Военный инженер товарища Сталина 1

Глава 1

Данное произведение не является точной реконструкцией исторических событий, нравов и быта. Вам будет легче (а может даже интереснее) считать, что все персонажи в книге вымышлены, а любые совпадения случайны.

Сознание возвращалось постепенно, медленными толчками высвобождая мозг из потустороннего небытия. Онемевшее тело становилось осязаемым — так, наверное, чувствуют себя звери, просыпаясь после зимней спячки.

Первым вернулся слух. Откуда-то сверху донесся смутно знакомый звук. Что-то опасное и тревожное, вызывающее страх.

В висках запульсировала тупая боль.

Звук нарастал. Страшно хотелось пить. В яме было сумрачно. Края неровной поверхности едва различались в тумане. Земля подрагивала. При каждой её вибрации с верхних рваных краёв стекали ручейки жидких тонких оползней. Уже через несколько минут образовалась довольно приличная лужа, настолько противная своим месивом, что пришлось осторожно передвинуться в сторону.

В следующую секунду слух уловил отдалённую канонаду.

Я потряс головой.

«Откуда здесь артиллерия? — пронеслось в мозгу. — Где я? Почему сейчас вечерний сумрак, когда должна быть ночь? Куда делась лаборатория, технический цех, барокамера? И, наконец, чёрт возьми, что это за яма? Как я в ней оказался, и почему залпы орудий»?

Вереница вопросов пролетела в мозгу, так и оставшись без ответов. Но кое-как мне удалось взять себя в руки и успокоиться.

— Кхрр-ы-ыы… — из груди вырвался кашель. Вязкая слюна сползла по подбородку.

Одежда была на месте, не порванная, если не считать нескольких грязных пятен.

БА-ААМ! БАУ-УМ!

Снова где-то взрывы. И, похоже, приближаются. Что за чёрт!

При каждом отдаленном грохоте земля вздрагивала, и кашеобразная жижа приходила в движение.

Протерев глаза, я, наконец, смог что-то разглядеть у противоположного края ямы.

Разглядел, — и тут же отпрянул, больно ударившись о вывороченный корень какого-то деревца.

— Что за… кхрр-ы-ыы… за хрень?

Напротив, присыпанное землёй, в немыслимой изувеченной позе, лежало тело. А точнее, не тело, а только его половина: ниже поясницы ничего не существовало — лишь куски вывернутых наружу внутренностей, да месиво раздробленных костей. Они когда-то были ногами.

— О-ох! — меня вырвало прямо под себя. Только теперь, после прочистки желудка, я, наконец, начал улавливать и запах: тошнотворный, сладковатый, с привкусом горелого мяса. Этот запах, казалось, шёл отовсюду. То, что эта яма представляла воронку, я теперь не сомневался. Превозмогая тошноту, придвинулся вперёд, чтобы лучше разглядеть то, что лежало в развороченной земле.

А лежала немецкая каска времен Второй мировой. Тут же рядом — зарытый в землю MP40, в простонародье называемый «шмайсером». Чуть в стороне — сапог, с сохранившимся внутри окровавленным куском ноги. А еще дальше — развороченное тело.

В этот миг вернулось и обоняние. Я вдохнул — и меня снова вырвало.

Но нужно снова собраться и заставить себя мыслить трезво. Яма — это явно воронка от взрыва. Половина трупа — немецкий солдат времён Второй мировой войны. На воротнике в петлице были изображены два зигзага молний «SS» — такие часто показывают в военных фильмах. Так называемая фашистская элита нашла здесь свою смерть. Но где конкретно «здесь»?

Я с трудом выкарабкался наверх. Лежа на краю воронки, огляделся. Над землей стелился густой дым.

В сером закопченном небе резкими стрелами пронеслись с воем два самолета. Не наши, немецкие — с крестами на крыльях. Мне удалось их разглядеть даже теперь, в плохих для обзора условиях. Я даже отметил характерный изгиб крыльев — сомнений не оставалось — передо мной во всей их жуткой красе промелькнули «юнкерсы»! Только они могли издавать тот ужасный вой, от которого волосы вставали дыбом.

