Ведьмы.Ру

Глава 22 Говорится о том, что козлы бывают разные

Филин вернулся к дому.

Его никто не стал прогонять, наоборот, калитка была не только приоткрыта, но и камушком придавлена, будто нарочно, чтоб затруднений не вышло. Стоило просунуться, как она скрипнула. И на этот скрип во двор выглянула женщина в жёлтом тюрбане.

— А… явился.

А потом снова в доме спряталась.

Филину же что делать?

Была мысль в полицию пойти. Но он только представил, как является и пытается рассказать, что его в козла обратили. В лучшем случае просто ролик снимут. Как Лёнька. В худшем… ещё решат, что бешеный.

К Земеле?

Не хватало.

И главное, ясно, что давно чего-то затевалось. Не Филина это направление, его дело — мелкие кредиты, займы и прочая ерунда, которая серьёзной работы с клиентом не предполагает. Но вот сдёрнули, услали. Земеля самолично просил. С какого перепугу? И пел, что у Филина получается работать, будто позабывши, что пару месяцев тому орал, что или Филин перестаёт чистоплюйствовать, или пусть другую контору ищет. А то, мол, словами он горазд, а вот как действовать…

Губы сами потянулись к веточке.

Чтоб… хотя, не так и плохо, если подумать. Точно не хуже переваренных пельменей. Казалось бы, дело нехитрое, кинул в воду и готово. Только почему-то через раз то переварятся, то внутри ледышки, то вовсе слипнутся одним комом.

С травой проще.

Хотя грязная… а если рвать и мыть? Где? Нет, козлы в природе вроде не моют и живые. А если и подохнет, то невелика беда. Плакать о Филине точно некому.

Но сказать…

Кому и чего?

— Эй, — Филин крутанул башкой и едва устоял. Треклятые рога весили немало, и голову под их тяжестью клонило то влево, то вправо. — Федька! Или как там тебя… ты где?

— Тут, — кусты затрещали и меж ветвей просунулась чёрная морда. — Но прошу заметить, что я не давал вам повода фамильярничать.

На шерсти проблескивала седина.

— Выкать, стало быть? Козлу?

— А сами вы, простите, кем будете?

Филин вздохнул.

— То-то и оно. Животное обличье — это ещё не повод уподобляться. Я вижу, что вы пребываете в смятении и не до конца осознали произошедшее, но уже стремитесь…

— Заткнись, а…

— Это весьма грубо.

— А я такой и есть. Грубый… слушай, а ты траву моешь перед тем, как есть?

— Нет.

— Она ж пыльная.

— Как-то вот и не думал, — козёл выбрался из кустов и сел. — Действительно… это негигиенично. С другой стороны, поверьте, коллега, немытая, но свежая трава куда приятнее сена.

— Сена?

— А то… в наших широтах круглосуточная зелень — роскошь, недоступная простому козлу. Порой приходится довольствоваться малым.

И вздохнул.

Филин тоже вздохнул.

— Ты… вы… это… звиняйте. Я и вправду… манерам не обученный. И вообще уголовник.

Козёл чуть склонил голову:

— А я профессор. Филологии. Лингвист. Философ. Книгу вот пишу… писал. Раньше. О философском переосмыслении прожитой жизни на склоне лет и о том, как приобретенный жизненный опыт влияет на личность, изменяя её…

— И много написал? — Филин впечатлился. Учёные люди пугали его, причём он и сам не знал причин этого страха.

— Вступление.

— А козлом как стал? Вступление не понравилось?

— Это личное. Впрочем… это как раз наглядный пример того, сколь приобретенный жизненный опыт влияет на переосмысление. Коллега, не соблаговолите ли вы прогуляться? Здесь недалеко пруд имеется, а у воды трава обычно имеет совсем иной вкус. Она сочнее и порой появляются в ней лёгкие ореховые ноты молодых одуванчиков. Некоторая пряность или даже острота…

Филин понял, что идти надо к пруду.

— Соб… саб… пошли, — выдал он, подумавши, что и вправду, почему бы к пруду не сходить.

Что он теряет, в конце-то концов?

Может, Профессор чего и подскажет разумного. Но вряд ли.

— А история моя… — Профессор обрадовался. — Весьма и весьма показательна. Наглядна, я бы даже сказал. Видите ли, когда-то давно я был молод и полон надежд…

Шёл он довольно быстро, и Филину пришлось поспешить.

— … когда встретил её. Она была тоже молода и прекрасна, как может быть прекрасна возлюбленная в глазах мужчины.

