Vita Damnata

Глава 31

Я, за свои чуть более двести лет бесконечности, проклятой жизни, никогда не видела, как из обычного смертного, человек превращается в вампира. Роман умер и восстал из мертвых, пока я была в анабиозе, а Петер был обращен не мной. Я понимала, что сделала все правильно, напоила Богдана своей кровью, но я не знала, существует ли дозировка, которая была бы абсолютно верной для обращения в бессмертного. Как говорит Роман, повторяя Парацельса: “Всё — яд, всё — лекарство; то и другое определяет доза”.

Могла ли я быть уверена в том, что одного глотка моей крови Богдану хватит, чтобы вновь открыть глаза, чтобы больше никогда не узреть ими солнечный свет. И имела ли я право, так распоряжаться его судьбой, решать за Иванова — жить ему вечно или умереть, вот так бесславно, на грязном полу подвала заброшенного особняка. Возможно, в ту секунду, когда я протянула Богдану свое кровоточащее запястье, я руководствовалась лишь своими эгоистичными желаниями — не потерять вновь человека, к которому я испытываю чувства, не проходить снова через разочарование бессмертного существования, когда всё вокруг гибнет и исчезает в жерновах времени — люди, животные, вещи, дома, страны.

Я сидела неподвижно над телом Иванова и немигающим взглядом смотрела на его бледное лицо и растерзанную Турским шею.

Пес довольно облизывал свою мордочку, и иногда поглядывал на меня снизу вверх, лежа на животе, чуть заметно шевеля пушистым хвостом.

— Ну же… — прошептала я сама себе. — Богдан, пожалуйста.

В этот момент меня захватил страх, беспомощность. Я будто летела вниз с огромной высоты, всё внутри меня сжалось. Я не могла потерять Богдана, решительно нет. Только обретя какое-то подобие равновесия, снова ощутив эту искру симпатии внутри себя, я просто не могла лишиться этого. Так глупо. Так спешно.

Пес подскочил на лапах и изошелся лаем.

— Молчать! — рявкнул связанный Турский на моего пса. Сектант восстановился и пытался освободиться от красных оков. — У, псина! — “послушник” брыкался и хотел дотянуться, связанными в лодыжках ногами, до морды песика.

Я погладила своего охранника по голове, оторвала от платья еще один лоскут, встала и подошла к Турскому.

— Белокурая ведьма… А я все — таки нашел тебя. — прошипел главарь культистов.

Я смяла ткань в кулаке и затолкала ее Турскому глубоко в глотку. С тобой, вампир — сектант, я поговорю позже. У нас двоих бесконечность впереди.

Я вернулась к Иванову. Он все так же лежал без движения. На моих глазах выступили слезы. Неужели ничего не получилось? Я погладила черные кудри Богдана, его белые скулы и синеющие губы.

В мгновение, он открыл глаза и сделал глубокий вдох. Края рваной раны на шее быстро тянулись друг к другу, а уже успевшая стать вязкой кровь на груди и подбородке, впиталась в кожу, что вновь приобретала смуглый оттенок.

— Пить. — сорвалось с губ Богдана.

Я непроизвольно взвизгнула от радости, обняла Иванова за плечи и подтянула к себе.

— Скоро, потерпи немного и ты утолишь свою жажду. — еле слышно сказала я майору на ухо и поцеловала его в теплую щеку.

Иванов отстранился от меня, взглянул на связанного сектанта.

— Он жив… — процедил Богдан, резко поднялся с пола и встал над Турским.

Темная комната подвала казалось стала еще меньше. Желтый тусклый свет одинокой лампочки в потолочном патроне мигнул и снова подсветил тяжелые брови культиста. Его глаза смотрели прямо на Богдана, а из груди доносился смех, похожий на кашель больного чахоткой. Богдан щелкнул сухим кадыком, похлопал себя по куртке в поисках пачки сигарет, прикурил и уселся сверху на клетку, что была тюрьмой для моего песика.

— Так значит ты — бессмертный. — Богдан медленно выдохнул две струйки дыма из носа. — Зачем такому как ты вся эта мишура? “Послушники времени”, фермы, ритуальные убийства?

