Военный инженер товарища Сталина 1

Глава 11

1943 год.

Где-то в тылу врага.

Снег скрипел утренним морозцем. Тонкая струйка дыма просачивалась сквозь коренья. Яма пропахла костром. Покидать утепленное место не хотелось, но надо было идти. Сумерки постепенно сменялись белым сверканием снежного поля.

— Двинем туда, — стряхивая иней, указал в сторону кустов майор. — Перебежками, пригнувшись.

Засыпав костер, хлебнув по глотку коньяка для согрева, рванули к валежнику. Зарубки на деревьях привлекли внимание.

— Село рядом, — анализировал бывалый солдат. — Собирают дрова, — указал на валежник.

— Кто собирает?

— Жители. А может, полицаи.

Это неприятное слово тревожно кольнуло рассудок. Сколько про них читал, сколько слышал, но ни разу не сталкивался.

Миновав броском через поле несколько сот метров, скатились в ложбину. Снега по колено. Взошло солнце. Прокричали петухи.

— А вот тебе и селение, — высунувшись из-за сугроба, кивнул он вперед. — Жаль, бинокля нет.

Я тут же вспомнил о своих документах. Там как раз были новые оптические разработки различных приборов, в том числе и биноклей.

Чё-ё-рт! Вот я остолоп! Я же забыл спалить их в костре! Ночью взвесил все «за» и «против», решив, что на немецкой территории документы будут равносильны взрыву атомной бомбы. Если технологией будущего завладеют фашисты, поймав меня, все мои усилия по обеспечению фронтов пойдут коту под хвост. Рисковать я не имел права. Доверие самого Сталина! Самого Верховного Главнокомандующего!

Чёрт-чёрт-чёрт! Едрит тебя в душу! Как можно было забыть спалить документы?

— Ты чего так побледнел? — заметив мою панику, обернулся майор.

Пришлось пару слов добавить к тому, что брехал вчера. Так, мол, и так. Я не простой инженер. А секретный. Имел задание, доставить техническую документацию в войска. Потому и провожал сам охранник Вождя. Сейчас они при мне. Что делать?

Павел Данилович уставился на меня как петух на зазвонивший будильник.

— И ты… мать его в беса, молчал?

— Я вас не знал. Теперь знаю. Вот и делюсь.

Гранин надолго задумался. Снег хлопьями спадал с веток деревьев. Залаяла вдалеке собака. Солнце взошло над верхушками леса — теперь уже далекого. Перед нами голое поле, за ним село. Из труб дым — затопили печи.

— И то верно, — заключил он. — Я мог быть и шпионом. Хорошо, что смолчал.

— Так что с ними? Спалить?

— Теперь уже поздно, братец мой. Дым увидят из села.

— Может, закопать?

— Чем? Руками? Мерзлую землю?

— Под коренья. Снег растает, глина осядет — прикроет.

— А в голове у тебя вся эта документация уместится?

— Да. Я ее из головы и выудил.

Он с сомнением посмотрел на мой полушубок.

— Вот что… Если тебя поймают гестапо, ты не привык к пыткам. Сразу выложишь им всю информацию. А я бывал в подобных передрягах. Выходил из окружения в сорок первом под Смоленском. И немец пытал, и в лагере сидел. Бежал. Поверили. Вернулся в строй — воюю.

— И что?

— Давай свой секретный пакет сюда. Я спрячу его за пазухой. У меня будет надежнее. Если схватят, сожру его до клочка. Много там бумаги?

— Вот, — извлекая, протянул я. Узел перевязывал небольшую стопку, толщиной с пачку папирос. Тонкие листы были исписаны мелким почерком, имели схемы и чертежи. С помощью лупы можно было скопировать крупным масштабом.

— Пойдет, — не развязывая узла, спрятал внутрь тулупа майор. — В крайнем случае, есть спички и твоя зажигалка. Давай ее мне.

Я отдал. Он проверил искру.

— Что-то подожгу, что-то запихаю в рот. А ты носи свои схемы в голове. Не теряй, — подмигнул шутливо. — Ну что? Двинули? Проверим, нет ли полицаев. Жратвы бы раздобыть у сельчан.

— А с документами что?

— Если повезет, встретим партизан — отдадим. Может, им удастся переправить нас самолетом в штаб фронта.

— Вы теперь со мной, Павел Данилович?

Он нахмурился, размышляя. Проверил затвор пистолета.

— Выходит, что так. Если документы столь важны для наступления советских войск, то я теперь у тебя в качестве телохранителя.

