Военный инженер товарища Сталина 1

Глава 2

Утром из разговоров я узнал число и месяц, куда попал.

23 августа 1943 года. Именно в эти дни советские войска Центрального, Воронежского, Степного, Западного, Брянского и Юго-Западного фронтов под командованием Рокоссовского, Ватутина, Конева, Соколовского, Попова и Малиновского перешли в контрнаступление, сорвав попытку групп армий Центр и Юг фельдмаршалов Клюге и Манштейна вернуть стратегическую инициативу, утраченную ими в Сталинградской битве. Середина августа Курского сражения стала решающей в обеспечении коренного перелома в ходе войны. Советская Армия окончательно закрепила за собой стратегическую инициативу отнятую немцами в начале наступлений. Вермахт предполагал окружить и уничтожить наши войска на Курской дуге, беря реванш за поражение под Сталинградом. Но не тут- то было. Гитлер у себя в штабе рвал и метал, бросая в район Дуги всё новые и новые части, изымая их из резерва. В Германии началась четвёртая, а за ней и пятая волна всеобщей мобилизации: под ружье брали даже мужское население непризывного возраста, сродни нашему ополчению. Геббельсовская пропаганда трубила во все трубы, что окружение Паулюса под Сталинградом, это его личная стратегическая ошибка, и что фюрер намерен сам лично исправить её при битве на Курской дуге.

Я находился сейчас в арьергарде наступающих войск, и вместе с Борисом и Алексеем был в расположении частей Юго-Западного фронта. В то время как передовой эшелон советских частей уже освобождал Харьков, я вместе со своими новыми друзьями и остальными войсками только покидал степные поля под Курском. Немцы, в панике отступая, бросали всё: вырытые окопы, укрепления, технику и оружие. Покидая территорию, они не успевали минировать мосты, переправы, дороги — настолько мощно, быстро и грандиозно наступали советские войска. Обгорелые остовы хваленых «тигров» и «пантер», развороченные станины мощных гаубиц «Фердинанд-Порше», обломки сбитых «мессершмиттов», покореженные дула станковых пулеметов, и трупы, трупы, трупы, — вот что оставляли за собой части групп армий Центр и Юг.

Образно говоря, я понятия не имел, каким образом меня сюда забросило, и каким способом я отсюда вернусь назад.

И вернусь ли вообще.

Утром Алексей отослал Борьку к походной кухне занять очередь, а сам, подсев ко мне, участливо спросил:

— Отдохнул?

— Ещё как! Спасибо вам… я бы без вас…

— Погоди. Я не об этом. Видишь, какая кругом катавасия? Как ты собираешься искать свою группу? Сколько вас было до налёта и бомбёжки?

Я понял, что теперь придётся врать от начала до конца. Но врать аккуратно, поскольку не хотел терять их дружбу.

— Шестеро нас было. Старший группы — майор запаса, остальные все гражданские. В штабе дивизии о нас знают (авось не проверит). Когда начался авианалет, мы кинулись врассыпную, а вот, сколько я пролежал без сознания в воронке, и где потерял документы — не помню. Бомбят-то постоянно. Но моих коллег легко отличить по форме — она такая же, как у меня.

Алексей кивал, а я рассказывал — точнее врал, что в голову придёт.

Поведал Алексею, что группу переправили сюда из наркомата наблюдать за оставленными коммуникациями отступающих немцев, за мостами, брошенными дзотами, пустой техникой, и прочим инженерным оборудованием. Алексею, по-видимому, этого хватило, и он сообщил:

— Позавтракаем. Двинемся на поиски твоих коллег. Отпрошусь у ротного, чтоб выйти вперед — там и найдем.

Пронесло. Теперь я, наконец, в свете утреннего солнца, смог спокойно осмотреться.

Передовые части арьергарда ушли далеко, и теперь начинала слышаться канонада артподготовки перед утренним наступлением. Воронежский и Степной фронты атаковали, Юго-Западный прикрывал тыл. Группа армий Центр и Юг постоянно терзали наши дивизии с флангов, иногда, в последнем усилии пытаясь вклиниться в тыл танковым колоннам. Малиновцы отражали удары, продолжая неустанно продвигаться за первым атакующим эшелоном. Фронт кипел. Все поля до горизонта были усеяны палатками, техникой, обозами, кухнями, штабными машинами. Казалось, со вчерашнего вечера их стало заметно больше. Армия проснулась после ночевки, и готова была двинуться на запад. У каждой походной кухни стояли с котелками бойцы, весело переговариваясь и шутя.

— Сегодня раньше начали.

— А чего фрицу спать, пусть теперь свои кальсоны от испуга сушит.

— Во бьют, рокоссовцы! Слышите, братцы, как наши гаубицы шарахают?

— Эй, куда лезешь без очереди? В ухо хочешь, рыжий?

