Ведьмы.Ру

Глава 2 Странный день продолжается, а еще прибывают гости

Само собой попутку поймать не удалось. Машины проносились мимо, словно водители и вот так, на расстоянии чувствовали раздражение Ульяны.

Мысли.

Уволят или нет?

И если нет, то… может, самой? А потом куда? Кому нужен недо-маг, пусть с дипломом, но зато без силы и без способности эту силу контролировать? Это ещё хорошо, что никто-то толком не понял. А подаст кто жалобу, потом проверка и дар вовсе запечатают.

Ноги шлёпали по дороге. Если так-то, не сказать, чтобы далеко. От электрички и под старый мост, а там уже тропинкой мимо водохранилища. Дальше лесок и вот уже до посёлка рукой подать. В лесочке Ульяна и остановилась, дух переводя.

Здесь и дышалось-то легче, и слабость, странная, непривычная, отступила. И уже жизнь не казалась такой уж тоскливой. Наладится… с Егором Макаровичем она разберется. И с Данилой Антоновичем, чтоб ему… жилось и радовалось. И работу другую поищет. Можно ведь в клинеры пойти. Обидно, конечно, с дипломом уборщицею, но… положа руку на сердце, пользы-то от этого диплома — самолюбие потешить.

Нужен ей был этот университет. Надо было в училище, на медсестру там… или на парикмахера. Или на любую другую полезную профессию, но…

Телефон задребезжал, окончательно развеивая свежеобретенное спокойствие.

— Да, — Ульяна глянула на экран и подавила желание звонок сбросить. Но выдавила-таки улыбку, пусть даже её видеть не могли. — Здравствуй, мама.

Получилось жалко.

— Уля, ты дома? Надеюсь, что да. Я пришлю Фёдора Павловича с бумагами. Подпиши, будь добра.

— Какими бумагами? — Ульяна прислонилась лбом к березе и вдохнула сыроватый волглый запах коры.

Вдох.

И выдох. И снова вдох, а потом выдох.

— На дом. Пришло время вернуть его.

— С какой радости?

— С той, что это не твой дом.

— По бумагам — мой, — по коре полз муравей, чёрный и деловитый. Если смотреть на него, то… то можно не слушать маму. То есть слушать придётся, но может, выйдет не послушаться?

— Ульяна, ты опять капризничаешь? — в голосе матушки скользнуло лёгкое удивление. — Это дом был подарен мне.

— А потом ты передала его мне в обмен на папину квартиру. Её тоже вернёшь? — поинтересовалась Ульяна, чувствуя, как запах березы окружает её. И сам этот лес. В вышине зашелестели листья, и тёплый ветерок коснулся щеки, будто успокаивая.

И даже удивилась. Не спокойствию, а что в принципе заговорила… так⁈

— Ульяна, не время капризничать.

— Это не капризы, мама. Это просто интерес.

Наверное, дело в сегодняшнем дне. В разговоре с Егором Макаровичем. В дурацкой этой шутке… не болезненной, но обидной до крайности. И ещё давшей понять, что над нею так шутить можно, а она жалкая и ничем не ответит… в любой другой день Ульяна промолчала бы.

А сейчас вот поняла, что дальше уже молчать некуда. И выяснилось, что не так это и сложно — говорить. Особенно, если глядеть на муравья. На муравьёв. Вот они, бегут дружно по невидимой дорожке.

— Помнишь, когда папы не стало? Ты сказала, что мы должны поменяться? Что я отдаю тебе квартиру, а ты мне — дом… и что дом дороже, поэтому я должна взять кредит. Доплату.

— Господи, ты ещё детские обиды мне вспомни!

— Помнишь, ты сказала, что это только на бумаге будет? Что для меня ничего-то не изменится. Я буду жить, как жила… а не прошло и полугода, и ты квартиру продала.

— Так было нужно.

— Ну да… тебе было нужно. А что со мной, тебя интересовало мало.

— Ты совершеннолетняя…

— Именно, мама. Совершеннолетняя… студентка… и спасибо, что папа при жизни учёбу оплатил. И фонд оставил.

— Можно подумать, тебе эта учёба сильно помогла.

Здесь и ответить нечего. Маг из Ульяны не вышел ни практик, ни теоретик.

— В общем, подпишешь бумаги и потом поговорим…

— Нет.

— Василий готов взять тебя на работу. На испытательный срок…

— Нет.

— И квартира будет. Не считай меня совсем уж чудовищем… чудесная студия с современным ремонтом…

— Нет, — в третий раз повторила Ульяна, окончательно уверяясь в решении. Возможно, вчера она бы ещё поверила. Она всегда отличалась удивительной наивностью. И надо будет позвонить Даниле, пожалуй. Поблагодарить за науку.

