Учитель. Назад в СССР-5

Глава 8

К вящему счастью фельдшерицы председатель Звениконь оказался дома. Иван Лукич внимательно выслушал Оксану Игоревну, посетовал, поохал, но в скором времени выгнал со двора потрёпанный уазик, усадил к него девушку и повез к фельдшерскому пункту.

Вместе Оксана и Иван Лукич загрузили в машину недовольную Лизавету, которая то возмущалась, то причитала, то охала, то ругалась на Егора. Водитель и пассажир стоически молчали. Хотя на физиономии Ивана Лукича явственно вырисовывалась: «Что за дурная деваха? С таким характером никто и замуж не возьмет». Где-то в глубине души Гринева была совершенно согласна с тайными мыслями председателя Звениконь.

— Куда теперь? — широким клетчатым платком утирая со лба пот, уточнил Звениконь, косясь на возмущенную девицу, которая по слухам, являлась невестой или даже женой нового учителя.

Познакомившись с дамочкой Иван Лукич сильно посочувствовал Егору Александровичу и поблагодарил и бога и партию за жену свою, спокойную и уравновешенную Наталья Юрьевну. Ругаться Наташенька Звениконь не любила, но смотрела всегда очень выразительно, так что и не захочешь, а с первого взгляда проймет.

«Ох, наплачемся мы с этой девахой. Кабы она Егора-то нашего обратно не сманила в Москву. Охохонюшки, а то ведь какой ладный союз-то вырисовывался: докторша и учитель, самая нужная и важная ячейка-то общества для села», — огорченно вздыхал про себя Иван Лукич, крутя баранку. Машина плавно скакала по сельской дороге по направлению к дому товарища Зверева.

— Куда везти-то, Оксана Игоревна, — уточнил Иван Лукич. — Гляжу, у учителя-то нашего свет в окошках-то не горит, да и лампочка на крыльце не светит. Похоже, дома его нету.

— Как это нет? — тут же всполошилась Лизавета на заднем сиденье. — Он что, совсем с ума сошел? — завелась Баринова с пол-оборота.

— Да погоди ты, — поморщилась Оксана. Гринева настолько устала за весь день выслушивать нытье и капризы Бариновой, что отбросила к вечеру всякий политес. — Мало ли что случилось, может, на работе задержали.

— Сегодня воскресенье! — еще больше взвилась Лиза.

— Ты, дамочка, вот чего, — рассудительным тоном заговорил Иван Лукич. — Ты не гоноши, Егор Александрович, значит, учитель. Детки у него, понимаешь? Вона вчера чего учудили. Оно, конечно, не гой, малышня начудила, но все одно — товарища Зверева краем-то зацепило, — Звениконь покачал головой.- Хорошо, все живы остались, а то не сносить бы нашим учителям-то головы. И директору, да. Может того, разбираются сегодня, в чем дело и как оно так вышло-то нехорошо.

— Что случилось? — тут же встала в стойку Лизавета.

— Ну, то ты у жениха своего спрашивай, мое дело маленькое, я в школьные дела не лезу, — отмахнулся Звениконь. — Так чего делаем, Оксана Игоревна? До вас везу? А то ведь Егор Александрович ключи-то забрал от нового дома. Может, туда ее? — махнул головой Иван Лукич.

— Кого ее? Меня? Куда это вы меня собрались отправлять! Везите меня к Егору! Немедленно! — возмутилась Лизавета.

— Да тише ты, заполошная, — поморщился председатель от резкого вопля. — Видишь, дома его нету. Ну, хочешь, на крыльце тебя оставим, сиди да жди, авось придет.

— Погодите, Иван Лукич, давайте я сбегаю, в окошко постучу. Вдруг Егор… Александрович уже дома… мало ли что… устал, уснул…

— И что, подзабыл про невесту свою? — засомневался Звениконь.

— Всякое бывает, — пожала плечами Оксана Игоревна, распахивая дверь уазика. — Задержался вот на работе, закрутился, домой пришел и спать рухнул… и забыл… — выпалила Гринева. — Схожу, гляну.

— Да как ты смеешь! — прошипела Лизавета с заднего сиденья. — Егор не мог про меня забыть! Ясно тебе⁈

— Не шуми, говорю, — прикрикнул Звениконь. — А то высажу и вертись, как хочешь. Я шумливых не люблю, голова от шуму болит. Целый день с людями, то одно, то другое, домой приходишь — тишины хочется, а тут ты… — пожаловался Иван Лукич и негромко буркнул себе под нос. — И откуда ты взялась-то на нашу голову…

— Да вы… вы… хам! — выпалила Лиза, выслушав отповедь председателя.

