Vita Damnata

Глава 13

Петер посмотрел в глазок и открыл мне дверь своего одинокого жилища на мансарде столетнего, но отреставрированного по последним строительным технологиям дома, что когда-то принадлежал богеме — общине художников и скульпторов.

Блондин осмотрел меня с ног до головы и отступил от входа, приглашая войти.

— Ты немного опоздала к ужину. — хихикнул германец и кивнул в сторону большого алого дивана посреди стометрового помещения с высоченными стенами и с огромными прямоугольными окнами от пола до стеклянного потолка.

Петер держал своего “зверя” на короткой привязи. Он кормил его по расписанию и стращал солнечным светом (германец называл это “отрицательным подкреплением”, термин из кинологии, обозначающий наказание), когда чувствовал, что темная сила внутри замещает его сознание, пытается взять верх над самим германцем. Он дрессировал “зверя" так же, как раньше дрессировал служебных собак — больших, умных немецких овчарок, с черной и коричневой шерстью.

Петер часто говорил, что любое живое существо поддается дрессуре, главное дисциплина: регулярность и повторение.

Я зашла в помещение и чуть вздрогнула. На красном, бархатном, полукруглом диване неподвижно сидел мужчина. Я глянула на Петера вопросительно, он махнул рукой, мол не обращай внимания, сам сел на диван рядом с гостем. Мужчина даже не пошевелился, лишь немного подпрыгнул на подушках, когда германец плюхнулся на сидушку. Я обошла диван и наконец-то в свете единственного зажженного торшера увидела, что сидящий на диване мужчина был при смерти. Его дыхание было еле слышным, прерывистым, поверхностным, глаза полуприкрыты, губы и пальцы на руках посинели. Я приложила ладонь к шее незнакомца — пульс почти не прощупывался. Я оттянула ворот черной футболки неизвестного гостя Петера и все поняла — германец полакомился мужчиной, оставив рваную рану на плече несчастного.

— Кто он? — спросила я у блондина.

Петер пожал плечами, раскинул руки на спинке дивана и закинул длинную ногу на колено.

— Вадик.

— Вадик? — я ожидала, что Петер расскажет мне о том, как в его доме появился этот человек, но Петер медлил.

Наконец, когда я стала нервно отстукивать носком сапог по мягкому ковру, что отделял зону дивана от столовой и кухни, германец соизволил просветить меня.

— Ну, да, просто Вадик. Сидел пьяный в баре и приставал к каждому с просьбой с ним выпить. У него был какой-то праздник, то ли уволился с нелюбимой работы, то ли наоборот, нашел себе славное местечко. Кто ж его слушать — то будет? Я? Хех. Ну я и подсел. Он пил, чокался, снова пил, курил как паровоз, нажрался еще этого … как его… холодца. Разило от него за километр чесноком с водкой. Когда начал буянить и засматриваться на официанточку, я ему предложил поехать ко мне. Он и согласился. Приехали мы значит сюда, он как мой дом увидел, так аж глаза загорелись. Говорит: “Слу-у-шай, а давай девочек вызовем”. А мне на кой черт девочки нужны? Ну, пока он искал “предложения” в интернете, я его и того… Как раз время подошло “зверя” кормить.

— А так бы ни-ни? Если бы не голод “зверя”? — заулыбалась я.

— Ну… — Петер стушевался. — Ай, отстань. Смерть одного — хлеб для другого.

Я пожала плечами. Петер любил сыпать пословицами своего народа, смысл которых мне не всегда был очевиден, но в этот раз поговорка пришлась к месту.

— Почему не добил? — спросила я германца.

— Решил испробовать твой метод. — блондин подмигнул мне и указал длинным пальцем на Вадика.

— Я капаю своей кровью на рану жертвы, чтобы не осталось следов от зубов. — я мотнула головой, в знак того, что Петер немного небрежно повторил способ моей охоты.

— Точно! — щелкнул пальцами Петер, — сейчас, подожди. Надеюсь еще не поздно.

— Я тоже. Если он умер, то не сработает. Давай живее. — поторопила я блондина.

Петер прикусил фалангу указательного пальца. Красная капля уселась на тонких линиях кожи. Я покачала головой:

— Этого не достаточно. Рана у Вадика слишком большая.

