Vita Damnata

Глава 29

— Ты готова? — Роман выпускал лишний воздух из шприца.

Я кивнула и убрала белые волосы от шеи.

Иванов стоял около своей заведенной машины и напряженно смотрел на меня. Петер сидел за рулем автомобиля “послушников” и выбирал музыку, щелкая радиостанциями.

— Может, лучше сделать укол у самой церкви? — спросил Богдан у Романа.

Хирург чуть помедлил и надел колпачок обратно на иглу.

— Богдан прав, — ответила я. — “Зверь” быстро возвращает мне контроль над телом. Чтобы обмануть “послушников”, Петеру надо привести меня в полубессознательном состоянии.

Роман обошел автомобиль сектантов, протянул германцу шприц.

— Коли вот сюда. — хирург приложил палец к шее блондина. — Аккуратно, медленно.

Петер кивнул:

— Не переживай, я умею делать уколы.

Богдан сел на корточки рядом со мной и нежно дотронулся до моего бедра.

— Анна, ты справишься.

Я прикоснулась пальцами к его горячей щеке, майор поцеловал глубокие линии на внутренней стороне моей ладони.

— Ты должен знать, если ты увидишь, что я “зверею”, тебе лучше держаться подальше. Я буду уже не я. И вряд ли “зверь” внутри меня пощадит тебя. Поэтому прошу, не геройствуй.

Иванов хмыкнул, поднялся и поцеловал меня в лоб.

— Поехали, Роман. — Богдан подмигнул мне и сел за руль своей машины.

Майор и хирург выдвинулись в сторону церкви. У них был весь вечер, чтобы подготовиться, спрятаться в тенях разрушенного прихода.

Петер наконец-то выбрал радиостанцию по нраву, закивал в такт простому быстрому ритму и взглянул на меня в зеркало заднего вида.

— Ну, что поехали кататься? — улыбнулся мне германец.

— Сделай музыку погромче, — ответила я и захлопнула дверь заднего сидения.

Город в пятницу ночью был живым, пульсирующим организмом, где свет и тьма, шум и тишина, веселье и одиночество переплетались в безумном танце.

Огни города светили ярче солнца. Неоновые вывески баров и клубов заливали улицы кислотными оттенками: малиновым, ультрафиолетовым, электрически-синим. Рекламные экраны сменяли картинки, отбрасывали мерцающие блики на мокрый асфальт. Чуть подергивающиеся на ветру огромные рекламные баннеры, размером в несколько этажей, смотрели на прохожих глянцевыми лицами и влекли недостижимыми желаниями. Небоскрёбы сверкали, как гигантские кристаллы, пронизанные несчетным количеством огней. Их окна, даже ночью, горели жёлтыми точками — кто-то засиживался на работе, кто-то просто не хотел оставаться в темноте.

Огни фар и фонарей растягивались в длинные световые полоски, растворяясь вдали, где город сливался с горизонтом.

Я прижалась лбом к стеклу окна машины, холодному, покрытому мелкими капельками дождя. Они быстро стекали вниз и пропадали за резиновым уплотнителем.

Тротуары города были заполнены людьми — одни спешили в клубы, другие уже вываливались из них, смеясь, крича, обнимаясь. Где-то компания друзей заказывала очередной раунд коктейлей, их голоса сливались с грохочущей, ухающей музыкой из-за дверей. Веселые, разгоряченные, пьяные, молодые мужчины и женщины смеялись и перекрикивали друг друга. Девушки в блестящих платьях и парни в дизайнерских рубашках с расстёгнутыми воротничками мелькали в людском потоке, что вел к модным местам, где ровный, быстрый ритм электронной музыки был слышен даже сквозь стены. В переулках курили парочки, их лица были подсвечены тусклым светом витрин.

Петер заложил поворот и подпевал новой модной песне, барабаня пальцами по рулю. Он посматривал на меня, подхватила ли я мотив и слова незамысловатого хита, и немного будто расстроился, когда я даже не качнула головой в такт сбивчивого бита.

Такси и машины с затемнёнными стёклами проносились мимо, оставляя за собой шлейф выхлопов и лёгкий запах бензина. Петер притормозил на красный и взглянул на меня в зеркало:

— Эй, ну ты чего? Anfang gut, alles gut. (1)

Я кивнула и подмигнула Петеру, пытаясь унять нарастающее внутри беспокойство. А сама теребила подол своего красного платья до пят, с высоким разрезом до бедра.