Я от радости пожал руку. Бывалый солдат, да еще и надежный друг — что может быть лучше в условиях оккупированной территории? Кто я в этой войне? Одинокий тип из далекого будущего. Не приспособлен ни к боевым действиям, ни к пыткам. Клоп на подушке. Тыловая крыса. Сотрудник лаборатории грядущего двадцать первого века.

— Только знаешь что? — уточнил он. — Мне понадобится твоя помощь. На случай моего командования. Дескать, был у тебя в качестве охраны документов. Сможешь?

— Власик сможет. Скажет, кому надо.

— Вот и отлично! — передернул затвор. — Тогда что? Двинули? Вон к той одинокой избе. Собака там вроде не гавкает.

Перебежками, укрываясь в снегу, мы пересекли поле. Два раза скатывались в ложбины. Немного потеплело, и снег стал мягким. Предательская цепочка следов выдавала нас с головой, но преследователей пока не наблюдалось. От голода сводило желудок. Спасали глотки коньяка, которого становилось все меньше.

Добравшись до околицы, прислушались. Обвели взглядом заснеженные огороды, сараи, строения. Зимой село спит до семи утра. Сейчас было шесть. Где-то горланил петух. Брехала собака. В хлеву возилась домашняя живность. Значит, не все забрал немец. Это наводило на мысли, что в селе полицаи.

— Что дальше? — у меня сосало под ложечкой. Горячий чай с куском сухарей сейчас был райским видением.

— Заглянем в сарай. Если есть погреб — должна быть картошка. А если сарай утеплен, можем разжиться парой яиц.

— А хозяева?

— Зимой спят до утра. Пахотных работ нет. Покормить скотину, убрать во дворе — вот и вся забота.

— Полицаи?

— Если и есть, то не в этой избе. Немцы заставляют их вывешивать свои флаги со свастиками. Комендатура — флаг, поссовет — флаг, школа — флаг. А здесь обычная хата.

И только мы собрались пересечь скрытно двор, как из конуры выскочил громадный пес. Не наш. Не нашей породы. Восточноевропейская овчарка.

— Назад! — рванул меня майор. Я оступился. Потерял равновесие.

— ГРРР-ЫЫЫ… — зарычала собака. Зашлась неистовым лаем. В прихожей прошлепали ноги. Дверь распахнулась. Я еще заносил ногу для прыжка через плетень, а вслед мне уже раздался крик:

— Хальт! Партизане-еен!

БА-ААМ! — грохнуло выстрелом.

— Руссишь! Парти-и-зане-еен! — орал кто-то за спиной.

Просвистела пуля. Майор припал к земле. На крыльце прыгал офицер в подтяжках. Босые ноги выбивали дробь по мерзлому полу. Потому и промазал.

— Хальт! Хальт! — орал он.

Второй выстрел продырявил полушубок. Я замер.

— Ком хиер!

Выскочил другой офицер. Этот был уже в форме эсэсовца.

— Найн! — осадил он первого. И сразу по-русски:

— Нихт стрелять. Ком, — поманил к себе. — Идти сюда! Шнелле!

Скосив взгляд на майора, упавшего в снег, я сделал шаг. Павел Данилович тотчас выпрямился во весь рост, что-то отчаянно проглатывая, запихивая комки снега. Все лицо было измазано талой водой. Глотал судорожно. Давился. Тянуло на рвоту. В снегу догорали клочки бумаги. Когда начали стрелять, он разорвал пакет: скомкал, сколько смог, подпалил тремя спичками. Остальное засунул в рот. Сейчас лихорадочно жевал, выпучив глаза до слез.

— О! — навел пистолет второй офицер. — Два партизанен.

Адъютант в подтяжках спешил натянуть валенки. Из соседней пристройки на шум выбежали два автоматчика. Пес заливался лаем. Мы были пойманы. Стояли, глотали: я — душившие слезы, Павел Данилович — клочки размякшей бумаги.

Делать нечего. Мой преданный спутник решил испить чашу до дна вместе со мной. Документы исчезли в желудке.

— Мы не партизаны! — гордо вскинул голову Гранин. — Я из регулярных частей Красной армии. А он гражданский.

— Гра… жданских? — исковеркал слово немец. — Кто есть? Куда?

— Пробирались к своим. Выходим из окружения.

— Нихт, к своим. Нихт окружений! — офицер озяб, махнув адъютанту. — Мы есть прочесать территорий. А твой и тот — сюда, в дом.