Бомбардировщики снова начали свою ужасную работу. Земля вздыбилась и заходила ходуном.

Меня осыпало кусками чернозема. Не удержавшись на краю, я снова съехал на дно воронки.

БА-ААМ! БА-ААМ! БА-ААМ! — неслось отовсюду.

Первая волна «Ю-87», сбросив бомбы, ушла к горизонту. Туда же вскоре промчались и штурмовики «Ил-2», посылая вдогонку немцам трассы пулеметных очередей. В небе разыгрался настоящий бой. Отход немецких бомбардировщиков прикрывали мелкие истребители «Фокке-вульф» ФВ-190. Но наши «илы» и «яки» задавали им жару, насколько я видел. Вскоре небесный бой ушёл за горизонт и я его больше не видел.

Похоже, пора сделать очередную попытку выбираться отсюда. И только я подумал об этом, как вдруг сверху в яму посыпалась земля. Послышался прокуренный голос:

— Эй, лишенец! Ты что, сам этому фрицу ногу оторвал? — голос весело загоготал. — В следующий раз сразу с головы начинай!

Потом обратился к кому-то рядом:

— Смотри, Лёха, тут ещё один наш. Похоже, контужен.

Я задрал голову, пытаясь разглядеть говорившего весельчака.

Незнакомая рожа растянулась в широкой улыбке. Желтые прокуренные зубы, смешные оттопыренные уши, трехдневная рыжая щетина.

Мне было совсем не до смеха, но я глупо улыбнулся в ответ.

— Ребята, можно мне к вам? — просипел непослушным, словно чужим, голосом.

— Слышишь, Лёха, с нами хочет. Не пойму, контужен он или нет?

Рыжий лег на живот и протянул обе руки вниз, мне навстречу. Одновременно командуя другу:

— Лёха, держи за ноги, я попытаюсь подхватить бедолагу. А то он тут скоро проголодается и дохлого фрица обглодает, гы-гы. Держишь?

— Держу, — послышалось сверху сопение. — Вытаскивай! Меньше болтай, тяни крепче…

Совместными усилиями я вскоре был поднят вверх. Попытался встать на ноги, но колени предательски подогнулись. Я свалился, тяжело дыша и кашляя, прямо у ног своих спасителей. Почувствовал, как чья-то рука ободряюще похлопала по спине. Я сел, отдышался, а потом все-таки и встал, покачиваясь на нетвердых ногах. Двое спасителей удивлённо разглядывали мою одежду.

— Глянь-ка, Леха. А одет-то лишенец не по-нашему, — присвистнул рыжий. — Не иностранный ли шпион, случаем?

Перехватив мой возмущенный взгляд, снова захохотал:

— Да не боись ты, шучу. Шпион бы приоделся как положено, не привлекая внимания. Да и в воронке посреди поля боя не валялся бы, гыгы! Но все равно чудной ты, мужик! Я понимаю, пилотка или ремень слетели, потерялись. Но что это за гимнастерка такая? А на ногах ботинки ишь какие! Американские чтоль?

Я и впрямь был одет не по «сезону» и не по уставу Советской Армии сороковых годов. Рыжий протянул руку, пощупал мою джинсовую куртку:

— Материал на брезент похожий. Кажись, и вправду американский. Так что, мужик, сам все расскажешь или мы тебя в Особый отдел сдадим? Откудова будешь, такой нарядный?

Нужно было что-то срочно ответить. Выпалил первое, что пришло в голову:

— Я не военный! Я гражданский. Отстал от своих, нас тут целая группа…

— Группа?

— Да.

— Слыхал, Борька? — назвал рыжего по имени тот, которого звали Лехой. — Человек от группы отбился! Может это те самые беженцы из Ленинграда. А ты пристал к нему со своими куртками да ботинками. На вот, водички хлебни, — протянул мне флягу.

