Vita Damnata

Глава 22

Иванов хлопнул дверью служебного автомобиля и откинулся в пассажирском кресле.

Я немного поколебалась, обошла автомобиль и села на место водителя.

— Прав у тебя нет, но лучше пусть ты будешь за рулем, чем я "под мухой". — Иванов протянул мне ключи.

Я завела тарантайку Иванова и плавно тронулась с места.

— Помаши ручкой своим новым друзьям, — сказала я, когда заметила лицо Романа и Петера в окне клиники.

— Ага, друзья… — майор закрыл глаза и скрестил руки на груди. — Давай пулей к тебе, а потом на ферму. Сколько времени у тебя есть? До рассвета?

— Да, с первыми лучами солнца мне лучше быть где-нибудь, где абсолютно темно. — Я поежилась, вспоминая боль от солнечных лучей.

— Тогда не тормози. — буркнул полицейский. — Но и не гони. — посмотрел на меня одним глазом майор.

Мы быстро добрались до моей квартиры. Я пустила Иванова в свой дом, не стоять же ему под дверью или нервировать меня своим ожиданием в машине. Пока я быстро ополоснулась и наконец увидела масштабы произошедших с моим телом изменений, Иванов прохаживался по моей квартире. Я слышала, стоя на мокром коврике в ванной комнате, как полицейский аккуратно открывал платяной шкаф, заглядывал в ящики комода и шуршал чем-то на кухне. Я вышла из ванной с повязанном на груди полотенцем. Вода капала с упругих белых кудрей мне на плечи, я чувствовала, как капли стекают по спине и впитываются в мягкую махровую ткань.

Иванов помешивал быстрорастворимый кофе в большой глиняной кружке, сидя за кухонным столом, и смотрел на карточку с песочными часами и бляхой в виде орла от ремня отравителя Сереги.

— Надеюсь, ты не против, я тут себе кофейку сварганил? — спросил майор, с ангельским выражением на лице, когда я с удивлением на него взглянула. Не сказала бы что мне нравилось, то что Богдан хозяйничал в моей квартире и рылся в моих вещах, но за мной был должок — я в его доме вела себя более невоспитанно — тайно следила за ним через окно, читала чужой дневник и, в конце концов, пыталась удавить Иванова.

— Не против. — поджав губы, буркнула я и до упора закрыла ящик кухонного стола, откуда майор вытащил чайную ложку.

Полицейский отпил кофе, громко прихлебывая.

— Это и есть их тайный знак? — указал пальцем полицейский на черную визитку.

— Да. Так мне сказал режиссер из подвала.

— Я это пожалуй заберу. — Иванов положил карточку к себе в карман рубашки.

Богдан устроился поудобнее на мягком стуле и выглянул в окно.

— А что происходит днём? Как ты пережидаешь солнце? У тебя есть какой-то склеп? Или гроб где-то спрятан в квартире?

Я села напротив и ухмыльнулась.

— Я сплю здесь. В своей собственной кровати. Балдахины из непроницаемой, светоотражающей ткани вполне заменяют мне неудобные и неуютные гробы.

— Значит как обычный человек, спишь с подушкой и под одеялом? — полицейский сделал большой глоток кофе.

— Да, и на хлопковых простынях.

— Почему не на шелковых? — ощерился майор. — Кроваво-красных.

— Скользко и неуютно. — я карикатурно закатила глаза, изобразив на лице неимоверную скуку. Ну правда же, какой шелк? Начитался своих вампирских книжек…

Иванов одарил меня широкой белоснежной улыбкой и понимающе кивнул.

— Я могу закурить? — спросил майор.

Я встала, открыла створу окна и поставила перед майором абсолютно новую пепельницу, что когда-то шла в подарок к глиняной кружке в руках Иванова. Холодный, влажный ночной ветер ворвался на кухню. Моя кожа покрылась маленькими мурашками, я поежилась, но тут же привыкла к прохладе ночи.

Майор прикурил и выдохнул дым в сторону окна.

— А зачем тебе простая еда? Кофе? В морозильнике лежит пицца, даже водка есть, а в кухонном шкафу пачка пасты и геркулес.

— Я этим питаюсь. — пожала я оголенными плечами.

— Я думал, что вампиры предпочитают кровь, — майор поднялся со стула и уперся в подоконник локтями. Ветер теребил его черные, как уголь, кудри, а ясно-голубые глаза щурились и слезились от дыма сигареты.

