Учитель. Назад в СССР-5

Глава 15

Партийные собрания — это как отдельный вид советского искусства. Все всё прекрасно понимают, но каждый играет свою роль, за редким исключением. В деле «Гражданка Елизавета Баринова против гражданина Егора Зверева» исключением стали два человека: как я предполагал, товарищ Шпынько Зоя Аркадьевна выступила в роли прокурора. Адвокатом защиты я назначил себя самого. А вот финал пьесы под названием «Поймать Зверева в ловушку гражданского благосостояния» меня удивил.

Узнав про товарищеский суд, цель которого призвать меня к ответу, я решил слегка изменить свои вечерние планы. Для начала, как и сказал Юрию Ильичу, наведался в мастерские. Работа кипела. Доработанные эскизы потрясали воображение. Неожиданностью стало присутствие в мастерской учительницы рисования Веры Павловны.

— Добрый вечер, Егор Александрович, — радостно приветствовала меня товарищ Дмитриева.

— Добрый вечер. А вы какими судьбами? — удивился я.

— Так вы же сами попросили, — лукаво улыбнулась Вера Павловна.

— Я? — еще больше изумился, потом до меня дошло. — Все верно, просил. Виноват, удар по голове не прошел бесследно, — тут же шутливо покаялся. — Вера Павловна, верю, что Степан Григорьевич все вам передал, но не это важно.

— А что же? — с едва заметной игривостью в голосе поинтересовалась Дмитриева.

— Надеюсь, из моего чертежа и объяснений товарища Бороды вы хотя бы примерно поняли, что нам от вас понадобилось, — искренне поделился своими переживаниями. — Рисую я как курица лапой, да и передавать просьбу через вторые руки тоже задача так себе. Но времени у нас мало, да и выбора особо не было. Прошу понять и простить.

— Что вы, Егор Александрович, — улыбнулась Вера Павловна. — Ваша схема вполне пригодна для изучения. Пояснения очень помогли. Знаете, идея очень любопытная. Сами придумали? — без задней мысли поинтересовалась Дмитриева.

Я неопределенно пожал плечами. Не объяснять же девушке, что в моем будущем такие конструкции кто угодно может собрать, было бы желание да соображение.

— За остальное не переживайте. Степан Григорьевич постарался, детально объяснил и даже показал практически на пальцах. Чудесная задумка. И как замечательно, что вы привлекли ребят. Особенно Полину! И Федора!

— Даже так? — обрадовался я.

— Да. По Федору пединститут давно плачет. Настоятельно рекомендую, обратите, пожалуйста, внимание, поговорите с мальчиком. Ему кто-то внушает, то учитель — не мужская профессия. И наглядный пример в лице Юрий Ильича, Степана Григорьевича и Григория Степановича, а теперь еще и вас, отчего-то плохо работает, — весело заметила учительница — А Поля настоящая художница, у нее талант. Очень надеюсь, что Полина прислушается к моему мнению и определится с собственной жизнью так, как сама считает нужным.

— Примерно представляю, о чем речь, — заверил Дмитриеву. — Вера Павловна, если вы не против, вернемся к нашей проблеме.

— Никакой проблемы не вижу. Я поняла ваш замысел, — настала очередь Веры Павловны объясняться по существу. — Как только Степан Григорьевич нарежет стекло нужной формы, приступлю к исполнению. Если вы не против, — Дмитриева чуть иронично усмехнулась. — Я сама хотела бы расписать оба фона.

Художница вопросительно на меня посмотрела.

— Я только «за». Собственно, сам рассчитывал на вашу помощь, — заверил тут же учительницу. — Чем больше талантливых рук, тем скорее закончим. Проба пера нужна? — уточнил у девушки.

— Справлюсь, — отмахнулась Вера Павловна. — Но если вы настаиваете…

— Ни в коем случае… — заверил добровольную помощницу. — Полностью на вас полагаюсь. И на ваш талант.

— Скажете тоже, — хмыкнула Вера Павловна, хотела что-то еще добавить, но не успела.

— Здорово, Егор Александрыч, — к нам неслышно подошел Степан Григорьевич. — На побывку?

— Ох, товарищ завхоз! Как вы тихо подкрались! Так и умереть от испуга недолго, — ахнула Дмитриева.

— Виноват, — покаялся Степан Григорьевич.

— В чистую списали, товарищ Борода. Завтра приступаю к работе, — пожимая руку, отчитался перед завхозом. — Поддерживаю Веру Павловну. Так и заикой стать недолго. Где только научились?