— А на этого говоруна не обращай внимания. Много мелет языком, но товарищ надёжный: я с ним уже третий год, почитай — с самого начала войны. Он Борька, а меня Алексеем зовут.

Закружилась голова.

— Александр. То есть, Саня, — промямлил я, запинаясь. Пожал протянутую руку.

Третий год… С начала войны… Яма, взрывы, самолеты, мертвый немец.

Жадно припав к фляге, дрожа всем телом, я пил, продолжая слушать бойцов.

— Мы тебе не спасательная команда, — весело, как ни в чём не бывало, продолжил Борис. — Тебя уже третьего вытаскиваем за сегодня, вместо того, чтобы своих однополчан догонять. Мы, братец, всё же наступаем! Это тебе не сорок первый, когда драпали, что есть мочи. Слыхал, как наши дальнобойные херачат?

— Это точно, — поддержал товарища Леха — теперь, наконец-то, наступаем! Под Сталинградом немцам дали так прикурить, мама не горюй! Сам Паулюс сдался. Теперь уж они драпают, а мы догоняем.

Сталинград… Паулюс…

Я внимательнее рассмотрел обмундирование своих спасителей.

Погоны. У Алексея сержантские, у Бориса — ефрейторские.

Погоны ввели в сорок третьем, однако я уже и без них знал, что угодил в сорок третий. Теперь нужно было установить, в каком месяце и в каком районе боевых действий нахожусь. Сапоги кирзачи. Автомат с круглым диском, конструкции Шпагина. Что ещё? Спрашивать бесполезно — либо психом окажешься, либо прямая дорога к особистам в СМЕРШ.

Я проглотил комок, подступивший к горлу.

Ветер разогнал дымовую завесу над полем. И теперь передо мной простиралась грандиозная панорама.

Огромное пространство с пригорками и холмами до самого горизонта было испещрено взрывными воронками и канавами.

По этому бесконечному полю боя продвигалась на запад армия.

Рычали моторы грузовых автомобилей, чадили соляркой и лязгали гусеницами танки. Слышались стоны раненых, но их порой перебивал смех и веселые переклички выживших после налёта солдат.

Красная Армия НАСТУПАЛА.

Алексей повернулся к Борису:

— Наши за тем перелеском. Час ходу. От силы два. А туда уже, как видишь, полевые кухни подтягивают.

Рыжий Борька хмыкнул понимающе, погладил себя по животу. Потом снова уставился на мои ботинки.

— Ладно, гражданский, — махнул он рукой, приняв решение. — Оставайся пока с нами. Все равно ведь тебе идти некуда. Догоним роту, там переночуем. Заодно наша медсестра тебя осмотрит. Там может удастся разузнать, куда твой группа подевалась. Откуда вы? Беженцы?

— Нет, мы из наркомата, — решился я сыграть в более серьезную игру. Ведь мои проблемы не решить на уровне сержантов. Нужно попасть наверх, к кому-то более важному. Важно, чтобы кто-то из больших командиров поверил в мою необычную историю.

— Ничего себе! — удивился Борис. — Вот так Саня! И что ж за наркомат?

— Наркомат инженерных коммуникаций. Совсем недавно создали…

— Хм… Из Ленинграда, говоришь?

— Я этого не говорил, — улыбнулся я наивной попытке подловить меня на слове. — Но ты прав. Да, я из Ленинграда.

О том, что в мое время Ленинград снова называется Санкт-Петербургом, я благоразумно умолчал.

— И как там люди в Ленинграде? Голодают?

— Уже нет.

— Это хорошо… У моего знакомого из третьей роты там сестра выжила. Дождалась прорыва Советских войск. Восемнадцатого января прорвали блокадное кольцо. Жаль только, что родители не дожили… Умерли от голода, доедая последние обои со стен. Клейстер в них питательный — знал такое?

— Стоп! — остановил Алексей. — Опять время теряем из-за пустой болтовни! Все вопросы потом. И так получим от ротного наряды вне очереди. Если бы не твои спасательные операции, уже давно среди своих были бы.

