Ведьмы.Ру

Глава 26 О личной ответственности, ведьмовской силе и делах тайных

— Уль, а Уль, ты чего опять? — Ляля кружила у островка с разною мелочёвкой. И, не выдержав, вытащила ободок с кошачьими ушками. Ушки и сам ободок были густо усыпаны стразами и переливались. — Всё ж выходит…

— В том и дело.

— Не понимаю.

— Если выходит, значит… значит, это и вправду я виновата.

— И?

— Ты хоть представляешь, какие тут убытки? Центр закрыт. Даже если мы мышей выведем, то его не откроют ни завтра, ни послезавтра. Военных видела? Это оцепление неспроста. Будут изучать. А чем дольше закрыт, тем больше убытков…

— Ну… — о чужих убытках Ляля как-то вот не думала. Она примерила ободок и наклонилась, пытаясь разглядеть себя в зеркале. — А ба как-то целый город прокляла. Небольшой правда. Дороги так запутала, что ни войти, ни выйти. Пару месяцев маялись, пока не смилостивилась.

— И ты считаешь, что это нормально?

— Лиловый или бирюзовый? Розовый я как-то не очень? — Ляля мерила ободки. — Бирюзовый в цвет чешуи получится…

— Она у тебя телесного оттенка.

— Да? Ну ладно… в цвет глаз тогда. А лиловый просто нравится.

— Бери оба. Мелецкий прав. Тут всё или сожгут на всякий случай, или спишут, а потом сожгут. Но это же неправильно!

— Конечно, неправильно. Вещи-то хорошие. Можно перебрать. Что погрызть успели, то ладно, пусть сжигают. А вот остальное-то зачем?

— Розовенький я возьму, — чуть смущаясь, произнесла Физя. И на Ульяну поглядела презадумчиво. — Вообсце-то в подвале пустоватенько. А у меня народ. Я долзна о народе беспокоиться. И о Вильгельмушке… он такой… воинственный, а вот в хозяйских делах не оцень сообразает. Так цто мне нузно заняться делом. Подданные мои!

Тонкий голос заставил мышей, до того стоящих в почтительном отдалении, встрепенуться.

— Нам предстоят великие свершения…

— Это всё категорически неправильно, — Ульяна потрясла головой.

— Оба — значит, оба.

— Ты меня не слышишь!

— Уль, я тебя слышу, — Ляля нацепила два ободка, а третий повесила на шею. — А здесь где-нибудь сумки продают? Лучше, чтоб чемоданы, а то чувствую, не хватит. А что до остального, то изменить прошлое ни одна, самая могучая ведьма не в состоянии. Страдать же по тому, что сделала… ну, скажем так, оно, конечно, неприятно. И да, многим досталось ни за что…

Тем, кто не виноват ни в Ульяниной нелепой жизни, ни в том, что у неё вдруг ведьмин дар проснулся.

— Но точно так же они могли пострадать от пожара, наводнения… и твой жених…

— Когда ты так говоришь, мне хочется придушить его.

— Видишь, значит, не равнодушна… так вот, он сказал, что есть страховка.

— Скорее всего. Но вряд ли у всех. И ещё вопрос, попадает ли нашествие мутировавших мышей…

Мыши чешуйчатой рекой потянулись куда-то вперёд. Наверняка, тоже за сумками.

— … в число страховых случаев. И да, на владельце центра тоже лежат обязательства, он должен будет выплатить компенсацию. Но компенсация очень часто только по минимуму убытки покрывает. А тут… тут ведь… люди работали. Многие кредиты вложили.

— Уль, вот чем больше ты себя винишь, тем хуже будет.

— Кому?

— Всем. Так-то… ну, с ведьмами вообще сложно. Сила у них обычно просыпается, когда девочка в женский возраст входит. И тоже по-разному. У кого-то слабо, так что из всего ущерба — молоко прокисшее. А кто-то по полной чудит. Причём это всех касается. Даже те, кто вроде как благоразумный, тоже голову теряют. Бабушка говорит, что это как переходный возраст. И чем до того благоразумней, тем оно… веселее.

