Татьяне приснился медведь — вылитый Онегин.
Выходить пришлось.
Нет, так бы, может, Ульяна и не стала. В конце концов, мало ли кто орёт, но тут раздался ещё один голос:
— Молодой человек!
Сосед.
Чтоб… теперь точно можно считать, что утро не задалось.
— Что ему сказать-то? — Ульяна тоже выглянула в окно, потеснив Лялю, но ничего, кроме забора, не увидела.
— Кому?
— Даниле.
— Красивое имя… а ты как в сказке… в дом пригласи, накорми, напои, в баньке попарь?
— У меня баньки нет.
— Тогда в душе помой, — легко согласилась Ляля. — Скажем, что коррекция традиционного пути с с поправкой на прогресс!
И палец подняла.
— Своими криками, — бас соседа был полон праведного гнева, — вы нарушаете общественный покой…
— Иди уже, — Ляля взяла Ульяну за руку и потянула к двери, за которую и вытолкнула, напутствуя, — а то ещё сбежит… мужчины, они вообще пугливые, прям страсть до чего… вот, бывает, взглянешь только ласково, ресницами взмахнёшь, а он уже того…
— Сердце не выдержало?
Ресницы у Ляли были густющими.
— Не… сбежал… — вздохнула она. — А потом попробуй найди…
Мелецкий сбегать не стал. Он стоял, глядя на соседа сверху вниз. И тот, чувствуя этакое превосходство соперника, злился. Лицо его налилось опасной краснотой, и даже круглая аккуратная, будто специально выстриженная лысинка на макушке и та зарозовелась.
— Мелецкий, — сказала Ульяна. — Доброго утра. И вам, доброго утра, Пётр Савельевич.
— Время к полудню, Тараканова! — сосед пальцем ткнул в небо, точнее в кругляш солнца, что повис прямо над крышей.
— Хорошо. Доброго дня.
— Ваш ухажёр буянит!
— Извините, пожалуйста, он больше не будет. Я его сейчас заберу.
— Куда? — Пётр Савельевич подозрительно прищурился.
— На перевоспитание! — ляпнула Ульяна первое, что в голову пришло. И Данила как-то нервно отступил. А вот Пётр Савельевич прекратил краснеть и кивнул, этак, важно.
— Правильно. Современной молодежи, чтоб вы знали, категорически не хватает воспитания! И манер! Сперва они вот так являются и орать начинают, а потом и вовсе…
Что именно «вовсе» уточнять сосед не стал, но развернулся и сделал два шага по направлению к собственному дому. А потом вдруг остановился и, резко развернувшись, ткнул пальцем в Мелецкого.
— Я за тобой следить буду!
— Ненормальный какой-то… — пробормотал Данила, но к счастью, тихо. — Тараканова, нам бы поговорить… тут такое… в общем… такая… херня кругом!
Ульяна даже и сил не нашла спорить.
Тем паче, прав Мелецкий. Херня.
Кругом.
Полная.
— Давай, в дом…
Но уйти они не успели.
— Улечка! — голос тётки Марфы был тонок и сладок, как перебродившее варенье. — Улечка, солнышко, заюшка моя… как хорошо, что ты дома! Я как раз хотела с тобой поговорить! Пётр Савельевич! И вы не убегайте. Дело… такое дело… важное! А это кто? Жених? Я правильно услышала? Давно пора… Улечка — такая замечательная девочка, а всё одна и одна. Этак и в старые девы можно попасть…
— Р-р-р, — раздалось из-под ног грозное.
— Ах, какая милая собачка! — восхитилась тётка Марфа.
— И без намордника! — не успевший дойти до дома Пётр Савельевич вернулся. — И без ошейника! Это грубое нарушение правил содержания домашних животных…
— Ой, он укусит… — тётка Марфа на всякий случай отодвинулась на шаг и юбки длинные подхватила.
А Данила подхватил шпица под живот и посадил на руки.
— Наверное, из дому убежал, да? — и несмотря на рычание, просто почесал его за ухом. — Грозный какой… страшный… все тебя боятся…
На морде Никитки расплывалась улыбка.