Азарт дознания в тот момент возобладал над жаждой у Богдана. Он хотел знать, зачем и почему была убита его сестра.

Турский замычал и задергался. Иванов взглянул на меня. Я поняла, что лучше вынуть самодельный кляп изо рта главы “послушников”.

Богдан достал из заднего кармана брюк портмоне и посмотрел на крохотную фотографию Кати. Его сестра была серьезна на этом фото, будто говорила Иванову: “Турский должен ответить за свои преступления”.

Сектант сплюнул на пол и, оскалившись, с вызовом ответил. Не Богдану, мне:

— Ты думаешь, эти тряпки удержат меня? Я уже вышел за пределы человеческого…

Богдан плотно сжал губы, громко выдохнул через нос и ровным спокойным голосом перебил браваду культиста:

— Девушки. Обескровленные юные тела. Для чего?

Турский хмыкнул, посмотрев исподлобья на майора.

— Говори! — голос Богдана был хриплый, в нем вскипала ярость “зверя” и еще, не пережитая до конца, боль утраты. — Зачем ты их убивал?

Сектант горделиво вздернул подбородком:

— А тебе какая разница? Теперь ты такой же, как я.

— Скорее это ты, такой же как мы. — ответила я и приказала псу сесть возле меня движением руки. Даже через двести лет, мой пес помнил команды, которыми я обучила его в девичестве.

— Тогда ты знаешь, — обратился ко мне сектант, — почему я их убивал. Потому что они были просто кормом для меня.

Богдан сжал зубы. Я знала, что в его горле горела жажда, а в висках стучал чужой, “звериный” голод. Он чувствовал запах крови — своей, моей, Турского, даже моего пса.

— Я никогда не стану таким… — оскалился майор.

— Уже стал. — сектант резко дернулся, попытался освободится от узлов на руках и ногах. Богдан спрыгнул с клетки и не вынимая горящую сигарету из зубов, зарядил кулаком в челюсть Турскому.

— Зачем?! — рык, нечеловеческий. Голос Иванова стал меняться под властью “зверя”.

Богдан замер, снова занеся кулак над головой Турского, его глаза — два черных зеркала — смотрели прямо на бессмертного главаря сектантов.

— Хочешь знать? — Пошевелил рассеченным подбородком сектант. — Я создам себе подобных! — с вызовом ответил “послушник”.

Я горько хмыкнула и покачала головой.

— Ты верил в то, что именно белокурые женщины способны подарить твоим последователям бессмертие? — Иванов глотнул дым и стряхнул пепел с сигареты.

Сектант наклонился корпусом ближе к майору и зашептал:

— Верил? Я знал. И я был прав.

— Где ты нашел дневник прокаженного? — спросила я сектанта.

— Дневник? Нет, это книга по темным сущностям. Ведьмам, одержимым дьяволом…

— Это дневник больного проказой последнего инквизитора. — засмеялась я.

— И в нем описана ты, да? Белокурая ведьма, что была сожжена на костре, а спустя тринадцать лет явилась к своему палачу, поила его кровью, сводя с ума и без того ослабленного старика.

Я улыбнулась. Меня грело чувство, что Роман все-таки страдал от моих ночных визитов к нему в лепрозорий. Богдан взметнул бровями и удивленно мельком взглянул на меня.

Турский восторженно закричал:

— Кровь — это дверь! Их жертва открыла мне путь к вечности! Я чувствую, как их сила течет во мне!

Богдан достал миниатюрное фото из портмоне, развернул его изображением к сектанту:

— Помнишь ее?

— Нет. — отрезал Турский.

— Это Катя. — майор вновь посмотрел на серьезное лицо сестры на фото. — Десять лет назад она участвовала в твоем ритуале в аптекарском огороде. Она была “достойной”, как вы, чертовы сектанты, говорите. Но ее убили и закопали там же, среди растений.

Турский ухмыльнулся.