— То есть, у меня ведьмин переходный возраст?

— Ага.

— И что делать? Молчать?

Мелькнула мысль, что можно набрать в рот камней. С камнями точно не сильно поболтаешь. Так и ходить, задумчиво и загадочно.

— Не, не поможет, — покачала головой Ляля, остановившись у другого островка. На витрине выстроилась шеренга разноцветных лаков для ногтей. — Слова — это так, это… скажем, выражение мыслей. И даже если ты перестанешь говорить, думать-то не перестанешь. Понимаешь, это раньше считали, что если ведьме рот заткнуть, то и всё, считай, обезвредили. А так-то… бабушке вон говорить не надо. Она силою мысли так проклянёт… или благословит. Не известно, что хуже.

— Ведьмы и благословить могут?

— Почему нет?

— Не знаю, — Ульяна задумалась. А и вправду, почему нет?

— Смотри, вот ты им ущерб причинила и совесть гложет, так? — Улька подёргала дверцу, которая вела на островок. — Слушай, а лаки тоже сожгут? Ну их ведь мыши не то, что не погрызли, не облизали даже.

— Если карантин, то всё тут — подкарантинная зона. Будут обрабатывать, а эту обработку мало что, кроме стен, выдержать способно. Так что ты про ущерб говорила?

— А, точно. Вот… смотри, назад всё повернуть не в твоих силах. Зато потом ты можешь заклясть… ну, на хорошую торговлю. На здоровье. На удачу. Кому что надо. Там несложно амулеты делать. У вас вообще форма особого значения не имеет. Главное, чтобы сила и ты с нею управлялась. Вот подаришь им амулет, и торговля пойдёт. Или удача в делах. Всё и окупится. Розовый или лиловый?

— Бери все.

— Все не унесу…

— Девчонки, — Никита вынырнул из ближайшего отдела. — Вы бы поторопились, а то Вильгельм говорит, что у центра какая-то суета. Ещё военных подвезли. Машины какие-то. И магией от них несёт… о, вроде как штуку какую-то выгрузили. На паука похожую. Только железную. Вильгельм спрашивает, можно её сожрать?

— Пусть ест, — милостиво дозволила Ляля.

— Это скорее всего проходчик. Или сапёр-разведчик. Защищённый. С камерами. Будет передавать, что тут происходит.

— Тогда тем более сожрать надо. Вильгельм, ты слышал? Только не толпой, впустите его на территорию, а там в засаду…

— Никитос, не увлекайся!

— То есть, пока я не приму силу, пока не научусь с нею справляться, это всё… это не закончится? — Ульяна вдруг ясно представила, как там, внизу, суетятся военные. И учёные. Как выгружают из машин сложную технику, которую наверняка могли бы использовать где-то с большею пользой.

— Именно, — Ляля ловко выхватила с десяток пузырьков.

— А там ещё дроны! — обрадовал Никита. — Висят. Но до них добраться не выйдет… с другой стороны, внутрь они не залезут. Надо не катапульты строить, это средневековье какое-то, а мы пойдём другим путём… Игорька попросим, и он твоей гвардии такое вооружение забабахает…

Ульяна сдавила голову, представив армию вооруженных чешуйчатых мышей.

Так, успокоиться.

Сила… сила есть. И её, Ульяны. И значит, на ней лежит ответственность за всё. И хорошо, если действительно получится как-то потом компенсировать. А она очень постарается, чтобы получилось.

— А… эту силу… её нельзя отдать?

— Что? — Ляля даже уронила тюбик с лаком.

— Не знаю… бабушке там. Или ещё кому… есть ведь способ?

— Есть, конечно, — Ляля присела и подняла упавший лак. — Только… Уль, это чёрная волшба. Запретная. И силу, если отдашь, то только вместе с душой. Понимаешь?