— Ну пуская хам, — покладисто согласился Звениконь. — Мы вашим столичным воспитаниям не обучены, это верно. Привыкли говорить, что думаем. Только машина-то моя, по всему выходит и правила в ней мои, как в дому моем. Сиди тихо, сейчас Оксана Игоревна в окошко-то постучит, тогда и будем решать, что с тобой, горемычной, делать.

Возле учительского забора показалась фельдшерица. Шла Оксана торопливо, то и дело оглядываясь на темные окна Егоровского дома.

— Ты гляди-ка, нету товарища Зверева, а ведь я говорил, — покачал головой Звениконь. — Вот ведь как выходит, стало быть, другая важность у Егора-то Александровича приключилась, получается, подзабыл он про тебя, девонька, — задумчиво протянул Иван Лукич, глядя на Гриневу, которая выходила со двора Зверева, растерянно крутя головой по сторонам. — Нет Егора-то, — повторил председатель. — Говоришь, в пять забрать обещался? Странное дело. Наш учитель-то никогда не опаздывает. Странное это дело. Ну да, ладно, будем тебя заселять. Негоже невесту товарища Зверева в ночь на улице оставлять.

— Заселите меня к Егору! — приказным тоном выпалила Баринова. — Немедленно!

— Ишь ты, шустрая какая, — хмыкнул председатель. — Да как же я тебя в чужой-то дом без спросу заселю? А? У меня и прав таки нету.

— Я — невеста Егора, имею право, — гордо вскинув голову, заявила Лизавета.

— Дык невеста, она ж ведь не жена. Кабы жена, то и ключи бы от дома имела. А так — гостья и есть гостья. Невеста ты ему или жена, то сами разбирайтесь. А ключей от его домишки у меня все одно нету. А ежели бы и были, все одно не подселил. Не положено.

— Нет его дома, — забираясь в уазик, расстроенным голосом отчиталась Гринева.

— Ты хорошо стучала? — перебила Лиза.

— Хорошо, во все окна стукнулась, в двери тарабанила. Тихо там, и темно. Может, случилось чего? — задумчиво протянула Оксана, с тревогой поглядывая на дом Зверева. — Егор в мастерски собирался, может, увлекся работой, про время забыл. Или произошла неприятность какая…

— Вот что я решил, девоньки. Значит так, Егорову невесту везем в новый дом.

— Да я хотела к себе забрать… — начала было Оксана, но председатель не дал ей договорить.

— Вам, Оксана Игоревна, надо хорошенько выспаться. Завтра на работу. А гостья товарища Зверева дамочка беспокойная, измучитесь с ней за ночь. А там дом — полная чаша, да и самостоятельная, как погляжу, поди, одна не пропадет-то. Мы ей там все удобства организуем, палочка гляжу, у нее имеется. До нужника доковыляет, недалеко там. Что покушать тоже сообразим, и пусть себе спит да отдыхает на здоровье. А там, глядишь, и Егор Александрович объявится, сам все порешает. Мы ему сейчас записочку организуем и в дверь засунем. А песик его, что же, тоже нету? — внезапно поинтересовался Иван Лукич.

— Щенок? Щенок дома, — пробормотала Оксана. — Голодный, наверное… надо ему покушать принести, и водички налить.

— Вот и правильно, вот и хорошо, — радостно заулыбался Звениконь. — Ну что, девоньки, едем.

— Погодите! Я не согласна! Я хочу остаться здесь! — возмутилась Лизавета.

Решая вопрос с ее заселением в какой-то новый дом ни Гринева, ни Звениконь мнения столичной гостьи не поинтересовались, что Баринову до крайности возмутило.

— А тут, как говорится, единогласно проголосовали, один воздержавшийся не в счет, — хохотнул председатель. — Выбор у тебя, девонька, не большой. Соглашайся, как я решил, или высажу тебя во дворе Егора Александровича, и сиди себе дожидайся хоть всю ночь. Мне с вами долго возиться не с руки, дома дел невпроворот.

— Я вам не девонька! — вспылила Лиза. — Меня зовут Елизавета Юрьевна Баринова.

— Да хоть Пушкин Александр Сергеевич, — согласно закивал Иван Лукич. — Мне все одно. Так что, высаживать тебя, или все ж таки сподручней в избе ночевать?

— Да вы… — от гнева Лизавета пошла красными пятнами, с минуту сверкала глазами, пытаясь что-то сказать, возмутиться аргументировать. Но взвесив все за и против смирилась с неизбежным.

