Vita Damnata

Глава 15

— Hilf mir! Hilf mir! — стонал Петер, обмякший на моем плече.

Я пошевелилась, германец встрепенулся, моргнул пару раз огромными коровьими бесцветными глазами и потер красные веки.

— Ты говорил во сне. — прошептала я.

Петер сбросил наваждение, пришел в себя после кошмарного анабиоза и широко улыбнулся:

— Я тебя предупреждал.

— Тот же сон?

— Один и тот же… — тяжело ответил блондин.

Он протиснулся мимо меня и открыл потайной люк в ванной. Протянул мне руку и аккуратно помог мне выйти из убежища. Я потянулась, размяла плечи и запустила пальцы в золотистые волосы, почесав кожу головы.

Петер умыл лицо холодной водой и бодро растер кожу до румянца махровым полотенцем. Я последовала его примеру.

На диване в огромной гостиной все так же лежал покойный Вадик. Его тело за день успело окоченеть, а от кожи доносился едва уловимый сладковатый трупный запах.

Я подошла к окну и отодвинула край плотной роллеты. С мансарды Петера открывался поразительный, захватывающий дух, вид на ночной город. Сетка дорог и кварталы жилых домов, островки деловых центров, что высились над темными парками, река, что огибала разделенные берега города и связывающие их нитки мостов, дымящие трубы котельных вдалеке и подсвеченные всеми цветами радуги телевизионные и радио антенны, напоминавшие своей формой знаменитую Эйфелеву башню в Париже.

Я бросила взгляд вниз, на стихийную парковку перед домом. Машина Романа стояла прямо под окнами.

Петер возился на кухонном островке, жаря на чугунной сковородке свой любимый омлет. Он отделил куриные желтки от белков, добавил к ним молоко и муку, взбил всё до однородной массы. Натёр твёрдый сыр на тёрке, посыпал им желтки с молоком и принялся взбивать яичные белки. Получившиеся белые пики небольшими порциями, осторожно, не дыша, выложил в миску и аккуратно перемешал сверху вниз, круговыми движениями. Сковорода шипела маслом и немного дымила. Петер прошептал любимое немецкое ругательство “шайзе”, сделал огонь под дном сковороды поменьше и вылил массу из миски.

— Кофе будешь? — закидывая кухонное полотенце на плечо, спросил меня германец.

Я кивнула и уселась за маленький столик рядом с кухонным островком.

Через несколько минут на моей тарелке лежало два треугольника молочного цвета с золотистой корочкой.

— Перец сверху насыпать? — буднично спросил германец.

Я мотнула головой и схватилась за приборы.

— Ты извини, я вчера не забежал в магазин, сначала сидел и ждал отмашки Романа, а потом этот Вадик… — махнул Петер сервировочным ножом в строну трупа на диване. — Короче, понимаешь, не до картофеля с сосисками было. Так бы я тебе по традиционному рецепту завтрак сварганил.

Я угукнула и принялась есть.

— Ну что? Сегодня поедем в автобусный парк? — Петер откинулся на маленьком стуле и положил лапища на живот, в знак того, что вечерняя трапеза ему понравилась.

— Я тебе нужна? — гоняя по тарелке последний кусок омлета, спросила я в ответ.

— А что у тебя какие-то планы? — губы Петера, влажные от кофе, расплылись в узкой улыбке.

— Да есть парочка. — я пожала плечами, поднялась из — за стола и поставила грязную тарелку с приборами в глубокую металлическую раковину.

— Например?

— Например Иванов. — я стянула с плеча блондина кухонное полотенце и обтерла руки.

— Все-таки будешь хорошей девочкой и разберешься с проблемой полицейского? — Петер гоготнул и запил смешок кофе.

Я отбросила полотенце на стол и стукнула Петера в плечо кулаком, совсем не в шутку, а с полной силой. Германец удивленно на меня посмотрел и потер руку.

— Что? Что я такого сказал?

Я злобно зыркнула на германца, резким движением схватила кружку с горячим кофе, сделала глоток и немного успокоилась.

— Давай рассуждать логически… — начал Петер.

— Давай. — перебила я блондина, — Первое: Иванов не считает меня хоть в чем-то виновной. Второе: на меня, МЕНЯ, напали по заданию “Послушников”. Иванов расследует убийство девушек и пытается выйти на эту секту. Режиссер из подвала сказал, что “Послушники” меня не оставят так просто.

