Учитель. Назад в СССР-5

Глава 21

— Егор Александрович, идея ваша гениальна. Настолько проста, настолько душевна, что… Это невероятно. Как вам такое пришло в голову? — восклицал Юрий Ильич минут пять, выслушав очередную мою мысль.

Простите, уважаемые товарищ Иванов из Тюмени и товарищи Лапенков, Колотовкин и Дмитриев из Томска, сплагиатил я вашу идею. Но это того стоит. Каждый из тех, кто прошел горнило Великой Отечественной войны и остался на полях сражений, достоин того, чтобы о нем не забывали. Нельзя допустить, чтобы о героях в горниле перемен забыли, выкинули на обочину, отбросив как ненужный хлам. Потерять легко, отыскать потом стоит великих потерь. Потому, после долгих размышлений, я решился на этот шаг.

— Но вы правы, масштаб должен быть на всю страну. Что мы можем сделать в нашем селе? Сколько нас выйдет? Это будет насмешка, а не шествие, — огорченно заявил Юрий Ильич. — Предлагаю написать докладную записку на имя…

— Вы не правы, товарищ Свиридов, — перебил я директора. — Даже три человека с хутора — это уже сила. Я предлагаю обратиться с инициативой к нашему куратору.

— К Аделаиде Артуровне? — поднял брови задумчиво директор.

— К ней самой. Уверен, она подскажет выходы на Новосибирское управление. А если нет, обратимся в газету, напечатаем статью, пригласим всех советских граждан принять участие. Бумажную часть беру на себя, как и образцы. Можно начать с наших ветеранов. Наверняка имеются учителя, которые не вернулись с войны.

— Имеются, — кивнул Юрий Ильич и тяжело вздохнул. — И немало.

— Рамки мы с ребятами сделаем на трудах. А вот фотографии… Их надо будет увеличить… Не уверен, что справлюсь самостоятельно, но узнаю в городе, сколько будет стоить такая работа.

— С фотографиями я, конечно, смогу помочь… Правда, если все односельчане захотят, не уверен, что справлюсь… — принялся размышлять директор. — Все-таки я не профессиональный фотограф… Штук девять для школы еще смогу. Для всех, увы, — Свиридов развел руками. — По времени затратно, кто ж мне это время даст.

— Поэтому и предлагаю организованный заказ. Уверен, люди нас поддержат. Плакат делается один-единственный раз и на всю жизнь. Шесты можно делать съемные. Тогда в остальное время дома будет стоять портрет ветерана.

— Бессмертный полк… Егор Александрович, это… это… — Юрий Ильич поднял на меня увлажнившиеся взгляд. — Как вам только в голову пришло?

Вот тут я смутился, стало даже не по себе, идея-то все-таки не моя. Но и рассказать я не мог, откуда в моей голове возникла такая мысль.

— Так что, к Аделаиде Артуровне? — предложил во второй раз.

— А вы знаете, да, — согласился Свиридов. — Вы тогда подготовьте все, а я договорюсь о встрече.

— Хорошо, — кивнул я.

И работа закипела. Когда я объяснил десятому классу свою мысль, глаза мальчишек и девчонок загорелись. Как всегда, времени оставалось мало. За весенние каникулы нужно было не только успеть все подготовить для презентации, но и рассказать местным жителям, задвинуть, так сказать, идею в умы односельчан. Впрочем, я нисколько не сомневался в том, что народ откликнется. В каждой семье имелся свой герой, которого чтили и помнили. Но кто откажется пройтись единым парадом плечом к плечу с родственником, погибшим во имя жизни на земле? Пусть даже фронтовик проплывет над толпой всего лишь портретом. Думаю, никто.

А еще мне пришла в голову очередная гениальная идея: высадить парк Победы вокруг площади Павших героев.

Как такового Вечного огня на мемориале павшим односельчанам не было. Просто площадь в центе которой на стояла статуя воина, склонившего голову в поклоне памяти. Мемориал располагалась в самом начале села, вокруг него — вытоптанное пространство, практически не зарастающее травой даже летом. Уж не знаю, что с ним сделали жеребцовцы, но факт оставался фактом. В несуразности моей затеи меня пытался убедить председатель Звениконь.

— Да не растет там ничего, Егор Александрович! Ну, закупим мы елок, или там чего вы хотите с мальцами посадить? Так помрут же, не приживутся.

— Мы поливать будем, ухаживать, — стоял я на своем.