На перекрёстке уличный музыкант играл джаз на саксофоне, и несколько прохожих, замедлив шаг, бросили монеты в раскрытый футляр.

Я приоткрыла окно и узнала в протяжных высоких нотах музыку начала двадцатого века. Рядом с музыкантом стоял одинокий мужчина и пил кофе из бумажного стаканчика, глядя в телефон. Чуть поодаль у разукрашенных маркерными метками дверей жилого подъезда курила девушка со светлыми волосами и нервно поглядывала на часы и проходящую мимо толпу высоких галдящих мужчин.

Город не спал, дышал кричал, смеялся и плакал. Он был зеркалом миллионов ночных историй. У каждого здесь была своя ночь — кто-то её прожигал, кто-то пережидал, а кто-то выживал.

Петер остановился у разрисованного забора сгоревшей церкви и обернулся на меня. Я поежилась от разыгравшегося влажного ветра, быстро закрыла окно. Летняя ночь не принесла с собой уюта — лишь сырой, пронизывающий холод, будто сама земля выдыхала гниль сквозь мокрые трещины. Старая церковь стояла, как черный зуб, торчащий из челюсти ночи. Стены, опаленные огнем, зияли пустотами, сквозь которые пробивался тусклый свет свечей.

Машина работала на холостых оборотах, чуть подрагивала и бурчала. Петер хлопнул ладонями по рулю и сказал:

— Ну что, пора.

Германец достал из кармана легкой куртки шприц, снял с иглы колпачок. Я пересела чуть ближе к водительскому сидению, мельком взглянула на острый конец иглы, на котором уселась капля анестетика, покорно подставила Петеру шею. Блондин быстрым движением проколол мою кожу и аккуратно, не дыша, ввел в мое тело кетамин. Я откинулась на сидение, стала ждать, когда подействует обездвиживающий состав.

— Петер, я… — мои слова оборвались, язык словно распух, не подчинялся моим командам. Веки налились свинцом, а дыхание стало ровным и глубоким.

“Не спать!” — раздалось в моей голове, голос “зверя” вновь перебивал мои мысли.

Германец вышел из машины, открыл заднюю дверь с моей стороны и, подтянув меня за руки, подхватил мое тело под коленями, а ногой закрыл дверь.

Петер медленно шел по мокрой траве. Впереди у дверей прихода стоял огромный бугай, ни в чем не уступающий размерами германцу.

Бугай преградил Петеру вход, молча протянул руку, ожидая, от германца тайный знак — карточку с песочными часами. Германец опустил мои ноги на каменные ступени, достал из заднего кармана джинс черную визитку с красным символом.

— “А тем временем время летит…” — пробасил бугай.

Петер чуть удивленно оглянул стража и ответил:

— “…И его не вернуть.”

Скалоподобный стражник отстранился от двери и дал нам с Петером пройти внутрь сгоревшей церкви.

Германец шепнул мне на ухо:

— Могли выбрать что-то еще, кроме Вергилия для пароля.

Я мысленно возликовала, что любовь Петера к цитатам и пословицам помогла нам с легкостью попасть на собрание сектантов.

Двое в красных холщовых плащах молча подхватили меня и жестом приказали германцу уходить. Петер взглянул на меня, на мое безвольное тело, что сжимал один из красных плащей и медленно попятился назад. Я слышала, как бугай на входе окрикнул германца:

— Ты ничего не забыл?

— А? Что? — в голосе Петера послышалось волнение.

— Остаток денег. Пойдем в машину, я тебе переведу.

— А, это… Да, сюда, я тормознул у забора.

Шаги по мокрой земле. Зная Петера, я могла быть уверена, что бугай на свой пост не вернется.

Меня пронесли через церковь к алтарю.

Я медленно вдыхала густой воздух, что словно замер в ожидании начала ритуала. Я чувствовала горький дым, заскорузлый, въевшийся в камни, смешанный с плесенью и влагой, удушающий, с еле уловимым, невыносимым запахом тления — что-то гнило под полом, может, мертвые животные, а может, и не только они.

Кожа моей спины соприкоснулась с холодным влажным камнем алтаря. Я на секунду открыла глаза и увидела, как послушники бесшумно двигались по церкви, поджигали свечи на начерченном на полу знаке бесконечности. Их одеяния, длинные черные плащи, сливались с тенями. Лиц не было видно в глубоких капюшонах, лишь напряженные губы, словно трещины в угольных скалах.

