Vita Damnata

Глава 3

Я сижу в деревянном кресле у дома, положив ладонь на широкую голову чёрного пса, и наблюдаю закатное солнце. Сегодня я познакомлюсь со своим женихом. Он из соседнего города, ему тридцать девять. Он торгует мехами, и из-за того, что ему постоянно приходиться жить на две страны, он не смог обзавестись семьей до столь почтенного возраста. Маменька похлопотала и считает, что нашла мне достойного мужчину. После смерти отца от страшной хвори, мы с маменькой остались одни. Дядя мой, содержит нас, но денег хватает только на еду. Мои платья потеряли в цвете, кружевные воротнички пачкаются быстрее, ведь у нас нет средств на крахмальное молоко. Недавно маменька отнесла свои бусы из самоцветов ростовщику, выручила немного монет и купила мне красивые туфли на сватанье. Мне уже двадцать лет, я слишком стара для невесты, а моя семья бедна, поэтому я прошу Господа Бога лишь об одном — понравиться этому мужчине. Пушной промысел приносит много денег и маменька надеется поправить своё материальное положение за счёт моего брака.

Я вижу её фигуру вдалеке. Узкий силуэт в светло — оранжевых лучах. Она опирается на сложенный парасоль при ходьбе. Маменька всю свою жизнь винила меня в своей хромоте и невозможности более иметь детей. Все двадцать лет я слышала от нее упрёки, что я была слишком крупна для её ложа, что она испытывала адскую боль, когда рожала меня. Она ругалась на то, что я родилась девкой и забрала у неё ее красоту, густоту волос и румяность щек. Я сотни раз молила у неё прощения, но она не хотела слушать меня и лишь повторяла: “Бог послал мне тебя за мои прегрешения, из-за тебя я не могу родить твоему отцу сына.” Но мой папенька, нисколько не печалясь о том, что не сможет иметь наследника, любил меня всем сердцем, нянчился со мной больше матери и няни, брал с собой на охоту и допускал меня к своим псам. Большим лохматым отродьям, что слушались только его. Иногда я засыпала в псарне, наигравшись с маленькими щенками. Я любила закинуть голову на спину ощенившийся суки и смотреть, как крохотные слепые создания тычут носом в мягкий розовый живот своей мамы в поисках молока.

После смерти папеньки собаки заболели, они отказывались есть и пить. Только один щенок, что принял меня за свою маму с удовольствием ел мои каши на молоке. Вскоре псарня опустела.

Мой щенок вырос, его черная шерсть побелела у носа и вокруг огромных карих глаз. Пёс сидел подле меня и щурился от яркого света. С интересом наклонив голову на бок, он смотрел на маменьку, что поравнялась с калиткой. Пёс обошел кресло и спрятался от маминого взора за широкой спинкой.

— Ты почему ещё не готова? — отворяя чугунную щеколду, закричала мать. — Сидишь опять со своим псом, ну-ка быстро в дом! Да, оставь ты эту псину, подымайся! Где туфли, где моя заколка?

Я поспешила по деревянной лестнице в дом, подобрав руками подол платья. Мой пёс жалобно заскулил, тут же заскучал по мне и моим прикосновениям, лег на живот и грустно опустил широкую морду на передние лапы.

— Тебе кто важнее, жених или эта старая псина? — маменька увидела кроткую боль в моих глазах, когда я обернулась на своего пёсика. — Пан Яныш скоро прибудет, а ты растрёпана, словно деревенская девка.

Маменька с трудом следовала за мной, отстукивая по деревянным доскам пола наконечником зонта.

— Садись на тахту. — маменька скомандовала мне и перевела дух, уперев кулаки в пышную юбку. — Где фамильная заколка?

Я достала из-за пояса платья украшение для волос из почерневшего серебра и тусклых рубинов, протянула его в сухие, морщинистые руки матери. Маменька схватила меня за белые локоны, накрутила волосы на палец и, уколов кожу головы, стянула их туго заколкой. Капелька крови упала на голубую юбку моего платья.

— Куда же я положила туфли? — маменька рыскала глазами по комнате.

— Они на моей кровати. — не поднимая на маменьку глаз, ответила я.

— Быстро иди и надень, а я пока накрою стол. — мать захромала на кухню и стала громко командовать поварихой.