— “Зверь” предпочитает кровь. Мне же нравятся разные блюда от сладких пирогов до тайских острых супов.

— Ты наверное за свою жизнь много чего попробовала?

— Да. Но были и плохие времена, в том числе и голод начала двадцатого века. — Я поднялась и ушла в спальню за одеждой.

— Начала двадцатого… — Иванов замер, тлеющая сигарета зависла с сантиметре от его мягких губ. — А сколько тебе лет? Откуда ты? Как ты попала сюда?

Я оставила Богдана томится без ответа, быстро надела нижнее белье и выглянула в коридор из которого можно было увидеть стоящего рядом с окном майора.

— Мне двести пятьдесят девять лет, — заговорила я когда полицейский уже казалось, забыл свои вопросы. — Я родилась в городе Красичин, теперь это деревня в Восточных креслах Польши.

— Полячка значит, да? — Иванов выдохнул дым через нос.

— Те места под кем только не были. Поэтому тебе проще думать что да, я из Польши.

— Признаюсь история с географией никогда не были моими любимыми школьными предметами.

— То что ты читаешь в учебниках, мало походит на то, как видели свой век современники событий. Войны, голод, экономический и политический подъемы, а потом снова разруха — для историков это лишь информация, скрупулезная запись в книге, пара параграфов о целой декаде или веке, или еще хуже — своевольное истолкование. А для свидетеля веков, бессмертного — это просто мимолетные воспоминания, что яркими вспышками иногда ослепляют разум.

— А войну ты видела? — оживился Богдан.

— Какую именно?

— Ну, Великую Отечественную. — будто не понимая моего вопроса, Иванов пожал плечами.

— Я была тогда в Южной Америке. Если ты хочешь поговорить о Второй мировой войне, то тебе надо расспросить Петера и Романа. Петер был солдатом рейха, в звании обершютце СС, а Роман — полевым хирургом Советской Армии.

— Хм. Значит, Шварц— фашист.

— Он служил в армии Вермахта.

— Странно, что Роман был на нашей стороне, — мотнул головой Иванов. — Мне показалось, что ему вообще всё равно на людей.

— Ты ошибаешься, — я медленно расчесывала влажные волосы перед зеркалом. — Роман самый человечный из нас троих. Его поддерживает вера в Бога.

— А ты веруешь?

Я не ожидала такого вопроса и несколько секунд обдумывала ответ.

— Когда-то я была католичкой, как и моя мать, но после смерти моего возлюбленного, я отошла от веры.

— Почему?

— На многие годы, после смерти Ивана, я утратила не только веру, но и себя саму. Я жила лишь потому, что “зверь” управлял мной и питал это тело кровью. Ровно до тех пор, пока вновь не встретила Романа. Себя — то я вернула, а вот веру в высшие силы нет.

— Жалеешь, что обратила Романа в бессмертного?

— Да… По началу. А потом я подумала, что вдвоем пережить бесконечность легче. Он понимал меня, единственный кроме Ивана. — масло розы медленно впитывалось в мои плечи, пока я перебирала кончиками пальцев аккуратно развешанные на вешалках шкафа вещи.

— И что Вы вместе делали? Не представляю как это… Каково это, жить и понимать что тебя не подгоняет смерть. — Иванов уселся на подоконник спиной к открытому окну и держал пепельницу на коленях.

— Что делали? Просто плыли по течению, по крайней мере я. Роман всегда находил себе дело — он помогал обездоленным, прокаженным и отвергнутым. Когда стала развиваться медицина, он углубился в науку. Я же ничего не ожидала от вечной жизни, пару раз даже хотела прекратить свое существование, но “зверь” был против. — Я надела на руку золотой браслет и остановила свой взгляд на двух глубоких отметинах на ладони. — С Романом мы жили словно надоевшие друг другу муж и жена, почти не общались. Меняли раз несколько десятилетий города или страны. Дома сменяли квартиры. Когда к власти в Европе пришли фашисты, а в России установилась власть Советов, мы оказались с Романом по разные баррикады. Правда, не мы одни. Я уехала в Латинскую Америку, подальше от строгих правил новых правительств новых государств. А Роман проникся идеями социалистов, несмотря на их воздвигнутый в абсолют атеизм. Роман говорил, что рано или поздно, люди все равно вернуться к Богу. Я в это не верила. После войны, Роман прилетел за мной в Аргентину. Там как всё созревало для очередной революции, после конституционной реформы в семьдесят втором году. Нам пришлось срочно бежать из страны, через несколько границ, чтобы спокойно вернутся в бескрайнюю Россию, где нас уже ждал Петер, и где мы, теперь втроем, затерялись на несколько десятилетий.