У моей головы звякнул металл — на алтарный камень поставили кубок. Кто-то тронул меня за волосы, погладил легкие завитки у лица. Я чуть дёрнулась.

— Она приходит в себя. — мягкий мужской голос раздался прямо у уха.

На секунду я снова раскрыла глаза и увидела над собой тайного главаря секты — Турского. Его лицо, с огромным шрамом на щеке белело на фоне черной одежды, его глубоко посаженные глаза, рассматривали мои губы.

— Нужен еще один укол. — скомандовал главарь.

“ЧЕРТ!”

Я зажмурилась и вся сжалась изнутри. Сухие пальцы схватили меня за предплечье. Тонкая, острая игла впилась в вену на локте.

Очередная доза анестетика подействовала мгновенно. “Зверь” внутри меня метался и негодовал. Словно тянул меня за плечи, толкал изнутри.

“Поднимайся!”

Турский оттянул мне веко:

— Готово.

Вдруг всё стихло. Оглушающая тишина навалилась мне на грудь. Будто мир затаил дыхание перед кровавым ритуалом.

Кто-то тихо запел. Эту песнь подхватил второй голос, затем третий. И вот вал звуков, стройных нот заполнил собой все пространство.

Я почувствовала рядом сбивчивое дыхание.

Голоса утихли. Главарь, что стоял надо мной взял слово:

— Белокурая ведьма отдаст свой дар достойному. Где вторая послушница, готовая к клятве? — голос Турского звучал громко, уверенно, он не спрашивал, он командовал, властно, грубо.

— Она не пришла. — ответил хриплый голос у ног.

— Значит у нас только один единственный претендент?

— Да. — сказала женщина, что стояла рядом с моими бедрами.

— Что ж. — ответил главарь, — готов ли ты, “послушник времени” Дмитрий к клятве?

— Готов. — отозвался молодой голос вдалеке.

— Подойди ближе. Я зачитаю тебе строки из книги.

Запах старых страниц, шелест бумажных листов. В руках у культиста был дневник Романа.

Пока властный голос читал на немецком языке то, что в свое время описал Роман, о ярких глазах восставшей из мертвых белокурой ведьме, что питала сухие уста прокаженного своей кровью, сектанты зашевелились, зашуршали своими плащами.

Звякнул металл — первый культист провел лезвием по ладони, и красная струйка побежала в чашу. За ним — второй. Третий. Капли падали в чашу с глухим отзвуком, словно дождь в болото.

— Мы наполнили сосуд нашей кровью. Кровью истинных “Послушников времени”. Испей ее. — скомандовал Турский.

Первая часть обряда была закончена, когда молодой послушник залпом опустошил чашу.

— Да… — удовлетворенно выдохнул Турский. — Теперь кровь ведьмы.

Рядом с алтарем поставили что-то тяжелое, по звуку похожее на медный чан, потом я услышала как разворачивают пластиковый катетер и высвобождают дренажную иглу из бумажной упаковки.

— Мы не песчинки в часах Вселенной, мы руки, что их переворачивают. — повысил голос главарь "полушников".

Резкая боль в шее, игла вошла глубоко под нежную кожу.

“Терпи!” — думала я про себя, уговаривала, набиравшего силу “зверя” чуть успокоиться.

Боль растекалась горячим сиропом по всему телу, пульсируя в такт ударам сердца.

Я слишком быстро теряла кровь.

“ЧЕГО ТЫ ЖДЕШЬ?!”

“ТЫ НАС ПОГУБИШЬ”

“ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА!”

“НЕ ТАК!”

"Зверь" взял контроль над моим телом. Я моментально дернулась и широко распахнула глаза. На меня смотрели тени капюшонов, черных и красных. Я заревела уже не своим голосом, резким движением вытянула иглу из шеи. В медную купель, что стояла у алтаря, уже стекло много моей крови. Голова кружилась, но сознание, мое сознание, цеплялось за мерцающие огни свечей на полу.

— КТО ВЫ ТАКИЕ?! КАК ВЫ ПОСМЕЛИ?! — моими губами заговорил “зверь”.

Я схватила одного из сектантов за руку и впилась зубами в его кожу, вгрызлась до самой кости. Алая, горячая кровь потекла по моему горло. “Зверь” внутри возликовал. Черные плащи отступили.

