира сам ему это чудо вручил и ещё денег бы приплатил.

Массажист, отлично всё время визита исполняющий роль глухой и немой мебели, давится смешком.

— Простите, — бормочет он и возобновляет колдовство над моей спиной.

Я расслабляюсь и стараюсь получить побольше удовольствия, потому что, чует моё сердце, передышка закончена.

— Так вот почему последний час ты постоянно дёргал ушами. — Оглядываю уставленную цветами гостиную: лилии и алые розы в вазах и тазиках занимают журнальный столик, подоконники, тянутся вдоль стен полосой метровой ширины. Местами они сдвинуты и помяты, словно ставившие их боролись за место. — И насколько понимаю, это не от тебя.

— Я же твоя дуэнья, — мрачно усмехается Ариан, — не пристало мне цветы дарить, только выкидывать, чтобы кавалеры не слишком наглели.

Воздух из-за цветов тяжёлый и сладкий, но их красота и приятность подарка заставляют воскликнуть:

— Не выкидывай!

Ариан смотрит искоса, щурясь и оценивая. Поспешно добавляю:

— Когда сам столько же подаришь, тогда и будешь выкидывать.

От удивления он даже пасть приоткрывает. Поводит кустиками звериных бровей и выдаёт:

— Только не говори, что мы эти цветы будем с собой до конца отбора возить, они же повянут и неприятно пахнуть начнут. Они и сейчас воняют так, что хоть стой, хоть падай.

— Про возить с собой ты серьёзно или издеваешься?

— Шучу, а не издеваюсь, — наставительно поправляет Ариан и дёргает ухом. — О, нет.

Он накрывает морду лапой в зверином эквиваленте фейспалма. Значит, это не об опасности.

Дверь распахивается, и перед нами предстаёт волчий зад. Посопев, зверь разворачивается и врезается схваченным за ягодицы запечённым молочным поросёнком в косяк. Виляет хвостом.

— Вася, — выдыхаю я, и меня обжигает чувство вины: он со дна озера опаловое ожерелье достал, шкурой рисковал, возвращая, а я не знаю, куда его дела…

Конечно, у меня есть оправдание: когда в тебя стреляют с явным намерением убить, не до побрякушек. Скорее всего, ожерелье прибрал Ариан под предлогом «чтобы не потеряла», а на самом деле, чтобы о его создателе не вспоминала, но всё равно стыдно за пренебрежение. Да и ожерелье Амата я сбросила в спальне без зазрений совести. Полами халата сильнее прикрываю висящий на груди амулет удачи.

Поросёнок в хрустящей корочке держит в пасти яблоко, Вася держит в пасти поросёнка и виляет хвостом. Выронив ношу, бодро отчитывается:

— А я мясо принёс, прекраснейшая, всё для тебя.

— С чьего стола спёр? — нетактично интересуется Ариан.

— Не спёр, а добыл, мне чуть шкуру не продырявили. — Вася гордо выпячивает грудь. Тут же сменяет вид с воодушевлённого на нежный просительный и ласково так урчит: — Попробуй, Тамарочка, я для тебя старался.

Опускаю взгляд на лежащего на полу поросёнка. Вася тоже уставляется на него.

— Ой, — обращается человеком, хватает порося и поднимается во весь рост, протягивает дар мне. — Ну, это, в человеческом виде удобнее дарить и говорить. Прими.

Моё лицо заливает краской, выдавая постыдную неадаптированность к местным нравам, хотя пора смириться с нагими мужчинами. Вася чутко понимает причину смущения.

— Прости! — подскакивает он и прикрывает стратегическое место поросёнком, прямо им придавливает. У порося косит глаз, которым он обращён ко мне, поэтому кажется, что порось в ужасе от своего положения на причинном месте Васи и мечтает сбежать. — Забыл, что ты из Сумеречного мира и к голым не привыкла.

Ариан издаёт жалобно-натужный смешок. Похоже, из последних сил держится. А я неожиданно спокойно и чётко сообщаю:

— Василий, к еде на гениталиях я тоже не привыкла, в Сумеречном мире так не ходят.