— Это да.

Женушка тоже выглядела так, что Филин прям в ступор впал, когда в первый раз увидел.

— Вижу, вы и вправду понимаете… о, тогда наша любовь представлялась мне чем-то огромным и великим, незыблемым, как горы. Она была бездонней океана…

Вот почему все учёные так любят трындеть? Или это просто от излишка науки? В мозгах не удерживается и выливается трындежом.

— Я представлял себе, как мы будем идти вместе по жизни, держась за руки, преодолевая все невзгоды…

— Не вышло?

— Отчего же. Вполне себе. Мы поженились. И жили. В целом даже неплохо, пусть и несколько обыденно. Я занимался наукой. И карьера моя, пусть и не стремительно, но всё же шла в гору. Моя жена работала, поскольку, как выяснилось, людей науки не ценят так, как должно… но речь не о том. Шли годы. И вот уже я защитил кандидатскую. Потом и докторскую создал. Выпустил монографию. Меня узнали в узких кругах действительно серьёзных людей. Мои работы вызывали немалый резонанс… также я преподавал. Тогда мне казалось, что я занимаюсь действительно важным делом. Несу свет знаний. Зажигаю в юных сердцах искры… не даю пламени познания, что вырвало человечество из глубин веков, погаснуть.

— Вляпался? — вставил фразу Филин.

— Увы… верно подметили. С годами мы с супругой сильно отдалились друг от друга. Она стала такою… знаете, приземлённою. Её заботили, как мне виделось, совершенно пустые вещи, тогда как о душе и саморазвитии она совершенно забыла. А тут Люсенька. Вся такая… воздушная и чудесная.

— Студентка?

— Помилуйте, — Профессор искренне возмутился. — За кого вы меня принимаете! Аспирантка! Ах, как она умела слушать. Ах, как смотрела на меня! Я понял, что вот оно, угасшее было чувство, что вернулось…

К бывшей тоже, выходит, вернулось.

Филин ради интереса как-то заглянул к ней на страничку, почему-то надеясь, что она одна и что, может, получится чего-нибудь. А там свадьба.

Колечки.

Голубочки…

Счастье, в общем. Чужое и недоступное.

— И я поддался. А как? Человек слаб. И в душе каждого из нас живёт желание быть счастливым. Разве так много для этого надо? Погодите, тут забочик, надо рогом вот так подхватить досточку и в сторону. Всякий раз, совершая побег, ощущаю себя по меньшей мере графом Монте-Кристо.

— Да вроде никто не держит, — Филин оглянулся, убеждаясь, что погони за ними нет. — Можно вообще через калитку было.

— Безусловно, — согласился Профессор. — Но разве в вашей душе не кипит жажда приключений? Разве не хочется вам вновь испытать вкус опасности…

— Сбегая из дому? Я уже как-то… вырос с этого, что ли, — впрочем, в дыру Филин кое-как протиснулся, только бока чутка ободрал. — Значит, завалил студентку?

— Аспирантку! — поправился Профессор с обидой в голосе. — Попрошу вас… заводить романы со студентками — аморально!

— Ага. Аспирантки — другое дело.

— Мне кажется, что вы осуждаете мой поступок.

Не кажется. Но тут бы лучше помолчать. И лист, который сам перед мордою возник, очень даже неплохой повод. Оно и человеком, когда жуешь, то как-то вот помалкивается. А козлом и вовсе милое дело.

— И это был не роман! Это было чистое светлое чувство! Единение сердец, душ…

— И тел.

— И тел, — согласился Профессор. — Знаете, вы как-то вот неуловимо напоминаете мне мою супругу.

— Не оценила единения?

— Увы… наш брак давно исчерпал себя, а тут ещё моя Люсенька оказалась в положении. И счастье моё стало полным. Я ощутил в себе готовность быть отцом.

— А что, с женой детишек не было?

— Не было. Как-то вот… всё не до них… то мы оба нищие студенты, то потом у меня учёба, у неё работа. Диссертация одна, другая… потом мы оба поняли, что уже возраст не тот, куда детишек.

— А тут Люсенька.

— Да, да… это неприятно. Я понимаю, что моя супруга… бывшая супруга ощутила себя обманутой. Аккуратней, тут кочки. Но оцените, до чего сочная трава. Какой насыщенный у неё вкус, какой волшебный аромат. Главное, когда срываете, пробуйте чередовать. Обратите внимание, что ромашка придаёт лёгкость и медовые оттенки, в то время как пижма…

Профессор общипывал белые цветочки, умудряясь действовать аккуратно. А вот у Филина не вышло. Стебель не перекусывался, а стоило головой тряхнуть, и цветок вовсе выдрался, повис с морды.

