Военный инженер товарища Сталина 1

Глава 7

1943 год.

Ближняя дача. Кунцево.

— Прошу сюда! — встретил нас военный офицер. Фамилии не знал — очевидно, один из комендантов дачи. Пожав руку, провел в левое крыло. Два этажа. Несколько веранд. В глаза бросалось все до мельчайших подробностей. Двое охранников проводили в гостевую комнату. Прибывший со мной Абакумов куда-то бесследно исчез. В комнате диван, шкафы с книгами, граммофон, стол с легкими закусками. В камине огонь. Уютно и тихо. За окном пруд с утками. Напротив левого крыла высилось строение бани. Труба дымила клубами пара.

Я нерешительно присел на край дивана. Не раздеваясь, машинально стал перебирать пластинки. Хор Александрова, Клавдия Шульженко, Лемешев, Шаляпин, Петр Лещенко — последний заинтересовал особенно.

— Ой! А вы уже здесь? — донесся из-за спины радостный голос.

Обернулся, словно ужаленный в пятую точку. В дверях с подносом возникла миловидная женщина. В руках поднос с чаем; глаза раскосые, лукавые. Губы бабочкой. Румянец так и пышет. — А я уж думала, переживала, — сразу засуетилась хозяйка. Тараторила без умолку. — Мне как сказали, что вечером особый гость будет, так я и комнату прибрала, и баньку с Прохором истопила, и даже уток в пруд запустила. А вы откуда будете? Наверное, издалека. А Иосиф Виссарионович вам друг, да? Наверное, друг. А давайте свои сапоги, я высушу. Снимайте и китель, я почищу…

И все это без умолку. Без остановок. Сама задавала вопросы, сама отвечала. Во время всей тирады я не смог вставить ни слова.

Ну, так это же Валечка Истомина, — вспомнил я из истории. Ближайшая служанка Сталина, проводившая его позднее в последний путь. Именно она, если верить источникам, была у его изголовья при наступлении смерти. Она же и обнаружила Хозяина утром, лежащим на полу после сердечного удара.

— Я вам музыку включу. Кого любите? Наверное, Клавочку Шульженко. Я, боже как ее уважаю! А кто еще приедет? Наверное, Молотов, Берия, Хрущев, Маленков. Сколько мне посуды выставлять на стол? Наверное, человек на пятнадцать — меньше тут не бывает. Жалко, Николая Сидоровича Власика нет — он мне всю информацию дает. Вы не знаете, где он? Наверное, позже приедет…

И так без остановки. Щебетала и щебетала. Порхала как мотылек. Сдувала пыль, протирала сапоги, бросала дрова в камин. Разливала вино в бокал. Что-то сразу напевала, что-то трещала без умолку.

— Прохор уж и баньку истопил. А вы когда последний раз кушали? Наверное, утром. А мне Прохор сказал, иди, мол, приберись, гость к нам прибудет. Наверное, издалека вы. Я не спрашиваю, мне не положено. Вино какое вам еще налить? То, что любит Иосиф Виссарионович? Наверное, коньяк вам нужен.

Мне до того стало уютно в ее присутствии, что как-то незаметно потянуло в сон. Из граммофона лилась музыка, за окном крякали утки. Камин потрескивал. Девушка щебетала, хлопотала за столом, поправляла ковер, подушки, покрывало на диване. Захотелось окунуться в воспоминания. Как там мои милые дочурка с супругой? Как Яночка, как Лена? Что делают без меня — пропавшего внезапно, исчезнувшего из нашего с ними реального мира? Что там с моими сотрудниками? Ищут меня? Разбираются в причинах исчезновения? Я ведь, если формально, был очередным кроликом в эксперименте по проколу во времени. Как мой помощник? Сумеет во всем разобраться? Наведет вектор выброски капсулы на Курскую дугу?

— А вам бы и нижнее белье снять, я просушу… — доносился щебетавший голос. — Ой, а может, вы сразу в баньку захотите? Не будете дожидаться Иосифа Виссарионовича? Так я это быстро сделаю…

Мысли витали сейчас где-то далеко. Под уютное щебетание этого ангела, спустившегося с небес, я провалился в свои грезы. По сути, с момента попадания в воронку после барокамеры, мне ни разу не удалось, как следует предаться теплым воспоминаниям. Навалившиеся события закружили меня в нескончаемом вихре. Пожалуй, только при штабе батальона, когда меня кинули в камеру, я мог ненадолго уединиться. Потом дивизия, штаб фронта, закрутилось — понеслось. И вот только сейчас, под забавный речитатив хозяйки Кунцевской дачи, я смог, наконец, немного расслабиться.