— Стоп! Это же Борька!

— Небось, опять кого-то спас? Эй, Борька, сколько немцев вчера отпустил?

Вперёд выступил здоровенный грузин, с длинными, как у Багратиона, бакенбардами:

— Без очереди не пущу! Да ещё и с тремя котелками. Ты, рыжий хитрый, да мы хитрее. Второй котелок понятно — для своего Лёхи. А третий? Неужели какого-нибудь немецкого студента решил подкормить?

— Нет, — огрызнулся Борька. — Для нашего, для гражданского. Ребята, пропустите без очереди, а? Тот гражданский с самой Балтики, с наркомата.

— Откуда?

— Я же говорю, с наркомата! Наверное, важная шишка. Жаль, что погонов нет, но форма у него чудная — что есть, то есть, врать не буду.

— И где ты его откопал? — загоготал грузин.

— В жопе! — обозлился Борька. — Слышишь, генацвале, не хочешь пропускать — не надо, других попрошу.

Каша была гречневой, сдобренная маслом и жирными кусками сала. Каждый, получая в котелок свою порцию, тут же уступал место товарищу и присоединялся к другой очереди, — к той, что тянулась к старшине. Тот деловито разливал по кружкам из мерного стакана чистый спирт, образно говоря, наркомовские сто грамм. Значит, и сегодня будем атаковать, радовались бойцы, поспешно заканчивая завтрак и приводя оружие в боевую готовность.

Вернулся Борька. Едва успели доесть кашу, как последовала команда двигаться вперёд. Взвод за взводом, рота за ротой, батальон за батальоном, вся часть двинулась через поля, нагоняя впереди идущие колонны.

Когда выдвигались, Алексей объявил, что старшина разрешил ему поискать мою группу.

— Вот-вот! — оживился Борька. — Не старшина, так наш ротный. Почему ты, Сань, не хочешь к нему обратиться? Он со своими связными быстрее и легче нашёл бы твоих «шпиёнов», — Борька загоготал, — или кто они там такие…

Я ждал этого вопроса. Попади я к особистам в СМЕРШ, те в первую очередь это бы и предложили: мол, а почему бы вам, товарищ, не обратиться за помощью к командиру роты, к которой вы по пути пристали как банный лист? Или, давайте лучше мы вам поможем. И как потом выкручиваться? Одно дело два бойца, пусть храбрых, но недалеких в плане географических и исторических познаний, другое дело — штаб батальона. Там разговор был короткий: «наркоматом» и «коммуникациями» я просто так не отделался бы. Любой комиссар при батальоне сразу вывел бы на чистую воду. Грохнут у стенки, как пить дать, к тому же еще без документов. Как там Борька говорит? «Шпиён»?

— Нет, — ответил я. — К командиру роты не надо. Кто я такой? У него своих забот полон рот. Таких как я, отставших и ищущих свои подразделения после налёта, кругом хоть пруд пруди. Все кого-то догоняют, все кого-то ищут. Сами говорите, что частенько спасаете отставших, раненых. Доберемся до следующего привала, я двинусь дальше, авось догоню. Они меня тоже ищут…

А сам подумал: «Конечно, ищут. Только не здесь. Не в 1943 году, а много позже. В сотнях километрах отсюда».

Я всхлипнул. Парадокс, да и только.

Пока делали большой утренний переход, догоняя авангард армии, пока громыхала канонада залпов и наши штурмовики разгоняли в небе немецких асов, я всё думал и думал.

Борис умчался вперёд, в надежде увидеть такую же дивную для него джинсовую одежду как у меня.

— Ничего, Санёк, — подбодрял Алексей. — Если Борька побежал, обязательно найдёт твоих коллег. Он у нас как следопыт. Однажды, в качестве языка, мы с ним цельного майора притащили. Ночью сделали вылазку, по-пластунски добрались до окопов, хлопнули в темечко — и вот вам, пожалуйста — майор вермахта с полным портфелем дислокации противника! И вынюхал этого майора наш Борька. Два дня за ним в бинокль следил, когда тот в кусты пойдет по нужде.

— С портфелем? В кусты?

— Представь себе!

Я улыбнулся, а про себя печально осознал: никого Борька не найдёт. Мои друзья, в другом измерении, в другом промежутке времени. Где 1943 год и где моя эпоха! Где Курская дуга и где мой цех с лабораторией!

От безысходности я едва не взвыл.

Канонада за горизонтом стихла. Немец, даже отступая, был пунктуален в ведении боя: едва близился вечер, как все боевые действия с их стороны прекращались.

Раздались команды выставить караулы, располагаться на ночлег. За весь день я в составе Воронежского фронта проделал маршем более тридцати километров, всё дальше и дальше удаляясь от воронки, где очнулся в чужом для себя времени. Может, стоило вернуться к той яме?