Звениконь терпеливо поглядывал в зеркальце заднего вида, добродушно улыбался, дожидаясь, покуда столичная дамочка определялась со своими хотелками. Оксана Игоревна молчала сидела рядом, слушала, старательно пряча улыбку.

— Едем! — велела Баринова, сообразив, наконец, что выбора у нее нет.

Точнее, выбор-то есть, но из двух зол Лиза предпочла выбрать относительно лучший вариант и переночевать в комфортабельных условиях, а не торчать во дворе, дожидаясь запропастившегося Егора.

«Ну, только появись! Я тебе покажу, как меня бросать! Да я тебе такое устрою!» -рвала и метала про себя Лиза, вслух же повторила:

— Куда вы там хотели меня поселить, я согласна.

— Ну, вот и ладно, ну вот и правильно. На улице-то нынче ночевать холодно. А на вас вон куртеночка тонюсенькая, вовсе на пиджачок похожая. Замерзнете, заболеете, лечи вас потом. А у нас доктор-то одна-разъединственная, у нее и без простуды всякой делов хватает, — заботливо забормотал Иван Лукич, заводя уазик и трогаясь с места. — Ты, девонька, не переживай. Мы тебя сейчас заселим, Оксана Игоревна записочку напишет, мы ее Егору-то Александровичу в дверь и просунем. Он как придет домой, так и увидит и за тобой придет.

«Или не придет», — читалось в глазах председателя.

— Я сама напишу, — категоричным тоном объявила Баринова.

— Ну, сама так сама, — согласно закивала Иван Лукич, покосившись на Гриневу.

Фельдшерица кусала губы, чтобы не рассмеяться. Звениконь понятливо улыбнулся: «А то может и не сманит Егора-то. Ишь, как у докторши глаз-то сверкает на учителя. Эх, хорошая выйдет пара-то. Как бы эту вот спровадить, все ладком бы и срослось. А записочку я сам напишу, Оксана Игоревна приписочку сделает», — решил про себя председатель.

— Приехали, на выход, — затормозив возле нужного дома, велел Звениконь.

— Я сама не смогу, помогите, — капризно заявила Лизавета, дожидаясь, когда Оксана или Иван Лукич откроют ей двери и спустят на землю.

— Ох, ты, грехи мои тяжкие, — помогая Бариновой, крякнул Звениконь. — От вроде и худа ты, спасу нет, а все одно весу в тебе прилично. Как так-то, Оксана Игоревна? — полюбопытствовал Иван Лукич, не заметив, как Лиза сердито поджала губы в ответ на его реплику.

— Кость, наверное, тяжелая, — с самым серьезным выражением на лице подсказала Гринева, краем глаза наблюдая за реакцией Бариновой. Лизавета возмущенно фыркнула, но, к удивлению Оксаны, промолчала.

— Ну вот, девонька, принимай хоромы на одну ночь, — тоном радушного хозяина проворковал Звениконь, когда троица добралась, наконец, до крыльца и вошла в новый учительский дом.

— Почему на одну? — тут же нахмурилась Лизавета. — Ваша фельдшерица сказала постельный режим не меньше недели.

— Ну, то вы с Егором Александровичем уже сами разберётесь, неделя там или две. Как сам хозяин решит, так оно и правильно, — философски заметил Звениконь.– Ты садись, записочку-то пиши, а мы покуда с Оксаной Игоревной сообразим, чем тебя покормить-то на ночь. Чайку сообразишь, Оксаночка Игоревна? — обратился к Гриневой председатель.

— Соображу, — кивнула фельдшерица. — И картошечкой жареной поделюсь, и пирогом.

— Я жареную картошку не ем, — пренебрежительно фыркнула Баринова.

— Ну, то дело твое, — не дав Гриневой высказаться, добродушно проворчал Звениконь. — Хочешь — не хочешь, тут сама решай. Чем богаты, как говорится, тем и накормим. Разносолов столичных не держим, а решать все одно тебе, голодной спать или покушать. Ты неси, Оксаночка Игоревна, а я тут с гостьей дорогой побуду, подмогну постелю постелить.

— Я сама, — вспыхнула Лизавета.

— Сама, сама, — закивал Звениконь. — Вот тебе табуреточка, садись. Наволочку натягивать-то умеешь? Или не обучена? — полюбопытствовал Иван Лукич, склонив голову к плечу, разглядывая Лизавету, словно диковинное создание.

— Обучена, — процедила Баринова, схватила наволочку, подушку и принялась возиться с постельным бельем.

