Тверской баскак. Том Шестой

Часть 2 Глава 8

Конец февраля 1266 года

Северо-западный склон холма у самого подножия заканчивается степной балкой. Заросшая густым ивняком, она словно выстроенный природой забор перекрывает свободный подъем на холм. Прямо перед ней тянется открытая степь, вспученная такими же, как близнецы, холмами, а где-то за ними скрывается река Дон и стоянка большой орды нойона Барсумбека.

Я стою на склоне холма и смотрю, как чуть ниже канониры готовят позицию для двух артиллерийских батарей. Срывая часть грунта, они выравнивают площадку для каждой из шести пушек и насыпают перед ними небольшой защитный вал. Слева и справа от батарей выстраиваются громобои. Они встают в две линии по две роты с каждой стороны.

С удовлетворением отмечаю, как дотошно командиры батарей отмеряют расстояния между орудиями и как четко выстраиваются в две шеренги громобои. Ротные придирчивым глазом проходятся вдоль строя, следя за соблюдением дистанции.

Я словно бы иду вместе с ними и повторяю про себя:

«Шесть пушек в центре с расстоянием между орудиями по пятнадцать шагов. От батареи до начала шеренг громобоев еще пятнадцать шагов, затем по полтора шага между стрелками. Итого, весь фронт четыреста двадцать шагов».

Такие расстояния между орудиями оптимальны для разлета картечи при стрельбе из легких пушек. Дабы каждый отдельный выстрел в залпе сливался в один общий смертоносный поток, не перекрывающий друг друга и не оставляющий мертвых зон. Естественно, я ничего не просчитывал математически, я все-таки историк, а не математик! Расстановка орудий разных калибров, как и громобоев, вымерена на стрельбищах, так сказать, опытным путем. Четкие указания по каждому случаю записаны в полевой устав, который любой солдат и офицер обязан знать назубок.

Оставив артиллерию, мой взгляд скользит ниже по склону. Там, на другой стороне балки, готовят позицию конные стрелки. Правда, в настоящий момент они уже не конные, а просто пешие арбалетчики. Я приказал спешить всю конницу и расставить ее на наружном склоне балки.

Такую позицию разведчики Стылого искали долго. Простой расчет говорил, что две тысячи стрелков, построенные в три шеренги, с расстоянием между стрелками в полтора шага, займут фронт примерно тысячу шагов. Поэтому разведка замеряла каждый холм в этом районе в поисках подходящего. Таковых оказалось немного, если уж совсем честно, то один, и выбирать не приходиться. Ведь требования были весьма жесткие. Нужен был холм с балкой длиною около тысячи шагов и обязательно у подножия северо-западного склона.

Почему северо-западного⁈ Да потому что именно с этого направления ожидалась атака степной конницы.

Согласно плану, разработанному совместно с Тугаем, он с пятью тысячами своих всадников, шумно и не таясь, выдвинулся вперед, сосредотачивая на себе все внимание Барсумбека и Куламая. Я же со своими полками максимально скрытно тронулся вслед за ним, постепенно меняя траекторию и выходя юго-восточнее лагеря противника.

По нашим данным, совместная таманская и донская орда насчитывала около двадцати тысяч, так что немногочисленное войско Тугая не должно было их напугать. Скорее, наоборот, я рассчитывал спровоцировать у обоих степных князей желание наказать обнаглевшего выскочку. Говоря словами монгольского нойона, мы подсовывали кролику повод подумать, что он волк.

По последним донесениям от Тугая, пока все идет, как задумано, и противник выдвинулся ему навстречу. Дальше Тугай должен довести дело до столкновения и тут же обратиться в бегство, выводя преследующее его войско прямо на наши позиции. В последний момент его всадники должны будут разделиться и уйти на фланги, а разогнавшийся противник угодить под наш губительный огонь.

Отсюда и второе требование к искомой позиции! Длина балки должна была быть не меньше тысячи шагов, чтобы вместить строй наших стрелков, но и не сильно длиннее, дабы расходящиеся отряды Тугая успели ее обойти и не дали преследователям шанса прижать себя к непроходимому для конницы оврагу.

