Военный инженер товарища Сталина 1

Глава 12

Когда втолкнули в сарай, майор от боли повалился на землю. Сокрушенно подвел итог:

— Нас найдут, рано или поздно!

Или поздно… Я задрал голову. В крыше зияла дыра. По стенам сочилась вода. В сарае тепло, и хоть это спасало отчаяние.

— Понимаешь, найдут!

Я и сам сознавал. Чувство безмерной вины обжигало сердце. Кто я тем партизанам? Кто им майор? А ведь придут на выручку, как пить дать, придут. Советский офицер в звании майора! — тут и к бабке не ходи — такая особа! А если еще и штабной? Странно, что Бромер не проводил допроса.

Но я ошибался. Тот просто ужинал. Прибыло пополнение. Сам штурмбанфюрер Голиц приехал. Отведал остатки коньяка из фляги майора. Был еще кто-то. Втроем они расположились в избе как хозяева. Адъютант хлопотал у печи. Как только стемнело, нас вытолкали из сарая наружу. Дали сходить в туалет. Напиться воды. Привели.

— А-а… руссишь шпиёнен! — развалился Бромер в кресле. Теперь их было четверо. В дверях застыли полицаи.

— Вы есть русский разведка? — впервые подал голос штурмбанфюрер Голиц. — Мне доложить, что вы жевать и глотать какой-то бумаг. Документ.

Взгляд его был устремлен на майора. Владел он русским не хуже Бромера. Был статен, подтянут. На черном мундире СС — черепа эмблем дивизии «Мертвая голова».

— Отвечать, шнелле! Вы глотать секретный бумаг?

Мой старший товарищ был готов нести всякий бред. Морщась от боли, хитро прищурился:

— В сортир захотелось, вот и размял во рту.

Голиц, выкатил глаза. Русский юмор был ему непонятен.

— Как есть, размял?

— Бумага жесткая, а мой организм нежный. Требует мягкости.

— Вы… — взвился немец. — Вы… издеваться?

Пересек комнату, встал вплотную ко мне:

— А вы… кто есть вы? Почему не военный форма?

Я пожал плечами. Говорить запретил майор. Эсэсовцы могли профессионально выуживать информацию, придираясь к деталям. А я мог ляпнуть что-то невпопад.

— Он контуженный, герр офицер, — пришел на выручку друг. — Как выходили из окружения, его шарахнуло взрывом. Сам рассказать толком ничего не может. Прибился ко мне, вот и выходим вдвоем из окружения.

— Шпионен?

— Нет. Скорее, простой рабочий. Потерял в бомбежках семью. Тронулся маленько умом. Все больше молчит.

— Как же! Ври больше! — подал голос полицай у двери. — Тоже мне молчит… А кто меня продажным Иудой назвал?

— Так это он всех так называет. Не пришелся по вкусу? — значит, Иуда.

Потом стали задавать вопросы по существу. Офицеры потягивали венгерский токай, закусывали сардинами. Во дворе готовились к завтрашней облаве: прогревали грузовики, чистили оружие. Рота солдат, прибывшая с Голицем, разместилась в клубе отдыха. Заняла два ряда коек. Наступал вечер.

Следующий день было тихо. Еще день. Еще…

Казалось, деревня застыла в ожидании.

— Если вы есть шпион, ваш друзья непременно прийти спасать, — глаголил Бромер, вызывая нас на беседу. — Один день, два день, но попасть к нам в ловушка.

Кормили по разу на сутки. Выводили в туалет. Я видел на улицах посты. На пятый день терпение Голица кончилось. Наорав на Бромера, обвинил его в панике.

Слыша в предбаннике их перепалку, Павел Данилович переводил:

— Кричит, что напрасно привез сюда роту солдат. Если и завтра партизаны не появятся, то заберет свою роту назад. У него есть и другие деревни, где могут скрываться раненые командиры.

— А Бромер?

— А Бромер просит ещё дать один день. Непременно появятся.

После ругани, нас отвели в сарай.

— Как думаешь, — когда захлопнулась дверь, прошептал майор, — партизаны узнали?

— Пять дней прошло, — задумался я. — Если где-то в ближайших лесах они есть, то должны уже быть на подходе.

Наступила ночь шестого дня. Шестого дня нашего заточения.

А в это время…

Борька!

Не попал он в войска. Не увидел своего друга Лёшку.

— А ну его к бесу этот лазарет! — в сердцах выкрикивал он, когда шел на поправку. — Врачи вырезали половину жопы, но не буду я ведь здесь до конца войны?