— И? — блондин закивал головой, ожидая от меня продолжения логических построений.

— Может мне помочь Иванову раскрыть эти преступления? — я поморщилась от слишком большого глотка горячего кофе.

Петер опешил, заёрзал на стуле, облокотился локтями на стол и сцепил длинные пальцы.

— Как? Чем ты можешь ему помочь? По-моему, последние несколько ночей, ты только и делала, что вставляла палки в колеса его расследованию — убивала причастных к исчезновению девушек, уничтожила машину.

— Я заметала свои следы. — я прервала нудные рассуждения Петера.

— Ага. — германец схватил свою порцию кофе со стола и подул на горячий пар, что поднимался из кружки. — Может тебе проще самой выйти на эту секту, раз считаешь, что они будут за тобой охотиться.

Я пожала плечами. Все это было слишком эфемерно, неправдоподобно, ведь только режиссер из подвала нагонял страху, сама я не чувствовала нависшей над собой опасности. Реальной же угрозой мне и моей размеренной жизни в городе был жаждущий найти меня Иванов.

— Что зависла? — Петер помахал огромной ладонью перед моими остекленевшими глазами.

— Может Роман прав. — тихо произнесла я. — Может просто соберём вещи да и махнем на восток.

Петер заложил пальцы на голову и чуть потянулся на стуле назад.

— Ты знаешь, мне, лично, не очень нравится эта идея. Мы долго выбирали наиболее подходящее место для жизни, я как-то привык уже. — германец оглядел свои огромные апартаменты. — Ost und west, daheim das best, то есть “восток ли, запад ли, а дома лучше”. У меня есть моя домна, смешные вадики как по расписанию. В этом городе всем на все наплевать, никто не будет на тебя смотреть из-за твоих габаритов и цвета кожи, а легкий акцент в твоей речи, словно свет для мотыльков, чарующ. Только “тсс”, я никогда не говорил этого Роману, никогда не делился с ним своими чувствами. Его идея про восток, его доводы, о том, что в некоторых странах до сих пор живут при свете лучины меня не радуют. Не для того я бессмертный, чтобы жить в прошлом. Люблю я прогресс, и знаешь, мне чертовски интересно, что будет дальше.

Гулкая вибрация из кармана брюк Вадика прервала монолог германца. Петер чертыхнулся.

— Совсем забыл, надо было выключить телефон у трупа. — завертелся на стуле германец.

Петер подошел к телу на диване, пощупал карманы мертвеца и выудил мигающий экраном смартфон.

— Написано “тупой кредитор”. — хмыкнул Петер, глядя на экран. — Вадика за весь день хватился только ростовщик.

— Некоторые люди живут так, что единственные кто, о них вспомнит после смерти, будут лишь те, которым они должны.

— Ага, за что борются, того добиваются.

Я закатила глаза. Кладезь немецких поговорок отключил телефон покойника и разломал гаджет пополам.

— Допила свой кофе? Собери мою посуду, и помоги мне спрятать тело в мешок. Строительный. Найдешь под раковиной.

Упаковав Вадика, мы спустились на парковку, закинули тело в багажник машины Петера. Германец не без труда забрался на водительское сидение своего маленького седана и посмотрел на меня снизу вверх. Его лоб прочертили две прямые линии, а глаза казались еще больше.

— План таков: заскакиваем в автобусный парк, хватаем твоих бармена и режиссера, а оттуда в крематорий.

Я стояла рядом с открытой водительской дверцей и теребила в руках ключи от машины Романа. Петер доверительно спросил:

— Ты со мной?

Я закусила губу:

— Без меня никак?

— Ну, в принципе, как. — Петер схватился за руль и оглянулся на заднее сидение. — Да и места побольше будет. Все — таки везти три трупа в моей малютке проблематично.

— Тогда здесь мы с тобой прощаемся. — Я обхватила край водительской двери, ключи от Романовской таратайки звякнули на пальце.

— Без проблем. — Петер похлопал себя по груди и достал из нагрудного кармана футболки — поло свой мобильный телефон последней модели, — Вот черт, Роман звонит.

Я округлила глаза и быстро прошептала:

— Ты меня не видел.