Спросите, зачем я вообще завязался на эту балку? Поставили бы, как не раз уже было, стрелков на склоне холма и встретили бы несущуюся орду встречным огнем. Да, так можно было бы поступить, если бы не одно «но». Ранее я так действовал против противника, желающего атаковать и осмысленно идущего на укрепленные позиции. В нынешнем же случае все несколько иначе.

Барсумбек и Куламай не жаждут сражения. В споре за престол улуса Джучи они готовы примкнуть к более сильному, коим считают Берке, и ни в коем случае не желают вступать в бой в одиночку. Увидев наши позиции на холме, они попросту развернут коней, и лови их потом по степи. А это дело тухлое, тут я ни на минуту не забываю, что имею дело хоть и не с полностью монгольской, но все равно с хорошо организованной и мобильной конницей. Поэтому для полноценной засады необходимо было спрятать шеренги моих стрелков и артиллерийские батареи.

Как это сделать в степи, где на десятки верст все открыто: нет ни лесов, ни рощ и вообще ни единого деревца. И тут я вспомнил про степные балки. Степная балка — это сухое русло, считай, гигантский овраг с пологими заросшими кустарником склонами. А это…

«Готовая траншея, что спрячет моих арбалетчиков, а деревья в теории замаскируют артиллерию!» — Решил я тогда и отправил разведку искать подходящее место.

Место, хвала Всевышнему, нашлось, и вот сейчас я смотрю, как мои бойцы рубят кустарник на обоих склонах балки и втыкают его так, чтобы прикрыть позиции наших батарей и шеренги громобоев. Не могу сказать, что получается идеально, но мне и не надо, чтобы человек, в упор рассматривающий засаду, ничего не заметил. Мне надо, чтобы несущаяся галопом конная лава не опознала наши боевые порядки с расстояния в пятьсот-триста шагов. А это несколько иное!

Сейчас, когда весь кустарник вырублен и приспособлен для маскировки орудий и громобоев, мне хорошо видны три шеренги арбалетчиков, выстроенные на дне балки. Они ждут лишь сигнала, чтобы подняться наверх, а по пологим невысоким склонам степного оврага это займет не больше пяти секунд.

На вид все готово, и я жду докладов полковников. Первым, запыхавшись прибежал Бо’ян Руди.

— Господин консул, Тверской конный полк на позиции и готов к отражению атаки! — Выдохнув, булгарин вытянулся во фрунт.

После недавней взбучки ему надо зарабатывать очки, и я вижу, как он старается. Всякое старание должно быть отмечено, и я, не скупясь, следую своему правилу.

— Молодец, полковник! Первым справился!

Следом подходят и остальные полковники.

— Новгород-Северский полк конных стрелков готов! — Докладывает полковник Иван Заноза из корпуса Хансена.

— Первый степной полк готов! — Четко впечатывает каждое слово Михай Сволый из корпуса Рябого.

— Ревельский полк готов! — Не отстает полковник Роман Голова из корпуса Ерша.

За ними подходят полковники от артиллерии и громобои.

— Батареи готовы к стрельбе! — Гаркает Семен Греча, и ему тут же вторит Ефим Рогожа.

— Сводный полк громобоев на позиции…!

Двоих последних я хорошо помню еще с западного похода. Оба совсем недавно получили звание полковников, и, можно сказать, это у них первое серьезное дело в новом звании.

Получив доклады от всех подразделений, поворачиваюсь к Калиде, и тот понимает мой невысказанный вопрос.

— Стылый на месте, только что гонец от него был!

Спецбригада Еремея Стылого — единственный отряд, оставшийся в конном строю. Он, вместе с двумя тысячами ордынцев, стоит сейчас на другой стороне холма в ожидании приказа к атаке. Две сотни Стылого пригодились бы мне и здесь. Для засадного полка вполне хватило бы и ордынцев, но оставлять степняков у себя в тылу без присмотра как-то мне боязно. Как говорится, гусь свинье не товарищ! Какими бы мы не были ситуативными союзниками сейчас, я понимаю, что это ненадолго и потому никакого доверия к ним не испытываю.