— Да бестолку всё это, — отмахивался Иван Лукич. Пытались мы. — Уж не глупей, чай, других. В соседнем вон колхозе красота вокруг, и цветочки, и всё, а у нас… Будто проклял кто землю, — махнул рукой с сердцем Иван Лукич.

— Глупости, — отмахнулся я. — Мы возродим землю, справимся.

— Да чего сажать хотите? — устав со мной спорить, почти сдался председатель.

— Сирень, — улыбнулся я.

— Чего? Сире-е-ень? Тем более нет! Не выживет она в нашем климате! И не выдумывайте, я думал, елки там или березки. Вона в лесу накопал саженцев. А тут сирень! Это ж какие деньжищи на ветер!

— В землю, — хмыкнул я.

— Чего?

— Не на ветер, а в землю. Саженцы-то в землю сажать будем.

— Шутки шутите? А меня вот потом за вашу инициативу по головке не погладят, — буркнул Звениконь. — Не уговаривайте даже, Егор Александрович! Нет и нет! Хотите — пробуйте вон березки, только, чур, уговор такой: поливать и ухаживать сами будете, без моей помощи. У нас и так дел невпроворот, некогда нам с вашими деревцами возиться! Весна в разгаре, тут понимать надо, какие приоритеты. А вы — саженцы!

— Договорились, Иван Лукич, — я протянул руку Звениконю, тот с сомнением посмотрел на мою ладонь, но все-таки пожал, скрепляя договор. Правда, где-то с минуту не отпускал хватку, пристально вглядываясь в мое невозмутимое, но вполне довольное лицо. Ну а что, принципиальное согласие получено, остальное дело за нами: за мной и моими десятиклассниками.

Про сирень я подумал не случайно. Изучая прессу за те года, в которых не жил, и за все шестидесятые, я наткнулся на статьи, в которых советская пресса с интересом и восхищением рассказывала про одного селекционера.

Жил в Советском Союзе обычный такой лауреат Сталинской премии по имени Леонид Колесников. Родился он еще до прихода советской власти в нашу страну. Закончил Реальное училище Воскресенского, затем стал студентом экономического отделения Московского коммерческого института. Учился, правда, всего три года, потому как в шестнадцатом году призвали товарища Колесникова в армию и отправили на фронта Первой мировой войны, где Леонид получил профессию шофера.

Собственно, сиренью молодой Колесников увлекался еще будучи юношей, живя в родительском доме. И страсть эта разгоралась в товарище с каждым годом все сильнее. Страсть к коллекционированию сирени. По долгу службы товарищ Колесников часто ездил по стране, бывал в разоренных и покинутых дворянских усадьбах, где непременно отыскивал кусты сирени.

Собственно, благодаря именно Леониду Колесникову и появилось такое название «русская сирень». Уникальнейший человек, я считаю. Я рассказал о нем ребятам, и мой десятый класс загорелся идеей написать товарищу селекционеру письмо. Собственно говоря, мысль о парке Победы появилась у меня еще зимой. Тогда же я и обсудил проект с моими десятиклассниками. Так что к тому времени, как я вынес нашу идею на суд директора школы и пришел с вопросом к председателю Звениконю, мы уже активно переписывались с Леонидом Алексеевичем.

В результате переписки товарищ Колесников предложил нам высадить у себя кусты сирени под названием «Олимпиада Колесникова». Ребята, конечно, поначалу огорчились. Им хотелось своими руками во имя Победы насажать сирень с симоволическим названием «Алексей Маресьев» или «Заря коммунизма» на крайний случай. Да хотя бы ту же сирень имени «Зои Космодемьянской».

Но селекционер объяснил ребятам насчет морозоустойчивости, десятиклассникам пришлось согласится с доводами специалиста. А вот в последнем письме Леонид Алексеевич неожиданно предложил нам другой сорт. «Ветка мира».

«Да, сирень, может, и не подходит для парка Победы, поскольку рост дерева достигает двух метров. Но мне кажется, это символично, опоясать площадь Победы не просто сиренью, но символом мира. В дальнейшем постепенно высаживать новые морозоустойчивые сорта, способные вырасти в большие деревья», написал нам в письме товарищ Колесников.

— А что, отличная идея! — загорелись ребята. — Мы будем первыми! И передадим традицию следующему классу. Егор Александрович, вы же продолжите переписку с товарищем селекционером, кода мы выпустимся?

Четырнадцать пар глаз уставились на меня с ожиданием и надеждой.