— Так это… — крякнул смущенный завхоз. — У директора был? — осторожно поинтересовался.

«А на вопрос так и не ответил», — отметил я про себя.

— Был. Знаю. Буду, — коротко бросил в ответ, улыбнулся, давая понять, что обсуждать тему при школьниках, да и без них тоже, не намерен.

— Ну, ежели помощь нужна — готов. Не верю я в эту историю… — покачал головой Борода, сурово поджав губы. — Не такой ты человек, Саныч, уж я-то в людях разбираюсь. Даром что молодой, иной раз ведешь себя, словно жизнь ха плечами длинная да сложная, — хмыкнул Борода, я постарался ни жестом, ни взглядом не отреагировать на реплику Степана Григорьевича.

— Егор Александрович, не переживайте. Никто не верит в эту… историю… разве что… — Вера Павловна замялась.

— Да не переживаю я, товарищи. Думаю, единственная, кто уверен в моей подлости, это Зоя Аркадьевна. У нас как-то сразу не задалось, — усмехнулся я. — Ничего, живы будем, не помрем.

— Не в этом дело… — негромко произнесла Дмитриева. — У завуча личная драма… Зоя Аркадьевна вообще легко верит в истории подобного рода… Там какая-то некрасивая история с дочкой… кажется… Он оказался подлец и негодяй, сбежал… Ну и вот…

Вера Павловна охнула, покраснела.

— Простите… что-то я не то говорю…

— Все верно ты говоришь, дочка. Точно так и есть, — громко подтвердил завхоз, тут же замолчал, затем заговорил потише и словно нехотя. — Старший-то внук у нее нагуляный. В том плане, значит, дочку-то и вправду обманул подлец, покуда она в институте училась… Дело такое, житейское… Не уберегалась, значитца… Вот она, Зоя наша, и недолюбливает молодых да холостых. Ежели еще деревенский, а к городским у Зойки-то и вовсе отношение подозрительно… Да… — завхоз помолчал, пожевал нижнюю губу и огорченно закончил. — Но ты, Егор Александрыч, не боись. Мы тебя в обиду не дадим. Сначала разобраться надобно. Огульно-то всяк оговорит может… А проверить как? Вот! Такое дело, да… Неприятное, что и говорить. Как бы наша Зоя на тебя всех собак не повесила. Оно, конечно, Ильич не позволит. Но ежели до роно дойдет, пиши пропало… — трудовик отчаянно закивал головой. — Аморалка-то в школе — это тебе не хухры-мухры… Тут понимать надо… Ты вот чего, Саныч, надобно на месте, по семейному разобраться… Чтобы значит туда не дошло, — Борода выразительно задрал указательный палец к потолку.

— Уверен, этого не случится. Разберемся на месте раз и окончательно, — хмыкнул я. — А как только виновница мутной воды окажется за пределами Жеребцова, озеро снова очистится.

Вот это меня понесло ни с того ни с сего.

— Чего? Какое озеро? — не понял Борода.

— Жизнь, говорю, покажет. Снова станет ровной и без эксцессов, — пояснил я.

— Ну, ежели без этих… сцессов… чего бы они ни значили, тогда хорошо. Хоть не заразно? — строго уточнил Степан Григорьевич.

— Без неприятностей, Степан Григорьевич. Эксцессы — это неприятности. Егор Александрович очень витиевато выражается, — хихикнула Вера Павловна.

— Ну да… Я так и говорю — неприятности нам без надобности, — буркнул завхоз. — Так чего, смотреть-то будешь? Или домой потопаешь? — тут же сменил тему Борода.

— Конечно, буду! — обрадовался я. История с Лизой набила оскомину, пачкая все вокруг.

— Ну, тогда идем, — завхоз кивнул, развернулся и пошел вглубь мастерской, где над чем-то усердно трудились мои десятиклассники.

— Здравствуйте, ребята, — громко поздоровался со всеми.

— Ой, Егор Александрович! — воскликнула Полина, отрывая голову от рисунков, над которыми колдовала, сидя за партой.

«Молодцы», — мысленно похвалил парней. Стол ребята специально придвинули к окну, чтобы однокласснице хватало света.

— А мы вот… заканчиваем! Сейчас переводить будем. Ну, Вера Павловна посмотрит, если одобрит, то вот… — смущенно закончила Полина.

— Здрасте, Егор Александрыч, — Федор Швец уверенно протянул мне ладонь, я с достоинством ее пожал, своим жестом отчего-то несказанно умудрился удивить десятиклассника, но парень постарался не показать виду. — А мы вот… доски заготовили… подготовили… — Швец разволновался, Паша Барыкин хлопнул его по плечу и перенял эстафету.