— Хотели бессмертия? — прорычала я, быстро поднялась на алтаре и подхватила за край плаща к своим губам еще одного сектанта. Он трепыхался в моих руках, отбивался, что есть силы, его пальцы отпихивали мое лицо от своего тела, я откусила их одним резким движением.

Культисты ринулись к дверям церкви, но их ожидал сюрприз — Петер забаррикадировал проём. Черные и красные плащи рассыпались по старому приходу, пытаясь укрыться от меня и смерти, что несло мое тело.

Я откинула безжизненное тело беспалого "послушника" и осмотрелась. Под моими ногами разворачивалось кровавое побоище.

Петер впрыгнул в разбитое окно и схватил красный, убегающий прочь, плащ. Роман подкрался незаметно в тени к послушнице, что укрылась за одной из колонн и испуганно выглядывала, не в силах оторвать от меня, стоящей во весь рост на кровавом камне, взгляд.

Звук выстрела. Где-то за покосившемся иконостасом — Иванов подстрелил еще одного послушника. Петер уже расправлялся с третьим сектантом, просто ломая кости послушнику в черном плаще. Роман метнулся к двери и схватил за грудки еще двух, по одному в каждую руку. Он легко разбил головы этим несчастным, словно бутылки, друг об друга.

Я спрыгнула с алтаря на неофита, что хотел стать еще ближе к бессмертию. Он вырвался из под моего тела. Я вонзила зубы ему в шею, сзади, он обмяк и застонал.

Оставалось еще двое. Один успел выпрыгнуть в окно. Петер ринулся за ним. За стенами церкви послышался истошный крик. Германец не упустил сектанта.

Еще один выстрел. Где-то за пределами церкви. Звук разбитого стекла.

Через секунду Богдан выбежал из-за иконостаса.

— Турский! Он убегает! — быстро крикнул Богдан, на секунду замер, увидев окровавленный алтарь, пол и изломанные, обезображенные, бездыханные тела сектантов, мотнул головой и качнулся. Железный запах крови, к которому мы с Романом и Петером испытывали трепещущее вожделение, сбил майора с ног. Полицейский рухнул коленями на залитый кровью пол. Я подскочила к Богдану и потрясла его за плечи. Иванов медленно открыл глаза и прошептал:

— Турский… Турский бежал к автомобилю за церковью. Черный внедорожник с разбитым задним стеклом. — прохрипел майор.

Петер ногой выбил двери церкви. Дождь хлестал по каменной кладке ступеней. Рев двигателя нарушил тишину — чёрный внедорожник с разбитым задним стеклом пролетел мимо строительного забора, поднимая за собой грязь.

— Быстрее, моя тачка здесь. — Богдан кинул Петеру ключи от служебного автомобиля и оперся на мою протянутую руку.

— Идите, я останусь. — Роман поднял раскрытый дневник с алтаря и захлопнул орошенные кровью страницы.

Втроем, мы прыгнули в машину Богдана. Поворот ключа, машина рванула с места.

— Он не мог уехать далеко! — прокричал майор и Петер втопил педаль газа.

Фары резали темноту. Германец вцепился в руль и нагнулся вперед к лобовому стеклу. Майор ухватился рукой за ручку у потолка машины.

— Вот он, вот он! — Богдан указал пальцем на юлящий на мокром асфальте черный внедорожник.

Петер переключил передачу и еще сильнее утопил педаль газа. Щетки стеклоочистителей мельтешили, как сумасшедшие, но дождь всё равно заливал лобовое.

Внедорожник шел впереди, буквально в нескольких метрах. Секунда и он влетел в поворот, его задние колёса потеряли сцепление — мимолетная задержка, и Петер смог сократить расстояние. Внедорожник выровнялся в последний момент, мимо пронесся с рёвом грузовик, в сантиметрах от блестящего черного бока. Германец выкрутил руль и проскользнул у борта резко затормозившего грузовика. Я чувствовала, как мое собственное тело кренится вбок, а ремень впивался в плечо. Запах горящей резины, холодный воздух дождя вперемешку с выхлопными газами обжигал легкие. Громкий гул клаксона грузовика оглушил нас. Петер смотрел вперед, мокрый асфальт блестел, словно масло. Из под шин вырывались капли во все стороны.

— Давай, давай, давай. — подгонял германца Богдан.