Не очень.

— Так, об этом ты лучше с ба поговори. Она объяснит. Я же всё-таки не ведьма, а… пошли и вправду дядю Женю поищем? Соберемся быстренько и домой. Ты просто устала. Переволновалась. Вот и говоришь глупости.

— Конечно, — вымученно улыбнулась Ульяна. — Мелецкого тоже найти следует.

А ещё придумать, как незаметно вывести пару сотен мутировавших чешуйчатых мышей, их императора и Эмфизему…

Бутылки обнаружились в сейфе.

Три.

Нет, четвертая тоже нашлась, но уже в столе. Причём на первый взгляд она ничем не отличалась от предыдущих, но дядя Женя, подняв бутылку двумя пальцами за горлышко, поцокал языком.

— Это кто ж такой умный-то? — спросил он и явно не у Данилы.

В свою очередь Данила задумчиво глядел на сейф, в котором помимо бутылок обнаружились пачки рублёвых купюр, заботливо перетянутые резиночками.

Откуда?

Наличка должна быть в кассах.

Личные? Но зачем хранить личные сбережения в рабочем сейфе?

Ещё документы какие-то. Документы Данила вытащил. Мелькнула мыслишка прибрать, но тотчас стало стыдно. Может, он и не в лучшем положении, но это ещё не повод опускаться до воровства. А вот бумаги — дело другое.

У задней стенки и телефон лежал. Старая трубка, примитивная совсем.

Данила взял её в руки, а она, будто только этого и ждала. Звонок у этой модели оказался резким и нервным. Чтоб…

— Да? — Данила ответил на вызов.

— Что там у тебя творится?

— Мыши, — он, спохватившись, что по чужому телефону разговаривать не вежливо, зажал нос, и голос прозвучал сипло.

— Какие, на хрен, мыши…

— Саблезубые. Карантин.

Дядя Женя щелчком пальцев отправил горлышко бутылки в угол и, поднеся содержимое к носу, поморщился.

— Вот… никому нельзя верить, — пробурчал он и сунул в бутылку палец. Тварь на дне вяло шелохнулась.

— Товар вынес?

— Н-не успел.

— Ты хоть понимаешь, придурок, что если его найдут…

Данила понимал, что найдут.

— … копать…

Сигнал в трубке порой пропадал, но в целом суть сказанного не сильно терялась.

— … ты, Егорка, первым в расход пойдёшь.

Стало быть, Егор Макарович, степенный и уважаемый человек связался… с кем? Или с чем? И может, тогда фантазии братца про лабораторию — не такие уж и фантазии? Может…

— Я приберусь, — пообещал Данила.

— Куда ж ты денешься, — на том конце трубки хохотнули. — И не думай, Егорка, что просто так соскочишь. Ты теперь за всю партию должен. И меня не…

Связь оборвалась.

— Дерьмо, — сказал Данила презадумчиво.

— Ещё какое, видишь, — дядя Женя сунул бутылку под нос. — Уморили животинку своею палёнкой.

— Что?

— Что-что. Умельцы хреновы. Пробочку сняли, нормальный мескаль вылили, а внутрь какой-то херни плеснули.

Твою же ж…

И тут тоже.

Чего ещё Данила о своём торговом центре не знает? Или… в том и дело, что ничего не знает?

— И главное, ладно бы просто самогонки. Так-то разница невелика. Но нет, какая-то такая отрава, что даже нежить не выдюжила, — дядя Женя перевернул бутылку и отступил, чтоб потом придавить зашевелившуюся многоножку. — А у тебя чего?

— А у меня… у меня, получается, что здесь какие-то дела велись… помимо меня.

— Эка невидаль.

— Может, и не невидаль, но теперь, если найдут что, то…

Кого сделают виноватым?

Егорушка открестится. Сделает вид, что знать ничего не знал, а если и догадывался, то помалкивал, из верности роду и в принципе не положено человеку маленькому вперед начальства думать. Деньги? Вручили, он и хранил.