— Конечно, — подтвердил я. — Не знаю, будет ли у меня классное руководство в следующем году. Но жизнь школьного учителя не заканчивается с выпуском его учеников.

— Вот! Вдруг за это время товарищ Колесников сумеет создать еще одну сирень, которая выдержит наши сибирские морозы!

— Это точно! Сможет!

— Уверен, что такие сорта уже есть, но вас-то волнуют названия, — лукаво улыбнулся я.

— И названия-то же! А то, что это за парк Победы, а сорт «Олимпиада». Как-то неправильно это! — заволновались ребята.

— Зато красиво, — мечтательно произнесла Тоня Любочкина.

— Ничего ты не понимаешь, Антонина! Тут главное что? — возмутился Федор Швец.

— Ну что? — Тонечка развернулась к Федьке вполоборота, оперлась подбородком о кулачок и уставилась на парня мечтательным взглядом.

— Смысл и символизм! Вот что! А какой символизм в сирени «Олимпиада Колесникова»? У нас тут что, олимпиада такая проходила? Или что? — отчеканил Федор, торжествующе уставившись на Тоню.

— Не проходила, — согласилась Антонина. — Но если только этот сорт выживет в морозы, тогда что же, остальные просто пусть погибнут, потому что Федору непременно нужна сирень Победы или имени Комсомола? — поддела Любочкина одноклассника.

Я видел, что девчонка не со зла, а из желания поговорить, обсудить и, может быть, даже чуточку заинтересовать Федора, голова которого нынче была забита мыслями о поступлении в педагогический институт.

Наши совместные учительские усилия дали плоды. Федор взялся за ум, закрыл все белые пятна по учебе, улучшил отметки по всем предметам. Конечно, золотая медаль парню не светила, но не удивлюсь, если десятый класс Швец закончит на одни четверки и даже несколько пятерок, по той же физкультуре, и даже по математике, что стало огромной неожиданностью для предметника.

— Решено, соглашаемся на «Ветку мира», а на следующий год будет видно, — подвел я итог нашему совещанию.

И вот на весенних каникулах я планировал сорваться в Москву, в опытно-показательный селекционный питомник «Калошино», где нынче Леонид Алексеевич состоял на должности директора, но, тем не менее, продолжал сам лично выводить новые сорта сирени.

Всю зиму я прикидывал, как бы мне раздобыт денег, чтобы и ребят прихватить с собой. Но, увы, директор школы и товарищ Звениконь ничем не смогли мне помочь. А для родителей поездка обошлась бы накладной. Я примерно подсчитал расходы и не стал даже предлагать. К товарищу Лиходеду обращаться не стал. Уверен, Семен Семенович не отказал бы в помощи. Другой вопрос: что он потребовал бы взамен? Немного изучив этого хитрована, я не готов был идти с ним ни на какие сделки и договоры.

Так что ехать за пятнадцатью саженцами сирени «Ветка мира» мне предстояло одному.

Как ни странно, но второе полугодие выдалось удачным и даже спокойным. Все планы осуществлялись, идеи реализовывались, поддержка на самом высоком уровне тоже нашлась.

Идея о шествии Бессмертного полка нашла не просто понимание, но и встретила горячий энтузиазм со стороны некоторых партийных работников. Причем настолько горячий, что идею едва не похоронили под горами бюрократических заморочек чертовы крючкотворцы. Но мы с ребятами подстраховались, написали письмо в газету «Вечерний Новосибирск» и озвучили наше предложение.

Корреспондентов очень заинтересовала наша идея, в школу началось паломничество журналистов. У нас взяли интервью, которое неожиданно перепечатали в самой известной газете страны этого времени, в «Правде». После чего волна патриотизма смыла с пути все препоны. Шествие прочно заняло место в умах советских граждан. Нам в школу приходили письма, в которых люди не просто благодарили, но рассказывали истории о своих погибших и живых ветеранах. Писали и сами ветераны, благодарили и делились своими историями. Просили за боевых товарищей, у которых не осталось родни. Даже присылали фотографии с просьбой принять в ряды Бессмертного полка.

Корреспонденты приезжали еще два раза. В первый раз мы с ребятами рассказали и показали образцы фоторамок на шестах, которые уже сделали для своего Бессмертного полка. Во второй раз прибыла целая делегация, направленная в нашу жеребцовскую школу от нескольких редакций.

К этому моменту журналисты уже скорее раздражали, чем пугали моих десятиклассников, школьников и коллег. Они мешали учебному процессу, были бесцеремонны и настойчивы. Но мы с честью выдержали атаку борзописцев. И продолжали трудиться над созданием портретов и алых растяжек с надписью «Бессмертный полк».