— Вы копытом, копытом придерживайте… так вот, когда я сообщил супруге о разводе, она удивилась. Казалось бы, с чего? Мы два взрослых человека… да, понимаю, что ей казалось, что старость мы проведем вместе. Но я-то не чувствовал себя старым! Я открыл в себе бездну новых сил. Зачем же мне хоронить себя в браке с этой утомлённою жизнью женщиной? И вон там щавелёк растёт. Для кислоты.

— Ругалась?

Со щавелем получилось лучше. Точно кисленький. Щавель Филин с детства любил. Но в козлином обличье вкусы изменились. И да, и однозначно трава вкуснее пельменей.

— Скандал устроила. Совершенно безобразный. Обвинять начала. Кричать, мол, что я виноват, что из-за меня у неё жизнь не сложилась… я ей клялся, обещал. Клялся, конечно, и обещал. Но это было раньше, когда мой жизненный опыт не позволял в полной мере оценить последствия неосторожно произнесённых слов…

— Так это она тебя?

— Нет… — Профессор копнул копытом и, наклонившись, вытащил что-то из земли. — Кшта-ти, ошень рекомендую корешки… острота, пряность и удивительное сочетание вкусов.

И сглотнул.

— Мы разводились долго. Точнее развелись быстро, но был дележ имущества. Я ей предложил уйти. У неё имелась квартира от родителей, довольно неплохая. А та, в которой мы жили, была построена с участием института, за мои заслуги. В конце концов, там был мой кабинет, работы. Она заявила, что полжизни угробила, чтоб я выучился и эти работы написал… ремонты помянула. Мелочной, в общем, женщиной оказалась.

— Не то, что Людочка?

— Люсенька, — поправил профессор. — Да… пришлось нелегко. На нас ополчились буквально все. Мои вчерашние коллеги позволили себе высказываться. Некоторые откровенно смеялись. Но мы преодолели всё!

Судя по тому, что бегал Профессор в козлиной шкуре, то далеко не всё.

— Мы поженились. Я летал на крыльях любви. В срок Люсенька родила девочку… лучше бы мальчика, конечно. Девочки, согласитесь, это совершенно не то, что нужно мужчине для продолжения рода.

Филин подавил вздох.

Он бы не отказался ни от девочки, ни от мальчика. Он ведь тоже думал, ну, до того, как всё случилось, что будет у них сын там или дочка. И дочку бы на руках носил.

На шее.

Бантики бы покупал. Такие, розовенькие. Или ещё какие. И никогда б не позволил, чтоб какая-нибудь падла эту дочку обидела. Только хрена… не будет у него дочки. Бывшая вон жизнь свою устроила, а Филин… кому он на хрен нужен со своей комнатой в коммуналке, кривою рожей и уголовно-спортивным прошлым? Ни одна нормальная баба такого близко к себе не подпустит.

— Однако вынужден признать, что не всё ладилось. Люсенька оказалась совершенно негодна к исполнению женских своих обязанностей.

— Давать перестала?

— Нет, что вы… речь не о сексуальности, хотя да, она сильно изменилась. Я про остальное. Готовка там. Уборка. Она почему-то решила, что это я должен убираться. Начались какие-то мелочные придирки. И деньги. Ей постоянно нужны были деньги. Причём сколько ни дай, всегда было мало. Какие-то ногти, брови, ресницы, гели, крема. Подружки, кафе… она начала заявлять, что это я должен сидеть с ребенком, представляете⁈

— Нет, — честно сказал Филин, потому как Профессору, несмотря на все научные звания, он бы точно ребенка не доверил.

— Наши отношения дали трещину. Ссоры случались всё чаще. На этом фоне у меня начался разлад на работе… и денег действительно не хватало. Это моя бывшая супруга как-то распоряжалась ими.

А ещё, небось, и подзарабатывала.

Может, попросить телефон? Хотя зачем приличной женщине козёл? У неё уже был один.

— Я начал понимать, какую ошибку совершил. Переосмыслять опыт… и скажу более, подумывать о разводе. В конечном итоге, в отличие от бывшей жены нас с Люсенькой ничего не связывало.

Кроме ребенка. Но, может, для профессора это и не повод.

