А на груди у него была белая мошонка.
Смеркалось.
В воде отражалась луна и звёзды. Гудело комарьё, но как-то так, душевно даже. Шкура и шерсть неплохо защищали от мелких тварей, да и в целом-то было неплохо.
Филин сел.
От воды тянуло прохладой. Где-то там, вдалеке, свистнула птаха. Потом ещё одна, и тотчас многоголосым хором зарокотали жабы.
Удочку бы ещё.
На рыбалке Филин сто лет не был. Сперва всё некогда было, то тренировки, то выступления, то сессии эти с интервью вкупе. Опять же, супружница обижалась, не понимая, что в рыбалке хорошего? Тем паче, когда есть столько других, куда более интересных занятий вроде каких-то тусовок.
Выставок.
Приёмов. Театру и прочей светской жизни, на которой Филин, честно говоря, чувствовал себя неловко. Нет, ему улыбались, о чём-то спрашивали и даже шутили. Или не шутили, но говорили вот с этими улыбочками, переглядывались, явно смешки сдерживая. А он понимал, что чего-то не понимает. Что он для этих вот — вроде дикаря, которого притащили ко двору и теперь водят, показывают всем.
Развлекают.
И не его.
А рыбалка… тут тишина. Покой. И никому-то дела нет, чего на тебе напялено и кто там в театрах в моде, а кто наоборот.
— Сидишь? — раздался женский голос. — И как оно?
— Да неплохо.
— Неужели?
Эту он запомнил. Попробуй-ка не запомни такую вот, высокую и статную, немолодую, но всё одно выглядевшую куда как приятнее тёщеньки с её правильным, доработанным в приличной клинике лицом.
— А вы меня понимаете?
— Отчего ж нет.
— А Профессор говорил… то есть Фёдор Степанович, — вовремя спохватился Филин.
— Профессор? Пожалуй, что ему идёт. А говорить он любит.
— Эт точно.
— Будешь требовать, чтоб назад обернули?
— А можете?
— Не знаю. Тебя внучка превращала, ей и расколдовывать. А она пока не особо с силой ладит. Я присяду?
— Садитесь, чего уж тут, — Филин и подвинулся, хотя бережка хватает. — Только земля мокрая.
— Это не страшно. Ночью дождь вон будет.
Филин задрал морду. Небо было ясным и чистым, ни облачка, ни даже тени от него.
— Будет-будет. Сила у Ульки перегуляла, а дождь — самое простое, чем природа откликнуться может. Значит, проситься не станешь? И грозиться?
— Уже погрозился.
— Самому-то не стыдно, девчонок пугать?
— Стыдно. Но лучше я, чем кто другой. Я хоть не трону, — Филин не удержался и ухватил-таки тонкую метелку какой-то травы. — А другие могут не только словами.
— И?
— Чего?
— Тебе ж самому это не по нраву. Чего в коллекторы полез?
— Вышло так.
— Не хочешь говорить? На от, — она вытащила из кармана юбки пирожок. — Не бойся, не отравлю.
— Отбоялся уже, — пирожок Филин брал аккуратно. Мягкое тесто показалось сладким, а вот начинка, тушеная капуста, заставила зажмурится. — Тайны особой нет. Некуда больше было. Я ж только и умею, что морды бить. Ну, боксёр. Бывший. А вышел из тюряги и куда? В спорт? Кому я там через десять лет нужен. И старый стал, и умения не те. В тренерскую? Тут уже судимость. И статья такая, что близко не подпустят. Нет, звали в подпольные, типа на ставки, только я всё ж не самоубийца. Там… ладно, что мозги отобьют, их у меня отродясь не было.
Женщина фыркнула.
— Так ведь бойцов дрянью всякой пичкать начинают. Сперва вроде как витаминки, потом с этих хрен слезешь. А что живут пару лет, так это их волновать перестаёт. А я, хоть дурак, а жить хочу. Пытался охранником — статья. Грузчиком и то опасаются. Рожа у меня больно страшная. Людей пугает. А тут одноклассника встретил. У него контора. И предложил к нему, мол, моя рожа как раз в тему будет.
— И как?
— Врать не буду, что работа мечты, но всё ж официальная. С трудовой. И платил нормально, не зажимал, хотя мог бы. Деваться мне всё одно некуда. А в остальном… если так-то… по-разному.