И дал дёру. В прямом смысле, дал стрекача. Как только затянулась рана, не дожидаясь выписки, сразу подался в бега. Скинул пижаму. Раздобыл тулуп, валенки. Без документов, без оружия, влекомый только героическим долгом перед Родиной, устремился навстречу войскам.

— Наши подберут. А там и к своей части примкну, — заявил он соседям по палате.

И был таков.

Шел полями, снегами, сугробами. Приближался к фронту. Когда вдруг…

БА-АААММ! БА-АААММ! БА-АААММ!

Взрывы, разруха, бомбежки.

Немцы взяли в котел крупный участок. Борька оказался на оккупированной территории. Чем питался — не помнил. Как спал — не чувствовал. Пока не набрел на отряд партизан. Приняли достойно. Глянули на рану.

— Половину жопы оторвало, — хвастался он новым друзьям.

Потом были набеги. Пуск эшелонов под откос. Расправы с эсэсовцами. Борьку приметили, наградили. Он стал своим. Отряд разрастался. Примыкали новые бойцы, отставшие в окружении от своих частей. Борька стал командиром звена. Потом взвода.

И вот, в день, когда нас с майором держали в сарае, до него донесли весть мальчишки. Дескать, таком-то селе, под замком у немцев два русских. Один майор, второй гражданский. Описали внешность. Сначала Борьку заинтересовал майор. Потом вдруг…

СТОП!

— Какой, говорите, тот гражданский из себя?

Два пацана, хлебая горячий чай, описали незнакомца.

Борька — уже в звании командира взвода, поблескивая медалью «За отвагу» — невольно задумался. Что-то забытое шевельнулось в груди: по описаниям до того знакомое, что сразу всплыло в памяти — Саня! Очень похож на того забавного лишенца, которого они с Алексеем вытянули из воронки.

— Как, говорите, он выглядел? Тот, что не военный?

Пацаны, хрустя сухарями, в который раз описали незнакомца:

— Странный какой-то. Когда их проводили по селу, майор ничему не удивлялся, а тот…

— Что тот?

— Ну, это… — шмыгнул носом старший мальчишка. — Как бы… видел все вокруг первый раз. И форму немцев, и их оружие. Все примечал, ко всему присматривался. Крутил головой, всему удивлялся. Наверное, заметил, как и мы сбежали, направляясь к вам. — Снова шмыгнул, утирая нос. — Товарищ командир, а что будет с нашим селом? Там немцев много понаехало.

— А это ждут нас, — заключил Борька. — Для того и посадили пленников под замок, чтобы выманить партизан.

Стал размышлять. Вызвал помощника. В землянку ввалился, мокрый от снега, солдат.

— Вот что, Гриша! Дуй к командиру отряда. Скажи, я беру десять человек. Уйдем с этими пацанами в село.

— Куда?

— В жопу! — хохотнул Борька. — К немцам, конечно! Сдается мне, тут в ближнем селе попал в плен мой старый знакомый.

— Уверен?

— По описаниям пацанов, точно, что он! Проверить бы не мешало. Там рота карателей прибыла. Сколько? — обернулся к мальчишкам.

— Два грузовика. Человек сто! Хотят окружить лес.

— Ну, братец, на лес у них и дивизии не хватит. А вот выманить нас — это им под силу.

— И что? — спросил Григорий, тот, что с винтовкой. — Чего доложить командиру отряда?

— Ну, ты веселый интересный! Не чего, а что, тундра. Подождем еще денек. Рота уедет, останется только гарнизон. Плюс пара-тройка полицаев. Пусть командир выделит мне самых отважных бойцов. Десяток хватит. Нагрянем послезавтра ночью, когда рота карателей отбудет назад. Попробуем освободить пленников. Там майор еще какой-то. А это, веселый мой интересный, уже птица высокого полета. А, может, и Сашка тот самый, что я спас из воронки. Усёк?

— Так точно.

— Тогда выполняй.

Весь следующий день разрабатывал план набега на село. Два помощника, проверенные в боях, были «не разлей вода» с Борькой. Вместе крошили немца, вместе спали, вместе трапезничали. Землянки утопали в лесу скрытно от всех глаз — в местах, где не ступала нога человека. Два блиндажа, шесть погребов, сараи. Рядом ручей — рыба и раки. Две женщины стряпухи, полсотни бойцов. Плюс Борькин взвод и группа разведки. Итого — восемь десятков боевых единиц. Отряд крупный, воевать можно.

Командир одобрил решение. Выделил десяток отважных бойцов.

Операция по захвату пленников началась.

Итак…

Время два часа ночи.