— Я ей сказал. И она образумилась. А затем вовсе вызвала матушку. Прежде мы не были знакомы, да… как-то я даже полагал, что Люсенька сирота, но нет. Эта женщина прибыла помогать и в доме наконец-то воцарился порядок. Янина Владимировна занялась хозяйством, а заодно провела воспитательную работу с дочерью, указав той на недостойное её поведение. На то, что матери семейства и жене никак невозможно покидать дом на всю ночь и возвращаться под утро в нетрезвом состоянии.

В голосе Профессора до сих пор слышалось возмущение.

— Люсенька полностью сменила образ. Она почти стала прежней моей Люсенькой. Я, признаться, воспрял духом, решив, что кризис нашего супружества преодолён. Тут ещё предложение поступило о цикле лекций за границей. Обещали весьма неплохие деньги, но главное — перспектива. Если бы я сумел показать себя, мне предложили бы остаться… м-ме…

Звук этот, полный почти человеческой тоски, вырвался из груди Профессора.

— Я сказал Люсеньке. Но она огорчилась. Она не хотела, чтобы я уезжал без неё. Но помилуйте, дорогу и проживание оплачивали лишь мне, а куда бы я её взял? Тем более ребенок, хозяйство… мы снова поругались. Она почему-то уверилась, что в поездке я найду ей замену…

И вот честно говоря, Филин Люсеньку понимал.

— Да, полгода — это длительный срок, но за эти полгода я подыскал бы квартиру, организовал бы переезд семьи. И в гости она бы могла приезжать. Она же снова кричала, обвинив меня в измене. Якобы я не один еду, а с Никоренко… это моя…

— Студентка?

— Аспирантка. Очень милая разумная девочка. Она получила грант на исследования, а я лишь немного помог, направил мнение совета в нужное русло, потому что сами понимаете, если не сделать, то выберут какую-нибудь бездарь с хорошими знакомыми. И в том, что мы ехали вдвоём, ничего удивительного. Точка отбытия одна. Назначения тоже. А фантазии Люсеньки — это лишь от нервов. Я напомнил ей, что она сама решила оставить науку… да, не без моей просьбы. Ну поймите, невозможна семья, в которой сразу двое строят из себя учёных! Это постоянные ссоры, конфликты, бытовая неустроенность…

И белье стирать некому. Филин понимал.

— Та ссора была совершенно безобразною. Мне даже пришлось напомнить Люсеньке, кто в доме хозяин. И повысить голос. Более того, признаю, что опустился до угроз… некрасиво, да, но нас помирила Янина Владимировна. Чудом, не иначе… она казалась мне такой разумной взрослой женщиной. Она понимала, что у мужчин есть свои потребности, что роды сказываются на женщине не лучшим образом. И порой ради мира в семье следует переступить через своё самолюбие… вот. Мы помирились. Но… да, я уже понимал, что это начало конца. И подумывал, что отъезд — вполне себе возможность снова…

— Переосмыслить жизнь?

Если со щавелем прихватить ромашку, то вкус выйдет странноватый. Хотя интересный.

— Именно. Весь человеческий опыт, и отдельной личности, и цивилизации базируется на постоянном переосмыслении…

Про человеческий Филин не знал. Но вот ту задницу, в которой он оказался, нет, не сейчас, а предыдущую, он переосмысливал не единожды. Правда, ни к чему не приходил.

Ну не смог бы он пройти мимо.

Да и пацана того не бил. Толкнул чутка… а всё, что потом, это ведь уже не от него зависело.

— Янина Владимировна взяла дело в свои руки. Она отправила нас с Люсенькой в ресторан. Она достала билеты в театр, верно, надеясь скрепить брак. Я так думал. Она снова и снова делала так, чтобы мы оказывались на людях. И очень просила меня не нервировать Люсеньку. Подыграть. Чтобы та смогла свыкнуться, смириться… я не увидел в этом ничего дурного. Кроме того это было полезно моей репутации. Там, куда я собирался, ценили семейных людей. Традиционные ценности и всё такое. И я подумал, что, возможно, этот вариант отношений будет выгоден обеим сторонам… вот… а незадолго до отъезда Янина Владимировна организовала семейный ужин. И угостила своей настойкой. Я выпил… и вот…

— Вот?

— Очнулся уже в этом теле. Вы не представляете, какой шок я испытал. Уснуть человеком, а проснуться козлом!

Отчего же. Филин даже вон не спал. Он этот шок в процессе превращения пережил.