Кстати сказать, как я и предполагал, селяне охотно и с радостью восприняли нашу задумку. Школьники на уроках труда под руководством Степана Григорьевича усердно трудились, создавая специальные фоторамки с шестами.

Волна прокатилась по всей стране, о шествии вещали радио, газеты и даже телевидение. Нас едва не сделали эдакими свадебными генералами, но мы активно отбивались, следуя своим путем.

На весенних каникулах я благополучно съездил в питомник к товарищу Колесникову, пообщался, заручился поддержкой и получил двадцать саженцев сирени «Ветка мира». От оплаты Леонид Алексеевич отказался категорически, заявив, что это его вклад в парк Победы.

Уж не знаю, каким образом, но в гостинице в Москве меня отыскал корреспондент из самой «Правды» и убедил дать эксклюзивное интервью. Я опасался подвохов и претензий, но беседа прошла наилучшим образом, несмотря на то, что приходилось тщательно следить за своей речью. Все-таки я умудрился прожить несколько эпох исторических перемен. Главное, не ляпнуть чего-нибудь эдакого, чтобы за мной не пришли товарищи в погонах, как за возмутителем спокойствия и антисоветчиком.

Выступил я и на общепедагогическом собрании, презентовал свои мысли по развитию советского образования, поведал, какие перспективы вижу. Вот тут меня едва не записали в шпионы. Когда я озвучил идею единого государственного экзамена, отредактированного и адаптированного под советские реалии, коллеги едва не порвали меня на части. С пеной у рта некоторые учителя доказывали, что мысли мои — несуразица, нелепица и слепое подражание Западу, что неприменимо для воспитания советского гражданина. На что я спокойно отвечал: дайте мне возможность организовать все на деле, а не на словах, и я добьюсь того, чтобы институты Академического городка рассмотрели экспериментальную форму приема студентов со всей страны. тут же приводил пример нашей успешной олимпиады. По результатам которой Володя уже считался студентом, а еще пятеро школьников внесли в списки претендентов. Ребят ждало серьезное собеседование, если сдадут школьные экзамены на высшие баллы.

Сложности я осознавал: интернета еще не было, поэтому документы придется отправлять почтой, слать копии в вузы страны заказными письмами. Оригиналы при положительном ответе придется привозить лично, как и проходить собеседование.

Что удивительно, и в этом начинании меня активно поддерживала Аделаида Артуровна. Я все больше размышлял: на кой-товарищу куратору это надо? И все больше приходил к выводу, что наверху грядут какие-то перемены, и товарищ Григорян как никто другой чувствовала ветер перемен и старалась не упустить ни одной возможности. Что-то такое утверждала и Баринова, когда пыталась сманить меня обратно в Москву, сулила перспективы и быстрый карьерный рост.

Кстати сказать, товарищ Третьяков дело о диверсии не оставил. Не зря про парторга по селу ходили слухи, что хватка у него бульдожья. И если Виктор Лаврентьевич за что-то ухватится, то уж будьте уверены, из рук своих не выпустит, доведет дело до конца, невзирая на личности и статусы.

В результате Рыжий присел на восемь лет по статье о вредительстве. В процессе разбирательства товарищ парторг зацепил и некоторые верхушки власти по району и области. Началась проверка деятельности товарища Лиходеда. Так что от Володи Свирюгина Семен Семенович отстал. Но отчего-то во всех своих проблемах винил меня, о чем добрые люди мне донесли. Я выслушал, поблагодарил за проявленную инициативу и больше к этому вопросу не возвращался.

Забегая вперед, скажу одно: Лиходеда сняли с должности. Товарищ Третьяков вскрыл целую цепь махинаторства, которая терялась где-то уж совсем в верхах. Да так высоко, что нашего парторга тоже едва не упекли за излишнюю инициативность. Но Виктор Лаврентьевич выстоял. Что еще больше убедило односельчан в его непотопляемости и в том, что он непростой парторг, а чуть ли не глава советской разведки под прикрытием. Вопрос что делать начальнику разведки в сибирской глубинке отчего-то никому не пришел в голову.

Над последней версией я искренне посмеялся. По мне, так парторг из тех людей старой закалки, которые могут долго идти по следу, распутывая петли, но уж если вышли на прямую, то доведут дело до конца, отыскав неопровержимые доказательства.