Я зашелестела платьем, закрыла дверь в свою спальню и впервые развернула бумажный сверток, в котором лежали шёлковые бирюзовые туфли с изогнутым толстым каблучком, обитым той же легкой тканью. Я надела их, и поняла, что они мне жутко малы. Я с трудом могла сделать и шаг в них.

Маменька вошла ко мне без стука и заполнила собой дверной проём.

— Едет, выходи живо на крыльцо. — скомандовала мать.

— Я не могу… — взмолилась я, — мне больно идти.

— Что за глупости? — маменька свела светлые брови к переносице.

— Туфли малы. — я подняла подол и оголила раскрасневшиеся лодыжки и перетянутые своды стоп.

Маменька схватила меня за локоток и потянула к выходу.

— А ну подол опусти, такого бесстыдства я не потерплю. Больно ей! Дети появятся, поймешь, что такое боль. А сейчас будь кроткой, улыбчивой и упаси тебя Господь, завести разговор об охоте или твоем чёртовом псе.

Пан Яныш прибыл на экипаже ровно в обозначенное время. Расплатился с кучером, громко харкнул себе под ноги, поправил шляпу и усы и помахал маменьке. Мой огромный пёс изошёлся лаем. Маменька громко цыкнула на пса и хлопнула его рукой по спине. Животинка еле слышно взвизгнула и спряталась между ножек уличного деревянного кресла, поджав лохматый черный хвост.

Жених был невысок, его белесые волосы редели, а рыжие усы и борода росли клоками. Он поцеловал руку маменьки, затем мою, оставив на тыльной стороне ладони влажный, липкий след, смерил меня долгим взглядом и еле заметно хмыкнул.

За весь ужин я ни разу не посмотрела на пана Яныша. Я вздрагивала от боли при каждом движении, мои ноги словно налились свинцом, а пальцы на ногах сводило судорогой. Я с ужасом думала о том, что жених захочет танцевать после трапезы.

— Так Вы говорите, что пушное дело сейчас активно развивается в Новой Франции? — маменька подлила ягодную настойку в хрустальный бокал Яныша.

— Абсолютно верно пани. Сейчас восточные провинции Французской Канады конкурируют в этом деле с Российской Империей. Французы и голландцы продают шкуры бобров и речных выдр, выменивая мех у коренных народов — гуронов и ирокезов. Скажу Вам, бобровый мех хоть и долговечен, и служит отличным износостойким материалом для создания шляп и декларативной отделки пальто, но по своей красоте никогда не сравнится с Сибирской соболиной пушниной. Мои дела с русскими из-за французов не страдают, не беспокойтесь. — престарелый жених поглядывал на меня влажными глазами каждый раз, когда с его уст слетало слово “мех”.

— Ну что Вы, пан Яныш, как можно. Пока Бог посылает нам зиму, ваше дело будет процветать. — маменька пнула меня под столом ногой, чтобы я включилась в беседу.

— И как часто Вы бываете в России? — залепетала я, пытаясь изобразить на своем лице улыбку.

— Обычно дважды в год, когда русские купцы выменивают у охотников шкуры, в декабре и в марте. — Яныш покрутил бокал с настойкой в своих ладонях.

— Холодно наверное в России зимой? — я смотрела как маменька подсовывает жениху тарелку с хлебом и мясной нарезкой.

Яныш пожал плечами.

— По разному. Порой приедешь в Петербург в середине декабря, укутанный в меховое пальто, а с неба дождь капает, словно на дворе октябрь. А в марте такие ледяные ветра дуют, что надо придерживать шляпу.

Я поёжилась, представив себе северный ветер в марте и отпила воды из бокала.

Яныш цокнул губами и залпом выпил бокал крепкой ягодной настойки.

— Я же к Вам с дарами, приехал. Совсем забыл. Привез доху из меха северного песца. — жених встал и достал из короба меховое пальто. — Анна, позвольте накинуть подарок Вам на плечи.

Маменька зыркнула на меня, мол чего расселась, поднимайся и принимай подарок. Я попыталась встать, молния пронзила мои ноги вплоть до самых бёдер, чуть качнулась на онемевших ступнях и криво улыбнулась. Яныш подошёл ко мне и аккуратно опустил мне на плечи пальто из густого длинного меха.