Врать не хотелось.
Вечер хороший.
Покойно. И удочку Филин купил. С первой же зарплаты купил, а потом поставил за диваном. Так она и стояла, ждала чего-то.
Или это он ждал?
Короче, не сложилось. Вот интересно, если козлом, то получится рыбачить?
— По-хорошему-то он в своём праве. Взял деньги? Будь добр, верни. А иные только и умеют, что брать, а потом квохчут, мол, бедные и несчастные. Я их и пугал чутка.
— Только пугал?
А глаза у неё чёрные. Морочит? Пускай. Филину так-то всё равно. Вообще, может, действительно неплохо, что так вышло. Что старый приятель его подставить собирается, это понятно. Тут больших мозгов не надобно. Обижаться тоже не выходит.
Самому соображать надо было, к чему всё идёт.
И как?
Садится за чужие грехи? Второй раз Филин из тех мест может и не вылететь. Бежать и прятаться? Вот на это и бабки нужны, и связи, и голова работающая. Правды искать? Даже и не смешно.
А так сиди себе козлом на бережку, жаб слушай, закатом любуйся.
Отдыхай от забот с тревогами.
Красота же ж.
— Я — пугал. Другие… я, может, и не профессор, как этот ваш…
Женщина фыркнула.
— Но и не слепоглухонемой. Дела в конторе всякие творились. Меня в них не тянули, от и ладно. Пока не тянули. Спалить вас собираются.
— Нас?
— Ну, не только вас. В смысле, как человека. А в целом. Дом вот. И те, которые рядом. Земля им нужна. А вы мешаете.
— Всегда кто-то кому-то мешает.
Женщина нисколько не испугалась.
— Эт точно, — кивнул Филин. — Только тут расклад другой. У Земели заказ. И как понимаю, проплатили ему прилично. Стало быть, он наизнанку вывернется, но заказ исполнит. Что меня нету, так это не беда. Даже хорошо. Спишет в расход, кинет потом, когда расследование начнётся, наводочку силовикам. А те и примут. Удобный я, чтоб повесить пару-тройку покойничков. Уезжали бы вы отсюдова, пока ещё можете.
Сказал ведь искренне.
А она только улыбается. И главное, глаза ещё чернее сделались. Глянуло из них чего-то такого вот… такого… не сказать, чтоб недоброго. Отнюдь. И не злого. Древнего? Такого, которое Филина видит насквозь. И дурь его. И обидки, которых вон тоже накопилось. На себя. На жену свою, которая бросила, хотя когда-то клялась, что и в болезни, и в горе, и как там вообще.
На жизнь.
Несправедливость её.
На слабость свою. На покорность. Позвали, он и пошёл, что бычок на веревочке. И страшно глядеться, вот прям под козлиною шкурой на пот пробивает холодный. А сил взгляд отвести — никаких.
— Не совсем, выходит, потерянный, — сказала женщина презадумчиво. — Уйти — дело нехитрое. Только и в другом месте найдутся те, кому мы помешаем. И в третьем. Да и нельзя нам пока уходить.
— Тогда… тогда в полицию иди. Пусть твоя внучка меня в человека обратит. Я показания дам, — произнёс это Филин с великим сомнением. — Правда, у Земели и там свои люди имеются. А у тех, которые заказ давали, тем паче. Так что посадят разве что меня. А он вывернется. Но всё равно хоть что-то…
— Полиции не веришь?
— Нет, — ответил Филин честно. — Они сперва одно говорят. Потом другое.
— Посадили?
— Ну, не они одни. Дурацкая история. Молодой был. Бестолковый. Горячий. А тут ещё жена в клуб потянула. Я так-то не особо любил. Громко там, суетно. Свет мигает, на мозги давит. Басы по ушам шибают. У меня тогда как раз бой был накануне. И прилетело крепко. Сотрясение там… надо бы покой, но какой, когда она хочет. Да и что за болячка, сотрясение. Было бы там чему сотрясаться.
И выходит, что он всё-таки жалуется? Выходит. Комары звенят. Жабы орут. А он, Филин, на жизнь жалуется. Только и молчать не выходит. Сколько лет молчал…
— Ну там она выпила. И мне сунула… один коктейль был всего-то!
А в протоколе оказалось, что он на ногах едва стоял.