Из состояния покоя вывел вкрадчивый голос. Очевидно, Валечке были даны указания, покинуть комнату. Она тихо вышла.

— Ну, и как вам тут, любезный гость?

Я выдернулся из грез, подскочил. Надо мной склонилось хитрое лицо Берии. Поблескивая пенсне, он изучал меня с ног до головы. Глаза так и шарили по одежде.

— Отдохнули?

— Так точно, Лаврентий Павлович.

Колени дрожали не хуже, чем при встрече с Вождем народов.

— Ну-ну, любезный. Меня нечего бояться. Я твой друг, — перешел он на «ты». Акцент выдавал в нем уроженца мегрелов. Сел напротив. Сложил руки на выпуклом животе. Осклабился.

— А вы… — язык прилип во рту. — Вы… я вам нужен? Мне куда-то идти? — робко просипел я.

— Нет. Хозяин еще не приехал. Я заранее добрался сюда, чтобы задать пару вопросов.

Этих вопросов я ждал весь свой доклад, когда кто-нибудь из Политбюро задаст их на мою погибель. Но тогда никто не осмелился в присутствии Сталина. А сейчас мы с Берией были одни.

Он зловеще вперил в меня свой знаменитый немигающий взгляд. По буквам процедил:

— Когда… умрет… товарищ… Сталин?

Вот тут-то мне стало по-настоящему плохо. Этого вопроса я боялся больше всего. Он преследовал меня на всем протяжении, пока летел в самолете, ехал в лимузине, докладывал перед Политбюро. Он мог свести меня в могилу за долю секунды. Что делать? Как ответить? Всемогущий Берия, узнав о дате смерти своего начальника и Вождя, мог запросто перестроить все свои планы. А ведь за смертью Хозяина, спустя какие-то месяцы, расстреляют и его самого — это было известно каждому в моем времени. Как выкрутиться? Как не навлечь на себя беду?

А он продолжал сверлить меня взглядом. Встал. Прошелся по комнате. Глянул в окно на уток. Подошел к патефону. Потрогал зачем-то иглу.

— Повторяю, любезный. Когда умрет то-ва-рищ Сталин? Дату, год — быстро!

Резко подскочил. Склонился над ухом. Глаза хищно блеснули из-за стекол. Голос перешел в омерзительное шипение:

— Я… буду… править… после него?

Во мне все обрушилось. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, поскакав по полу впереди себя. Такое ощущение испытывает зверь, попавший в капкан, готовый перегрызть собственную конечность, чтобы выбраться наружу.

— Я… простите, т-товарищ Б-берия… Я не могу наз-звать дату…

Зубы выбивали барабанную дробь. Берия вернулся назад, откинулся на спинку кресла. Хищно взглянул. Противно улыбнулся. Злобно зашипел:

— Повторю последний раз, гражданин… — и назвал мою фамилию.

Вот так. Не прошло и полминуты, как я уже «гражданин». Не товарищ, не гость, не любезный друг.

— Я буду править после него? — шипение перешло в укус ядовитой гадюки.

— Без… без разрешения т-товарища Ста… Сталина, я не могу вам отве… ответить.

Душа рвалась наружу. Голос стал почти плаксивым, когда малый ребенок требует игрушку. Еще секунда, и он запросто может отправить меня в застенки НКВД. Просто и быстро: объявит шпионом. Раздует дело, что под видом пришельца из будущего, этот тип хотел проникнуть в святая святых — проникнуться доверием самого товарища Сталина. А там, в застенках Лубянки, из меня сделали бы фарш, помолотый на мясорубке.

В отчаянии я призвал свои мысли хоть как-то извернуться из столь ужасного положения.

— Иосиф Виссарионович проживет еще долго… — осторожно бросил я.

Он подался вперед. Зашипел:

— А я?

— И вы…

Сглотнул комок, величиной с Бразилию.

— Вы… хм-м… вы переживете своего Хозяина.

И умолк, зажмурившись. Ощущение пропасти было настолько очевидным, что подсознание обрушилось в нее с сокрушительной высоты. Предстояло назвать дату смерти. Дату кончины ни кого-то, а самого Вождя народов!