— Позвольте, пан Яныш, а разве носят зимнюю одежду мехом наружу? — маменька вскинула руки, её глаза загорелись увидев столь дорогостоящий подарок.

Яныш улыбнулся широкой, самодовольной улыбкой, и я заметила, что задних зубов с обоих сторон рта у него не было.

— Это сибирская одежда. Сейчас купцы с севера и востока России приезжают в Петербург и привносят в местную моду сибирские традиции. По незнанию, некоторые называют доху шубой, но доха, это пальто целиком покрытое мехом, очень тёплое, замечу. Особо богатые русские, а так же удалые юнцы знатных родов, надевают доху поверх зимнего пальто, не застегивая полу.

— Вы сказали слово шуба? Что это такое? — я поглаживала мягкий мех, совершенно забыв о ноющих ногах.

— Это как раз и есть зимнее пальто, что носят мехом во внутрь, а сверху, мездру закрывают красивыми тканями, так называемой паволокой.

— Паволока? А зачем они закрывают кожу тканью? — маменька подлила Янышу еще настойки.

— Не просто тканью, а китайским шёлком, хлопком — нанкой, или сукном. Чтобы скрыть швы и неровности мездры. Но на мой взгляд, доха выглядит красивее. Зачем прятать такую пушнину? Разве не грешно скрывать такое природное богатство? — жених довольный собой заправил ладони в маленькие карманы шерстяной жилетки.

— Ох, Вы правы, пан Яныш. Правы. Благодарим Вас и Господа Бога за этот дар, от всего сердца. — Маменька залепетала пред женихом. — Анна, ступай, посмотри на себя в зеркало, а мы с паном Янышем тут еще посидим, многое нам надо обсудить.

Щёки маменьки горели, подбородок задрожал, мать предвкушала выгоду от этого брачного союза.

Я поклонилась маменьке, жениху и медленно, еле дыша, придерживая на плечах меховой подарок отправилась в хозяйскую спальню.

Я стояла перед зеркалом, что покрылось мелкой черной паутиной растрескавшегося серебра, и рассматривала длинное меховое пальто. Белый мех обрамлял мое лицо, мои голубые глаза стали ярче, словно в зимний снежный и солнечный день. Я зарылась пальцами в мягкий, густой мех, вдохнула животный аромат. Наверняка я была единственной в своем городе, у кого теперь была доха. Как сказал Яныш? Носят не застегивая, поверх зимнего одеяния. Я раскрыла края дохи, голубая ткань платья ровной линией разделяла густой мех. Да, так и вправду было гораздо красивее. Я распустила волосы и соединила крючки на горловине дохи серебряной заколкой. Я была похожа на монарха крупной империи. Не хватало только короны и аппетитных форм — свидетельства материального достатка. Я прошептала тихую просьбу Господу Богу, чтобы маменька договорилась с паном Янышем о свадьбе. Если жених дарит такое на сватание, то какие ждут богатства его жену? Я расстелила доху на кровати и легла на нежное меховое полотно. Длинные белые волоски щекотали и согревали мои щеки, шею, руки. Настоящее блаженство.

Закат вступил в свои права. Я открыла глаза и прислушалась. Роман уже вышел из своего дневного убежища и громко смотрел какую-то передачу по телевизору. Я громко постучала кулаком по потайной дверце. Услышала звон быстро поставленной на стол стеклянной кружки, нервные шаги. Вешалки скрипнули на перекладине. Роман нажал на потайной замок и отрыл скрытую дверь.

— Ну договаривались же. — Я строго посмотрела на Романа и протянула ему ладонь.

Роман потянул меня на себя и помог мне выбраться из укромного места:

— Прости, совсем забыл, по телевизору говорят, что актриса моего любимого сериала пропала несколько дней назад. Не выходит на связь с родными и не появляется на съемках уже два дня. Возможно даже отменят планы по производству заключительных серий…

— Оставь свои оправдания. — Я уселась на стул и натягивала сапоги. — У меня куча дел. Кстати, что там с телом номер один и телом номер два.

— Ты мне скажи. Я свою часть работы сделал. — Роман закрыл потайную нишу и расправил плечики на перекладине.

— Надо их кремировать. — Я встала одёрнула юбку, застегнула крючки корсета талии. Глубоко выдохнула, сильно сдавила грудь и чуть поморщилась от боли.