Группа скользящих теней, укрываясь от лунного света, как молнии промелькнули мимо двух часовых. Одна тень отделилась от группы, ловко пересекла базарную площадь, направляясь к комендатуре, где дежурили два полицая. Строго говоря, они и не дежурили вовсе, а продолжали похмеляться тайком от немецких друзей.

Перед выходом из лагеря мальчишки изложили подробный план деревни, поправляя Борьку, чертившего наброски карандашом. Указали расположение сельсовета, бани, клуба, где разместился гарнизон.

— Вот здесь они спят. А в баню ходят купаться.

— Кто делает рейды по избам, выискивая раненых?

— Руководит адъютант. Помогает староста.

— Ясно. Дальше!

Старший парнишка показал на составленной схеме дом Бромера, главный амбар и прочие строения, так что бойцам не составило труда сориентироваться на месте.

Скорым марш-броском они метнулись к деревне, благополучно миновав первый охранный пост. Точнее, не миновав, а на минуту задержавшись. Все произошло быстро и профессионально. Оба немца так и не успели осознать, какая неведомая сила обрушилась на их головы. Будучи атлетом, Гриша — помощник Бориса — приложил обоих головами друг другу так, что треснули черепа, выделяя наружу неприятную мозговую жидкость. По уговору, он должен был обезвредить полицаев и быстро подключиться к остальным.

Что, собственно, сейчас и делал.

Дверь в комендатуру была не заперта. Сквозь замороженное стекло наружу сочился тусклый свет. Гриша подышал на стекло, протер кулаком. Сквозь кусочек оттаявшего от пара стекла, успел разглядеть стол, заваленный бутылками. Два полицая резались в карты. Поодаль на кушетке торчали чьи-то женские голые ноги.

Недолго думая, бесшумно скользнул в коридор. С размаху высадил дверь, едва державшуюся на петлях. В рекордно короткий срок катапультировался за спину первого игрока. Полоснул по горлу ножом, в долю секунды метнув нож в трахею второго. Тот схватился за торчащую рукоять, булькнул, захрипел. Из развороченного кадыка хлестанула кровь. Первый ткнулся носом в стол, заливая его темно-красной жидкостью. Второй, выпучив глаза, повалился набок, но Григорий успел придержать тело руками. Бережно опустил на лавку. Осмотрелся. Глянул на часы. Вся операция заняла не больше восемнадцати секунд — любимый срок командира. Спасибо Борьке — дал навык. Девица так и не проснулась, посапывая пьяным перегаром. Ладно. Пусть с ней разбираются местные жители. Не теряя времени на созерцание трупов, спешно ретировался, догоняя своих друзей.

…А те уже орудовали в клубе.

Очередных двух часовых сняли прямо на подходе. Бойцы, одетые в немцев первого поста, как ни в чем не бывало, приблизились в темноте к караулу. И когда те подняли в приветствии руки, защебетав что-то на своем птичьем языке, Борька с помощником метнули свои ножи. Солдатам оставалось только подхватить их на руки, осторожно уложив на снег. Тут и Гриша подоспел, запыхавшись.

— Опять без меня начал? — обиженно отчитал он Бориса. Тот лишь досадливо отмахнулся:

— С полицаями в порядке?

— Приказали долго жить.

— Принято. Значит, так: рота подмоги уехала. Гарнизон остался один. Спят в общем актовом зале в два ряда на койках. Итого двадцать коек. Вы впятером берете под обстрел первый ряд. А вы втроем — второй. У вас мотоциклетные пулеметы. Поливайте огнем все, что движется. А мы с Гришей — к герру-херру Бромеру. Там тоже охрана, плюс адъютант. Дайте нам шесть минут, и начинайте. Мы постараемся одновременно с вами уложить охрану, а самого герра-херра-перца-колбасу взять живьем. Сверим часы!

Помощник Борьки занял позицию в предбаннике.

Пять минут…

Четыре…

Три…

Две…

Одна…

— Начали! — промчавшись по коридору, заорал партизан.

Следом, изрыгая очередь за очередью, начали поливать огнем пулеметы. Две огненные лавины слились в один общий рев. Тела на кроватях корчились и извивались под разрывами крупнокалиберных пуль. Фонтанами хлестала кровь. Все в один миг потонуло в истошных криках и стонах. Продырявленные, развороченные очередями, наружу выворачивались внутренности. Летел пух из подушек. Повисла стена гари. Отблески очередей плясали по стенам. Грохот забивал барабанные перепонки. Методично и неотвратимо, бойцы продвигались между рядов, сеча пулями все, что корчилось в агониях. Конвульсивно дергаясь, немцы издавали последние крики. Двое спросонья, спотыкаясь, не разбирая дороги, кинулись в коридор, но автомат партизана плюнул огнем, и половина головы первого немца выплеснулась мозгами наружу. Второго скосило на месте. Его левая нога дергалась еще секунд двадцать. И…

И… все стихло.