— Вот так… хороший… не знал, Улька, что у тебя такая прелесть…
— И я не знал, — Пётр Савельевич сдвинул брови. — Наверняка, животное на учёте не стоит и ветпаспорта не имеет!
На него с укором посмотрели и Никитка, и Мелецкий.
— Разберёмся, — сказал последний, а Никитка кивнул. Но к счастью, этого никто не заметил.
— Вы уж постарайтесь, чтоб он с участка не выходил! Я вообще-то собак очень боюсь… — тетка Марфа махнула рукой. — Но я не о том! Улечка, Пётр Савельевич! Появилась удивительная возможность! Золовка моей троюродной племянницы работает в мэрии. И сказала, что здесь у нас планируется стройка! Возводить будут коттеджи! Причём не просто так, а вот по плану!
— Без плана стройки не бывает, — буркнул Пётр Савельеивч.
— Ох, простите… по плану собираются привлечь магов! И стройка будет скорая, к осени начнут, а к зиме уже сдать должны! И не просто так, а будут эти… как их…
— Коттеджи? — Ульяне новость категорически не понравилась.
— И коттеджи… и эти… кантрихаусы… и лайнхаусы! И как же их… вот! Урбан-виллы! Проект уже одобрен и мы окажемся рядом с новым элитным посёлком! Но они хотят расширяться. Вширь!
— Логично. Расширяться вглубь уже не логично.
— И при желании можем рассчитывать на программу переселения.
Чтоб…
Ульяна с трудом сдержалась, чтобы не выругаться.
— Точнее под программу замещения! Представляете⁈
— Нет, — Пётр Савельевич произнёс это сухо.
— Ах, господи, ваш скептицизм меня просто-напросто убивает! — воскликнула тётка Марфа, всплеснув руками. И все её браслеты — а их всегда было много — зазвенели. — Неужели, не понимаете перспектив? Мы можем обменять это на жильё! На квартиры! Или просто на деньги! Главное, что действовать надо сообща! Если мы вместе будем держать цену, то получим много больше, чем предложат изначально…
— Нет, — повторил Пётр Савельевич.
И Ульяна кивнула, добавив:
— Я не буду продавать дом.
— Но… — тётка Марфа даже растерялась. — Я уже сказала…
— Отскажете! — Пётр Савельевич насупился. — Тоже мне… придумали…
— Тараканова, — Мелецкий склонился на ухо. — Не вздумай соглашаться!
— Я и не собираюсь.
— Но… как же… это такая возможность! Цену предлагают отличнейшую! И я уже дала предварительное согласие! А вы, если будете упрямиться, то ничего не получите!
Выдав это, тётка Марфа развернулась и, подхвативши подол юбок, всех трёх разом, гордым шагом направилась к забору.
— Ну и дура! — крикнул ей в спину Пётр Савельевич. — Обманут! Ульяна, надеюсь, вы не собираетесь совершать подобной глупости? Молодой человек, хотелось бы думать, что вы не только орать умеете, но и владеете даром убеждения, поскольку…
— Я не продам дом, — сказала Ульяна и, подхватив Мелецкого за руку, потянула к воротам. — Идём… ж-женишок. Вот… скажи… где я так нагрешить успела?
— Понятия не имею, — Данила крутил головой. — О… коза!
— Ме, — возмутился Фёдор Степанович.
— Козёл, — Ульяна верно поняла суть претензии. — Он — козёл. Думаю, вы найдёте общий язык.
— Почему?
— Ввиду природной близости менталитетов.
А тащить жениха, оказывается, непросто. Здоровый какой… и главное, нельзя сказать, что упирается, просто не спешит. Головою вон крутит, разглядывая всё с детским любопытством.
— Никиту отпусти!
— Не-а, нельзя. Он убежать может. Заблудиться. И вообще, Тараканова! Я не ожидал от тебя такой безответственности! Малыш и вправду без ошейника, бегает. А если его обидит кто? Это ж почти деревня…
— Дачный посёлок.
— И что? Тут наверняка собаки есть бродячие. Или даже волки.
И Никиту за ухом почесал. А тот, заразина, сделал вид, что он и вправду маленький и бедный, неузабоченный.