Богдан утопил окурок на дне пепельницы и закрыл окно. Я застегнула молнию на брюках, заправила шелковую блузку под черный кожаный ремень и быстро обулась в ботинки на толстом каблуке.

— Я готова. Можем ехать.

Богдан взглянул на меня и снова удивленно ахнул:

— Твои волосы снова отросли до поясницы.

— Они регенерируют последними, но быстро.

Богдан покачал головой и замыл кружку в раковине.

Через сорок минут мы были на том самом месте, где прошлой ночью Петер подрезал фургон послушников. Разбитое лобовое стекло фургона, рассыпанное по асфальту мелкими осколками, растасканное шинами проезжающих автомобилей, поблескивало в свете редких уличных фонарей. Иванов съехал на обочину и посмотрел на карту.

— Здесь рядом две фермы. Одна выращивает скот, а вторая цветы. Куда поедем сначала? — Иванов открыл сайт “послушников”.

— …”Кровавые колоски”, — я бросила взгляд на экран телефона, на эмблеме послушников всё так же красовался знак бесконечности с соцветием амаранта. — Возможно ритуалы проходят, там где выращивают цветы.

Иванов приблизил карту и кивнул.

— А в семи километрах от этой фермы, на запад — дом старушки, что вызвала сектантке скорую. Смотри, вот аптекарский огород, а вот ферма с цветами. Всё это время, я предполагал, что Мария спасалась из огорода, но… Неужели она пробежала такое расстояние?

— Как и Катя.

Майор ничего не ответил, я приняла его молчание за согласие ехать на ферму с цветами, переключила передачу и мы тронулись.

— А что если мы найдем там следы жертвоприношений. Что ты будешь делать?

Полицейский пожал плечами.

— Можно конечно списать всё на анонимную наводку и быстро прижать “послушников”.

— Но…

— Первое, “Послушники времени” за последние десять лет стали довольно могущественны, без протекции сверху, им вряд ли бы удалось скупить столько полей и ферм вокруг города. А во — вторых, наверняка найдутся фанатики, что готовы и посидеть лет десять в тюрьме, за чужие преступления, за убийства, что совершили "послушники" высшего уровня. Нужно рубить голову гидре, а не хвосты.

— И как же?

— Пока не знаю. Я впервые за десять лет вообще так близко подобрался к секте. Если бы они не начали разбрасывать блондинок по всему городу, вряд ли бы я когда смог вообще начать официально копать под них.

— А что твое начальство?

— Считают, что я немного ку-ку. — Иванов покрутил пальцем у виска и скосил глаза к переносице. — Из-за сестры. Но… Я же тебе не рассказал, — Богдан хлопнул себя по лбу. — Телефон Вадима Усова, режиссера и его крипто-кошелёк.

— Да?

— Обезличенные переводы, не такие уж и секретные. Через цепочку переводов, мы смогли выйти на одну компанию, микро — финансовую организацию, под руководством “послушников”. Зацепка так себе, слабая, понятно, но первоначально простые деньги стали коинами именно там.

— И это поможет тебе в официальном расследовании?

— Конечно! Так же в телефоне были сообщения от Сергея, что тебя отравил, звонки от бармена. Они все были в бизнесе по производству порнографических фильмов. Я дал Лапину задания отсмотреть фильмы, что были в найдены в подвале и на жестком диске компьютера Усова, найти и опознать девушек, что они насиловали.

— И много их?

— Слишком много. — майор достал из сигарету из пачки одной рукой и прикурил. — Открой окно, если дым будет мешать. Так вот. Я дал указания, всех блондинок на видео-записях сопоставить с фотографиями пропавших девушек за несколько лет.

— Он никого не найдет, — отрезала я.

— Почему? — Богдан поджал губу.

— "Послушники" впервые обратились к режиссеру.

— Черт…

— Но есть и хорошая новость. — я обернулась на майора.