Стоп! Резко остановился. А где в тот момент был я, когда переместился сюда? Я же как раз вошел в барокамеру! Помощник сказал, что она настроена на портал магнитной аномалии.

Магнитная аномалия! — пронеслось в мозгу. — И здесь, тоже, на Курской дуге существует такая же аномалия, затрагивающая ещё и Белгородскую и Орловскую области.

Я попытался вспомнить то, что в моем времени было известно в сетях интернета: как раз перед броском в иное измерение, я читал об открытии двух горно-обогатительных комбинатах — Лебединском и Михайловском, как раз на территории Курской магнитной аномалии. Что там было написано? Подземные бурения и магнитные пласты. Какие-то кварциты и залежи гранитоидов докембрийского периода. Метаморфические породы и магнитные возмущения в атмосфере, что-то в этом роде. И что выходит?

Я едва не подпрыгнул на месте от внезапной догадки. Получается, две магнитные зоны — Курская и портала барокамеры — пересеклись между собой и создали временной коллапс. Так что ли? Как с тем самым кроликом, что вернулся назад с опаленным мехом?

Нужно срочно дождаться Борьку.

Подошёл Алексей.

— Вижу, ты повеселел, как на привал встали. Скоро ужин. Что-то Борьки нет. Ты тут располагайся, а я с котелками к походной кухне наведаюсь, там уже очередь занимают. Заодно узнаю, где его черти носят. Костёр видишь, мужики разводят — вот к нему и подсаживайся. Идёт? Я сидоры тут оставлю.

И ушёл. Я остался раскладывать плащ-палатки. Если останусь здесь на ночь, это будет уже вторая ночь в 1943 году.

А вон и Борька идёт, радостно махая рукой. И, похоже, не один. У меня ёкнуло сердце. Неужели нашел кого?

… Однако это был молодой парень. В лётной форме и с погонами лейтенанта.

Очевидно, познакомились по пути, подумал я с сожалением.

Ладно, вчетвером будет веселее.

Борьку было слышно издалека. Размахивая руками и почесывая рыжую шевелюру под пилоткой, он что-то увлеченно рассказывал новому знакомому. Парень в летной форме с погонами лейтенанта ВВС держался с Борисом на равных, ничем не выдавая своего офицерского звания. Сейчас при наступлении такое было сплошь и рядом: офицеры младшего командного состава нередко сами хлебали суп из солдатских котелков. Вместе с подчиненными курили у костров, травили анекдоты, а то и спали, завернувшись в плащ-палатки. Победа над фрицем сближала офицеров и обыкновенных солдат.

Когда они подходили к костру, я помахал в ответ, а сам заметил, что летчик одет не по сезону. Теплая куртка, сапоги-унты, совсем неуместные в эту тёплую погоду. Шлемофон в руке. Через плечо планшет, вероятно с картами боевых действий. Сам лейтенант был едва ли на год-два старше остальных, и казался нормальным парнем: подойдя ко мне, сразу протянул руку без всяких официальных формальностей. Крепко пожал и подмигнул:

— Это ты что ли лишенец, как Борька сказал? Не обижайся, он мне по дороге все уши прожужжал, как тебя из воронки вытаскивал. Меня Игорем зовут. Просто Игорь, никаких званий не надо, тем более ты гражданский.

И улыбнулся. Хороший парень.

Я пожал руку, не сообразив вначале, что и ответить.

Возможно, Борька успел предупредить, что его спасённый подопечный слегка не в себе и малость контужен. Единственное недоразумение возникало в обоюдном разглядывании обмундирования. Я смотрел на тёплую куртку и унты лейтенанта, лейтенант в свою очередь разглядывал заклепки на джинсовой куртке.

Назревшие вопросы с обеих сторон пресек Борька, как всегда беспардонно влезший со своими пояснениями.

— Это, стало быть, Игорь. Северная авиация, прямо из-под Мурманска. Их эскадрилью прикомандировали сюда к нам, на Воронежский фронт. А переодеть не успели. Представляешь? Второй день в теплой одежде. Здесь хоть и жарко, но у них на Баренцевом море уже прохладно — дело к осени идет как-никак. Ищет интенданта. Я ему говорю: переночуешь с нами у костра, а утром найдём ротного, а уже через него интенданта.

— А вы что же, — попытался спросить я, — сюда прямо на самолетах прилетели? Из Мурманска?

— Да нет, конечно, — усмехнулся летчик. — Самолеты нам выделят в штабе вашего фронта. Обещали новые штурмовики «Ил-2». Под Мурманском и Североморском мы всё больше на «Ла-5» летали. Но и на них можно «бубновых тузов» геринговских бить — не велика важность.