— И тут моя дражайшая тёща рядом. Говорит, мол, доигрался, козёл… и объяснила, что не позволит доченьку выставить. Что раз я своего счастья не разумею, то и… выразилась некрасиво.

Филин эту, незнакомую женщину, весьма даже понял. Он бы тоже выразился некрасиво.

— Ох, пожалуй только вы способны сполна понять весь спектр эмоций, меня захлестнувших, всю бездну отчаяния, которую я пережил. Но мало того, мне было позволено взглянуть на моё тело! Это вы, так сказать, обратились полностью. Я же… эта ведьма каким-то одной ей известным способом вытащила душу из моего тела, чтобы поместить в это вот! И наоборот, соответственно. Ах, какой позор испытал я… вы представить себе не можете, что было…

И головой покачал с укоризною.

— Он прыгал и скакал, и блеял… несчастное животное. Несчастный я! Моя Люсенька вызвала бригаду. Психиатрическую. И само собой меня поместили в лечебницу! Она собиралась объявить меня невменяемым.

А что, разумно.

Прикончи его, так расследование началось бы. Стали б говорить, что молодая жена муженька в могилу спровадила. А так — живой. Скачет козликом. В буквальном смысле слова, только под надёжным присмотром врачей. Те уж, конечно, исследуют вдоль и поперек, заодно и справочку дадут, что несчастного не травили. Что сам по себе свихнулся. От излишку ума.

Тоже ведь бывает.

— Опекунство, небось, оформили? — уточнил Филин для поддержания душевной беседы. — А это что за трава? Вкусная.

— Это? Это клевер. Красный. Есть ещё белый. Весьма похожи, но если дать себе труд, то можно уловить некоторые вкусовые нюансы. Вижу, несмотря на внешность, вы обладаете весьма подвижным разумом, если проникли в самую суть коварного плана. Да, именно так всё и должно было быть… но увы, я умер.

— Вроде живой, — Филин на всякий случай отступил.

А то мало ли, чего да как.

Тут же ж хрен поймёшь, чего творится. Если живого человека в козла обратили, то почему б и козла из мёртвых не поднять.

— Нет. Моё тело. Им сообщили в тот же вечер… я скончался. Сердце не выдержала. Она ещё заявила, что я сам виноват. Якобы использовал китайские препараты…

— А ты использовал?

— Мне кое-что передал коллега. Очень уважаемый человек, — Профессор поджал губы, отчего выражение морды его стало совершенно нечитаемым. — И это исключительно в целях общего оздоровления организма…

— Не вставал?

— Простите! — Профессор даже подпрыгнул. Потом воровато оглянулся по сторонам и вздохнул: — Даже лучшим из нас не избежать дыхания вечности.

Эк он зарядил-то. Хоть записывай.

— Но если бы не стресс, которому подвергли несчастное животное в моём теле, я был бы жив…

Тут, конечно, вилами по воде. Но, к счастью, отвечать не требовалось.

— Эта ужасная женщина предложила мне выбор. Или она отправляет меня в деревню, под присмотр своей родственницы…

— Или?

— Или отдаёт сатанистам.

— А им зачем?

— Так… я же козёл!

— Заметно, — не удержался Филин.

— Сатанисты имеют дурную привычку приносить чёрных козлов в жертву.

— И ты…

— И я не стал рисковать. Так вот и живу… уже почти тридцать лет.

— Сколько⁈

— Как оказалось, ритуал был проведен не совсем верно. И теперь душа моя привязана к этому вот телу. Оно не стареет. И я живу, живу… знаете, коллега, я вот даже привык как-то.

Тридцатник.

Да Филину тогда по совокупности меньше впаяли.

— В целом даже и неплохо… есть еда, есть сарай. Компания даже… разве что копытами страницы перелистывать неудобно.

— К-какие?

Это, выходит… нет, у Профессора ситуация другая совсем.

— Книжные. Я ведь читать люблю. И в шахматы тоже играю… вы, к слову?

— Немного. Пока сидел научили. Но я-то так… не особо умный.

— Ничего. Исправим. Времени у нас много… душа, если так-то бессмертна.

Как-то это не обрадовало.

— К тому же у вас, в отличие от меня, шанс имеется… да… поэтому советую вам воспринимать всё, как аскезу.

— Чего⁈ — а прозвучало «м-ме-у».

— Аскезу. Это как… как будто вы решили себя ограничить. Допустим, в монастырь попали…

— Типа шаолиньский?

— Типа, — согласился Профессор. — Только для козлов…