Петер сильнее впился резцами в свой палец, кровь блондина тонкой струйкой закапала на сидушку дивана. Я кивнула, этого должно было хватить. Германец ткнул окровавленную фалангу в разорванную плоть Вадика. Рана на полуживом теле мужчины за секунду стянулась, порозовела, словно свежий шрам, а через мгновение и вовсе на плече мужчины не осталось и следа от зубов Петера.

Германец улыбнулся и потрепал полуживого незнакомца по рыжим волосам.

— Смотри-ка работает!

— А ты не верил?

— Ну как тебе сказать, верил, но сам-то ни разу не пробовал. — блондин пожал плечами и держал ворот футболки Вадика оттянутым, проверяя не появится ли рана вновь.

Я промолчала и села по другую сторону несчастного, умирающего мужчины на диван.

Петер потянулся и повернулся ко мне. Его лицо наполовину закрывал профиль ни живого, ни мертвого Вадика, создавая причудливую оптическую иллюзию.

— Ну-с, пришла поспать ко мне? — Петер подмигнул почти бесцветным глазом.

Я кивнула и оглядела жилище Петера. Слабый свет торшера не мог осветить всего пространства огромной комнаты, что была одновременно кухней, гостиной, кабинетом и спальней германца. Высокие стены из стекла и такой же прозрачный потолок были плотно зашторены светопоглощающими роллетами. По обстановке жилища германца можно было предположить, что Петер был творческой, увлеченной современным искусством и новинками мебельного дизайна натурой. Причудливой формы диван, формой напоминающей рукописную букву “С”, огибал прозрачный стеклянный журнальный стол, который будто парил над длинным шерстяным ворсом круглого синего ковра. Светильник торшера из гутного желтого стекла, покоился на столетней треноги из светлого древа от синематографа (камеры на которую снимали фильмы век назад); аудиосистема цвета хрома, с синими огоньками, будто подаренная инопланетянами, словно сошла со страниц книг научной фантастики, столь любимой "отцом" Петера — Романом; кровать в закутке, обитая синим бархатом, над изголовьем которой висели абстрактные картины, написанные, как казалось, очень ленивыми художниками, не знающими основ изобразительного искусства. Одним словом — дом Петера был воплощением пристанища художника, артиста, поэта. Но все эти эпитеты не относились к германцу. Он всегда приобретал для себя жилье с уже обставленной мебелью. Ни грамма индивидуальности, никакого намека на характер самого Петера в этом помещении не было. Единственное, что по-настоящему принадлежало блондину — небольшая холщовая торба, распухшая от вещей у входной двери — “тревожный чемоданчик” на случай быстрого бегства из города или даже страны.

Я провела ладонью по лицу, потерла глаза и тихо сказала:

— Я облажалась.

— Да ну? Тебе не впервой. — засмеялся Петер. — Это связано с теми двумя, что я сжег в субботу? Или с теми, что в подвале автобусного парка. Роман мне уже сообщил. Как раз хотел завтра поехать за ними.

— И то и другое. — пропыхтела я.

Петер хлопнул себя по коленям, вскочил с дивана. Вадик рухнул головой мне на плечо.

— Ай, да ладно тебе. Совсем поникла. Чай хочешь?

Я отказалась от предложения германца.

Петер двумя широкими шагами подошел к кухонной столешнице и включил электрический чайник.

— Так что случилось-то?

Я села поудобнее, усадила Вадика прямо. Его голова запрокинулась на спинку дивана, а рот раскрылся, словно в беззвучном крике.

Я рассказала о найденном полицией на пустыре трупе, о том, что майор Иванов считает меня выжившей заложницей секты и о том, что я не смогла его убить, я видела в майоре своего Ивана, умершую двести лет назад любовь.

Петер слушал, иногда отвлекаясь на еле слышные стоны умирающего Вадика и кипящий чайник.

— Неужели этот Иванов так похож на того охотника? Мне мои коллеги в крематории сказали, что приезжал какой-то хмырь из полиции, но лично я с ним не встречался. Хоть бы одним глазом посмотреть на современное воплощение твоей единственной любви.

— Я тебе клянусь, у него даже шрам есть на плече, такой же, какой был и у Ивана.