— Да? — округляет глаза Вася. — А у папы в видеофильме…

Проиграв битву смеху, Ариан оседает на пол, чтобы вволю похохотать.

Вид у лежащего на блюде поросёнка шальной, словно он до сих пор не опомнился от близкого знакомства с Васей. И ведь не уберёшь со стола: в Лунном мире такие дары вроде букета цветов, выставлять принято. Есть, правда, тоже принято, но мне в порядке исключения разрешили отступить от норм этикета.

Вася вздыхает над чашкой чая, косится то на цветы по периметру комнаты, то на порося. По лицу видно, что опять хочет клянчить «Ну хоть кусочек попробуй». И по тяжкому вздоху чувствуется это сожаление, что не накормил.

— Сегодня меня больше тянет на сладкое, — сочувственно предупреждаю я и с энтузиазмом отламываю ложкой кусочек торта, но всё равно ощущение, что ребёнка обидела.

«Ребёнок» сосредоточенно смотрит на блюдечко с тортом. Ариан, слизывая крем со своей порции, следит за Васей из-под полуприкрытых век.

— В зубах торт не донести, — вздыхает Вася.

Не вовремя: я как раз собираюсь сделать глоток, фыркаю в чашку, и чай расплескивается на журнальный столик и нос Ариана.

— Тамарочка. — Вася придвигается, пытается промокнуть моё лицо салфетками.

— Его вытри! — указываю на Ариана.

Верный Вася, резко перегнувшись через столик, накрывает нос Ариана салфеткой, трёт. Только ради вида округлившихся глаз Ариана стоило поперхнуться. Опомнившись от такой наглости, он отшатывается, Вася кидается следом и валится животом на стол и торт. Хорошо ещё, полотенцем обмотан, но даже обтянутым махровыми сердечками ягодицам не место на столе. Поспешно переставляю блюдце с моим куском торта на диван.

— Ты что хватаешься? — Глаза у Ариана до сих пор круглые.

Кажется, Вася коварно потискать чей-то нос в отместку за то, что его обсмеяли. Хотя Вася и коварство кажутся несовместимыми, но… Ариан, склонив голову, неловко потирает нос лапой.

— Тамарочка попросила, — невинно поясняет Вася.

— А если она за хвост меня попросит дёрнуть?

— Дёрну.

— Даже не думай, — подскакивает Ариан, причём не очень понятно, кому не думать: Васе, чтобы такое исполнить, или мне такое просить.

— Вася, слезай, — улыбаясь, почти смеясь, подталкиваю его в бок. — Ты весь торт испортил.

— Я ещё принесу! — подрывается он, снося чайник и чашки.

Чай расплескивается по тёмному ковру, но мне почему-то всё равно, а раньше бы в ужас пришла, краснела, пыталась убрать…

— Только не в зубах! Иначе есть не буду, — предупреждаю я, строя коварные планы избавиться от поросёнка, пока Вася бегает за десертом.

Тук-Тук!

Мы застываем. Ариан водит потисканным носом, ноздри Васи тоже подрагивают.

— Можно войти? — раздаётся с улицы знакомый мужской голос.

— Да, — осторожно отзываюсь я.

Дверь распахивается. Жёлтый свет ламп вычерчивает на тёмном фоне двора мускулистого желтоволосого мужчину в фиолетовых боксёрах с многоярусными кружевами. Пьер из стаи Златомира стоит на пороге дома с коробкой торта.

— Прекраснейшая Тамара, безумно рад встрече.

Единственный оборотень, которого я не видела голым, решил наверстать упущенную возможность покрасоваться мускулистым торсом и кубиками пресса.

Но боксёры с кружевами, из-за оборочек больше похожие на юбочку.

Мужские кружевные трусы…

Похоже, Ариан прав по поводу увлечений Пьера бельём с кружевами. Женским. Я издаю сдавленный тонкий звук, менее всего походящий на приветствие, но тактичность Пьера не знает границ:

— Приятно, что и вы меня не забыли.

