Ведьмы.Ру

Глава 15 Ставятся эксперименты с несколько неожиданными результатами

— Так бы и сказал, — мобильник Физя держала обеими лапками и весьма крепко. — Цто мыши у тебя зацарованные…

— Чего?

— Зацарованные. Небось, ведьму какую обидел, она и прокляла.

Устроились наверху лестницы, благо, дверь открылась, соединив подземный этаж с домом, а следом и связь вернулась, будто и не исчезала вовсе.

— Улька, ну ты даёшь! — восхитилась Ляля и руку протянула, чтоб мобильник забрать. Только Физя увернулась и прижала его к лохматой груди. — Дай посмотреть!

— У тебя свой есть! Его и смотри…

— Это не я! — Ульяна даже головой замотала.

Вот быть такого не может, чтоб она.

Да… сказала. Чего-то там сказала. Сама уже не помнит, чего именно. Она просто хотела заклятьем и чтоб по Мелецкому шандарахнуть, чтоб хоть раз в жизни почувствовал, каково это, быть слабым и беззащитным. А мыши… да, про мышей точно было!

Нет.

Или да?

— Это не я, — повторила она, глядя на Лялю с надеждой. — Ну я же просто…

А ещё сила была.

Облако целое.

— Желала? — спросила Ляля. — Чтоб мыши сожрали?

— Желала, — Ульяна поспешно обняла себя, пытаясь не думать о том, во что оценят реконструкцию этого центра. — Но… но… боги… я до конца дней не расплачусь! Это…

— Если тебя утешит, — Игорёк стоял чуть в стороне, но наклонившись, и тоже смотрел в телефон Мелецкого. — То сугубо юридически тебя к ответственности привлечь нельзя. Официальная наука отрицает наличие ведьм и, как следствие, их способностей. А с точки зрения классической магии твоё воздействие обнаружить нельзя.

А телефон у Мелецкого другой был.

Точно, другой.

Такой вот большой и пафосный. Хотя… у него каждый год новый, и всякий раз большой и пафосный. А этот тоже большой, но какой-то потёртый, что ли. И с трещиною. Впрочем, трещина не мешала оценить происходящее.

— Сугубо юридически, — Ульяна закрыла глаза, но всё равно почему-то видела огромную клыкастую мышь, радостно грызущую провода. — Сугубо юридически… боюсь… могут… и не юридически.

— Успокойся, — сказал почему-то Мелецкий и руки на плечи положил. Вот… если он её пару минут подержал на этих самых руках, в минуту, можно сказать, острой душевной слабости, так теперь и лапать можно? — Выдохни. Ну да, фигня, конечно, но он прав. Сейчас не те времена, чтобы просто взять и наехать. А вот магические эманации там уже вдоль и поперек измерили. И если б было хоть что-то, то за тобой давно бы приехали.

— А ты?

— Что я?

— Ты же понял…

— Ну, понял… сам дурак, — он поскрёб макушку. — Вообще-то меня из дому выгнали, так что я сам по себе. И если так, то докладываться не обязан. И вообще, даже если сожрут. Сочтём это свадебным подарком.

— На свадьбу полезное дарить надо, — сказала Физя наставительно. — Вот мой когда-то колбасу принёс. Поцти не грызенную. Сырокопцёную… а потом его маменька выговаривала, цто я её сразу того…

— Чего?

— Потребила. А надо было на будусцее сохранить. Для детей. Но она б не долежала. Как хранить?

— Успокоилась? — поинтересовался Мелецкий.

Зараза.

Как он сам может быть таким… спокойным? Улыбается ещё вон. Из дома выгнали, центр мыши жрут, а он улыбается. И кто бы знал, до чего это бесит.

— Кстати, я ещё кое-что проверить хочу, — Данила взял Ульяну за руку. — Но не здесь… тут есть где место, чтобы… ничего не спалить ненароком?

Пруд.

При дневном свете он выглядел примерно так же, как вчера и позавчера. Темная вода, зеленые берега и заросли рогоза, который шевелился. Из зарослей доносится знакомый утробный рык. Не знай Ульяна, что это Никитка на охоту вышел, испугалась бы.