Помощник глянул на часы.

— Сколько? — отдуваясь, бросая на пол пулемет, вопросил ближний боец.

— Двадцать шесть секунд. Уложились в срок. Проверь тут все. Если кого надо добить — добейте.

— Ты к командиру?

— Да. Что-то у них там с Гришей тихо. Догоняйте!

И скрылся в темноте.

Одновременно с грохотом очередей в клубе, Гриша разделился с командиром: один вправо, другой влево. Борька взял под контроль первых часовых. Перескочив забор, не останавливаясь на изумленный возглас, со всего маху всадил отточенную саперную лопатку прямо под скулу ближайшему немцу. Рассек пополам. Тот хрипло крякнул, две половинки лица развалились лохмотьями, обнажая сгустки кровавого мяса. Правая щека сползла вниз, а на левой остался единственный глаз. Второй часовой еще только поворачивался к напарнику, как уже получил зверский удар в затылок. Нож Борьки так и остался торчать в пробитом темени, откуда тотчас хлынула кровь. Пульсируя, она выталкивалась толчками, словно в голове немца работал скрытый насос под давлением. Впрочем, с точки зрения анатомии, так и было.

Из конуры выскочил пес. Не успел оскалить клыки, как Гриша с размаху всадил нож прямо в загривок. Немецкая овчарка дернулась, боец навалился сверху, сжал горло. Он был крестьянским парнем, и детства с отцом ходил на медведя. Отсюда и навык. Пес не успел прорычать, как был мертв окончательно.

Две секунды, — РАЗ, ДВА — и Гриша уже расправлялся со следующим немцем.

— У тебя все? — тихо шепнул Борька, когда тот вежливо уложил третьего часового. Нацист продолжал дергаться в конвульсиях, подбирая ноги.

— Все. Может, его бабушке написать, как он дуба врезал?

— Отставить. Не до шуток! Бери на прицел окна. Судя по схеме мальчишек, в избе три комнаты. Одна общая, плюс две спальни — для начальника и адъютанта.

— Оставь адъютанта мне, командир.

— На кой-хрен он тебе сдался? Нам нужен Бромер.

— Отведу селянам. Пусть делают с ним что хотят. А начальника прихватим с собой. В лагерь.

— Нам еще своих пленников вызволять. Не забыл?

Переговариваясь шепотом, достигли коридора. После грохота выстрелов в клубе начала просыпаться деревня. Заголосили собаки. В соседнем дворе взревел мотором бронетранспортер. Послышались испуганные крики мотоциклистов, выбежавших на улицу.

— Ими займутся. Вперед! — высадил ногой дверь Борька.

Миг — и они прокатились по полу в разных направлениях, одновременно беря под зону обстрела обе спальни.

В проеме первой показалась перекошенная от ужаса физиономия адъютанта:

— Хальт! — заорал он, судорожно наводя пистолет на Григория. «Парабеллум» ходил в руках ходуном. Секунда, и он выстрелит. Делать нечего, пришлось всадить очередь прямо в рожу нацисту, просекая все тело насквозь. Ноги и живот разворотило. Немой рот открывался и закрывался, хватая последний воздух. Разнесло череп. Мозги как вермишель в кастрюле свесились наружу. Гриша уставился на такой бардак в анатомическом строении врага, разочарованно качая головой.

— Долго будешь созерцать? — прошипел Борька, высаживая дверь в спальню Бромера.

Бедный начальник карателей только поднимался с постели, совершенно не сознавая спросонья, что происходит. Он был в кальсонах, с сеточкой на голове. На тумбочке патефон, бутылка коньяка. На спинке стула мундир эсэсовца. Следом за командиром ворвался Гриша. Провальсировал к кровати, ткнул автоматом в зубы:

— А вот вам здрасьте, поганец вшивый! Как здоровье? Икорочки, селедочки, водочки русской не желаете?

— Отойди! — поморщился Борька. — Вечно ты со своими шутками.

Взял со стула мундир, кинул немцу:

— Оденьтесь!

Привалился спиной к косяку проема, наблюдая, как офицер трясущимися руками стал натягивать подтяжки. Штаны спадали, никак не желая фиксироваться.

— Вы есть… есть… партизанен? — голос взвился до фальцета. От всесильного начальника карателей не осталось и следа. — Где есть мой Франк? — во рту пересохло, разом отказали конечности.

— А это еще что за леший с огорода?