Петер кивнул и поднес трубку к уху. Роман и германец разговаривали на русском иногда переходя на родной для них немецкий язык. Роман первым делом спросил обо мне, после поинтересовался планами Петера на ночь. Когда блондин и хирург попрощались Петер хмыкнул и обратился ко мне:

— Анна, решай свои дела быстрее, наш герр Роман копытом бьет, говорит, что забронировал следующий рейс на послезавтра. Пожалуйста, прошу тебя, не дай этому параноику увезти нас отсюда. Хочешь я разберусь с твоим майором, если тебе это тяжело сделать.

Я быстро замотала головой.

— Нет, нет. Я сама!

— Ладно, тогда я поехал. — Петер хлопнул дверцей машины и быстро скрылся с уличной парковки.

Я решила поехать обратно в квартиру Иванова. Дожидаться полицейского дома. Прятаться в тенях и довериться “зверю”, не сдерживать его.

Уже знакомая квартира. Я пробралась в нее без проблем, вскрыв старый замок входной двери. Иванова не было дома, скорее всего он рыскал по городу в поисках убийц девушек блондинок и меня.

“Так глупо проколоться!” — “Зверь” опять заговорил моими мыслями.

Я прошлась по крохотной квартирке, не включая свет. Рабочий стол, заваленный бумагами спрятался в углу прямоугольной гостиной. Я наклонилась над выгоревшей на солнце столешницей и рассматривала уже знакомые мне фотографии трех девушек. Ниже досье на каждую. Все убитые — блондинки. Все — в возрасте от 18 до 25. Каждая найдена в отдалении от кипучих улиц города. Пустырь на въезде в город, заросший ров в парке, недостроенная станция метро. Под папками лежал свежий снимок с пустыря у стройки. На фотографии — девушка в холщовом мешке. Я бросила взгляд на карту города, что висела над столом. Четыре булавки с красными круглыми наконечниками отмечали места, где были найдены тела. Я провела пальцами по карте — никакой связи или тайного знака, если соединить линиями концы булавок.

Я снова посмотрела на стол. Пожелтевшие проспекты с эмблемой “Послушников времени”. Знак бесконечности на фоне амаранта. Газетные вырезки. Заголовки один желтушнее другого.

“Пошла в лес и не вернулась. Что стало с юной сектанткой?”

“Любишь курицам головы рубить, готовься и свою сложить.”

“Семья пропавшей сектантки скрывает улики!”

“Ни живая, ни мёртвая — новое учение религиозной секты.”

Я отбросила истрепанные газеты десятилетней давности и потерла глаза, словно пытаясь стереть со своих век грязь написанных слов.

Я оглянулась через плечо, будто кто-то мог бы быть свидетелем моего копошения в чужих бумагах. Под стопками медицинских отчетов, фотографий мест, где нашли трупы девушек, лежал фотоснимок закатанный в жесткий пластик. Я поднесла фотографию к окну и внимательно рассмотрела запечатленную на снимке девушку лет двадцати пяти. Золотистые прямые волосы до плеч, с черной полоской у корней, легкая улыбка на загорелом лице, толстые графичные брови, яркие голубые глаза. Такие же как у майора. Я сообразила, что девушка на фото — родственница Иванова. Я перевернула фото, на белом заднике от руки написано: “Запомни меня такой. Такой я и буду вечно. Люблю тебя, младшенький. Твоя Катя.”

Я заглянула в стол. В выдвижном ящике лежал блокнот в кожаной истрепавшейся обложке. Неровный почерк на жёлтых листах, черно-белые рисунки карандашом. Знак бесконечности, знак песочных часов. Я села за стол и стала вчитываться в датированные записи:

“01-03-20. Я рассталась с Максимом. Ну и на фиг он мне нужен? Ни работы, ни квартиры, одни долги. Я устала прозябать в нищете, тратить свои лучшие годы на этого придурка. Но, блин, как же это тяжело. Столько лет вместе, с десятого класса! Расплакалась прямо в автобусе, как дура. Просто накатило и всё. Еду, а слезы сами текут из глаз. Так глупо. Ко мне подсела странная девушка, протянула мне какую-то рекламу. Сказала, что если мне плохо, я могу прийти на собрание “Послушников времени”. Я что, идиотка что ли какая-то, связываться с какими-то дебилами, верящими в фиг знает что? Завтра самое сложное, надо будет собрать быстро вещи со съемной квартиры, пока Максим будет в банке. Главное не встретиться с ним, не дай бог он будет снова пьян.”