Вася отзывается утробным рыком. Не глядя, стукаю его и попадаю по ягодицам. Пьер приподнимает бровь, в спокойных синих глазах вспыхивает задорный блеск. Наверное, мой рейтинг как невесты сейчас значительно вырос. Как бы он не взялся за ухаживания всерьёз.

Сервис здесь поставлен преотлично: одно нажатие скрытой в стене кнопки — и через две минуты мои личные мускулистые Слушаюсь и Повинуюсь являются в дом исполнять желания. Слушаюсь — это светленький, а Повинуюсь — тёмненький. Ну просто чтобы светлый на «С» начинался, так их проще запомнить. Повинуюсь завистливо вздыхает на кружевные труселя Пьера, так что с прозвищем я и тут вроде как не прогадываю.

Пьер оценивающе щурится и вздёргивает подбородок, а качки пригибаются. Вася, видимо, почуяв чужих самцов, выглядывает со второго этажа, куда отправлен вымыть причинное место от сладкого. Шарит по парням недовольным взглядом:

— Поросёнок — дар! — И исчезает за выступом стены.

— Приберитесь, — командует полулежащий на диване Ариан.

Бросив профессиональный взгляд на бардак, Слушаюсь и Повинуюсь шагают к столу. Только Слушаюсь проходит дальше. Оказывается, в стене скрыт вместительный чулан с тремя пылесосами, множеством экологически чистых — если верить этикеткам — моющих средств, швабр, щёточек и тряпочек. В жизни такого разнообразия не видела, даже в магазине.

— Тамара, присаживайся, — советует Ариан. — В ногах правды нет.

А у меня ещё и кусочек торта Васю пережил. Подхватив блюдечко, вытягиваюсь на диване напротив князюшки. Пьеру места рядом со мной не остаётся. Поразмыслив, он усаживается на диван к Ариану. Тот мрачно взглядывает, но молчит, гордо подбирает хвост поближе к лапам.

Покачав торт в руке, Пьер ставит его на колено, подальше от измазанного прежним тортом столика.

Правильно говорят: на работающего можно смотреть вечно, а когда этот работающий мускулистый и в облегающих трусах, смотреть приятно вдвое. А если работают двое таких, то в четыре раза приятнее. Жаль, Слушаюсь и Повинуюсь с пятнами на ковре и столе справляются быстро: сколько животной грации в оттирании журнального стола! Сколько хищного изящества в обработке ковра моющим пылесосом! Смотрела бы и смотрела.

Поросёнка со следами звериных зубов мои красавчики почтительно водружают на чистое блюдо.

— Что-нибудь ещё? — нежно уточняет Слушаюсь.

— Подавать ужин? — склоняется Повинуюсь.

Царственно взмахиваю рукой:

— Несите. — А самой смешно так, что губы дёргаются.

— Может, торт? — Улыбаясь, Пьер протягивает мне коробку.

— Она дарёную еду не ест, — заявляет с высоты лестничной площадки Вася.

Полотенца в моём домике все с сердечками, — то ли норма такая, то ли знак внимания от Лерма, — так что Вася опять щеголяет тематической обмоткой, на этот раз сердечко в самый центр устроил.

— Я понимаю её щепетильность, — косясь на поросёнка, кивает Пьер. — Тогда будем считать мой торт… общим подарком. Или вот… — Он практически ставит коробку на белоснежный хвост Ариана. — Даром лунному воину.

— Взяток не беру. — Ариан задирает нос. — А жрице много сладкого вредно. Скорми этому, — кивок на Васю, — а то он так оголодал, что пытался есть всеми частями тела.

— Сытый я. — Спустившийся Вася оглядывает занятые диваны. Из-под полотенца выглядывает хвост, качается из стороны в сторону, угрожая сорвать последнюю набедренную преграду. — Сам ешь свой торт. А Тамаре я другой принесу, больше и вкуснее.

Он подмигивает мне.

— Но ты сказал, что прелестная Тамара еду не принимает. — Пьер ловит мой взгляд, улыбается лукаво и театрально поправляет блюдо с покусанным за ягодицу поросёнком. Снимает с него волосок. — Какая жалость… и кто же её так огорчил, что она теперь еду опасается брать?

