Ведьмы.Ру

Глава 13 Где труд облагораживает, а подвал хранит картошку и тайны

Дядя Женя вошёл в подвал бочком. Вид он имел именно такой, какой и должен иметь человек, долгое время употребляющий и злоупотребляющий даже.

— Драсьте, — буркнул он, обращаясь сразу ко всем и ни к кому. — Игорек, дверь иди подержи… а ты, как тебя, поди куда и не крутись под ногами.

После чего просто подошёл к гробу, вид которого вызывал у Ульяны весьма смешанные чувства, постучал по крышке.

— Прикрутили?

— Обижаете, — Игорёк потянул Мелецкого за руку, заставив отступить от гроба. А дядя Женя просто взял и подхватил гроб под узкую часть. Потом хекнул и поставил вертикально.

— Это… как? — шёпотом спросила Ульяна, которая точно видела, что Мелецкий к гробу примерялся, да так и не поднял. — Это… это как вообще?

И выглядел гроб увесистым.

— Так ведьмак же ж… нам повезло, что в настроении, — Ляля вытащила из кармана карамельку. — Будешь? Там, пошли, надо ж посмотреть, куда его ставить. Ты покажешь? А то сами так и будут таскать по дому. Дядь Жень, мы в подвал…

— Идите… Игорёк, ты вперед давай, дорогу показывай. А ты… звать тебя как?

— Данила, — потухшим голосом произнёс Мелецкий.

— Не важно. Приглянь, чтоб чего не отвалилось.

— А ведьмак, это как ведьма?

— Вроде того… но не совсем. он вообще с нежитью всякою сражается. Сражался бы. Раньше. Ну, когда нежити было много. А теперь нежити серьёзной и не осталось. Повывели всю ещё до него. И сражаться не с кем. Вот его с тоски и крючит. Потому ба с собой и взяла, чтоб приглядывать. Он бы дома вообще спился… а тут, глядишь, новое всё… неизведанное.

Особенно подвал.

В него Ульяна, честно говоря, не любила спускаться. И картошка лежала у самой лестницы. Ещё с прошлого года, кстати, лежала, когда Ульяна её прикупила по случаю и в каком-то совершенно ненормальном количестве. Рассчитывала, что всю зиму питаться будет.

И питалась.

Зиму. Весну. Лето тоже… кредит как раз рефинансировали, с работой не особо получалось. В общем, картошка в подвале — это не просто так, а стратегический запас. Главное, и сорт попался на диво удачный. Не пошёл к весне белесыми червяками проростков, даже вон в середине лета крупная, крепкая, прям как вчера в подвал попавшая. И осталось ещё пять мешков и одна горка. Пусть и занимали мешки лишь малую часть просторного подвала, но всё же стало несколько неудобно.

— О, лестница в кои веки нормальная, — дядя Женя ступил осторожно и гроб держал с прежнею лёгкостью. Было вообще не похоже, чтобы он притомился. — А то обычно… как в мышиную нору…

— Я держу! — двери Ляля прижала к стене.

— Вы пока, может, к стеночке прислоните? — предложила Ульяна. — Потом осмотримся, решим… с картошкой надо ещё что-то придумать.

— С картошкой, детонька, не думать надо, — гроб дядя Женя, как и было сказано, поставил у стены. — Картошку есть надо.

И руки отряхнул.

— Ничего себе! — Мелецкий тоже в подвал спустился. И у дверей постоял. И по стене похлопал. — Тараканова, да у тебя не подвал, а цельный бункер!

— Хорошая изоляция, — согласился Игорёк, снимая очки. — Только света мало.

— Так лампы я выкрутила. Чтоб расход был поменьше. Тут счета такие, что… — Ульяна махнула рукой. Не объяснять же, что за задолженность по электричеству это самое электричество и отобрать могут. С Петра Васильевича вполне станется отключить. — Тут когда-то столы стояли, бильярдные. Дальше — бар был. И комнаты для отдыха. Ещё кинотеатр имелся. Но я, как переехала, так просто заперла.