Заплетающимся языком, не помня себя от страха, поддаваясь его гипнотическому взгляду, я начал выводить жуткую фразу:

— Иосиф Виссарионович… умрет… умрет… в марте тысяча девятьсот…

…И тут случилось чудо.

В тот момент я чувствовал себя мальчишкой. Берия внезапно изменился в лице. Маска смерти сползла, уступая место благодушию. В дверях возникла фигура Власика.

— А-а… — пробасил он, бросив подозрительный взгляд на Берию. Всем было известно, какую они питают антипатию друг к другу. Николай Сидорович был из партии приближенных к сыну Сталина Василию. А тот ненавидел Берию всеми фибрами своей души. Оба конкурировали во всех видах спорта. У Берии было футбольное «Динамо», у Василия — команда ВВС. Часто прилюдно поносили друг друга на стадионах, болея каждый за своих подопечных. Лаврентий Павлович в свою очередь люто ненавидел Власика. Оба терпели друг друга в силу обстоятельств: один был главой тайного сыска, второй — личной охраной вождя.

— А я уж думал, где вас искать, товарищ Александр, — подмигнул он моему, перекошенному от ужаса, лицу. Сразу смекнул, что глава НКВД успел застращать меня казнями и пытками. Сказать по чести, вопрос о смерти Вождя крутился в каждой голове члена Политбюро. И Власик не был исключением. Разница между Берией состояла лишь в степени преданности Хозяину: Берия получал всё, Власик терял последнее.

— Иосиф Виссарионович прибыл, — объявил он. — А вы, Лаврентий Павлович, уже смотрю, успели заранее приехать?

— Да вот, хотел ближе познакомиться с гостем, — слащаво ответил тот, пряча злобу. — Думал, до ужина мило побеседуем.

— Что-то не слишком милая беседа вышла, судя по его лицу, — язвительно заметил генерал. Потом мне: — Что ж ты, гость далекий, не заглянул на рюмку коньяку? Помнишь, я приглашал?

— М-меня… товарищ Абакумов сюда привез, — запнулся я.

— Абакумов? — поднял он брови. — Что-то я не слышал, чтобы товарищ Сталин отдавал ему распоряжения.

Берия поднялся, бросив испепеляющий взгляд.

— Пойду, встречу Хозяина.

И уже у двери:

— А с вами, товарищ, мы еще побеседуем.

Я сполз тихим червем на диван.

Власик внимательно присмотрелся к моему перекошенному от страха лицу.

— Не бойся, гость из другого мира, — в шутку бросил, беря под руку. — На каждого Берию есть Власик. А там где Власик, там сын Василий. И вся охрана Вождя. Так что ты под присмотром.

…Потом было скромное застолье, постепенно переходящее в веселье. Мне плохо запомнился ужин. В глазах настойчиво стоял силуэт Берии. Плюс Абакумова. Помню, у стола хлопотала Валя Истомина. Других женщин не было. Как я знал из истории, к этому столу раньше имела доступ только супруга Вождя Надежда Аллилуева. Но сейчас сорок третий, и она давно в могиле на кладбище. Страна наступала, дни поражения были позади, партийцы забавлялись различными утехами. Хрущев, вприсядку брыкал ногами, Буденный играл на гармошке, Каганович травил скабрезные анекдоты. Песни, попойки, в конце, уже под утро — баня. Уставшие и одуревшие от возлияний, соратники Сталина разъехались по домам. Во время всего застолья меня пичкали угощениями, вливали литры вина, хлопали по плечам. Берия исчез. Молотов спьяну советовал мне изменить структуру моего правительства, если, разумеется, когда-нибудь возвращусь домой. Хрущев с заплывшими поросячьими глазками норовил расспросить, как в моем времени растет кукуруза. Маленков, похожий на разжиревший барабан, тайком выспрашивал, в чью сторону повернет правительство, когда, не дай господь, упокоит душу сам Вождь всех народов. Но никто — повторяю, никто — ни разу не проявил интерес к дате смерти Хозяина. Негласное табу витало над всем праздничным столом.

А как же сам Сталин?

Пил мало. Шутил много. Подпевал Буденному, кидался обертками конфет в Хрущева. Поглядывал искоса на меня. Не спрашивал.