— Ну вот и ладно, вот и хорошо, — ласково пропел Звениконь. — А я покуда водички наберу, чайничек поставлю. Чайку-то вечером самое то попить, да с пирогом сладким… После спится хорошо да спокойно, никаких мыслей… Мы-то Егору Александровичу приданное ладное сообразили. И посудку собрали, и бельишко постельное… А то приехал учитель-то наш с одним чемоданчиком… хе-хе… Оно, конечно, споначалу встреча не задалась. Но да Егор Александрович человек хороший, понятливый, жаловаться не стал, терпеливо ждал-пождал, вот и дождался, справили ему хоромы, хоть завтра женись. А вы, значит, невеста ему будете или жена? — внезапно уточнил Иван Лукич.

Как не хотелось Лизавете ответить «жена», но не стала Баринова так нагло врать, промолчала.

— Ага, ну и то ладно, может, еще и сладится, назовет невестой и предложение сделает, — сочувственно забормотал Звениконь, грохоча на кухне посудой. — А мы вам свадебку организуем, как положено.

— Я и так его невеста, — громко отчеканила Лизавета. — И не надо нам никакой «свадебки», — передразнила Баринова председателя. И вообще, вы можете хоть немного помолчать, у меня от вас голова разболелась!

— Помолчать? А что же, и помолчать могу, кхе-кхе, — покладисто согласился Иван Лукич.

Смешок председателя взбесил Лизавету до неимоверности, Баринова стиснула зубы, чтобы не сорваться в жуткий некрасивый скандал.

«Как он может здесь жить среди ЭТИХ людей? КАК он мог променять Москву с театрами, с ее проспектами, с интеллигентной публикой на вот это все? Не понимаю! — злилась про себя Лизавета, застилая кровать хрусткой простыней. — Еще и докторша эта самозваная… — фыркнула Баринова, вспомнив про Оксану. — Глаз на моего Егора положила, тут даже и думать нечего. А вот перебьешься! Мой он! Был моим, и снова моим станет!» — мысленно, но очень самоуверенно заявила Лиза.

— Так это, подживем, увидим, — раздалось от двери. — Чайку-то будешь, девонька? — лучась улыбкой, предложил Иван Лукич.

'Я что это вслух сказала⁈ — ужаснулась Баринова, бессильно опустилась на табуретку, заливаясь краской стыда и гнева,

— Конечно, чайку! Вона ты бледненькая какая! Ножка-то болит? Ну, не переживай, Оксана Игоревна таблеточку даст, боль-то и успокоится. Эх, не догадались бабоньки наши Егору-то Александровичу мятки сушеной положить. Мятка она для нервов больно полезная. Нервы успокаивает. Я вот как на работе-то разпереживаюсь, разволнуюсь, домой-то прихожу, а моя Наташенька свет Юрьевна мятки-то мне и заварит с медком. Посижу, выпью чашечку-другую, так и мысли светлеют, и на душе хорошо. Я вот сейчас обустрою тебя, да и сгоняю домой за мяткой.

— Не надо мне вашей мяты! — заголосила Лизавета, совершенно вымотанная простодушной заботой Ивана Лукича. — Не люблю я мяту. У меня… у меня на нее аллергия! Вот!

Если Баринова решила, что после такого заявления Звениконь отстанет и даже замолчит, то ее надежды не оправдались.

— Ох, ты ж, беда-то какая, гляди-ка… — покачал головой Иван Лукич, постелил на стол возле окна чистое полотенце, выставил на него чашку, блюдце, вернулся на кухню, загремел чем-то. — Ты не переживай, девонька, Наташенька тебе хороший сбор из травок сообразит, — через несколько секунд раздался печальный голос председателя. — Зверобой и душица с ромашкой оно первое дело для успокоения, самое то. Вернусь, бывало, с района с совещания-то, начальство-то, бывает, хорошо за загривок потянет, а Наташенька мне чайку-то на травках заварит и все как рукой.

Довольный Звениконь появился в комнате с чайником. Хотел продолжить свои речи, но тут стукнула дверь в коридоре, через некоторое время на пороге появилась Оксана Игоревна с небольшой сковородой в одной руке, с коробкой сахара и пачкой чая в другой. Под мышкой у фельдшерицы торчала тетрадка. Из кармана выглядывал краешек газетного свертка.

— А вот и Оксаночка Игоревна, — обрадовался Иван Лукич. — Сейчас чайку попьем, записочку напишем и по домам. Я-то еще забегу на огонек, травок занесу. А так-то вы сами, красавицы. Оксана Игоревна, уж помогите гостье-то нашей, организуйте быт по-женски, так сказать.