— Смотрим⁈ — кажется, перспектива обследования подвала привела Лялю в восторг.

— Туда действительно давно никто не заходил. И я не убиралась.

Не признаваться же, что гостей не ждала. И вообще, нормальные гости в хозяйские подвалы гробы не затаскивают.

— Погодьте, — дядя Женя вытер ладони о растянутые штаны, а потом эти же штаны подтянул. — Я сперва…

— А мне и тут неплохо. Вон, поставим куда в уголок и мешать не будет, — Игорек почесал переносицу. — Надо будет только… убраться…

Ульяна мысленно застонала. Просторный подвал, наверное, дело хорошее, если в нём хранить чего-нибудь. Те же гробы, к примеру. Или вот… ну, картошку, капусту. Да хоть бильярдные столы, которые маменька вместе с мебелью ещё когда вывезла и продала. Но вот убираться… мести.

Мыть.

И тут заскрипела дверь. Звук был низким долгим и протяжным. Прям до костей пробирающим. И захотелось попятиться, потому что повеяло из-за этой двери чем-то таким…

Таким…

Недобрым.

— Назад, — Мелецкий скатился со ступенек, чтобы дёрнуть Ульяну и за спину убрать. — Не знаю, что там, но надо уходить…

Раздался громкий хлопок.

Там, наверху.

А потом скрежет.

— Мамочки… — произнесла Ляля, неуверенно. — А нас заперло.

Так, спокойно.

Заперло. Как заперло, так и отопрёт. Бабушка вон хватится. Или Никитка устанет от уборки бегать. И вообще… дверь эта, пусть и железная, но ведь Мелецкий — маг. А дядя Женя одной рукой гроб поднять способный. Управятся.

И…

Что-то ухнуло. И завыло. Так, тяжко, с надрывом… вой этот пробирался под кожу, и сразу захотелось плакать. Вот горько-горько. Или смеяться.

Или и плакать, и смеяться.

А ещё бежать.

Далеко-далеко. И спрятаться. Точно. Спрятаться и…

Вой сменился утробным рыком, а следом пришло осознание, что не выйдет у Ульяны. Некуда бежать. И тогда…

— Нежить, — Ляля радостно подпрыгнула. — У вас тут нежить! Всамделишняя!

Точно.

Сплошная нежить. С самого рождения… и дальше только хуже. Демон, проклятье… матушка-ведьма… зачем Ульяне мучиться?

— Ах ты… — раздался сипловатый голос дяди Жени. — Ишь… разошлась, паскудина.

— Улька, ты чего?

— Н-не знаю… — Ульяна всхлипнула, чувствуя, как по щекам побежали дорожки слёз. — Жизнь-боль…

— Тараканова? — Данила обернулся. — Тараканова… ты это… не того.

— Н-не того… н-не этого… — Ульяна сползла на мешок картошки, которая вдруг показалась до крайности твёрдою. Вот будто камень, а не картошка. И это тоже огорчило, прям до глубины души. Что это за существование, когда даже картошка не правильная? — Я ничего-о-о…

— У-у-у, — донеслось из-за двери прежалобное. — А-у.

— У-а… — вырвалось у Ульяны и тотчас печально хлюпнуло в носу.

— Тараканова!

А вот трясти её не надо. Если жизнь — боль, то зачем ещё добавлять?

— На меня смотри!

Смотрит.

Не интересно. Она эту вот физию видела. Нет, физия, конечно, симпатичная. И даже уши оттопыренные не слишком общее впечатление портят. Но…

— Это её нежить морочит, — заявила Лялька. — Ты держи покрепче, а то под мороком человек за себя не отвечает.

Правильно. Ульяна и не хочет отвечать. Ни за себя, ни в принципе.

— Стой, падла! — донёсся радостный, полный какого-то невыразимого счастья голос дяди Жени. — Я тебя сейчас упокою!

Вот… ну кто так орёт? На месте бедной нежити Ульяна точно не стала бы останавливаться. Хотя… упокой. Это почти покой.