— Можно выбросить или закопать. — Роман усердно делал вид, что не смотрит на меня, пока я наводила марафет.

— Нет, старыми методами мы больше не действуем. Вспомни семьдесят второй год. — я вся раскраснелась от неудобной, но такой привычной мне одежды.

Роман расплылся в улыбке:

— Нас тогда чуть не сцапал полицейский и его оперативная группа. — Роман сверкнул глазами. — Ха! НАС! Я тогда наелся на год вперед.

— Ага, и бежали мы с тобой через три границы за одну ночь, а потом спали под старой лодкой. Этот запах гнилой древесины и тухлой рыбы я никогда не забуду. — Я поправила юбку и крутанула в руках пряжку в виде орла.

— Всё было не так уж и плохо. — Роман поспешил обратно в гостиную, схватил кружку с горячим напитком и уставился в телевизор.

“По нашим данным, последний раз Алину Данченко видели выходящей из кино — павильона первого июля днём. Актриса сказала своему ассистенту, чтобы тот был у ее квартиры утром, а сама отправилась на своем автомобиле на автограф — сессию в клуб…”

Я выключила телевизор и встала, загородив собой черный экран.

— Ну, что, я еду в крематорий? — Я убрала со лба прядь волос и прямо посмотрела на Романа.

Хирург цокнул языком, явно расстроенный тем, что я мешаю ему смотреть сплетни о звёздах больших и малых экранов. Он поднялся с дивана и потёр ладони о брюки.

— Пойдем, я сейчас соберу подарок Петеру. — Роман последовал на первый этаж.

Хирург засуетился по медицинскому помещению.

— У тебя сегодня нет пациентов? — я смотрела как Роман спешно вытаскивает из холодильника пакетики с кровью, в том числе и тот, который я хотела забрать себе.

— На десять вечера назначена операция. Ничего сложного, пациентку почти сразу отправлю домой. — Роман взглянул на настенные часы. — Через час придёт ассистентка и анестезиолог. Мне надо подготовиться. А пока… На держи. Все четыре группы и немного плазмы. — Роман протянул мне пять пластиковых пакетиков. — Я предупрежу Петера о подарке от меня, так что я надеюсь, что всё будет передано в целостности и сохранности.

Я облизнула губы, перехватывая пакеты из рук Романа.

— Поедешь на моей машине? — Роман замешкался, теребя в кармане брюк ключи от машины.

Я забрала из тумбочки банкноты и черную карточку с изображением красных песочных часов.

— Нет, на тачке этих олухов. — Я выглянула в окно, машина отравителей всё так же стояла у молодого дерева.

— Хорошо. — С облегчением ответил Роман и отложил ключи. — Я хотел сегодня съездить кое-куда.

— Куда? — я вскинула брови.

— А ты что забыла? Сегодня день моей казни. — Роман вытянулся в лице, будто я его оскорбила своим вопросом.

— А ну да, цветочки к памятнику положить.

— Да нет уже никакого памятника.

— Странная у тебя привязанность ко дню своей смерти. — Я пожала плечами и направилась к черному входу. — Ладно, помоги мне с пакетами, и я поехала.

Роман дотащил останки тела номер один и тела номер два до машины Лёхи, загрузил их в багажник. Села в машину, окинула стоящего рядом Романа взглядом и чуть помедлив спросила:

— Я могу заехать к тебе пред рассветом?

Хирург мотнул головой:

— Меня здесь не будет.

Я удивленно выпучила глаза:

— А где ты будешь?

— Я пережду день рядом с могилой.

— Твой забавный ритуал… — я хихикнула, прикрыв ладонью неуместную улыбку.

— Для меня это важно. — Роман стиснул зубы.

— Зачем тебе это?

— Напоминает мне, что когда-то я был смертным. Укрощает моего “зверя”. — Роман посмотрел на меня осуждающе. — Чтобы не надо было избавляться потом впопыхах от улик.

— Без обвинений ты не можешь, да? Старого пса не обучить новым трюкам. — Я захлопнула громко дверь машины и сдула прядь волос с лица. То же мне, нашелся умник.

Я завела автомобиль и тронулась в сторону крематория. План простой: успеть за ночь в два конца города — крематорий и свалку автомашин — и вернуться домой. А может все — таки заглянуть в клуб и стрясти с бармена пару ответов?