— А ты не думала, что этот майор и есть твой Иван. Ну знаешь, возможно мы не единственные бессмертные в этом городе. В конце концов, вон сколько преданий по всему свету о вурдалаках.

— Я видела, как умер Иван. Я его хоронила.

— Все мы умерли, Анна. — медленно, взвешивая каждое слово, ответил Петер, — А потом воскресли.

Я помолчала. Размышления захватили мой разум. Мне не приходило в голову, что это могло бы быть возможно. Но тут же мотнула головой. Иванов не знал меня. Никогда, до нашей встречи в каморке охранника парковки, не видел. Или же, так же как и я, посчитал, что я очень похожа на его двухсотлетнюю любовь и не выказал удивления? Но Иван знал о моей природе. Если бы мой охотник тоже был бессмертным как и я, за двести с небольшим лет, он бы дал о себе знать. Нет, мимолетная надежда окончательно угасла в моем сердце.

Петер улыбнулся, заваривая себе пакетик черного чая в кружке.

— Да ладно, это так, я фантазирую. Читал в "инете"…

— Где? — переспросила я.

— В интернете… — закатил глаза Петер, — что у каждого человека на земле есть шесть идентичных двойников. То есть вот живет Вадик, — Петер мотнул головой в сторону уже не подающего признаков жизни мужчины, — а по земле раскиданы еще пять таких же рыжих мужиков, с тем же карим цветом глаз, с такими же точно веснушками на груди, и таким же носом-картошкой. Так, что да, — пожал плечами блонди, — такое бывает.

— Но это сводит с ума. — прошептала я, — Из-за того, что майор настолько сильно похож на Ивана, я не смогла его убить.

— И что мы будем делать? Мне — то вроде все равно, я всегда готов в путь. Это ты чего-то упрямишься, будто этот город тебе родной.

— Быть может, я просто, в глубине души, устала бегать? Каждые тридцать лет полностью менять личность, осваиваться на новых местах, в новых городах, учить новые языки и обычаи.

— Понимаю тебя. Хотя с языками у тебя никогда не было проблем, а мне вот каждый встречный поперечный говорит о том, что у меня есть германский акцент.

Я улыбнулась Петеру и его переживаниям.

— Роману-то сообщила? — ухмыльнулся германец.

— Нет.

— Почему?

Я тяжело вздохнула и сложила руки на груди.

Петер отставил кружку, подошел ко мне и сел рядом на корточки. Доверительно заглянул в глаза и обхватил своими ручищами мои лодыжки.

— Ты все еще его боишься?

Я встрепенулась и пнула блондина ногой. Он не удержался на носках и рухнул на пушистый шерстяной ковер.

— Было бы кого боятся! — отрезала я. — Я просто не хочу видеть его суету, его этот укоризненный взгляд, слышать его причитания о том, что надо быть аккуратной, о том, что времена изменились и надо сначала думать, прежде чем действовать.

Я вскочила с дивана, тело Вадика завалилось на бок. Я поправила свои белоснежные локоны и уперла кулаки в бедра.

— Да, ладно тебе, не кипятись. Я — то понимаю, о чем ты говоришь. — Петер распластался на ковре, поднявшись на локтях. — Я слышу это каждую ночь, представляешь? Он звонит мне на закате, и долго и нудно бубнит в трубку об осторожности. Мне, бессмертному, с доступом к огромной печи крематория.

Я рассмеялась и легла рядом с Петером на шерстяной теплый ковер.

— Слушай, а в твоем этом “инете”, можно найти любую информацию да?

— Угум-с.

Я начертила пальцем знак песочных часов, подняв синий ворс ковра.

— А вот этот символ можно найти? Вроде как, это тайный знак секты “Послушников времени”.

— У-у-у, сектанты. Это тема Романа. — заулыбался германец.

— Он никогда не видел этого символа. Я спрашивала.

Петер достал из заднего кармана потертых джинс мобильный телефон и открыл браузер.

— Как ты говоришь? “Послушники времени”? — Петер быстро набрал на виртуальной клавиатуре название секты и стал водить длинными пальцами по экрану. — Как интересно. — протянул блондин.

— Что? Что такое? — я заглянула в экран, соприкоснувшись щекой с виском германца.