И лишь под утро, года разъехались власть имущие соратники, пригласил в баню. Меня выворачивало наружу. Креветки, щуки с чесноком, бараньи отбивные, литры вина — все это требовало выхода. Возле Сталина постоянно присутствовал какой-то незаметный, пожилой человек весьма благородной осанки — по виду бывший царский офицер. Помнится, мне в моем времени попадалась книга Владимира Успенского «Тайный советник Вождя». Там от первого лица, инкогнито, описывалась жизнь царского офицера, волею судьбы примкнувшего к Сталину еще тогда, когда тот был простым Джугашвили. Этот тайный советник прошел с Вождем весь обозримый жизненный путь, незримо и неуклонно присутствуя рядом. Уж не он ли проводил нас с Иосифом Виссарионовичем в баню? Был молчаливым, присматривался ко мне умным проницательным взглядом.

— Ви-и отдохнули? — спрашивал Вождь, облачаясь в белоснежную простынь. Было жарко и парно. В простыне он был похож на римского трибуна в сенаторской тоге.

Я, простой инженер двадцать первого века, клоп на подушке — и парился с самим Верховным Главнокомандующим великой державы!

Ну, не чудо ли дивное, магия волшебная?

И ведь никому не расскажешь, мать его в душу! А расскажешь — загремишь под фанфары.

Власик усердно стегал тощую спину Хозяина дубовым веником.

— После Победы будет железный занавес, — делился я с ним. — Потом Холодная война. Ядерная гонка вооружений. Двумя главными державами на планете будут считаться США и СССР. Япония, Англия, Франция, Германия отойдут на второй план. Вашими усилиями Советский Союз шагнет семимильными шагами вперед. Мы первыми запустим орбитальные спутники Земли. Первыми выведем на орбиту животных — собак Белку и Стрелку. При вашем правлении воздвигнут громадные предприятия. Освоят целину, возведут каналы, мосты.

…И вот ОН!

ТОТ САМЫЙ ВОПРОС, которого я боялся.

В своей манере перескакивать внезапно с темы на тему, после вопроса о полете в космос, Сталин вдруг перебил мой ответ. Я уже настроился на Гагарина, когда он резко оборвал:

— Когда я умру?

И все. И умолк. Желтые зрачки глаз, как у хищной кошки, уставились на меня немигающим взглядом. Власик охнул, выронив веник.

— Пойду, поддам пару, — впервые подал голос пожилой господин, похожий на царского офицера. И вышел вслед за Власиком. Мы остались одни.

Что было дальше, помню смутно. Лишь собственный дрожащий голос сейчас всплывает в мозгах. Оттягивать эту минуту не было смысла. Меня спрашивал ОН!

Пришлось отвечать кратко и быстро.

— Март пятьдесят третьего…

И добавил решительно:

— Число не скажу. Хоть под расстрел, но число не открою.

Самому стало плохо. А Сталин надолго задумался. Ни паники, ни страха. Ушел в себя, в собственную нирвану. Помню, как в парную просунулась испуганная физиономия Власика. Глянув на Хозяина, поспешно ретировался.

— Ви-и хорошо сделали, товарищ Александр, — после долгих раздумий, подал голос Сталин. Железной волей заставил преодолеть ту пропасть, когда обрушиваешься в нее: ведь еще ни один человек на Земле не имел возможность узнать дату своей кончины. Это была сокровенная тайна Вселенной!

Вождь потряс веником, поддал пару. Завернулся в простынь, чем стал еще больше похож на сенатора Священной Римской Империи. Продолжил, осмыслив невеселую новость:

— Надеюсь, ви-и никому не говорили?

— Как можно, Иосиф Виссарионович! — пролепетал я, тут же вспоминая Берию. — О таком кому хочешь, не скажешь.

— Вот и хорошо. И не рассказывайте, если будут спрашивать.

— Так точно!

— А ми-и пока… — он раскурил трубку. Дым смешался с парным воздухом. Принесли самовар. Валечка Истомина хлопотала в предбаннике. — Ми-и дадим вам пару дней выходных. Фронт наступает по всем направлениям. Производство ваших новшеств набирает обороты, и вам можно задержаться. Успеете посмотреть столицу, заглянуть в гости к моему сыну Василию. Он уже наслышан о вас, рвется знакомиться.

Дальше для меня — пустота.

Таким образом, пока директивы доходили в войска, пока налаживались заводы, пока осваивалось массовое производство моих нововведения, я получил возможность задержаться в столице еще на два дня. В глубинах страны и на фронтах предстояло запустить настоящую производственную линию.

Уже ближе к вечеру, после бани, мы с Власиком отправились в гости к Василию Иосифовичу, генерал-майору Военно-Воздушных Сил СССР.