Елизавета Баринова спустя время написала мне письмо, в котором высказала претензии, что из-за меня дела у ее родителей омрачились неприятностями, а лично ей вынесли выговор с занесением в личное дело. Отвечать я не стал. Если девушка так ничего и не поняла на месте, то бесполезно объяснять что-то в письменной форме. У таких, как Лиза, за все неудачи и неурядицы всегда виноват кто-то другой, но не они сами. Куда проще переложить ответственность за собственные поступки на другого человека, чем подумать: почему так получилось? Что я сделал неправильно?

И вот наступил торжественный день — утро Дня Победы. Сбор всех, кто желал пройти с портретами своих героев-фронтовиков, назначили возле школы. Народ начал стекаться к воротам с восьми утра.

По радио началась трансляция, в которой дикторы рассказывали о том, как идет подготовка к массовому параду «Бессмертный полк» во всех крупных городах. Почему-то корреспонденты упорно именовали шествие парадом. Впрочем, это уже неважно. Главное, мы с ребятами не просто реализовали идею в отдельно взятом маленьком сибирском селе, но и умудрились запустить шествие в массы. Уверен, во многих селах и городах сейчас точно так же собираются советские люди и готовятся пройти дорогой памяти вместе со своими фронтовиками.

У нас в селе намечалась знатная праздничная программа. Погода девятого мая радовала относительным теплом. Ну а что, после зимних морозов и плюс десять в радость.

Рядом с площадью, там, где мои десятиклассники на последнем звонке заложат первую аллею будущего парка Победы, разместилась полевая кухня, самодельная сцена и трибуна. Ожидались высокие гости не только из района, но и из области. Начальство нервничало, а мы просто радовались жизни, пели фронтовые песни под гармошку, слушали рассказы фронтовиков, разглядывали ордена и медали.

Впервые я увидел Степана Григорьевича, Юрия Ильича и Василия Дмитриевича при полном параде и впечатлился не меньше ребят количеством наград. Не меньше удивили меня и мои добрые соседки, Степанида Михайловна и Мария Федоровна. Наград у них было поменьше, но и они поражали до глубины души.

Оказалось, и наша суровая Зоя Аркадьевна — фронтовик. На ее груди красовался орден Славы третьей степени. Если я правильно вспомнил, подобная награда выдавалась за личные заслуги перед Отчеством во время войны.

К девяти часам перед школой собралось практически все село. Выстроившись в широкую колонну, ровно в девять утра мы двинулись в сторону площади Павших героев. Какое-то время шли в молчании, а затем кто-то запел «Катюшу», народ подхватил. И до самой площади все село пело песни фронтовых лет: «О походах наших», «Священная война», «Темная ночь».

В какой-то момент я запел «День Победы». К моему удивлению, песню никто не подхватил, зато все внимательно слушали. Прекращать я не стал, хотя в голове мелькнула мысль, похоже, песня эта из будущего. Отчего-то мне казалось, что мелодия и слова, ставшие одним из главных символов Победы, родились едва ли не в тот самый день, когда над рейхстагом взвилось Красное знамя.

Второй припев уже подхватили мои десятиклассники и другие молодые звонкие девичьи голоса. Я тихо порадовался, что никто не стал расспрашивать меня о том, что это за песня, откуда я ее знаю, кто исполнитель и автор, поскольку мы уже подошли к площади.

Ведущие из сельского Дома культуры не просто приветствовали участников шествия. Но называли по именам всех фронтовиков, и живых, и павших, коротко озвучивая их героическое прошлое.

А потом была минута молчания и небольшой салют. Нет, семиклассники здесь оказались ни при чем. Тут расстарались местные охотники, дав три залпа из своих охотничьих ружей.

Короткие речи от лица прибывших гостей, администрации, и, наконец, праздничная программа, в которой приняли участие школьники. Выставка художественных работ и поделок, концертные номера на сцене, пирамида от старшеклассников под руководством учителя физкультуры Григория Степановича Борода, вкусная солдатская каша, песни под гармошку.

А вечером Степан Григорьевич и Василий Дмитриевич в торжественном молчании зажгли на площади лампочку Ильича. Мы воссоздали «Пламя Революции» практически с нуля, только название изменили. Ребята предложили назвать внушительный светильник «Пламя Победы».

Искусственное пламя ярко сияло в майских сумерках, отражаясь на лицах селян, и маленьких, и взрослых. Каждый думал о чем-то своем, но объединяло всех одно: память о Великой Отечественной войне и людях, которые подарили нам мир.