Звениконь чуть смущенно улыбнулся и подмигнул Гриневой. Фельдшерица на секунду растерялась, пытаясь понять намек председателя, потом сообразила, что имел ввиду Иван Лукич.

— Все сделаю, Иван Лукич, не переживайте. Ну что, чаю? Или сначала записка? — расставив на столе еду, поинтересовалась у Лизаветы.

Полностью деморализованная Баринова сидела на стуле, совершенно не понимая, как она умудрилась оказаться в такой нелепой ситуации. А ведь все так хорошо начиналось. И газета эта с интервью, в котором про Егора упоминала инспекторша. Хорошо так упомянула. И разговор с отцом, в котором тот открытым текстом обозвал дочь родную дурой: упустила перспективного жениха, о котором нынче на совещании «сам» говорил.

При этом отец отчего-то совершенно запамятовал, как ругался на Зверева, когда тот принял решение уехать на отработку в глухое село. Как категорично потребовал у дочери «вычеркнуть из памяти и забыть неудачника», обозвал в первый раз «дурой», которая неспособна «ни хорошие нужные идеи самостоятельно реализовать, ни полезного для карьеры жениха удержать на привязи».

И вот на тебе: «Времена меняются, нужно держать нос по ветру и успевать предугадывать решения партии и новые веяния политики», — объявил дорогой папочка на срочном семейном совете. — Давай, Лизавете Юрьевна, приложи усилия, верни заблудшую овцу в идеологически правильное стойло, помоги прогрессу'. Организовал папенька Лизавете больничный, и отправил возвращать Егора.

Собственно, Баринова была даже не против. Егор всегда был талантлив, где-то даже гениален, ему прочили блестящее будущее. Если бы не ее случайный прокол, они бы уже поженились. Оба родителя помогли бы молодому дарованию с карьерным ростом, и случилась бы у Лизы жизнь, от которой она всегда мечтала. А теперь придется все начинать сначала. Неожиданным и неприятным открытием для Бариновой стала внезапная непокладистость Егора. Как-то чересчур быстро Зверев вышел из-под контроля. В представлениях Лизаветы, Егор должен страдать, а внезапный ее приезд, искреннее раскаяние и желание вернуться воспринять как подарок судьбы. А тут такая непонятная ситуация. Не иначе фельдшерица постаралась.

Лиза кинула злобный взгляд на Гриневу, которая разливала чай, нарезала пирог, но едва Иван Лукич глянул на Баринову, тут же мило улыбнулась и чуточку уставшим голосом, но вполне ласково произнесла:

— Чаю, пожалуй, можно выпить. Верно вы говорите, Иван Лукич, чай всегда нервы успокаивает. Особенно чай на травках, моя бабушка тоже травки всякие заваривает.

— Вот и ладно, вот и хорошо! — обрадовался Иван Лукич. — Ну, вы тут располагайтесь, хозяйничайте, а я тогда домой подскочу, у Наташеньку чайку возьму и обратно. Оксаночка Игоревна, уж вы не оставьте гостью дорогую, помогите по-свойски, — попросил Звениконь.

— Чем смогу помогу, не волнуйтесь, Иван Лукич, поезжайте спокойно, а мы пока записку напишем.

— И то верно, записка, — всплеснул руками председатель. — Справитесь? Или обождать?

— Справимся, — заверила фельдшерица, помогая Бариновой пересесть к столу. — Езжайте уже. Может, и за Егора что узнаете, а мы вас подождем с новостями.

— Верно, за Егора-то я едва не забыл, вот ведь голова садовая, — охнул Звениконь. — Не скучайте, девоньки. Мигом обернусь, — махнул рукой председатель и шустро исчез.

Хлопнула дверь, наступила долгожданная тишина. Баринова сдержано выдохнула. Придвинула к себе тетрадку, взяла ручку и принялась писать записку Егору, совершенно не обращая внимания на Гриневу.

Фельдшерица оплела пальцами чашку чая, утопила в горячем напитке улыбку и принялась размышлять, куда мог подеваться Егор. В то, что Зверев забыл про свою гостью и бросил ее на произвол судьбы, Оксана не верила. Значит, произошло что-то неправильное, может даже неприятное, что помешало Егору вовремя вернуться.

«Пусть только живым вернется, с остальным справимся», — мысленно попросила Оксана и принялась пить чая, время от времени поглядывая на Лизавету, которая строчила и строчила превращая коротенькую записку в полноценное письмо.