Еще раз провожу взглядом по шеренгам стрелков, по замершим канонирам и готовым к выстрелу артиллерийским стволам.

«Ну что ж, — произношу про себя с полной уверенностью, — мы русские, с нами Бог!»

Нахлестывая коня, по степи несется всадник. Это дозорный, и даже отсюда видно, что он торопится изо всех сил. Одно только это уже доводит до пика нервное возбуждение. Так всегда перед боем, сколько бы их не было в жизни. Когда загрохочут пушки, загремит железо, оно уйдет. Его сменит бесконтрольная, идущая из первобытных глубин готовность сражаться, умирать и убивать других!

Всадник обогнул балку и наметом пустил коня вверх по склону. Еще секунда, и, уже спрыгнув с седла, он докладывает.

— Идут, господин консул! — Он махнул рукой в ту сторону, откуда только что примчался. — Тугаевцы удирают со всех ног, а другие ордынцы висят у них на хвосте!

Отпускаю гонца и впиваюсь взглядом в горизонт. Буквально мгновение, и я уже различаю крохотные фигурки в плывущем мареве. Еще немного, и воздух вокруг пропитывается топотом копыт. Дрожь земли чувствуется даже через подошву сапог.

«Еще бы, — хмыкаю про себя, — ведь нам навстречу сейчас несется не меньше двадцати пяти тысяч лошадей! Сто тысяч копыт стучат по земле!»

Пара минут напряженного ожидания, и передняя линия конницы проходит первую марку в тысячу шагов. Даю отмашку и на сигнальную мачту взлетает треугольный флаг — всем приготовиться!

Всматриваюсь в приближающуюся кавалерию и вижу, как идущие компактной лавой всадники Тугая начинают растягивать фронт. Вот они прибавляют в скорости и все больше и больше вытягиваются в линию.

Отметка в пятьсот шагов остается позади, и контур скачущей лавы Тугая уже напоминает не линию, а штангу с двумя мощными блинами по краям и тонким грифом посредине.

Только все эти перемещения видны лишь мне с вершины холма, а преследователи как видели, так и видят перед собой все ту же линию убегающего врага. Потому что маневр смещения к флангам проводят лишь всадники передних рядов, а задняя линия сохраняет свое прежнее движение и закрывает собой перегруппировку своих товарищей.

Конница приближается, и я нервно сжимаю кулаки, мне надо, чтобы как минимум к двумстам шагам всадники Тугая ушли с линии огня.

Марка в триста пятьдесят шагов! Тонкая линия Тугаевской конницы окончательно разрывается посередине, и теперь две ее половины в открытую устремляются к флангам. Преследователи по инерции еще хранят прежний строй, а свободное пространство между уходящими во фланги всадниками Тугая все увеличивается.

Отметка в триста шагов! Разрыв между «блинами штанги» приближается к желаемому.

Дистанция двести пятьдесят шагов! Дольше ждать я не могу и едва слышно шевелю губами:

— Кто не спрятался, я не виноват!

В тот же миг даю отмашку: «Огонь!» На мачту взлетает еще один треугольник, и по всей линии гремит команда.

— Батарея огонь! Огонь! Огонь!

Грохот орудий закладывает уши, и вонючий пороховой дым застилает видимость ватными клубами. Почти одновременно с пушками слышен залп первой шеренги громобоев, но рядом с оглушающим громом орудий это больше похоже на злое шипение разъяренного кота.

Центр конной лавы буквально сносит огненным шквалом. Под дикое ржание лошади валятся на землю, подминая под себя всадников, а идущая следом конница врезаются в эту свалку, устраивая настоящий кровавый хаос.