Вася краснеет. Бледнеет. Вновь краснеет, гневно раздувает ноздри. И волосы у него на голове подозрительно шевелятся.

Распахнув дверь, к нам без спроса вплывает порозовевшая от купаний Катя в кружевном халатике и с тюрбаном из полотенца с ромашками на голове.

— А что это вы без меня ужинаете? — Она в несколько ловких прыжков оказывается у журнального столика и опускается на колени перед поросёнком.

— Он… упал, — торопливо предупреждаю я.

Потыкав яблоко в пасти, Катя очерчивает пальцем следы зубов на тушке и пожимает плечами:

— Знала бы ты, как тяжело таскать еду в зубах, так бы не привередничала.

— Очень тяжело, — показательно вздыхает Вася.

— Если зубы плохо держатся — обратись к дантисту, — в сторону бросает Ариан и потягивается, искоса следя за фыркающим Васей.

Поводя плечом, Катя несколько презрительно замечает:

— Ты, воин, наверное, любимой женщине так еду не носил, поэтому и ехидничаешь. От одиночества характер портится, нервы расшатываются и хвост теряет боевую твёрдость.

Ариан прищуривается. Но на мгновение улавливаю его направленный на меня пытливый взгляд. Кажется, от князя мне тоже достанется принесённый в зубах продуктовый набор.

Правда, у Ариана, когда он в полном размере, пасть такая, что может и телёнка принести, и большой арбуз в целости и сохранности, но я бы предпочла магазинную упаковку.

Тук-Тук! — обозначает своё появление кто-то вежливый. Все три самца синхронно поворачиваются к двери, та приоткрывается, пропуская высокого блондина в кожаных штанах.

— Я тут принёс кое-что, — улыбается Ламонт и показывает золотистый пакет. А ведь в его семье ценят звериный облик, даже едят в волчьем виде, вот уж кому в зубах подарок тащить обязательно, и всё же он приносит в пакете с поправкой на моё воспитание. Тепло от этого, просто тепло. — Всем… быстрых лап, а нашей прекрасной жрице — неувядающей красоты.

Катя, под шумок оторвавшая от поросёнка лапку, воинственно взмахивает ей:

— Волчицам тоже красота не помешает.

— Густой тебе шерсти, — моментально сдаётся Ламонт, посверкивая смешинками в изумрудных глазах. — И шелковистой.

— И зубов белоснежных, — щурится Катя, и получает в ответ театральный поклон.

А я с сожалением понимаю, что придётся кого-то пустить на свой диван, потому что противоположный оккупирован Арианом и Пьером, с одного узкого торца журнального стола сидит Катя, а с другой стороны Ламонт и Вася не поместятся.

Вздохнув, тяну к себе Катю. Вася поспешно усаживается на пол рядом со мной и преданно смотрит снизу:

— Разреши ножки помассажировать, прекраснейшая.

— Ты не участвуешь в состязании, — чеканит Пьер.

— Поэтому мне можно, — хитро улыбается Вася.

Подошедший Ламонт вручает мне сверкающий пакет и интимно интересуется:

— Понравились лилии?

— Э… да, спасибо. — Оглядываю доступные взору цветы вдоль стен. — А розы чьи?

Выдержав короткую паузу, Пьер берёт на себя ответственность за частичную ароматизацию:

— Это мой скромный дар.

Страшно представить, сколько моих зарплат в этом «скромном» даре.

— В следующий раз принимаю такие дары пожертвованиями в приюты. — Моя просьба вгоняет зверинец в ступор. — Можно в фонды.

Катя отрывается от поросячьей ножки и хмыкает:

— Говорила же, что цветы — это глупо.

— Но человеческие женщины любят цветы. — Пьер растерянно переглядывается с Ламонтом.

— Тамара практичная, как волчица, — хвалит меня Вася и прихватывает ногу.

Остальные кандидаты в мужья отзываются рыком. У Ариана получается громче всех, то ли княжеская способность, то ли в волчьем виде рычать проще.

Прижав отросшие волчьи уши, Вася отдёргивает от меня руки:

— Я только хотел помочь Тамарочке расслабиться, я из добрых намерений.