— Караваны они охраняли с неба, — добавил Борька. — Лендлизовские, что к нам союзники посылают. Понятно тебе, лишенец? — Борьку распирало от удовольствия, что он нашёл такого человека — с самого Баренцева моря. Вот в роте обзавидуются!

— А что же сюда? Там легче стало? — спросил я, лишь бы отвлечь лейтенанта от ненужных вопросов.

— Там, у нас вся Северная авиация обновляется новым составом, а нас, как ветеранов — сюда к вам, в наступление. Завтра к вечеру должны дать новые машины, а я пока с вами переночую, раз Борис предложил. Мои ребята тоже где-то рядом расположились. До этого двое суток по эшелонам скитались. Штаб ваш нашли, а переодеться не дали. Забыли.

У костра сидели и полулежали бойцы, напевая фронтовые песни: кто курил, кто чистил обмундирование, а кто просто дремал. Ужин был сытным. Клонило ко сну. Игорь показал фотографию, пошедшую по рукам у костра. Жена красавица, дочурка милашка. И он, Игорь, на фоне горного пейзажа. Счастливая семья. Я пригляделся в свете костра к надписи на снимке: «Арзамас…» — год так и не разглядел. Снимались, видимо, в каком-то ателье. Фотография вернулась по кругу к Игорю. Бережно упрятал в планшет с картами полётов своей эскадрильи: там были нанесены предполагаемые цели противника. Всё просто: перекинули из-под Мурманска, — воюй теперь здесь, под Курском. Враг везде одинаков. Жестокий, беспощадный. Враг, которого нужно уничтожать. И не важно, на земле ли, в небесах…

Исходя из этого, можно сделать вывод.

А именно:

…В августе 1943 года, здесь, в полях Курской, Белгородской и Орловской областях пересеклись два параллельных пространства реальностей: дней Великой Отечественной войны, и дней моей собственной эпохи.

Пространство, подобно узлу закрутилось внутри себя восьмёркой Мёбиуса. Получилось альтернативное, отличающееся от всего измерение, которое зажило своей собственной жизнью.

…А утром начался кромешный ад.

Ещё не взошло солнце над полями, как в небе завыли немецкие «юнкерсы», атакующие авангард армии. Несколько эскадрилий «бубновых тузов» с тяжелыми минами-чемоданами прорвались сквозь завесу зениток, устремились вглубь фронта себе на погибель, но с четким приказом Геринга — бомбить арьергард проходящих частей.

Машины с крестами вспыхивали в небе как спички. Успевали скинуть свои «чемоданы» в виде больших бомб в поля, степи, где располагались части советских войск. Земля стонала и дыбилась.

БА-ААМ! БА-ААМ! БА-ААМ!

От частых разрывов закладывало уши. Забивало грязью нос и рот. Слепило глаза. Казалось, немцы сбрасывают бомбы в шахматном порядке — до такой степени они ложились скученно в почву. Всё шло ходуном: деревья, кусты, пригорки.

Первым же взрывом разворотило грузовик, стоящий неподалёку от костра. Ударная волна разбросала по сторонам бойцов. Второй взрыв прошёлся по спящим друзьям. Третий и четвёртый застали меня, когда я, оглушенный и полуслепой от пыли, пытался достичь ближайшего дерева. Взрывная волна накрыла в тот момент, когда я успел ухватиться за корень. Подкинув меня над землей, со всего размаха впечатала спиной в развороченную грязь, где я и стукнулся затылком о выступающий сук. В глазах потемнело. Полуслепой, я потерял способность видеть и ощущать.

Последнее, что увидел, была огромная воронка на месте костра, с торчащими из неё обломками сбитого «юнкерса».

«Прямое попадание, — пронеслось в воспаленном мозгу. — Господи, хоть бы ребята остались живы. Борька… Лёша, Игорь».

Сознание толчками покидало мой организм. Кругом гремело, свистело. Борькин голос:

— Лёха…

— Что?

— Кажется, я ранен.

— Куда?

— В жопу! — обозлился далёкий голос Борьки. — Первый раз за всю войну! В госпиталь вместе поедем. Ты Саню не видел?

Следующий взрыв заглушил голоса, но моё сознание счастливо улыбнулось: живы!

Способность ощущать реальность покинула меня окончательно. Сгусток вихря сформировался из дымной пустоты, всосал в себя мое тело и, кружа против часовой стрелки, впитал во внутреннее пространство тромба. Растворил в себе. Превратил в желеобразную массу, похожую на рождественский кисель.

Через секунду воронка смерча подхватила бренное тело, лишённое какого-либо веса. Желеобразная масса завращалась в круговороте, и понеслась — сквозь пространство, сквозь время. Это было тело летчика мурманской авиации. Спираль портала барокамеры поглотила пилота сорок третьего года — понесла в мое время, а я остался здесь, на Курской дуге.

Отныне мне быть обитателем эпохи Великой Отечественной войны.