— Собак. Мой собак!

— Ах, соба-аак… — протянул Борька. — Твой собак пошел гулять с моим котом. На небеса.

Немец выкатил глаза.

— Адъютант? Где есть мой помощник?

— Мозги за собой на полу вытирает! — хохотнул Гриша.

Снаружи послышались очереди, грохнуло два взрыва: БАА-АММ! БАА-АММ! Посыпалась штукатурка. Оба бойца и глазом не моргнули. Бромер непонимающе уставился на Борьку.

— Ваш броневик взлетел к чертям собачьим, — прокомментировал тот. — И мотоциклов уже нет. И гарнизон в клубе приказал долго жить.

У карателя отвалилась челюсть.

— Но… п-позвольте… — он стал заикаться. Мундир никак не одевался на плечи. — Вы… есть кто?

— Доблестная Советская армия! — за командира встрял Гриша. — Прибыли, чтобы надавать вам по харе.

— Прекрати! Один хрен не поймет. Выводи, лучше, на улицу. А я пойду встречу наших бойцов. Подозреваю, они уже почистили деревню.

Пока Гриша подгонял эсэсовца, Борька вышел во двор. Вдохнул морозный воздух. Постепенно, медленно, но неуклонно, расползаясь по горизонту, начинало светать. Переполох, учиненный партизанами, передался всей деревне. В окнах зажигался свет. Хлопали ставни. Неистово брехали собаки. Разбуженные взрывами жители кучковались во дворах. По двое, по трое, стали собираться женщины. Из-за поворота показался мотоцикл, лихо управляемый помощником Борьки. Развернувшись, пару раз газанул, заглушая мотор.

— Вот, принимай стального коня, командир!

Борька усмехнулся:

— БТР твоя работа?

— Ага. Всадил две трофейные гранаты.

— А мотоциклы? Чья работа?

— Наших ребят. Разнесли выбегавших так, что мозги по всей деревне брызгали!

— Ты прям как Гриша. Тот тоже любит философствовать в плане анатомии. Где остальные?

— Подчистили. Последнего повара нашли — но его связали. Людей успокаивают. Мы же все переоделись в немцев, вот и приходится разъяснять селянам.

Из-за угла показались солдаты. Рядом спешно ковылял на протезе какой-то мужик. Когда подошли, тот представился:

— Герасим. Бывший кузнец. Работал пять дней в комендатуре. Вы регулярные части?

— Нет.

— А… а кто тогда?

— Долго рассказывать. Вернутся мальчишки, все разъяснят. А нам пора. Где держат пленников?

— В заднем сарае. Да вы прислушайтесь! — указал он рукой на дальнее строение. — Слышите?

Борька приложил ладонь к уху. Селяне примолкли. Из сарая доносились ругательства. Кто-то настойчиво молотил кулаками в дверь:

— Откройте! Мы здесь! — услышав стрельбу, майор Гранин рвался помочь партизанам. Был там и я.

…Вот так, собственно, и состоялась наша встреча с Борькой.

Лобызали, обнимали друг друга.

— Ну, ты веселый интересный! — сразу узнал он меня. — Помнишь, как я тебя тянул из воронки, лишенец?

И заржал как всегда.

Когда жители угомонились, принимаясь убирать кровавые останки немцев, мы присели у крыльца. Женщины соорудили наскоро стол. Самовар, вареники, сало. Бойцы уплетали в два пуза. За троих ложкой орудовал Гриша.

Борька рассказал свою одиссею странствий: как попал к партизанам. Вспомнили Лёшку.

— Не знаешь, где он? — спросил я.

— Не знаю. Лучшим товарищем был. Пропал без вести.

Закурили. Павел Данилович, перезнакомившись с бойцами, доложил Борьке, как мы спасли документы.

— Одним словом, сожрали, товарищ майор? — хохотнув, заключил он. — Представлю вас нашему командиру отряда. Он свяжется со штабом — скоро вас переправят в свою часть.

И козырнул, отдавая честь мужественному офицеру:

— Спасибо за Сашку. Состряпаю рапорт. Вас наградят.

— Уж Власик точно не обидит орденом, — добавил я.

Борька вскинул брови:

— Власик? Это тот, что охранник Вождя?

Пришлось вкратце, минуя детали, рассказать Борьке и свою одиссею.

На пороге показался довольный боец, толкая автоматом Бромера. Бедный штурмбанфюрер едва держался на ногах. Сельские бабы разом заголосили, увидев спускающегося по крыльцу эсэсовца.

Потом было прощание.

Народ еще долго стоял, провожая взглядом бойцов. Операция по вызволению пленников была завершена.