— А… Да… — Сектант прикрыл глаза, улыбка не сходила с его губ. — Она была… особенной. Сильной, целеустремленной. Увы, “послушница” упустила свою первую добычу.

— Катя была моей сестрой. Милой, заботливой, ранимой девушкой. — глаза Богдана блестели в красном свете тлеющей сигареты.

— Её кровь была горячей, обжигала мое горло, когда я пил ее. Я чувствовал, как она даёт мне силу. — засмеялся Турский.

Майор затоптал сигарету. Нагнулся над распластанным в кресле, связанным Турским, посмотрел ему прямо в глаза. Маленькая венка на лбу майора напряглась, пульсировала. Я словно чувствовала гнев Богдана, его ярость, его первую, не заглушаемую ничем, жажду.

— Тогда почему ты, такой сильный, сейчас дрожишь?

Глаза Турского забегали, он вжался в сидение и попытался освободить руки.

— Это не страх. Это… предвкушение.

— Предвкушение чего? — прошипел Иванов.

— Скоро, совсем скоро, я создам легион таких же бессмертных как я! Мы будем проливать кровь на эту землю, орошая и питая себя и природу. Теперь я знаю, что я сам могу нести бессмертие. Спасибо тебе, ведьма, что указала мне путь!

— Не благодари раньше времени. — флегматично отозвалась я.

— А что вы мне сделаете? Убьете? Как? Ты знаешь, что нам всё ни по чем. Я пережил бандитскую пулю, автокатастрофу, несколько покушений, выстрел в голову! — залился Турский истеричным смехом.

— Мой пес. Как он у тебя оказался? — спросила я сумасшедшего бессмертного.

— Псина? Она твоя? Ха! — хмыкнул сектант.

— Как? — я теряла терпение.

— Эта скотина чуть не сгрыз мне лицо в лесу. Я его подстрелил, а он еще агрессивнее стал, чуть не загрыз на смерть. Своей кровью все лицо залил мне. Я разрядил в него всю коробку патронов дробовика. Хотел было отнести в ветеринарную станцию лесничества, проверить тушу и себя на бешенство. Только пса подхватил, а он живой. Дышал так тяжело. Тогда я его взял домой, посадил в клетку, и с тех пор он жил у меня.

Я содрогалась от каждого слова Турского, понимая через какие страдания прошел мой пес.

— А дневник прокаженного? Откуда он у тебя? — холодно спросила я.

— Хочешь услышать историю целиком? — Турский обвел меня тяжелым взглядом.

— Не очень. Просто ответь откуда у тебя дневник?

— Купил.

— Где?

— В антикварной лавке.

— Так просто?

— Да. Дорого с меня взяли. Но эта книга стоила всех денег мира. Ведь в ней я впервые вычитал про ритуал, что ты совершала над прокаженным. Как он, несмотря на муки, чувствовал, что его неизлечимая болезнь отступает. Но что более меня заинтересовало, это то, что прокаженный умер и очнулся в плохо сколоченном гробу, завернутый в саван. И он чувствовал жажду. Такую, что не унять ничем. Только кровью. Я понимал, о чем там было написано. Когда браконьеры ранили меня, я тоже умер. А позже я сам не осознавая, что творю, расправился с бандой вырубщиков деревьев — я впивался словно зверь в их тела, пил их кровь. И это был самый лучший напиток на земле.

— То есть ты восстал из мертвых давно? — я провела рукой по отрастающим, коротким волоскам на своей голове.

— Девятнадцать лет назад. Тогда я и стал искать ответы на возникающие в моей голове вопросы. Кто я, что я теперь такое? Я такой же зверь, как и этот пес? Или я выше этого животного. И есть ли мне подобные? Я искал информацию в книгах, изучал оккультные практики. Сам не заметил, как вокруг меня стали ошиваться люди, что искали способ стать бессмертными созданиями. Только они были фанатиками, а я — по настоящему был неуязвим.

— Так появились “послушники”? — спросил Иванов.

— Можно сказать и так. Заполучив книгу, я, теперь понимаю, что ошибочно, решил, что кровь беловолосых женщин способна давать вечную жизнь. Я хотел повторить ритуал.