Внедорожник свернул на трамвайные пути. Колёса подскакивали на стыках железных, мокрых рельс, искры высекались из-под днища машины Турского. Петер свернул на встречную полосу, лавируя между гудящими автомобилями. Мы шли параллельно. Внедорожник мчал по путям, Петер по встречке. Турский свернул в тоннель. Петер за ним, через трамвайные пути. Меня затрясло, я вцепилась в сидение острыми ногтями. Отражение фар металось по мокрым стенам тоннеля, рёв двигателей ударялся в бетонные преграды. Оглушающий гул двигателей отдавался в грудной клетке, словно кто-то бил кулаком по рёбрам. Мои глаза слезились от яркого света фар, встречных автомобилей. Привкус железа на языке — я прикусила щеку, когда машину тряхнуло на выбоине. Внедорожник резко затормозил перед легковушкой. Глухой удар. Германец на мгновение потерял контроль. Руль забился в руках, как живой. Петер выкрикнул “Scheiße” (2). Германец не успел затормозить — бампер нашего автомобиля вмялся во внедорожник Турского, лобовое стекло покрылось паутинкой. Богдан ударился грудью о торпеду. Внедорожник объехал легковушку впереди и быстро увеличивал дистанцию. Петер переключил передачу, чуть сдал назад, выкрутил руль и снова, не сбавляя хода, продолжил погоню, сел на хвост Турскому.

Мы вылетели на мост. Ветер бил в бок машины, стальные тросы моста гудели, словно расстроенные струны. Внедорожник быстро перестраивался между машинами. Внезапный обгон, и мой живот сжался от падения в воздухе, когда наша машина на секунду оторвалась от асфальта. Гудки, крики, где-то далеко выла сирена “скорой”.

Турский резко свернул на гравий проселочной дороги. Глухой рёв двигателя — чёрный внедорожник мотылял по извилистой дороге, шины взрывали грязь, комья земли с мелкими камнями стучали по капоту нашей машины. Еще один поворот. Шины горят. Машину трясет.

Фары подсветили впереди высокие кованые ворота. Турский протаранил их на полной скорости. Металл заскрипел, створки упали, как подкошенные. Петер не отставал, следовал за внедорожником. Колёса подпрыгивали и срывались на скользкой мокрой земле, машину кинуло в бок.

Петер затормозил на ручнике. Машина пошла юзом и резко остановилась. Богдан стукнулся головой о стекло и откинулся от удара в кресло. Кровь стекала по его лбу, майор был без сознания. Глава секты выскочил из внедорожника, не глядя назад, на нас, побежал к особняку. Германец крикнул:

— Я с ним. Беги за Турским.

Я выскочила из автомобиля. Двери двухэтажного дома были отрыты. Я ринулась вперед, поскальзываясь на мокрой грязи. Дождь молотил по моим плечам, мое платье намокло и прилипло к груди и ногам. Я забежала в особняк, остановилась в мраморном холле и прислушалась. Шторы на окнах развевались от сквозняка, свит ветра и рокот надвигающейся грозы отдавались от стен. Мои шаги эхом разносились по мраморному полу.

Шелест плаща главы сектантов. Я услышала его где-то наверху. Подняла голову — витая мраморная лестница блестела в свете фар.

Шаги сектанта послышались над парадным входом, где-то надо мной. Я медленно ступила на лестницу.

Оглушительный звук. Выстрел. Я отлетаю назад всем телом. Падаю на пол. Ударяюсь темечком о мрамор.

"ВСТАВАЙ!"

Поднимаю голову, пытаюсь оглядеться, убираю спутавшиеся, мокрые волосы с глаз. Живот горит огнем.

"ПОДНИМАЙСЯ!"

Мое платье разорвано в клочья. Я прижимаю кровоточащую рану и пытаюсь подняться. Вижу Турского. Он стоит на последней ступени лестницы и перезаряжает дробовик.

Еще один выстрел, и я словно в замедленной съемке наблюдаю за тем, как мои ноги посекло дробью. Я рычу от бессилия, переворачиваюсь на бок и ползу вверх по лестнице, оставляя за собой кровавый след на белом камне ступеней. Турский направляет на меня раздвоенного дуло дробовика. Спускает курок. Хлопок. Картечь летит мне в лицо. Я ослепла. Я слышу крик Петера и собачий вой, где-то вдалеке. Или это я воплю от боли разорванными губами…

(1) Начало хорошее, все хорошее. (нем., пословица)

(2) Дерьмо (нем.)