Болтун Боря в ответ пробурчал что-то неопределенное, но все-таки утихомирился.

Мы двинулись в сторону виднеющегося на горизонте перелеска, чудом уцелевшего после бомбежек.

Пока мы перебирались через канавы и обходили воронки, Боря, конечно же, все равно пытался разговаривать. Дескать, так идти веселей и путь кажется короче. Предупреждая его неуместные вопросы, я принялся рассказывать о Балтике и Ленинграде всё, что знал. К счастью, этого хватило, чтоб Борька поверил и слушал с открытым ртом. Лишь время от времени хмыкая удивленно и односложно комментируя. А потом он сам начал что-то рассказывать — и этих историй хватило до самого конца нашего пути.

Мы вышли на большую поляну, окруженную молодыми деревьями. Кругом разводили костры, ставили палатки, слышался смех и куплеты фронтовых песен. В текущем неподалеку ручье стирались гимнастерки. А от походной кухни над поляной распространялся аппетитный запах каши с салом. От всего этого у меня кружилась голова, и я старался не отходить от своих спасителей.

Борьку по прибытии шумно приветствовали, и он принялся рассказывать, как спас троих бедолаг, и один из них — вот он, из Ленинграда, важный гражданский из инженерного наркомата! Он бы и дальше распространялся о своих подвигах, однако Алексей вовремя прикрыл фонтан его красноречия. Погрозил другу кулаком и сказал, что возможно моя миссия здесь секретная и не требует лишнего упоминания.

Мне такой поворот понравился. Я напустил на себя шлейф таинственности. А что было делать? Благо, во взводе Алексея не попалось никого из Ленинграда. Они бы быстро меня раскусили. Но ведь тридцать человек взвода — это ещё не вся рота, и тем более не батальон…

Меня приняли гостеприимно. Тут же накормили, выделили сто грамм «наркомовских», осмотрели в лазарете и уложили отдыхать, оставив все невыясненные вопросы на утро. Напоследок Борька шепнул:

— А всё-таки, чудно ты разговариваешь, лишенец.

… И через минуту уже сам захрапел.

2035 год. Август.

Лаборатория цеха технических разработок.

А начиналось всё, собственно, вот так…

Зовут меня Александр. Живу в Подмосковье. Работаю главным инженером в «Центре технических разработок». В возрасте 30 лет в моем распоряжении уже два десятка сотрудников, современное оборудование, лаборатория и экспериментальная барокамера для особых опытов.

Имею любимую жену и лапочку-дочку. Как там говорилось в старом мультике? Четыре сыночка и лапочка-дочка! Так что теперь дело за сыновьями. Супруга отнекивается, но планы в перспективе имеются. Живем дружно, дочка ходит в школу, супруга работает в библиотеке.

Вчера был такой же день, как обычно. Но только на первый взгляд. С него, собственно, можно начинать отсчет моей грядущей истории. Помните, как в том советском фильме «Кин-дза-дза»? Мужик пошел в магазин за хлебом и макаронами, а оказался в другой галактике. Сходил, называется, за покупками, едрит в душу.

Так же и со мной.

В то злосчастное утро, я отвез дочку в школу, и отправился на работу.

— Здорово, начальник! — приветствовал меня штат сослуживцев. Здесь мы все знали друг друга и общались на короткой ноге, без церемоний. Коллектив дружный, каждый сотрудник на своем месте.

— Что у нас сегодня с барокамерой? — проверяя показания датчиков, уточнил я. — Настроена?

— Вектор луча на Курскую магнитную аномалию. Заданный азимут ноль-восемь. Давление в норме, — проскрипел автоматический голос самописца.

— Надо бы проверить герметизацию, — с сомнением хмыкнул мой помощник.

Вокруг копошились специалисты, каждый занят своим делом. Проверяли настройки, операторы сидели за мониторами, диспетчер налаживал связь с атмосферным зондом. Помещение цеха представляло собой муравейник, где каждому члену группы была доверена своя собственная территория. Гудели приборы, мерцали компьютеры, светились диодами панели управлений.