“03-03-20. Только отошла от всего, что произошло. Ну я везучая, как тысяча китайцев. Только собрала чемодан, ввалился в хату Макс. Давай орать на меня, стены кулаком бить. Я тихо — тихо пробираюсь к выходу, а он меня так больно схватил за руку, еле отбилась. Чемодан так у него и остался. Богдан вечером увидел синяки на запястье. Говорит — “Я ему башку проломлю”. Я такая “хи-хи ха-ха, уймись младшенький, иди уроки делай”. А Богди взял прут металлический и сломал Максиму руку. Дождался пока тот выйдет из подъезда и напал. Сидит сейчас в детской комнате полиции. Мать бутылку корвалола за сутки выпила, как бы не отравилась. Отец даже приехал, наконец-то вспомнил о нас, сейчас с ментами решает, что с Богданом делать. Придется мне Максиму звонить, что остается? Буду умолять его о том, чтобы он забрал заявление на младшенького.”

“04-04-20. Как же мне плохо! Максим не отстает от меня, преследует. Богдана отправили учиться в военную академию, папа постарался, в конце учебного года пристроил Богди на полный пансион. Мать в больнице с сердцем. Мне страшно. Сегодня опять ехала в автобусе с той блаженной, что всучила мне рекламку секты. Уже думаю к ним обратиться, хоть кто-то будет знать, если что со мной случиться. Живу — то теперь одна. Папка снова умотал к своей новой жене, что-то сказал про Монреаль или как этот канадский город зовется. Собирается уезжать с концами. Страшно из дома выходить, вдруг в подъезде поджидает Максим. Реву каждый день, как дурочка какая-то, все глаза уже красные от слез и морщина между бровей появилась! Да, пожалуй так и сделаю, завтра же позвоню по номеру в рекламном проспекте послушников, хоть какое-то общение.”

“20-06-20. Как же я ошибалась. Послушники никакая не секта. Отличные ребята, окружили меня любовью, помогли с похоронами матери. От отца — то и копейки не дождешься. Хорошо, хоть квартиру эту нам оставил. Положил свой ключ в прихожей, да улетел со своей новой семьей в Канаду. У него теперь, видишь ли новая жизнь, собственная кафедра в университете. Мы с младшеньким в эту новую сказку не вписываемся. Хоть на отпевании был, и то хорошо. Богдана жалко, он думает, что это он мать своими выкрутасами довёл. Он виду не кажет, но я — то знаю младшенького, от того вспыльчивого и одновременно веселого мальчишки и след простыл. Спросила Богди, как тебе в интернате, он насупился, буркнул “Нормально” и перевел тему. Ладно, пока папа обещал платить за пансион младшенького, а мне наказал найти работу. Я папе не сказала, что уже тружусь у послушников. Поедем завтра смотреть какие-то поля, будем там строить первую цветочную ферму. Слышала, что с нами будет “Т”. Это такая честь, в живую увидеть основателя движения послушников, для моего — то уровня!”

Я пролистала дневник сестры Иванова до последней записи.

“16-08-22. Я прошла на новую ступень. Я оказалась достойнее многих, и проявила свою веру, когда, не дрогнув, снесла голову одним махом напуганной птице. Ее кровь, ее энергия жизни текла по моим пальцам. Я чувствовала, на своих губах горячий эликсир жизни. Пьянящая кровь. “Т.” не врал, его учение верно! Я вижу это своими глазами в зеркале. Я стала красивее, мое тело молодеет с каждым подношением ВРЕМЕНИ. Я стала лучше, чем была до клятвы. Завтра будет посвящение. Ритуал. Я немного волнуюсь. Но я пройду его! Я же истинно верую в силу времени, я верую в то, что оно мне подвластно!”

Внизу страницы был нарисован от руки уже знакомый мне знак — красные песочные часы на черном фоне. Заботливая рука Кати обвела этот символ несколько раз неровным кругом. Я дотронулась пальцами до вдавленного в желтый лист кончиком ручки рисунка — тайного знака послушников.

— Не стоит рыться в чужих вещах. — Я услышала из-за плеча голос майора и звонкий щелчок взведенного курка пистолета.