— Стой тут, — Мелецкий отпустил, наконец, руку. — Не бойся. Хочу кое-что попробовать.

И на ладони появился огненный комок, который тотчас потянулся к небу, загнулся и расплёлся на нити, складываясь сперва в оранжевую птицу, затем в бабочку, а уж она, взмахнув крылами, взлетела.

И рассыпалась искрами.

— Ага. Всё отлично… а если так?

Мелецкий отступил на три шага.

И снова комок.

Птица.

Бабочка. Роза треклятая…

Ещё на три.

Вот чего он делает-то?

— А чего он делает? — раздался из рогоза хриплый голос Никитки.

— Понятия не имею…

— Пятнадцать! — заорал Мелецкий на всю округу. — На пятнадцатом смотри…

Комок вышел покрупнее, а птица некоторое время дрожала, да и бабочка взлетела не сразу, и не рассыпалась, а разлетелась с хлопком, обдав искрами самого Данилу.

— Погоди… сейчас ещё пятерку.

— Что ты творишь?

— Ты, главное, на месте стой. Тараканова, ну я ж не о многом прошу. Я просто хочу проверить. Потому что выходит, что не прав он!

— Кто?

— Савельев со своей справкой!

— Так и знала, что у тебя справка имеется. Нельзя быть таким придурком и совсем без справки.

Мелецкий не ответил. Он отступал. И не на пять, а сразу на десять шагов. Потом встряхнул руками и, протянув их к небесам, велел:

— Гори

В общем, полыхнуло знатно. Пламя, вырвавшись из ладоней, устремилось к тем самым небесам, чтобы там образовать престранного вида завиток, в котором усматривалось некоторое сходство с фигурой из трёх пальцев.

— Шиза… — протянул Мелецкий, запрокинув голову. — Вот это выброс!

Завиток-дуля продержался секунду. А потом, подобрав вдруг всё пламя, до последней искорки, рухнул вниз, прямо на голову этого идиота.

— Данила! — Ульяна бросилась к Мелецкому, понимая, что не успевает, что сейчас он вот… вот…

Полыхнёт.

Полыхнул.

Рыжий огонь накрыл фигуру человека с макушки до пят, а потом снова вверх подался. И опал, окутывая человека тёплым рыжим покрывалом.

— Не подходи! — завопил Мелецкий, отступая. — Близко. Вот так стой… я сейчас… да не трясись. Это ж мой огонь, он мне не опасен.

Может, и нет, но жар, исходящий от пламени, Ульяна и на расстоянии ощущала. По траве расползался чёрный круг, но Мелецкий не орал, да и в целом на умирающего в страшных муках походил слабо.

— Мелецкий, я тебе говорила, что ты придурок?

— Ага…

— Ничего. Повторюсь. Повторение — мать учения. И вообще, говорят, что если детям постоянно повторять, что нельзя играть со спичками, то до них рано или поздно дойдёт.

— Я не ребенок.

— Оно и заметно. Методика не работает.

— А ты, Тараканова, зануда редкостная. Я просто проверял. Я знаешь, что понял? — Данила позволял пламени гулять по телу. Выглядело жутковато, честно говоря. — Я понял, что первые признаки нестабильности появились ещё до клуба! И выходит, что Стас здесь не при чём.

— Якутин?

— Он самый.

— Ну да, скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.

— И кто я?

— Придурок.

— Вот… придумай что-то другое. Или у такой зануды и фантазия барахлит.

— Кстати, как он? — следом за пониманием, что погибать в муках Мелецкий не собирается, пришло и облегчение. А там и ругаться расхотелось.

— Хреново, — Данила разом как-то подпогас, что ли. — В лечебнице… и между прочим, ты виновата!

— Я⁈

— Ты мне там, у центра, чего пожелала?

— Чего?

Ульяна искренне попыталась припомнить, но как-то выходило не очень. Нет, она что-то там желала, определённо, про невесту ещё…

— Чтоб у меня рядом с невестой получалось! И не уточнила, что именно! Вот дар рядом с тобой и слушается, а стоит отойти и всё.

— Нет.