Берег для дорогого директора, как собственные.

Твою же ж…

И как теперь?

— Покажи, — дядя Женя протянул руку, в которую Данила вложил пачку купюр. Их ведьмак поднёс к носу, вдохнул аромат и прикрыл глаза. — Эк… знаешь, вот… лет триста тому тебя б за такое прямиком на костёр отправили бы.

— А теперь?

— А теперь разве что на каторгу.

С одной стороны, пожалуй, стоило бы порадоваться прогрессу общегуманистической мысли, а с другой на каторгу не хотелось.

— Наркотики, да?

— Не знаю. Чего? Я тебе что, овчарка? Может, и наркотики. Но если так, то ядрёные, мертвечиною сдобренные… так, это дерьмо тут оставлять неможно. Давай.

— Что?

— Деньги давай.

Совесть, подав было голос, что брать чужое нехорошо, тотчас одумалась и замолкла. Потому как если Данила за эти деньги сесть может, то они его. А то как-то за чужие и на каторгу совсем не весело.

— Всё?

— Телефон ещё. И бумаги…

— Тоже бери. Почитаешь. Глядишь, чего умного и прочтёшь… бутылочки прихвати.

Какие именно, уточнять нужды не было. Данила обнял бутылки.

— И давай… вон, тележку не забудь. А то мама расстроится, если совсем пустыми вернёмся… и не разбей!

— Вы это пить будете?

— Пить? — дядя Женя обернулся и явно призадумался. — Не… пока, пожалуй, воздержусь. Слушай, а сколько градусов в этой дряни было?

— В мескале?

— Не тупи, мальчик.

Данила хотел ответить, что он давно уже не мальчик, но сказал почему-то:

— Обычно до сорока, но это, говорю ж, авторская… семейный рецепт. Там пятьдесят пять где-то.

— Пятьдесят пять и некротика… это… в общем, ты, главное, про тележку не забудь, когда меня накроет. Чтоб… думал, времени у нас чутка поболе. Ну да ладно, управимся. Бутылки не потеряй! И не разбей!

На голос дяди Жени твари, до того притворявшиеся мёртвыми, вдруг зашевелились, заёрзали, словно разом испытав преогромное желание выбраться.

— Эй, эй… они… выползти хотят.

— Хрен им… ты иди, давай. А я тут пока… почарую. Эх, пятьдесят пять… надо было смотреть на этикеточку… на этикеточку всегда смотреть надо. Ну что, погань некромантическая, давай, яви себя…

Последнее, что Данила увидел, это как дядя Женя подносит к губам купюры, а потом, сделавши глубокий вдох, выдыхает на них то ли пыль, то ли туман. И туман этот обвивает стопки денег, а потом собирается клубочком.

И клубочек этот падает на пол.

И катится…

Катится… Данила едва успел в сторону отскочить. Главное, бутылки звякнули и задрожали, едва не выскользнув из рук.

— Крепче держи! — рявкнул дядя Женя. — И тележку не забудь!

— А вы…

— А я пойду вон… подобное к подобному, тьма к тьме… и ты это, бутылки не урони, слышишь⁈

Данила успел метнуться к тележке, в которую бутылки и сунул. Так… а дальше куда? Он собирался одежды подыскать, даже заглянул в пару бутиков, где обнаружил, что одежды не сказать, чтоб много осталось. То ли магмодифицированный хлопок особо привлекал мышей, то ли было у них некоторое предубеждение против моды, но всё, что удалось найти — полдюжины футболок и джинсы в количестве трёх пар. И то не факт, что подойдут…

Так, ладно.

Одежда — это ерунда. Надо ведьмака найти…

— Данила! — донеслось откуда-то со стороны касс. — Дядя Женя! Ау!

— Ау! — заорал Данила с каким-то непонятным облегчением. — Ту я…