— С моею мы слово за слово и поцапались. Она веселится хотела. А я вот не мог. И злой был, что… выскочил. Думал, продышусь, успокоюсь. Ну а там эти… бухие… к девчонке пристали. За руки хватают, тянут куда-то. Она верещит и отбивается. Зовёт на помощь. Я и влез.
Не вздыхает. И сочувствия нет, как и жалости.
И ладно. Не хватало ещё, чтоб Филина жалели.
— Сказал, чтоб отвалили. А эти… может, не только выпившие. Решили, что раз их много, то и всё. Ну и давай на меня. Я одного пихнул. Может, вправду, сильнее, чем оно стоило. А он упал. Неудачно. Башкой об камушек. И всё. Покойник. Ну, я-то бегать не стал. Думаю, что вон, камеры ж были и так-то… бывает. Несчастный случай, но я в своём праве.
— Ошибся?
— Так… выяснилось, что покойничек из родовитых. Чей-то там сынок, младшенький, не наследник, но тоже изрядный прыщ на жопе местного начальства. Вой поднялся до небес. Меня задержали. После уж записи с камеру куда-то подевались. Вроде как вовсе их не было. Там техобслуживание какое-то или ещё чего. Ну вот. Свидетели… кто исчез, а кто показания изменил. И сама девица тоже. И выходило, что они мирно стояли своею компанией, обсуждали недавнюю выставку, а из клуба я вывалился, пьяный до невменяемости и давай к девке приставать. А этот за неё благородно вступился. По итогу же из несчастного случая вышло сперва непредумышленное, потом же и вовсе…
Мог бы рукой махнуть, махнул бы, но копытами как-то оно не то.
Вот удочку жаль. Удочку копытами не удержишь. Или если попросить кого? Или приспособу сообразить?
— Вкатали десятку. Адвокат, супругой нанятый, в процессе исчез. Сказал напоследок, мол, признавайся чистосердечно, тогда и будет снисхождение. Но я-то до конца в правду верил. Хрена с два. Показания эти. Плюс результаты экспертизы. Вроде как меня на освидетельствование забирали. А в крови и алкоголь, и допинг, и наркота какая-то, хотя я в жизни с поганью не связывался. Ну вот… супруга моя ещё когда дело началось, попросила на неё доверенность оформить, генеральную, чтоб имущество вывести. Мол, компенсацию могут навесить, за моральный ущерб, и надобно имущество вывести, до суда, стало быть. А как приговор огласили, то и развелась. А я сел. Ну и сидел себе, пока не вышел. А как вышел, то и стало ясно, что лучше б дальше сидел. Ещё повезло, что бывшая на меня комнатёнку купила, всё хлеб. Надеялся, что поднакоплю и в квартирку свою перееду. Как-то… тяжко мне с людьми. И страшно. Не, не их боюсь. А что опять чего не того выйдет.
Женщина кивнула и поинтересовалась:
— Злишься?
— Раньше — да. Прям до пелены кровавой перед глазами, — Филин решил не врать. — И на бывшую, и на матушку её. На девку эту, которая сдала. На ментов продажных и прочих. Потом как-то поостыл, что ли. Понял, что сам дурак, если так-то…
— А хочешь, прокляну?
— Серьёзно?
— А то… я ж ведьма. Могу. Вот, скажем, не до смерти. Нашлю на бывшую почесуху. Или чтоб облысела, красоту свою утратила. И пока не вернёт украденное, будет страховидлою. Или вот на ту девку.
— Да ну, — Филин головой затряс. — Не надо. Не хватало ещё, чтоб я с бабами воевал.
— А если не с бабами?
Чего прицепилась-то?
— Скажем, ведь есть те, кто надавил на свидетельницу. Или подкупил. Кто помог убрать записи. Им отомстить не хочешь?
— Не хочу.
— Почему?
Да как объяснить-то? Филин и сам не очень понимает.
— Да… понял, что толку-то. Ну отомщу. И чего? Опять сяду. Или за тяжкие телесные, или вовсе. Даже если не сяду, то смысл в этой мести? Что, продажных полицаев меньше станет? Или вот таких от дур? Или хоть чего-то поменяется? Ничего и ни для кого, кроме меня. Я только остаток жизни просру. Хотя я и без того, похоже.
— С жизнью я бы не торопилась.