— Знаешь что… — Ульяна выпустила руку. — Тебя вообще сюда не звали! А раз приехал…
— Кстати, дорожки подмести стоило бы. И кусты постричь. Ваш садовник отвратительно работает.
Нет, он… серьёзно сейчас?
Издевается?
Нос Данилы дрогнул и он поинтересовался:
— А чем это так пахнет?
— Оладьями.
— Обожаю оладьи. Угостишь? Тараканова, я честное слово, с миром! У нас тут общее дело нарисовалось. Ну и надо бы как-то вот… решить, что ли… или ты хочешь замуж? За меня?
— Упаси господи! — искренне воскликнула Ульяна.
А этот, кажется, обиделся.
Между прочим, желающих выйти замуж за Данилу, всегда хватало. Да если б он только намекнул. Та же Элька два года вилась, и так, и этак на колечко намекая. Данила же делал вид, что намёков не понимает, а как надоело, так прямо и сказал, что, мол, не собирается.
Нет, Элечка милая.
И собой хороша.
Но это ж ещё не повод жениться. В общем, тогда он и стал козлом. Образно говоря.
Реальный козёл подошёл поближе, вперился в Данилу жёлтыми глазами, причём взгляд такой… почти человеческий. Оценивающий.
— Да пошутил я, — буркнул он, потому как обидно, когда тебя и козлы всерьёз не воспринимают, — кому она нужна-то…
Лицо у Таракановой вытянулось.
— Мэ-к, — сказал козёл с упрёком.
— В общем… слушай… давай по-деловому, а? Проблемы порешаем ну и разбежимся к обоюдному согласию. В договоре момент прописан.
— Да⁈
— А ты не читала?
— Я только вчера узнала, — Тараканова отбросила прядку волос. — От бабушки.
— А я от отца… вот… честно, злости не хватает. Молчать столько лет. Чувствую себя идиотом.
— Ну, тебе к этому не привыкать.
— Тараканова!
— Извини, вырвалось, — она даже смутилась немного. — Ладно, и вправду пошли в дом. Слушай, я работу прогуляла. Ты меня уволишь?
— Не я. Но думаю, там всех уже… там нет больше работы.
— А куда подевалась? — Даниле явно не поверили.
— Мыши сожрали. Саблезубые…
— Мелецкий!
— Да я серьёзно! Там даже видео есть процесса. Так покормишь?
— Покормлю, — она выдохнула и как-то вдруг успокоилась. А потом добавила: — Одним больше, одним меньше…
Этого Данила не понял.
— Ко мне родственники приехали, — сказала она. — Вот… с Никиткой ты уже познакомился, как и с Фёдором Степановичем.
Козёл важно кивнул, обозначая, что речь идёт именно о нём. И Данила ляпнул:
— Рад знакомству… и с тобой тоже, пушистый.
— А это Ляля, моя кузина, — Ульяна открыла дверь. — Ляля, это Данила Мелецкий…
— Твой жених, — раздался голос, от которого в ушах зазвенело и показалось, что Данила на мгновенье вернулся в прежнее, розово-воздушное состояние, с шариками, пузырьками и ожиданием чуда.
Правда, продлилось это недолго.
Девица была…
Чтоб тебя… да на ней Данила хоть завтра бы женился. Наверное. Или нет? Красива, конечно, просто очуметь. Такие только в сети и водятся, на фотках. А эта живая, настоящая… и глаза отвести сложно.
— Ляля, прекрати, — раздался строгий голос.
— А он её не любит! — ответила Ляля. — Иначе бы не заморочился!
— Во-первых, — продолжил тот же голос, пока Данила пытался проморгаться и в целом сообразить, что происходит и на каком свете он находится, — какая любовь после пятнадцати минут знакомства?
— Большая и чистая?
— Ляля!
— Чего? А с первого взгляда?
— Ляля, дай им присмотреться получше. Во-вторых, если б и вправду ничего не было, то он бы и не выпутался. А так твоего морока и хватило на два-то выдоха.
Морок?
Перед глазами мелькнула чья-то рука.
— А вот это другое. Ишь, понавесила… Ульяна, ты бы поаккуратней, а то так зачаруешь, потом будешь всю жизнь маяться, думать, как снять. А ты, добрый молодец, проходи, чай, не чужой человек.