— Ошибочно… — повторил за Турским, скалясь, майор.

— И заодно создать еще бессмертных? — спросила я.

— Ха, сначала я об этом совсем не думал, но эти фанатичные люди, они… Они почему — то слушали меня, верили в то, что я бессмертен безоговорочно. Стали нести мне деньги. Я почувствовал себя значимым.

— Но почему ты исчез после автокатастрофы? — про себя я подумала, что это очень накладно жить без документов в нынешнее время.

— Слишком много внимания. — быстро ответил Турский.

— Ты же только что сказал, что тебе это нравилось. — я криво улыбнулась.

— Внимание не от моих последователей. А от их родственников. И полиции. Стали копаться в наших делах. Следить за мной и моим ближайшим окружением. Тогда я сказал своим соратникам, что совершу чудо. Умру и восстану из мертвых. И это откровение будет сотворено лишь для горстки самых достойных. С которыми я поделюсь своим даром.

— Достойных… — Богдан сжал кулаки. — Сколько?

— Что сколько? — сектант медленно перевел свой тяжелый взгляд на майора.

— Сколько душ на твоем счету? — прохрипел Богдан.

— Я не знаю… — пожал плечами Турский. — Я их не считал. Это же просто корм. Еда.

Богдан достал из кобуры пистолет.

— Этим ты меня уже пытался убить. — засмеялся культист.

— Это не для тебя! — процедил Богдан.

Выстрел. Лампочка под потолком взорвалась и комната погрузилась в кромешную тьму. Я слышала лишь глубокий вздох Турского и спокойное дыхание Богдана. Пес жался к моим ногам всем телом, а я утопала кожей бедер в его меху.

С рычанием Богдан впился зубами в шею Турского. Тот закричал — не от боли, а от ярости.

— Ты…! — рявкнул Иванов.

Густая, темная кровь заполнила рот Богдана. Я чувствовала ее горький, ядовитый запах.

— НЕТ! Я бессмертен! Ты не можешь… — завизжал Турский и его крик потонул в рыке Богдана.

Я знала, что произошло. “Зверь” Иванова взял над ним верх, он требовал крови и нашел ее. Бессмертный, проклятый эликсир струился по его губам, горлу, венам, сливался с ритмом его сердца. Богдан испил Турского, сектант корчился в муках, связанный разорванным подолом моего красного платья, не в силах ответить смертоносной хватке майора.

Турский задыхаясь прошептал:

— Как ты посмел?

Богдан оторвался от шеи Турского, задыхаясь.

Главарь “послушников”, бледный от злости, захрипел:

— Что ты наделал?!

И затих, сомкнув веки..

Богдан тихо проскользил мимо меня и выбрался в коридор подвала. Сел на ступени, снова прикурил сигарету.

— Вот оно как происходит. — медленно, чеканя каждый звук сказал Иванов.

Я последовала за майором. Пес не отставал.

— Я чувствую, как мои вены горят. Сердце бьется слишком громко — словно оно не мое. Это тот самый “зверь”, что теперь во мне? О котором ты мне рассказывала, с которым ты борешься? Теперь я понимаю… Он хочет только крови. — каждое слово давалось Богдану через силу. — Я словно перестал владеть собой. Стук в голове. Громче. Громче. НЕВЫНОСИМО! А затем, я почувствовал на языке кровь Турского, она проникала мне под кожу. И это было… Это…

— Это было прекрасно… — я помогла майору закончить фразу, найти нужные слова.

— …Ужасно. — Богдан рухнул лицом на колени. — Я его убил?

— Не знаю. — пожала плечами я. — На всякий случай, я бы оставила Турского на солнце, дневной свет его точно прикончит.

Богдан поднял на меня взгляд, неуверенно кивнул и трясущимися руками поднес смолящую сигарету к пульсирующим губам.

Петер стоял возле лестницы в подвал и помог мне уложить Турского на старый, пыльный диван, что когда-то украшал гостиную на первом этаже дома.