— Да, Тараканова, да…

Нет, нет, нет и нет! Она не могла так… не могла… ладно мыши. И центр торговый. Про мышей она ляпнула, хотя всё равно оно недоказуемо… но вот, вот…

— Смотри, — шаг к ней, и пламя расползается тонкою плёнкой. Ещё один и огненный комок собирается в руке, вытягиваясь длинным стеблем. А на конце его распускается до боли знакомый огненный цветок. — Держи, невестушка…

Данила протянул розу широким жестом. И главное, рожа донельзя довольная, прям слишком даже. Ульяна руки за спину спрятала.

— Спасибо. Я уже одну взяла.

— Да… ладно… извини… я так-то… по-дурацки пошутил. Признаю. Это от чистого сердца и в знак добрых намерений… и…

Он сделал ещё шаг. И пламя окончательно впиталась в кожу. А Ульяна поняла, что, может, самому Мелецкому его огонь и не навредил, но вот об одежде этого не скажешь.

— Эм… — она поняла, что краснеет, безудержно и густо. — Мелецкий… я не поняла… ты сейчас меня соблазнить пытаешься или просто товар лицом показываешь? Чтоб не было там недоговорённостей…

Он опустил взгляд.

И видеть, как краснеет Мелецкий, было, пожалуй, куда приятнее, чем получить цветок.

От отката слегка шумело в ушах, но это ничего. Это ерунда, если так-то. Главное, сила никуда не делась. И даже больше её стало. Третий? Да Данила в себе чувствовал, что и пятый возьмёт, и на десятый поднимется.

Хотелось петь, танцевать или подвиг совершить.

Впрочем, с эйфорией, рождённой огнём, Данила справился быстро. Значит, прав он. Не в таблетке дело, а в Таракановой, которая его прокляла.

Ведьма.

Как есть ведьма.

Но волнуется вон. Когда он полыхнул, бросилась, хотя не с её куцыми силёнками огонь тушить. Но приятно же, что волнуется. А ещё он чётко ощущает, что чем ближе к ней, тем лучше контроль.

Невеста.

Тили-тили-тесто.

Нет, с эйфорией он чуть поспешил. Всё-таки сил прибыло… и главное тоже, чем к Таракановой ближе, тем их больше, подвластных. А Даниле казалось, что у него старый резерв хорош.

Сейчас он не то, что шторм, он огненную бурю сотворить способен. По ощущениям. Но не будет. Потому что ощущениям верить нельзя. Надо успокоиться, раздышаться и подумать.

Хорошо.

Сознание прояснялось. Мысли мелькали разные. И первая — отправиться к Савельеву, прихватив с собой дорогую невестушку. Пусть проведет замеры и справку новую выпишет.

Вторая — не выпишет. Савельев ещё тот зануда. Скорее запрёт их с Таракановой в отдельно взятой палате и будет изучать до посинения.

Или вовсе спецам каким из имперской разведки передаст. Тому же особому отделу.

А оно надо?

Не надо.

Что надо?

Надо через месяц заявиться с Таракановой. Пусть посидит в коридорчике, пока Данилу замерять будут, а там, глядишь, другую справку выправят или так-то так. А ещё лучше, если она своё проклятье снимет. А для этого что? Для этого нужно заручиться расположением.

Симпатией.

Мысль показалась довольно здравой, да и сила перекипела, а потому Данила создал цветок и протянул. Правда, Тараканова шарахнулась, спрятавши руки за спину.

Это да… неудачная мысль.

По привычке. Но не рассказывать же ей о привычках, как и о том, откуда они взялись.

— Да… ладно… извини… я так-то… по-дурацки пошутил. Признаю. Это от чистого сердца и в знак добрых намерений… и… — надо бы сказать что-то задорное и глубоко оптимистичное, но в голову лезла всякая фигня.

Ульяна же вдруг покраснела. Сперва кончик носа, потом уши и следом вся залилась краской. И взгляд её был направлен совсем не на цветок. Правда, словно опомнившись, она посмотрела в глаза и сказала этак, с насмешечкой:

— Эм… Мелецкий… я не поняла… ты сейчас меня соблазнить пытаешься или просто товар лицом показываешь? Чтоб не было там недоговорённостей…

А потом он понял.