— Какая?

— Этих ублюдков больше нет.

— Угу, спасибо. — грустно улыбнулся полицейский. — Но лучше бы было, если бы они сидели в тюрьме и давали показания.

Я вдохнула дым от тлеющей сигареты. В голове пронеслись яркие воспоминания о Парижских декадентских клубах начала десятых годов двадцатого века. Тогда я курила табак, все вокруг курили. Я потянулась к Иванову и выхватила у него из губ сигарету. Он вздрогнул, будто боялся меня. Я затянулась. Моя голова пошла кругом, а дым застрял в легких. Я кашлянула и вернула майору его удушающую палочку.

— Совсем не то. — протянула я.

— Что?

— Вкус другой. Не такой как раньше.

— Раньше это когда?

— Лет сто назад.

Майор хмыкнул:

— Я тебе так скажу, даже десять лет назад они были вкуснее.

Мы приехали на ферму “послушников”. Огороженная сетчатым забором огромная территория полей до горизонта. Тёмное море зелени, расчерченное белыми линиями дорожек из гравия. Забор замыкался на ворота с камерами и автоматическим замком.

— Зачем им такие меры предосторожности? — спросил сам себя майор и вышел из машины.

Богдан направился к воротам и позвал меня.

Я поравнялась с полицейским.

— Смотри, — Иванов указал мне на камеры. — Видео — наблюдение отключено. Вон провода оборваны. Ну- ка, попробуем.

Полицейский потянул ворота на себя. Замок был обесточен, так же как и камеры. Бутафория, поросшая дикими растениями. Ферма пустовала уже много лет.

Ворота скрипнули и мы с легкостью прошли на территорию “Послушников времени”. Майор достал фонарик, посветил вперед.

— Здесь давно ничего нет. Никаких цветов, абсолютно заброшенные поля. — Иванов выхватил желтым кругом зеленую траву. — Только дорожки не зарастают, а так это мало похоже на действующую ферму.

Я указала на небольшой дом впереди. Он чернел на фоне ровного пурпурного горизонта. Настоящий, живой кадр из фильмов ужасов начала тысячелетия. Только каркающих ворон не хватало, для пущей жути.

— Пойдем проверим? — я толкнула Иванова локтем и зашагала вперед к зловещему строению.

Через несколько минут мы стояли посреди бескрайнего поля, заросшего бурьяном и колючей травой. Ночной ветер, словно шептал что-то зловещее, пробираясь сквозь высохшие стебли. Над нами возвышался старый заброшенный, одноэтажный дом.

Его почерневшие доски скрипели даже без ветра, словно стонали под тяжестью времени. Крыша провалилась в нескольких местах, обнажая зияющую пустоту, как рваные раны. Окна с выбитыми стеклами, словно пустые глазницы, смотрели на нас черной мглой.

Старая дверь с облупившейся краской была плотно закрыта. Полицейский постучал. Никакого движения, звуков. Лишь треск кузнечиков разносился по округе, и плач старого прогнившего дерева рядом с ухом.

Иванов дёрнул ручку — закрыто на замок. Полицейский сел на ступеньку и достал телефон.

— Кому ты звонишь?

— Хочу вызвать наряд, проверить дом.

— Зачем ждать? — я уже вскрывала замок входной двери.

Иванов покачал головой, быстро поднялся и отпихнул меня от проема. Он вошел в дом первый, под ногами заскрипели гнилые половицы.

— Лучше подожди меня снаружи.

— Не переживай, я пойду за тобой след в след.

Дом продувался насквозь холодным летним ветром. Внутри был мрак, густой, как смола, запах плесени, тления и чего-то ещё… Полы проваливались под ногами, а по стенам ползали тени — наши с майором. Иванов шел впереди освещая себе путь ярким пучком света из фонарика. В самом конце узкого коридора была дверь, она висела на одной петле, кривясь в немом приглашении. Иванов перешагнул порог и замер.

— Здесь что-то есть. — прошептал полицейский.

Я притихла. Иванов шарил по стенам желтым лучом.

— Господи… — прошептал полицейский, он что-то заметил. Богдан ринулся в сторону и замер. Я за ним. Вдруг в нос ударил резкий запах разложения. Я выглянула из-за плеча полицейского и увидела лежащую на полу, лицом вниз блондинку.