В общем, что его приглашают в дом, Данила понял. И вошёл. Блондиночка отступила, правда, недалеко. И под взглядом её Данила чувствовал себя… в общем, неуютно чувствовал.
Прямо совсем неуютно.
В бирюзовых глазах виделась какая-то надежда и даже готовность, но к чему — Данила так и не понял.
— Здравствуйте, — сказал он вежливо. — А вы…
— Антонина Васильевна, — ответила женщина в ярко-зеленом сарафане, расшитом крупными бусинами. Наверное, на ком другом он гляделся бы глупо, как и тюрбан из красного платка, и четыре ряда бус, между которыми поблескивали монетки. — Бабушка Ульяны.
— А я Данила… жених… собственно говоря. Тараканова, не нервничай! От нервов морщины появляются.
— Да? — хлопнули длиннющие ресницы блондинки. — То-то я смотрю, что у меня уже почти. Это всё от нервов, выходит?
— Ляля, у русалок морщин не бывает, — со вздохом произнёс очень тощий, болезненного вида парень, поправляя солнечные очки. — Привет. Я… родственник.
— Как Фёдор Степанович и Никита? — зачем-то уточнил Данила.
— Примерно так, — парень улыбнулся и во рту мелькнули клыки. — Игорь.
— Данила.
Рукопожатие оказалось крепким, только вот рука ощущалась холодной.
— Так, раз все собрались, наконец, — Антонина Васильевна перекинула полотенце с левого плеча на правое, — то давайте за стол. Женя, тебя тоже касается!
— Я не хочу… — донеслось из глубин дома.
— А это, — шепотом спросил Данила, придерживая сумку и раздумывая, куда бы её поставить тихонько.
— Это мой дядя, — так же шёпотом ответила Тараканова. И, словно оправдываясь, добавила: — Я сама только вчера со всеми познакомилась.
— За стол! — прервала разговоры Антонина Васильевна и желающих возражать не нашлось.
Шпицу и то место выделили.
И тарелку.
Нет, с местом ладно, Даниле случалось видать и не такое, но вот оладьи.
— Нельзя, — он дотянулся до тарелки и убрал от собачьей морды кругляш. — Тараканова! У тебя что, собак не было? Им нельзя человеческую еду! У него живот болеть будет.
— Р-р-р, — шпиц был явно не согласен с подобной постановкой вопроса.
— Верни, — посоветовала Ляля, подхватывая двумя пальчиками оладушек. — Не надо вставать между Никиткой и едой.
— Собакам необходимо специальное питание, — Данила оладушек съел. А чего, не возвращать же. Тем более что отменные. Даже у маминого французского повара, которого она полгода от Опушниных переманивала, суля золотые горы и перспективы личностного роста, такие не получались.
Хотя… он оладьи и не готовил.
Панкейки там.
Какие-то с хитро заваренным тестом, медовым суфле и семенами очень полезных тропических растений, а вот оладьи — нет.
— Человеческая еда для собак слишком жирная и сладкая. От этого бывает несварение.
— Кстати, — Игорь и за столом очки не снял, а сел в самом тёмном углу. — В его словах есть смысл. Помнишь, ты мне в тапки нагадил.
Шпиц опустил уши.
— Да ладно, бывает… но живот-то реально болел же.
И шпиц кивнул.
— И теперь будет, — сказал Данила, тарелку от морды отодвигая. — Ему надо корм купить. Холистик. Для собак с чувствительным пищеварением. И ещё витамины, а то шерсть не лоснится.
Все поглядели на шпица.
— У? — тот склонил голову и потом завернул, пытаясь разглядеть собственный хвост.
— Ничего, — Данила, пользуясь моментом, утащил с блюда ещё один оладь. — Не переживай. Я тобой займусь. Мы ещё все медали соберем. На выставках.
— Ба, — Ляля слегка наморщила лоб. — А разве есть выставки оборотней?
— Ни разу не слышала. Но думаю, он про собачьи говорит.
— Оборотней не существует, — Данила улыбнулся и протянул руку к блюду. Правда в следующее мгновенье в неё вцепились мелкие и острые зубы. И чей-то донельзя хриплый голос произнёс:
— Блин верни, кинолог хренов…