Лежишь себе тихонько и никто не трогает.

Она даже руки на груди сложила, примеряясь, как ляжет. Потом подумала, что стоя или даже сидя, особенно, когда за плечи трясут, упокаиваться как-то не совсем правильно.

Не по канону.

— Ах ты… падла юркая.

— Мелецкий, — Ульяна заставила себя улыбнуться. — А ты мне жених?

— Ага…

— Тогда на руках носить должен…

— Да запросто!

И трясти перестал. Правда, ровно для того, чтоб на руки и подхватить. Вот же… впрочем, на руках очень даже ничего так. Тёпленько. Спокойненько. Ульяна закрыла глаза. Нет… как-то сгорбленно получается. А упокаиваться надо ровно.

Вот она на йогу один раз попала.

Случайно.

Там про расслабление говорили, а это тоже почти упокой.

— Она не умрёт? — кажется, Мелецкий заволновался. — С ней что-то не так!

— Да всё с ней так, — Ульяну наглым образом ущипнули за щёку. — Видишь, глаза открыла.

— Какие-то осоловелые.

— Так осоловела. Наверное, с морочником никогда прежде…

— Я кому сказал, стой!

— … не сталкивалась, вот и повело. Или проклятье действует. Ты просто держи, а то она пока тихонько помирать решила, но сейчас пока тишком, а вообще может и активно.

— Э-м… ладно, — в голосе Мелецкого явно чувствовалась неуверенность. Вот это они зря. Активничать желания не было. Вообще желаний не было. Ну почти. Интересно, если Мелецкого попросить, то…

— Можно её в гробу запереть, — предложил Игорёк. — Он надёжный. Там особо не самоубьёшься, места всё де немного. Активировать не будем.

— Я… как-то… лучше так, — Мелецкий подкинул Ульяну и перехватил её так, что получалось, будто она на руках сидит. Хотя… да, если голову на плечо пристроить, то вполне себе упокоительно. Лучше чем в гробу.

Или всё-таки?

Воображение нарисовало, как она лежит, вся такая прекрасная, и вокруг столпились горюющие родственники. Кто-то с надрывом рассказывал, каким Ульяна была чудесным человеком, кто-то страдающе морщился, сдерживая скупые слёзы.

И даже Мелецкий был. Строгий и мрачный, осознавший, что жизнь уходит.

На этом месте воображение засбоило, потому что осознавший всё — ещё знать бы, что конкретно — Мелецкий категорически не вписывался даже в фантастическую картину.

— Тогда пусть поторопится, — пообещал Мелецкий. — Что он там возится?

— Так… морочник же. Это такая пакость. Мелкая, но доставучая и юркая. Небось, тут давно освоился.

— Помозите, люди добрые! — завопили из темноты так, что Ульяна открыла глаз, чтоб посмотреть, где здесь люди, тем паче добрые, и кому помогать. — Беспредел!

— А если я его огнём шибану? — Мелецкий тоже вытянул шею, но Ульяна подозревала, что, как и ей, ничего-то в темноте не видно.

— Мысль, конечно, интересная, — согласился Игорёк. — Но боюсь, что пламя в замкнутом помещении будет представлять опасность скорее для нас.

— Ага! — крик дяди Жени оборвал дискуссию. — Попался.

— Хто? Й-а?

— А Никитка хвост себе откусит, что пропустил всё.

— Сам виноват. Вечно, как убираться, так у него сразу оборот клинит и лапки.

Нет, ну как можно предаваться вечному покою, когда над ухом гундят. Главное, что интересно же гундят, так и тянет дослушать.

— Ай, люди добрые, что это творится-то! Что деется⁈

— Тараканова, будешь ёрзать, я тебя уроню.

— Ронять невест — плохая примета, — откликнулась Ляля. — Она ж ударится. Оземь…

Умница.

— И обернётся лягушкой? — Мелецкий чутка подбросил на руках, но ронять, к счастью, не стал. — Если лягушка оборачивалась красной девицей, то красна девица, исходя из формальной логики, при ударе оземь обернётся лягушкой.