Автоматчики высыпали из соседнего строения. Оказывается, здесь располагался целый гарнизон! А флага со свастикой, как говорил Павел Данилович, не было. Отсутствовал. Точнее, он висел с другой стоны избы — мы попросту его не заметили. Не зная села, сунулись в самое логово нацистов. Справа, как оказалось позднее, к избе примыкали пристройки. Одна была в качестве общежития для гарнизона; вторая — и штабом и комендатурой. По ту сторону двора стояли под брезентом машины. Шесть мотоциклов с колясками стыли на утреннем морозе. Всего этого мы не приметили. Вот и оказались там, где меньше всего хотелось.

Взвод солдат рассыпался по полю. Пошел по нашим следам.

— Ком, — пригласил офицер в хату. — Вас обыскать!

Подскочили два полицая с повязками. Эти были уже русскими. Сразу сорвали петлицы майора. Кинули на стол начальнику. Минуя предбанник, мы вошли в его комнату. Бравые вояки переоборудовали ее в кабинет. На столе телефон. Папки бумаг. В углу торшер. Граммофон. Кушетка. За печью — лежанка для помощника. Лавки, бревенчатые стены. Комод, старый сервант. Одежда, обувь, лыжи. Всё.

Один полицай осклабился:

— Давно у нас таких птичек не было. Комиссар, небось?

— В зубы тебе комиссара, — процедил мой сосед.

Меня обыскали. У майора извлекли пистолет. Эсэсовец хмуро кивнул.

— С какой цель идти сюда? Кто есть? Назовись!

Павел Данилович назвался. Я вторил ему каждым словом, впервые попав в руки карателям. Если служба СС — значит, каратели. Так я читал в интернете.

— Кто старший командир? Где есть часть?

Майор лгал напропалую. Назвал номер несуществующего соединения. Брехал с три короба о якобы нашем отступлении. Как оказались здесь — выходили к своим. Заблудились. Голод погнал в деревню. Наткнулись на сарай. А там — немецкая овчарка.

— Май гу-ут. Друг. Франк!

— Собаку так зовут. Франк, — перевел второй полицай, ощупывая мою одежду. Документов теперь не было, я немного осмелел:

— И за сколько ж ты Родину продал, Иуда?

ВЖЖА-ААХХ!

Удар в челюсть был настолько сильным, что меня откинуло назад. Потолок оказался внизу, пол вверху. Сглотнул кровью. Зашатался зуб.

— Найн! — оборвал второй удар эсэсовец. — Не бить! Отойти!

Он уселся за стол. Я встал, пошатываясь, напротив. Мой старший друг смотрел на меня озабоченным взглядом.

— Влипли, Саша. Влипли по самые помидоры.

Тем временем во двор вернулся взвод солдат. Доложили. Кроме следов ничего не обнаружили. Значит, во имя Христа, они не нашли парашюты! — подмигнул я молча майору. Тот сразу понял, кивнув головой.

А в следующую минуту я узнал: каково это, когда кровь стынет в жилах.

Выслушав доклад, старший офицер подался вперед. Прищурил глаза, водрузил монокль. Вкрадчиво задал вопрос:

— Если нихт партизанен, то шпиёнен. Яволь?

— А шпионов мы сразу в расход! — загоготал первый полицай. Второй ткнул мне в ребра винтовкой. Я еще не отошел от удара, и он забавлялся, взводя курок. — П-шел к сараю!

Толкнул. Обернулся к начальнику:

— Этого первого, герр Бромер?

Тот, очевидно, что-то прикидывая в уме, остановил:

— Найн. Шпиёнен гут! Партизанен прийти за ними. Мы сделать засада. Пуф-пуф! — передразнил сам себя, осененный мыслью. — Мы есть ловить… как это по-русишь… ловить партизанен на живца. Так?

— О! — восхитился полицай. — Герр Бромер очень умно придумал! На живца — конечно, на живца! Проведем по улице села, чтобы все увидели. Запрем в сарае. А красные сволочи сразу разнесут весть о двух пленниках.

Блин! — пронеслось у меня в голове. — Вся операция, задуманная Сталиным, по обеспечению Советской Армии новым оружием, псу под хвост. — Да блин же! — Еще и подставим под удар незнакомых мне партизан. Судя по званию Бромера и количеству его штата, они прибыли сюда в карательных целях. Я слышал о подразделениях СС «Мертвая голова» — они как раз занимались их истреблением. Бывало, и целые деревни сжигали дочиста, чтобы выманить наших бойцов на помощь своим родственникам. И вот, в качестве наживки, мы сами оказались в руках Бромера.

А тот продолжал, коверкая русские слова:

— Мой доложить штурмбанфюрер Голиц. Герр Голиц прислать зольдатен. Много зольдатен. Мой оцепить лес. Партизанен выйти… как это по-русишь, — он щелкнул пальцами, — выйти из лес на помощь. Мы их пуф-пуф! — стрелять. На наживка! — и довольный собой, рассмеялся. Смех вышел отвратительным.