— Введите код с подтверждением! — потребовал автомат самописца.

Эта задача была моей. Впереди высилась громадная махина барокамеры. Герметически упакованная, она представляла собой вытянутую капсулу с сотней проводов, войдя в которую, ты мог оказаться запертым изнутри. В общем, что-то похожее на адронный коллайдер — в миниатюре.

— Запрягай! — дал я установку.

— Зайдешь, сам глянешь? — спросил помощник. — Или мне проверить?

— А что там?

— Бар-рдак! Показания уровня герметизации зашкаливают. Где-то утечка.

Камера меж тем включилась автоматикой на вращение. Завертелась ось, заработал генератор. Внутри капсулы полыхнуло ослепительной вспышкой.

— Отключить! — рявкнул я в микрофон.

Оператор по ту сторону защитного экрана нажал на «стоп». Капсула замедлила ход.

— Давно так сверкает? — спросил у помощника.

— Со вчерашнего дня. Тебя не было, мы отложили запуск до утра.

— А меня-то чего ждали?

— Ну, ты ж начальник, Саня. Думали, захочешь сам войти, проверить.

…И я вошел.

Время ухнуло куда-то в пустоту. Дав задний ход с небольшим креном на левую ногу, я миновал узкость, то есть дверь в барокамеру. Стал на корь посередине рейда, как сказал бы мой далекий пращур, дед-моряк.

Пол капсулы заходил под ногами ходуном. Вспыхнули голубоватым светом обода энергетических зарядников. Зашипел выпускаемый воздух. Давление резким скачком прижало меня к стене. Сдавило грудь. Автоматические шлюзы сдвинулись как в лифте. В ушах заработали сотни колокольных набатов. Все куда-то поплыло, обрушиваясь вниз. Рвотный рефлекс сработал безотказно — захотелось вывернуться наизнанку.

— О, мать твою… — прохрипел я, с трудом сдерживая позывы рвоты.

Запахло озоном. Снаружи, по ту сторону камеры, что-то упало. В иллюминатор я увидел расплывающуюся картину Сальвадора Дали, словно расплавленные часы растекаются по полу. Силуэты помощника с оператором приобрели тягучесть каучука. Их руки-ноги расщеплялись на атомы, казалось, на глазах. Головы превращались в растянутые капли. На самом деле превращались не они: трансформировался я. Тело распадалось на нейтроны.

— Э-эй! — заорал мой голос будто бы отдельно от меня. Теряя сознание, я еще успел прохрипеть, — выключайте… хры-ыы… капсулу! А-а-аааа….

Заработали очистители. Блеснуло молнией. Невероятной мощности разряд полоснул по корпусу агрегата. Барокамера содрогнулась от бешеной вибрации. Со столов лаборатории ко всем чертям полетели приборы, папки, листы, протоколы. Оборудование сошло с ума. Завыла сигнализация. Последними проблесками сознания я ощутил неимоверный толчок, словно со всего маху в меня врезался локомотив. Прильнувшее к иллюминатору искаженное лицо помощника было неузнаваемым. Он что-то орал, жестикулировал уродливыми конечностями. Пальцы рук вытягивались в немыслимые стручки. Чудовищное давление расплющило мои ноги.

— Са-аня! — доносился надрывный крик по ту сторону барокамеры. — Са-аня!

И тут, хватая последний глоток воздуха, я дико неистово заорал:

— Помогите-ее!

И все обрушилось в бездну. Вакуум. Ноль в квадрате.

Лаборатория с цехом технических разработок перестала существовать в этом мире.

Наступил коллапс. Время рухнуло в небытие.

Занавес.

В этот момент где-то в ином измерении бушевали магнитные поля. Крутились вихри. Пространство барокамеры заменилось между собой другим вектором времени.

Таким вот образом я и оказался выплюнутым нашей реальностью в альтернативную — в далекий 1943 год.

Год битвы на Курской дуге.