— Да я и не тороплюсь… слушайте, а если так-то… вечер выполнения желаний. Можно мне как-то удочку сообразить?
— Удочку? — женщина определённо удивилась.
— Да… место тут хорошее, тихое, — Филин аж зажмурился. — Самое оно для рыбалки. Рыбу, может, и не поймаю, но вот совсем без удочки как-то оно недушевно, что ли?
— Недушевно… — повторила она странным голосом. — А так-то душевно?
— Так-то… да… только это… вы б и вправду… наняли б там кого для охраны. Магик ваш, уж извините, впечатления не производит. Не потянет он против реальных бойцов, если доберутся.
— Это если доберутся. А так-то… — тёплая рука легла на лоб. — С удочкой я Женька попрошу. Он тоже вроде одно дело рыбалкой увлекался.
— А чего бросил?
— Водяной попросил больше не пущать. Мол, слишком уж старается. У него ж на нежить рефлекс, а у нас, что ни озеро, так без неё никак. Нормальные люди рыбу, значит, ловят, а Женька топляков. Оно бы и ладно, если б как прадед его, поймал, постращал да выпустил. А у Женьки по молодости терпения не доставало. Сразу упокаивал. А это сильно экологию подрывало.
Вот тут и пойми, шутит или нет.
Хотя…
Филин опустил взгляд на копыта. Не шутит.
— Но тут вроде топляков нет, так что, глядишь, и сговоритесь.
Женщина встала.
— Ты тут долго не сиди…
— Слушайте, — Филин тоже встал, потому как болтовня болтовнёй и про ведьм он знает не так и много, но проводить её до дому надобно. Вроде в округе и тихо, ну да мало ли. — А Профессор и вправду… ну, что сказал? Его внатуре нарочно оборотили?
— Без натуры. Моя четвероюродная внучатая племянница. У самой сил немного. Она у нас библиотекарем работала. А дочка вот поступать уехала. И поступила. Училась. Хорошая девочка, но связалась не с тем человеком.
Это да. Сунься такое от чудо к его, Филина, дочке, он бы ему без зелий объяснил, что так дела не делаются. Сперва одной бабе мозг канифолил, потом другую переосмысливать взялся.
— Она матушке позвонила… вся расстроенная очень. А та вот и решила вмешаться. Так-то мы стараемся к людям не лезть. Есть на то и правила, и законы, но… случай-то такой… она и поехала, дочке помогать. Сперва чары лёгкие, приворотные, такие, чтоб огонь погасший в сердце разжечь. Надеялась, что поможет. Оно-то раз-другой и потом вот… а нет, в том сердце уже другая обжилась. Фёдор Степанович вовсе грозиться стал разводом. И что дочку он отберет. Мол, связи у него. знакомства. Это он зря.
Точно зря.
Филин, конечно, не баба, он бы иначе порешал, но чтоб мать дитём пугать? Неправильно это.
— Девочкам бы к старшей обратиться, а они запаниковали. И решились на ритуал. А там оно сразу не так пошло. Сил-то у них и вдвоём на полный перенос не хватило бы, так, чтоб надолго. Час-другой и отошло бы. Думали, справку получат, заключения от врачей, ими и прижмут. Что, если вздумает дочку отнимать, то сумасшедшему никто её не отдаст. Да вот сам наш Фёдор Степанович, как выяснилось, запрещёнными зельями баловался. И ладно бы травяные, так заговорённые, чужеземные. Да и принимал их ещё вовсе не в тех дозах, которые рекомендованы. Вот сердечко-то со страху не выдержало, а кривое заклятье сработало и намертво. Вышло, что вышло… так-то девочек наказали, конечно, но слово сказанное не повернёшь.
— И что он, до конца жизни козлом будет?
— Вот тут сложно сказать. Там всё весьма серьёзно смешалось, и в итоге сущность, в которой он пребывает, нельзя назвать в полной мере козлом. Как по мне это скорее визуальное внешнее отражение внутренней сути, которое сугубо теоретически может быть изменено. И да, конец жизни у него наступит нескоро, ибо душа бессмертна. Так что я бы скорее сформулировала «до конца времен»
— Это какой-то козёл Апокалипсиса выходит.
Женщина рассмеялась.
— Пожалуй, что… особенно когда ныть начинает.