— Доски оструганы, зачищены, подготовлены полностью. Ждем рисунки и будем переводить на короб.

— Отлично, ребята. Оперативно, — похвалил учеников.

Только теперь заметил, что в мастерской собрался практически весь класс. Степан Григорьевич всем нашел дело по умениям. Свирюгин в компании Волкова, Петьки Савельева и внука Митрича, Сережки Беспалова, трудились над проводами, которые понадобятся для нашей конструкции. Девочки, Нина Новикова и Люда Волошина, старательно раскрашивали серп и молот, вырезанный из фанеры. Зина Григорьева и Тоня Любочикина трудились с кистями и красками над точно таким же фанерным гербом РСФСР.

— А это для чего? — поинтересовался я. — Вроде в планах не было.

— Это на машину украшения, — пояснил Степан Григорьевич. — Вера Павловна с ребятами предложили. Мы посовещались с председателем и с товарищем Свиридовым, ну и того… одобрили задумку-то. Я вот чего думаю, Саныч… — резко переключился трудовик.

Про себя я отметил, что завхоз в очередной раз назвал меня старым именем. Я практически привык и перестал дергаться. Хотя по первой решил, что Борода меня подозревает. Но, здраво поразмыслив, решил, что такого не может быть. Переселение души я чужое тело в далекое прошлое — это нечто из области фантастики будущего. Скорее даже альтернативной истории. Не уверен, что в голову старого фронтовика и коммуниста могла придти подобная мысль. Не говоря уж о том, чтобы реально заподозрить во мне подселенца в чужом теле.

— Лампочек у нас целая тележка… Я вот чего подумал-то… — тем временем продолжил завхоз. — Может того, герб и серп с молотом тоже облепим? А? Ну а чего, пускай сияют. Праздник-то какой. Юбилей! Полвека, считай, — широко улыбнулся Борода, поглядывая на мою реакцию.

— Почему бы и нет, — спокойно отреагировал я. — Можем просто по контуру пустить, на аккумулятор подсадить и включить перед самым выходом, когда нас объявят. Только надо выкрасить в красный цвет, иначе видно не будет. Хотя сомневаюсь, что лампы кто-то увидит. Все-таки демонстрация днем… А дневной свет при свете солнца… — я пожал плечами.

Не хотелось огорчать воодушевленного завхоза, но лучше сразу прояснить момент, чем потом трудовик поймет свою оплошность и расстроится еще больше.

— Ну, с нашей-то погодой хорошо, если снег не пойдет, — хохотнул Степан Григорьевич. — Ну, значит, добро дал. Ребятишки, красим лампочки, будем делать эту… люминацию… — пророкотал Борода, теряя к нам с Верой Павловной всякий интерес. Развернулся и зашагал к Зине Григорьевой и Саше Бородину.

Теперь я сообразил, что не так. Из моего десятого класса отчего-то в мастерской отсутствовала только Лены Верещагиной.

— Спасибо вам, Вера Павловна, — от души поблагодарил я учительницу рисования.

— Да за что же? — изумилась Дмитриева. — Общее дело делаем, к тому же такое интересное и необычное.

Учительница помолчала, бросила на меня задумчивый взгляд, даже слегка сомневающийся, а потом решилась и медленно произнесла, глядя мне в глаза:

— Знаете, Егор Александрович, с вашим появлением в нашей школе жизнь как-то… — Вера Павловна неопределенно пошевелила пальцами, пытаясь подобрать слова. — Заиграла новыми красками. Да! Словно художник достал старую картину и решил ее отреставрировать, но вместо этого загрунтовал и принялся писать совершенно новую, яркими живыми красками… Если вы понимаете, о чем я… — улыбнулась Дмитриева.

— Понимаю. И спасибо вам, — еще раз искренне поблагодарил Веру.

— Ну, тогда я пойду к Полине, — махнула ладошкой художница и устремилась к Гордеевой. Вскоре две женские головки склонились над эскизами и принялись в четыре руки что-то подправлять и дорисовывать.

— Степан Григорьевич, — я подошел к завхозу.

— Ох, ты ж, чертяка кособокая, — выругался завхоз, десятиклассники в ответ негромко рассмеялись. — Чего подкрадываешься? А ну цыц, кому сказано! — сурово велел трудовик, но было понятно, что он не сердится. — Чего тебе, Саныч? — поинтересовался Борода.