— Роман пока в церкви. — буркнул Петер и улыбнулся во весь рот, когда нагнулся над моим песиком. — А это что за чудо?

— Это мой пес.

— Тот самый?

— Но откуда он здесь?

— Долго рассказывать.

— Анна… — растерянно посмотрел на меня Петер, потом перевел взгляд на затихшего Богдана и связанного сектанта.

— Турский — бессмертный. — тихо ответил майор на незаданный германцем вопрос.

— Ну дела. — присвистнул Петер. — И кто же его обратил, всё — таки Роман, Да?

Я потрепала пса по загривку и взглянула на огромный шрам на лице Турского, затем перевела взгляд на свою отметину после укуса песика на руке.

— Нет. — я мотнула головой.

— А кто тогда? — Петер вопросительно посмотрел на меня. — Ты?

— Скорее он. — я прислонила рукой к своему бедру голову пса.

— То есть? — замер германец.

— Мои силы взялись не из ниоткуда. Я уверена в том, что мой пес является переносчиком нашего общего проклятия.

Петер почесал островок своих белых волос на макушке и содрогнулся, ухватившись за живот.

— Слушай, нам надо к Роману, меня эта дробь в кишках докатает. Жжет ужасно. Я ему наберу, узнаю, как он там, закончил в церкви или нет. Черт, хочу побыстрее избавиться от этой картечи, не вдохнуть, не… — Петер вышел из потрепанной временем гостиной особняка, унося с собой свои слова, клавиши на его телефоне нестройно зазвучали.

Богдан был спокоен. Слишком спокоен для того, кто только что впервые попробовал кровь. Да еще и бессмертную. Он курил одну за одной и смотрел на Турского, что не шевелясь, лежал на прогнившем диване.

— Так, Роман закончил с телами, ух и работки мне, ночи на две. — Петер вернулся в гостиную. — Сейчас заскочим в приход, заберем его и едем в клинику. Сил нет терпеть эту ноющую боль внутри, будто объелся жареной капусты с пивом.

Так мы и сделали. Запихнули Турского в багажник, подхватили Романа, что был с ног до головы в крови и грязи, и отправились в его клинику.

Наверное единственное, что мне нравилось в Романе, это его умение молчать и не судить, что было странно для того, кто свою смертную жизнь положил на обвинения несчастных, “одержимых дьяволом”.

В клинике, Роман без слов протянул Богдану пакетик крови из холодильника и жестом приказал Петеру забраться на операционный стол. Богдан неуверенно посмотрел на меня. Я поняла, что он всё еще борется внутри сам с собой, не понимая своих чувств — с одной стороны он испытывал непреодолимое желание испить этот пакетик до последней капли, с другой, его, еще человечная сторона, противилась, чувствовала отвращение к красной холодной жиже внутри пластика. Я надорвала пакет, схватила Богдана за подбородок и заставила открыть рот. Как только первая капля упала на его губы, он перехватил у меня пакет и в один глоток осушил его. Потом взглянул на меня. Его лицо исказилось, он весь сморщился, будто маленький ребенок, что в первый раз в своей жизни попробовал лимон. Но то было не чувство омерзения к вкусу крови, нет, на его лице было омерзение к самому себе. Тогда я поняла, что Богдан не хотел себе такой участи, что я, возможно совершила, огромную ошибку, обратив майора, сделав его бессмертным созданием.

Медленно наступал рассвет. Свинцовые черные тучи сдувал с крыш домов сильный, порывистый утренний ветер.

— Пора. — сказал Роман.

Петер, прихрамывая после проведенной хирургом операции, доковылял до машины, открыл багажное отделение. Турский еле дышал, но был в сознании.

— Что… что вы делаете? — запротестовал сектант, когда Роман подхватил его и потащил вверх по лестнице на крышу. Мы шли гуськом по ступеням за хирургом — я, Петер и Богдан.

Роман привязал Турского к балке и открыл настежь окно чердака.

— Солнце поднимется через десять минут. Нам лучше спрятаться. — обратился к Петеру хирург.