— Я на тебя в суд подам!

— Это вряд ли… Фёдор Павлович ведь документы об обмене составлял? Значит, судиться бесполезно, — Ульяна повернулась спиной и опёрлась на березу.

— Неблагодарная!

— Мама… иди-ка ты… в задницу.

— Что⁈ — матушка, кажется, удивилась. — Ты пьяна, что ли? Или нет… конечно… Ульяна! Ты давно употребляешь? Какие препараты… стоило оставить тебя ненадолго…

— Полгода года, мама. Мы не виделись уже полгода, а до того — ещё полгода. И раньше тебе было не особо интересно, что я там употребляю… ты исчезла сразу, как поняла, что с меня больше нечего взять. А появлялась, когда понимала, что что-то ещё можно… остатки с фонда, раз уж мне двадцать три и я могу распоряжаться им.

Вчера Ульяна сказала бы это со слезами и обидой. Вчера бы она задыхалась от чувств, а сегодня вот… перегорело, что ли? Или тот вихрь — раньше все непроизвольные выбросы силы просто истаивали — высосал больше, чем обычно?

— Кстати, а кредит ты закрыть не хочешь? Тот, который я по твоей просьбе взяла в последний твой визит…

— Какая ты мелочная!

— Какая уж есть.

— Ульяна… — голос матушки изменился. — Можешь злится на меня, обижаться… но дом отдай.

— Не раньше, чем ты вернёшь мне папину квартиру и закроешь кредит. Помнишь, ты клялась, что будешь платить? А теперь ко мне коллекторы каждый день…

— Васенька что-нибудь придумает, но…

— Нет, мама. Я тебе больше не верю. Как там? Вечером деньги, утром стулья.

— Хорошо, я поняла. Вот ведь… рожаешь, мучаешься, ночей не спишь, растишь…

— Да когда ты не спала? Я вообще не помню, чтоб ты мною в детстве занималась.

— … и получаешь благодарность.

— Хочешь, выпишу грамоту?

— Язвишь? Это на тебя не похоже. Ты всегда была нытиком… ладно. Слушай. С кредитом я решу. Квартиру подберем. Сама скажешь, какую, но с одним условием…

Ага, как же, чтоб маменька и без условий помогать стала.

— Ты никого не пускаешь в дом!

— В смысле? — а это условие Ульяну удивило до крайности. — Как это?

— Обыкновенно. Просто никого не пускаешь. Приедут… спросят, можно ли остановиться. Так вот, отвечай, что нельзя!

— Кто приедет?

Матушка буквально зарычала.

— Ты можешь…

— Не могу, — Ульяна сделала то, о чём давно мечтала, но не решалась — перебила маму. — Я не могу и не хочу делать того, чего не понимаю. Поэтому, будь добра, объяснись.

— Какая ты…

Матушка осеклась.

— Ладно. Мне позвонила моя мама…

— Ты ж говорила, что она умерла!

— Мало ли, что и кому я говорила… так вот, она собирается приехать. И не одна. Притащит с собой кучу родни. Оно тебе надо, с этими уродами возиться? Просто выставь их за порог и всё…

Ульяна отключила телефон.

Это она тоже хотела сделать. А теперь взяла и сделала.

— С уродами, — повторила она задумчиво и березу погладила. Ладонь опалило теплом, и тонкие веточки скользнули по плечам. — Ну да… я ведь тоже с её точки зрения урод… и значит, вдруг да… в общем, уроду только среди других таких же и место. Верно?

Дерево качнулось и ничего не ответило. А жаль. К его советам Ульяна отнеслась бы с куда большим вниманием, чем к матушкиным.

Гостей Ульяна заприметила издалека. В целом сложно не заприметить ярко-желтый бус, вставший у самых ворот. Вон, и Пётр Савельич уже вокруг скачет, машет руками и возмущается. Нет, голоса не слышно, но явно же — возмущается. И давно. Уже подпрыгивает даже от распирающих его чувств.

Ульяна вздохнула, потому как присутствие соседа напрочь отбило желание подходить к дому.

— Надо, — сказала она себе строго. — И вообще… хватит уже… всего бояться.

Прозвучало так себе, но Ульяна кивнула и решительно ступила на тропу.

Родственники.

Надо же… а мама не говорила, что у неё есть родня. Не то, чтобы Ульяна специально выспрашивала… специально сложно. С мамой вообще сложно.

Приедет?

И почему вдруг?

Она ведь ничего не делает просто так. А тут позвонила, документы… нет, ничего подписывать Ульяна не собирается, как и верить матушке. Благо, выросла, наивности поутратила. Но интересно же.

— Ага! — сосед заметил её первым и снова подпрыгнул. — Явилась!