— Ну они конечно те еще дурачки, смотри, у них есть своя страничка в интернете — сайт. Если коротко, то они веруют в то, что каждому отмеряно ровно столько времени, сколько этого заслужил человек. Чтобы продлить свой жизненный путь, заработать время, человеку надо много работать, тратить деньги на благотворительность, читай отдавать десятину секте, и подносить дары самому времени.

— Что за дары?

— Тут не написано. Но судя по тому, что они скупают старые заброшенные фермы, вот видишь, раздел проекты, то они выращивают цветы, как символ быстротечности времени. Наверное цветы и есть дары. — пожал плечами германец.

Я легла на ковер и смотрела на роллеты, что скрывали стекло потолка.

— А про жертвоприношения ничего нет?

— Че-е-го?! — протянул Петер и нахмурился.

— Иванов сказал, что они убивают животных в своих ритуалах.

— Кто ж тебе о таком напишет? Но тут сказано, что чем дольше хочешь жить, тем крупнее должны быть твои дары. Ха, лишь бы денег побольше выкачать из последователей.

— А может дело не в деньгах, а именно в “крупности” жертвы.

— Думаешь, что начинают с цветочков, а заканчивают убийством?

— Этот знак, песочные красные часы, был у отравителей, что хотели меня, в бессознательном состоянии, передать послушникам. На пустыре найдена мертвая блондинка, очень похожая на меня. Криминалист сказал, что она не сопротивлялась, когда её убивали. А на доме недалеко от пустыря с телом, я увидела рисунок этих часов.

— То есть погоди. Ты должна была стать жертвой, даром послушников самому времени?

— Думаю да.

— Но зачем?

— Ты только что прочитал, чтобы увеличить свое время, свою жизнь. И знаешь, что самое поганое?

— М?

— У трупа на пустыре была выкачана вся кровь. Ничего не напоминает? — я вытянула руку в сторону бездыханного Вадика.

— Теория конечно интересная. Но знак послушников — это перевернутая восьмерка, знак бесконечности. Вот смотри. — Петер повернул ко мне экран телефона. На эмблеме “Послушников времени” красовалась синяя лемниската в соцветии бордового амаранта.

— Но мерзкий режиссер сказал, что это их знак… — протянула я.

— И он же сам сказал, что с ним связались через даркнет. То есть он не мог быть полностью уверен в том, что послушники и его заказчики — это одни и те же люди.

Я молча выхватила из рук Петера телефон и посмотрела на синий знак бесконечности. Потом перевернула экран — вот они песочные часы.

— Ты чувствуешь? — прервал тишину Петер.

— Чувствую что?

— Напряжение между нами. — рассмеялся Петер и тут же, не давая мне ответить продолжил. — Рассвет. Пора прятаться. — германец поднялся с ковра, протянул мне руку, помог мне встать. — Пойдем.

— А как же Вадик?

— Ничего с ним за день не случиться.

Петер повел меня к ванной комнате, открыл небольшой проем, спрятанный за душевой. С виду, можно было подумать, что это облицованная плиткой несущая колонна. Но то было тайное место для анабиоза, полностью изолированное от солнечных лучей. Петер вошел первым и втянулся, я последовала за ним, прижалась лицом к груди германца. Он закрыл потайной люк и медленно дышал мне в темечко.

— Если я буду брыкаться не обессудь. Вечно сниться одно и то же. — тихо сказал Петер.

— Что именно?

— Ах… — выдохнул блондин. — Поле боя, грязь и слепящий снег, размотанные кишки, торчащие из моего живота. Красноармеец, бегущий в атаку с автоматом наизготове. Его взгляд, холодный. Он смотрит на мои предсмертные муки и идет дальше, гнать со своей земли фашистов. Роман в полевой врачебной форме бежит следом за ним. Я кричу на своем родном языке — “помоги, помоги”. Роман склоняется надо мной и говорит: “Посмотрим получится ли сейчас”. А потом, теплое запястье у губ, металлический вкус на языке. И я просыпаюсь. Один и тот же сон. И главное, эти муки, предсмертная агония. Я чувствую ее, я проживаю ее каждый день.

Я покрепче прижалась к Петеру и закрыла глаза:

— Не переживай, это всего лишь вспоминания давно ушедших дней.