Павла Даниловича пихнули ногой в бок. Охнув от боли, он едва не повалился на пол. Я подхватил. Удар пришелся в раненое бедро.

— Шнелль! — подогнал начальник. — Вести на улица. Все житель видать пленник.

— Понял! — козырнул полицай. — Вывести, провести по селу, чтобы все увидели.

— Я-я, гут… увидели.

Бромер оделся. Понюхал остатки коньяка в отобранной фляге. Налил в рюмку, посмотрел на свет. Благородный напиток играл в лучах янтарным цветом хрусталя. Глотнул. Опрокинул разом всю рюмку.

— Гу-ут! — выдохнул. — Дас ист гут!

— Конечно, гут, — проскрежетал зубами майор. — Коньяк-то трофейный. Французский.

Пока нас выводили, офицер поднял трубку. Что-то залепетал на птичьем немецком языке. Павел Данилович краем губ перевел тихо, чтоб я слышал:

— Докладывает, сволочь, что поймал важную птицу. Это он о тебе. Гражданский-то ты, а не я. Очевидно, подумал, что ты с секретным заданием. Просит выслать роту автоматчиков. Две машины солдат. Хорошо, что я успел уничтожить улики, — сглотнул он слюну. Поморщился. Икнул от досады. — А мог бы сбежать, сохранить информацию. Но тебя не оставил. Теперь что? Теперь партизаны будут вызволять нас из плена.

У меня оборвалось в груди.

Чёрт-чёрт-чёрт!

Погибнут бойцы. Совсем незнакомые люди. О моей тайной миссии не знает никто. И узнает ли вообще? Выживу? Доберусь до своих? Встречу еще когда-нибудь Илью Федоровича? Воплощу в жизнь проект «Советские рои»?

Все мысли пронеслись со скоростью трансконтинентального экспресса. Поймал себя на том, что совершенно не вспомнил о семье, о своем собственном времени: вернусь ли туда? Увижу дочурку, жену? Первой заботой было спасение людей. Понимаю ли я? Незнакомых людей! А потом уже семья, дом, собственное время, где когда-то жил.

Получив пинок в спину, я очутился на улице. Офицер с удивлением разглядывал командирские часы с компасом, отобранные при обыске.

— Гут! Русишь… тик-так.

Отобрал.

Вывели со двора. Солнце светило в спину. За оградой, подгоняемые прикладами, уже столпились люди. Наступило утро, вся деревня высыпала наружу.

— Шнелле! — орали солдаты, выталкивая стариков и женщин из домов. — Шнелле, руссишь швайн!

Три десятка народа обоих полов и разных возрастов сгрудились по бокам улицы. Еще с полсотни людей выбегали, покидая избы, чтобы глянуть на пленников.

— Сыночки! Родные! — заголосила женщина. — И вас поймали, ироды проклятые!

Начались крики. Шестеро полицаев усмиряли прикладами винтовок. Бромер не мешал — ему это как раз было на руку. Больше криков, быстрее узнают партизаны.

— Душегубы! Изверги! — неслись женские причитания. — Село грозились поджечь, если не выдадим своих солдат!

Павел Данилович ясно сознавал, что теперь мы в качестве наживки. Весть о пленном майоре с загадочным гражданским незнакомцем, у которого на руках командирские часы, по его размышлениям, должна быстро распространиться. Мальчишки разнесут новость по соседним округам. А там и до леса недалеко. Две машины автоматчиков, сотня солдат, десяток мотоциклов, плюс броневик — операция для Бромера предстояла успешной.

— Русский баб и мужик! — возгласил он. Нас подвели к крыльцу комендатуры. Туда же стекался народ. — Это есть красный шпиён. Я-я! Шпиёнен. Кто хотеть помочь им? — блеснул моноклем.

Женщины всхлипывали. Ребятня в рваных одеждах жались от холода к ногам стариков. Ни одного мужчины нашего возраста не было видно. Стоял калека, опершись на костыли. Рядом высился староста — в теплом полушубке. Заискивающе поддакивал полицаям. Те, по приказу начальства, сгоняли в кучу народ.

— Мы есть посадить шпиёнен под замок. Красный командир в мой руках!

Позднее, когда нас толкали назад, два мальчугана скрытно исчезли из виду. Я заметил краем глаза, как они перемахнули забор дальней избы, скрывшись в полях.

…Весть о нашем пленении пошла гулять по округам.