— Доброго утра, — Ульяна вяло помахала рукой, понимая, что, возможно, не стоило бы так торопиться. Постояла бы в лесочке часок-другой, глядишь, и надоело бы Петру Савельевичу прыгать. Ушёл бы, а уж она тогда тихонечко…

— Доброго⁈ Полдень уже! — Пётр Савельевич указал на небо. — Вечер даже! А у неё утро.

Трубный его голос разнёсся по улице. Басом сосед обладал мощным, что никак не увязывалось с хилым тельцем его.

— Чего вам надо? — спросила Ульяна, раздумывая, как бы ловчей обойти соседа. Вот только тот на месте не стоял. Его распирали энергия и желание выплеснуть её на окружающих. В частности, на Ульяну. Вот и сейчас он прыгнул влево.

Потом резко дёрнулся вправо, точно заподозрил, что Ульяна обойдёт его с этой стороны.

— Объяснись, по какому праву эти вот нарушают установленный порядок! — палец Петра Савельевича указал на бус, который с близкого расстояния несколько утратил нарядности. Нет, ярко-желтый колёр никуда не исчез, упрямо пробиваясь сквозь коросту из грязи и пыли. То тут, то там по краске расползались трещины. И в целом было видно, что машина эта пребывает в весьма почтенном возрасте.

— Приехали! Встали! Перегородили дорогу! А если пожар? Вот что будет, если пожар⁈ Или плохо кому…

— Кому? — спросила Ульяна послушно.

— Мне! Мне плохо! — Пётр Савельевич картинно схватился за грудь и возопил: — Сердце жмёт!

— И печень поддавливает, — раздался мягкий женский голос. — А ещё, небось, с потенцией проблемы…

— Что⁈

От этакого предположения Пётр Савельевич густо покраснел. Потом побелел и обернулся.

— Вы…

— Антонина Васильевна, — сказала женщина в ярко-жёлтом, в цвет машины, платье, перевязанном крест-накрест платками. И руку протянула, от которой Пётр Савельевич отпрянул. — А стыдиться нечего. В вашем возрасте — это даже нормально, я так скажу… у всех случаются осечки.

— У меня не случается!

Сосед попятился.

— От этого и нервозность повышенная, и в целом неудовлетворённость жизнью… — главное говорила она это громко, так, что слышал не только Пётр Васильевич. Тётка Марфа наверняка тоже. Пусть она из-за забора и не выглядывала, но точно во дворе.

Подглядывает.

Подслушивает.

И к вечеру весь посёлок будет обсуждать не только гостей, но и некоторые личные Петра Васильевича проблемы.

— Что вы… что вы несёте! — возопил тот фальшиво и покосился на забор тётки Марфы.

— Здравствуйте, — сказала Ульяна превежливо, разглядывая родственницу. А что Антонина Васильевна ей родня, в этом сомнений не было.

Она походила на маму…

Точнее мама на неё. Не как две капли воды, но отрицать наличие этого сходства было глупо.

— Вам бы на массаж походить, — продолжила Антонина Васильевна, щурясь. — Простаты… очень животворно воздействует на мужчин.

— Чего⁈ Да что вы себе позволяете! — Пётр Савельевич произнёс это как-то тихо и даже неуверенно. — Вы… вы… совсем обнаглели… приезжают тут…

И сбежал.

Вот впервые на памяти Ульяны Пётр Савельевич уходил сам. Чуть подпрыгивая, пытаясь сохранить горделивый вид, но…

Сам.

— Ульяна? — поинтересовалась женщина.

Мама… мама выглядела куда моложе. Да что там, мама выглядела старшей сестрой Ульяны. А у женщины морщинки, в уголках глаз, и на лбу тоже. И носогубные складки, появление которых когда-то ввергло маму в панику, заставив искать очередное супер-средство… у женщины складки были.

Шея чуть обвисла.

Овал лица поплыл. Ульяна не то, чтобы выискивала недостатки. Просто само собой получалось. И подумалось, что она, эта женщина, вряд ли занимается йогой. И лимфодренажные массажи не делает, как и уколы красоты.

И…

— Ульяна, — ответила она, когда молчание стало совсем уж неудобным. — А вы… получается… бабушка, да?

— Получается, что да.

Руки у неё тоже не такие ухоженные…

— Звонила?

— Звонила, — Ульяна даже кивнула.

— Предупреждала?

— Чтоб не пускала вас на порог.

— А ты?

— А что я…

— Пустишь?

Странный диалог. Очень. И главное, что Ульяна чётко понимает — от её ответа зависит всё. Что если она откажет, то эта женщина не станет спорить, но залезет в жёлтый бус и уедет, оставив Ульяну одну.

Снова одну.

— Конечно, — ответила Ульяна, с трудом сдерживая нервную улыбку. — Заходите…