— Мне бы руки чем-то занять, — попросил я.

— Шел бы ты домой… — проворчал завхоз. — Руки занять… Сам только с больнички, а туда же… Ну на вот тебе… держи…

Ворча, товарищ Борода подошел к своему столу, ну и я вместе с ним.

— На вот тебе… собрал вроде всё по твоему заказу… паяй эту свою… люминацию… — бросил Степан Григорьевич, махнув рукой на запчасти к лампе. — А то, может, домой? А? Завтра-то день трудный… и уроки, и… — завхоз огорченно поджал губы и нахмурился. — Может, поговоришь с этой своей… невестой? А? Да и заберет она бумажку-то? — с надеждой в голове предложил Борода.

— Не заберет, Степан Григорьевич. Я Лизу хорошо знаю. Ежели она что решила, будет идти до конца.

— Саныч… Ты вот чего… ты вот мне скажи… — трудоваик замялся, хмуро глянул на меня, опустил глаза, затем решительно выпрямился и пытливо заглянул в лицо. — Ты же не того? Не этого самого? А? Оно понятно, дело такое… молодое… да и времена нынче свободные… но все ж таки сынишку-то бросать без отца… негоже… нехорошо это…

«Ишь ты, уже и сынишка», — усмехнулся про себя, вслух же ответил:

— Степан Григорьевич, — мягко, но строго начал я. — Скажу один раз, повторять не буду: мы с Бариновой расстались давно. Это раз. Сомневаюсь, что Баринова вообще беременна. Это два. Если вдруг это правда, то сынишка не мой. Это три. Если бы мы с Бариновой любили друг друга, женился бы, не раздумывая, и ребенка принял как родного. Это четыре. Дурака делать из себя не позволю. Это пять.

— Ну… понял тебя, Саныч, — облегченно выдохнул Степан Григорьевич. — Ты, Егор Александрыч, того… не обижайся на старика… — Завхоз виновато покрутил головой. — Я хоть и старый, а чуйка у меня ого-го… — похвастался трудовик. — Я Ильичу так и заявил: врет, подлая баба. Не мог Саныч так поступить. Не такой он человек!

— Спасибо, — совершенно искренне поблагодарил я.

— Да чего уж там… — засмущался завхоз.

— Степан Григорьевич, а почему Саныч-то? — перевел я разговор.

— Чего? — в первый момент не сообразил Борода. — Так это… Оно так сподручнее, да и быстрее… Но ежели ты… вы… — завхоз растерялся, махнул рукой и грубовато закончил. — Ежели против, так я и по имени-отчеству…

— Отчего же, мне приятно, — заверил я трудовика.

— Ну, тогда не стой без дела, паяй свою люминацию… — буркнул Степан Григорьевич. — Две недели до праздника, а у нас конь не валялся.

С этими словами завхоз развернулся и пошел к ученикам. Я улыбнулся, с удовольствием разместился за столом и принялся собирать «люминацию» для нашей лампочки Ильича.

К Лизе в тот вечер я так и не попал. Впрочем, заходить в дом, где обитала бывшая Егорова невеста, я и не собирался. Точнее, передумал, когда узнал про обращение. Так-то после больнички хотел зайти обсудить дальнейшие планы Бариновой, поинтересоваться, как идет процесс заживления связок. Но после её выкрутаса решил полностью проигнорировать.

Не знаю, чего ожидала Баринова, меня планы Лизаветы мало интересовали. Уверен, ей уже доложили о том, что меня выписали, и я вернулся в село. Ждет, поди, что приду разбираться. Ну, пусть ждет. Вежливые разговоры закончились, завтра буду заканчивать этот цирк. Точнее, убирать со сцены клоунессу, которая осталась после того, как цирк уехал.

— Товарищи, сегодня мы собрались здесь по вопиющему случаю. Еще товарищ Ленин говорил: в социалистическом обществе учитель должен быть поставлен на такую высоту, на которой он никогда не стоял и не стоит и не может стоять в буржуазном обществе. Это — истина, которая не требует доказательств.

Зоя Аркадьевна обвела суровым взглядом наше высокое собрание, убедилась, что все внимательно слушают, и продолжила.

— Эту высоту может занять не каждый. Но каждый… каждый обязан стремиться собственным ростом и поведением достигнуть необходимой высоты. Недостойное поведение по отношению к советской женщине — вот что мы имеем наблюдать на сегодняшний день в обществе молодых советских граждан преимущественно из городской среды. К сожалению, подобная зараза коснулась и наш небольшой, но честный и порядочный коллектив.