— Как скажешь. — Петер похлопал по плечу тяжело дышавшего Турского. — Wer viel gastiert, hat bald quittiert. (1) — и улыбнулся.

— Нам надо идти. — обратилась я к Богдану. — Солнечный свет единственное, что нас действительно может убить.

— Я останусь. — мотнул головой Богдан.

— Но… — я было запротестовала, но поджав губу, поняла, что не имею права спорить с Ивановым.

— Я прослежу, чтобы от этого урода ничего не осталось. — майор кивнул своим словам.

— Ты же умрешь. — еле слышно отозвалась я.

— Я уже умер. — спокойно ответил Богдан и посмотрел на меня глазами полными печали и отчаяния.

Я молча встала рядом с майором, взяла его за руку.

— Иди. — смиренно сказал Иванов и поцеловал меня в губы. — Все хорошо. У тебя будет все хорошо.

Ветер, что ворвался сквозь открытое окно, теребил мои кудри, холодил оголенные бедра и лысый висок головы. Я слышала, как Петер скомандовал моему псу забраться в шкаф для одежды. Затем щелчок потайного отсека под полом.

— Анна спускайся. — крикнул мне Петер.

— Сейчас. — ответила я германцу и еще сильнее вцепилась в руку Богдана.

Мы оба обратили свой взор в сторону окна. За распахнутыми старыми чердачным рамами, город медленно просыпался, прозрачный, еще не раскаленный дневным зноем. Крыши домов, черепичные и шиферные, тонули в сизой дымке, но первые лучи солнца уже золотили верхушки труб и телевизионные антенны.

На востоке небо стало переливаться — от темно-лилового к нежно-розовому, затем к охристо-желтому. Облака, будто растопленные краски, медленно и неспешно плыли в вышине. Где-то вдали, за линией горизонта, уже был виден узкий серп солнца, слепящий, но еще не жгучий.

Мои веки стали наливаться свинцом. Я чуть покачнулась и снова услышала у себя внутри рычание моего “зверя” — “Беги! Прячься!”

Тени — черные, резкие — тянулись от заборов, деревьев, водосточных труб, будто пытались удержать последние мгновения ночи. Где-то далеко был слышен гул мусоровоза и одинокий гудок поезда.

Турский заерзал на месте и испуганно смотрел в раскрытое окно.

Первый луч солнца ударил в пыльные доски пола. Я отступила в тень. Яркая желтая линия разрасталась, все ближе и ближе подползая к ногам сектанта. Турский закричал. Богдан сжал его за горло и подавил истошный вопль сектанта, надавив на трясущийся кадык.

Чердак наполнялся теплым, живым светом.

— Богдан… Я… — я медленно пятилась вместе с исчезающей тенью — Нам, надо…

— Уходи. — скомандовал майор, сильнее смыкая пальцы на дергающемся горле Турского.

Я забилась в самый темный угол. Турский извивался, брыкался и хрипел. Богдан щурился и что есть силы терпел боль от ярких лучей.

Секунда и тело Турского вспыхнуло. Богдан продолжал сжимать умирающего бессмертного. Руки майора покрылись волдырями и ожогами. Он тихо застонал.

— Нет. — крикнула я и бросилась на Богдана. Сбила его с ног. Оттащила в тень. Майор вырывался из моих рук, упрямо пытаясь выбраться на свет. Кожа на его руках лопалась, кровоточила, оставляя горячие бурые пятна на моем теле.

На секунду я бросила взгляд на привязанного сектанта. Тот уже мало походил на человека. Обугленная масса, что еще пыталась освободиться от веревок и убежать, в момент рассыпалась на миллиарды крохотных частичек пепла. Вампир сгорел, умер навсегда.

Я крепко прижимала Богдана к груди и пятилась на лестницу. Закрыла дверь ногой, сильнее сжала майора, поцеловала его макушку обгоревших черных волос.

— Не сегодня, — прошептала я Богдану. — только не сегодня.

Иванов ревел на моей груди словно ребенок. Я знала, что он оплакивал свою смертную жизнь.

(1) Кто много пировал, скоро поплатился.