Понял и… и если бы можно было провалиться под землю, то провалился бы.

Вот почему с другими нормально всё выходит, а с Таракановой — через задницу? И главное, додумать мысль ему не дали, поскольку раздалось басовитое:

— А это что за разврат среди бела дня и в общественном месте?

Чтоб вас всех.

К счастью, огонь отозвался сразу и полыхнул, растекаясь по коже дрожащею плёнкой.

— И огненные трусы вас не спасут, — сказал уже знакомый старик. — Я всё видел!

— И я! — донеслось со стороны домов. — Я тоже всё видела!

Навстречу, подхватив юбки, спешила дама того опасно-неопределенного возраста, о котором вслух лучше не спрашивать.

— Всё-всё видела! — выдохнула она.

— Вы ж далеко были! — возразил ей старик. — И давече жаловались, что зрение вас подводит…

— Подводит, Пётр Васильевич…

— А тут видели.

— Видела!

— Всё?

— Совершенно всё!

— И как, позволите узнать?

— Через бинокль!

— Отступаем, — Тараканова осторожно взяла за руку. — Сейчас они опять разругаются, и тогда надо бежать…

Не хватало Даниле от стариков бегать.

— То есть, вы подсматривали, тем самым нагло вторгаясь в личное пространство⁈

— А можно подумать, вы не вторгаетесь…

— Я только в общественное!

— Идём, — Тараканова дёрнула.

— Стоять! — рявкнул Пётр Васильевич. — Я требую объяснений. Что это было?

— Это? — Данила поёжился.

— Между прочим, это неприлично! Показываться дамам в подобном виде, — заметила дама и покосилась этак, с интересом.

— Извините, не знал, что за мной наблюдают!

— Через бинокль, — подтвердил Пётр Васильевич. — Я вот тоже не знал, а теперь опасаюсь, что и за мной наблюдают.

— Было бы там за чем наблюдать, — отмахнулась женщина и поджала ярко-красные губы. — Вы на диво скучный персонаж…

— Я…

Ещё шаг назад. Впрочем, он тоже не остался незамеченным. И Пётр Васильевич, немалым усилием воли сдержал свой гнев, чтобы повернуться к Даниле и повторить вопрос:

— Так что это было?

— Это… — мысли лихорадочно заметались, пытаясь сформулировать как-нибудь попонятнее про магические потоки, выброс и слегка сбившийся самоконтроль, из-за чего одежда и пострадала.

— Воздушные ванны, — сказала Тараканова, причём как-то так очень серьёзно. — Совмещённые с медитацией. Подобное сочетание помогает достичь магу должного душевного равновесия и способствует развитию дара.

Данила кивнул.

И состроив скорбную гримасу, добавил:

— Не так давно у меня случился срыв, и мне необходимо восстановление. Целитель рекомендовал медитации на свежем воздухе.

— В неглиже? — недоверчиво уточнил Пётр Васильевич.

— Так… площадь соприкосновения кожи больше. Полезнее. Вы же в ванну тоже целиком залазите, а не только одним лишь носом, — Тараканова поглядела мрачно. — Правда, Данила?

— Именно. Почитайте. Все врачи рекомендуют принимать воздушные ванны.

— При ней?

— А что тут такого, — Данила честно пожал плечами. — Она моя невеста.

Тараканова издала шипящий звук.

— … и мне нечего от неё скрывать. А что вы увидели… что ж. Случается. Прошу меня простить.

И поклонился.

Дамочка зарделась.

— Всё равно это как-то странно… — Пётр Васильевич переводил взгляд с Ульяны на Данилу и обратно. — Странно же…

— Не менее странно, чем ходить в лес с лопатой и тачкой, — встряла женщина.

— Я без тачки!

Лопату Пётр Васильевич за спину спрятал.

— Правильно. Вы её ещё утром в лесу оставили…

Ульяна дёрнула за руку.

— Откуда вы…

— Говорю же. У меня бинокль. Зрение плохое. Врач очки выписал. Я сперва думала их и купить, но честно, как-то и дорого, и не сказать, чтобы очень лучше стало. А вот бинокль… вы не представляете, сколько всего можно увидеть через один небольшой бинокль…