Воздух вибрирует от тихого рычания. Вася печально отползает. Я бы рада его поощрить, но как бы его за массаж моих ног не покусали.

— Спасибо, Вася, — тепло улыбаюсь ему, — но сегодня меня умассировали всю вдоль и поперёк, мне хватает.

Окидываю рычунов гневным взглядом, и они примолкают, Ариан даже отворачивается. Ну да, ему-то что, он ночью завалится ко мне в кровать и из этой стратегически идеальной позиции будет ненавязчиво — а может и навязчиво — обрабатывать.

Васин пушистый хвост мечется из стороны в сторону, выщёлкивая на ковре искры статического электричества. Сам он смотрит на меня восторженным чистым взглядом, улыбается:

— А так, как я, никто не помнёт, я же с почтением и с любовью.

— Раз уж речь пошла о почтении и любви… — Пьер поднимается с дивана и поворачивается ко мне спиной.

А на спине у него набит женский портрет в окружении роз.

Мой портрет.

Кажется: мышцы у него бугристые, поэтому татуировка слегка косит. Как к этому относиться? Не представляю. Вроде лестно, но с другой стороны… Закусывая губы, Катя прячет весёлый блеск глаз под ресницами. Ламонт переводит критический взгляд с меня на портрет и обратно.

— Не очень-то и похоже, — выдаёт он.

— А я Тамарочкин профиль вырежу на лунном камне, сделаю медальон и буду всегда носить с собой. — Вася активно виляет хвостом.

— Полотенце держи, — советую я.

Со вздохом обозреваю свой портрет и как можно мягче произношу:

— Не стоило… так.

Даже Ариан, опершись лапами на столик, вытягивается вперёд, чтобы заглянуть на спину Пьера.

— Это же навсегда, — тяжко вздыхаю я.

Ламонт фыркает:

— Да он при любом обороте может это стереть.

— Но накалывать было очень больно. — Пьер усаживается и отросшим когтем надрезает ленточку на коробке торта. — А ещё здесь…

На торте тоже мой портрет.

— Сам пёк. — Пьер расплывается в улыбке.

— Я тоже могу испечь… что-нибудь. — Ламонт теребит край пакета, подёргивает, будто хочет уронить, чтобы все увидели подарок.

— А я уже поросёнка принёс. — Вася заглядывает мне в лицо.

Они же серьёзно. Они в самом деле меня сватают. Надеются, что их выберу, даже Вася…

Ариан, сопя, устраивается в углу дивана, дёргает хвостом, прикрывает им лапы. Надеюсь, эта морда задумчивая уже жалеет, что одеждой меня плохо обеспечил. Вон теперь сколько желающих меня порадовать.

Не выдержав намёков Ламонта, заглядываю в пакет: там что-то красное кружевное. Наклоняюсь ниже… да там нижнее бельё. Красное, кружевное нижнее бельё. Почему-то воровато оглядываюсь на Пьера.

— Что там? Что? — одновременно вскакивают Вася и Катя.

— Бельё, — автоматически сознаюсь я.

Зря, ох зря. Щёки окатывает жаром.

— Покажи, — подаётся вперёд Пьер. — Кружевное?

— Кружевнее твоего, — кивает довольный Ламонт.

— Правда? — Пьер наклоняется ещё ближе.

— Померить не даст, — едва слышно хмыкает Катя в отнятое у поросёнка яблоко.

Пьер обжигает её гневным взглядом, волосы на его макушке встают дыбом.

Тук-тук!

О, неужели ещё женихи?

Дверь раскрывается, и Лерм вкатывает в гостиную большую тележку с блюдами под металлическими колпаками и бутылками вина.

— Время ужина, дорогая гостья. — Он улыбается вполне искренне, словно его при мне не уменьшали на один палец.

Следом заглядывает Дьаар и тихо уточняет:

— Присоединиться можно?

Кажется, все кандидаты собраны в одной комнате. Вздохнув, киваю:

— Да, Дьаар, заходи.

Надеюсь, не подерутся.