— Не уверен, — подал голос Игорёк. — Но прошу воздержаться от экспериментов. Всё-таки пространство замкнутое, а злая ведьма в замкнутом пространстве — это пострашнее огненного шара будет.

Не надо Ульяну ронять. Она не факт, что ведьма, и совсем даже не злая, но это ж не повод. Однако стоило признать, что желание упокаиваться уходило, медленно, но всё же. Вместо него оставалось некоторое недоумение, от того, что это желание вообще было.

— Ты вообсце руки мыл⁈ Ведьмак недоделанный!

— Поймал!

Ульяна открыла глаз.

Правый.

Правым видно было плохо. То есть видно, конечно, но исключительно довольную чем-то физию Мелецкого. Физия была слегка небритой.

Всё-таки он на самом деле лопоухой.

И в ухе дырка.

Серьёзно? В ухе дырка?

— Ты серьги носишь? — зачем-то спросила Ульяна, окончательно передумав уходить в мир иной, потому воображение теперь примеряло к образу Мелецкого серьги.

Почему-то мамины.

Длинные.

С сапфирами.

Воображаемый Мелецкий в обычной своей манере смотрел сверху вниз, а сапфиры поблескивали, придавая обычному образу ещё немного надменности. Ну и стиля.

— Я?

— У тебя ухо проколото.

— Тебе показалось!

И покраснел.

— И краснеешь… нехорошо врать, Данилушка… — она даже пальцем погрозила, хотя для этого пришлось расцепить руки, окончательно изгнав мысль об упокоении.

— Мне шестнадцать было, — буркнул Данила, ставя её на землю. Вот же, обидчивый какой. Мог бы ещё подержать немного. А он… из-за серьги несчастной. — Я уровень взял… и контроль наладил. И решил, что круче всех. Стасик предложил отметить.

— И вы отметили?

— Ага, ты как? Голова не кружится?

Захотелось соврать, что очень, и что ноги тоже не держат, но Ульяна привыкла быть честной девочкой, поэтому ответила:

— Нет.

— Всё равно держись, — Мелецкий сунул свою руку, показывая, за что именно держаться. — А то мало ли…

— И ты уши проколол?

— Ухо. Одно. Мы… не помню, чья была идея. У Стаса тоже сила… ну и пошли… мода тогда была, серьгой обозначать. У него с синим камнем, у меня — с жёлтым. Как в сериале… знаешь, этот… «Магический дом»?

— Знаю, — и странно, что Мелецкий тоже его смотрел.

— Вот… ну и решили, что с каждым уровнем будем камень больше.

— А почему не носишь?

Мелецкий вздохнул. И признался:

— Отец увидел… в общем… не одобрил.

— Во, — из-за двери появился дядя Женя с толстой крысой, которую он нежно, трепетно даже сжимал за горло. Правда, крысе это не слишком нравилось, поскольку она сделала вид, что совсем даже неживая. Длинные лапы вытянулись. Повис без движения розовый хвост, почему-то с помпоном на конце. — Какая раскормленная…

— Хто? Я⁈ — крысиный вопль ударил по ушам. И ожив, она попыталась вывернуться, но ведьмак перехватил крысу за шкирку и поднял повыше.

— Ты, — подтвердил он, ткнув пальцем в зад. — Вон какой нагуляла. Юркая, правда, зараза. Едва не ушла. Думал, честно, что и не поймаю. Сеть мою прогрызла и в нору. Я уж и решил, что всё. А она, представляете, в собственной норе и застряла.

— Дом старый! Усадку дал! Вот вход чуть и узался, — крыса попыталась прикрыть зад лапами.

— Тараканова… — произнёс Мелецкий презадумчиво, — я вот даже не знаю, почему меня в этом дурдоме говорящая крыса почти и не удивляет.

— Сам ты крыса! — возмутилась крыса.

А Ульяна взяла и мысленно согласилась.

Не удивляет.

Почти.