В тот же миг в эту какофонию ужаса врезается залп второй шеренги, и под грохот выстрелов побоище вновь затягивается пеленой вонючего тумана. Все это длится буквально несколько мгновений, и не попавшие под обстрел фланговые части ордынской лавы все еще несутся вперед. Дистанция до балки уже меньше ста пятидесяти шагов, но второй залп громобоев — это сигнал для выхода на сцену арбалетчиков.

Первая шеренга стрелков поднимается из укрытия, и рой арбалетных болтов накрывает всю линию атаки. Конная лава продолжает нестись вперед, несмотря на потери, но ее уже встречает залп второй линии арбалетчиков. Степные батыры летят с коней, валятся в траву злые монгольские жеребцы, и инерция огромной массы конницы на глазах начинает снижаться.

Залп третьей шеренги следует в почти остановившуюся атаку. До первых всадников буквально шагов тридцать и с такой дистанции каждый болт уносит чью-то жизнь.

Отстрелявшиеся арбалетчики, не перезаряжая свои смертоносные машины, сбегают обратно вниз балки и поднимаются на нашу сторону. Вражеская конница ошалело топчется перед оврагом в каком-то безумном ступоре.

Возможно, если сейчас позволить монголам несколько минут покоя, они придут в себя и, пользуясь своим подавляющим численным превосходством, даже смогут повернуть исход битвы в свою сторону, но я им такой форы не даю.

Труба издает надрывный вой, и на сигнальную мачту взлетает красный квадратный флаг: «Атака кавалерии!» Этого сигнала уже заждалась стоящая в резерве конница, и труба еще не замолкла, а холм уже вздрогнул от синхронного топота тысяч лошадиных копыт.

Вылетая с обратной стороны холма и набирая ход на движении вниз по склону, пошла в атаку бригада Стылого. Следом за ней, сразу рассыпаясь лавой идут две тысячи степных батыров Тугая. Они обходят край балки и атакуют остановившуюся орду с фланга, буквально сминая ее левый край и обращая его в бегство.

С другого фланга уже развернул свою конницу сам Тугай. Его всадники тоже успели разогнаться, и их удар в стоящего на месте противника похож на вход раскаленного ножа в масло.

Теперь вся орда Барсумбека и Куламая попала в клещи, и панический ужас сломил их волю к сопротивлению. Фланги уже повально бегут, но основная масса еще топчется на месте.

Я вижу бунчуки обоих нойонов в самом центре этой топчущейся массы конницы.

«Хорошо было бы взять их живыми!» — Мелькает у меня в голове, и я быстро окидываю взглядом склон холма.

Отстрелявшиеся стрелки уже все на нашей стороне балки и ждут, когда их товарищи подгонят им спрятанных на другой стороне холма лошадей. Некоторые уже в седле, и среди них я выцепляю Бо’яна Руди. Рядом с булгарином верхами еще около полусотни бойцов.

Подзываю его и показываю рукой на бунчуки нойонов.

— Достань мне их живыми!

Тот лишь радостно оскалился в ответ.

— Сделаем, господин консул! — Выкрикнув, он махнул своим: «За мной» — и, не дожидаясь их, сходу бросил коня в намет.

Все поле, насколько хватает глаз, завалено трупами коней и людей. Все уже кончено, и воины Тугая ходят среди павших, собирая добычу. Иногда то тут, то там сверкнет сабля, совершая удар милосердия. Монголы добивают раненых воинов и животных. Лечить и спасать их некому, а бросить без помощи только затянуть их мучения.

По договору с Тугаем, вся добыча с убитых бойцов и лошадей противника достается ему. Оружие, одежда степняков, сбруя, седла и прочее — все это сейчас снимают с трупов его батыры. Мои люди в этом не участвуют, и не потому, что я такой щедрый. Все, что монголы собирают сейчас, даже испачканная кровью одежда, в этом мире стоит денег!

Здесь нет мусора в понимании человека двадцать первого века. Нет пластика, нет понятия израсходованной бумаги, даже если лист исписан со всех сторон, его еще можно использовать на растопку или на поделку для детей. Любое изделие из стекла не выбрасывается никогда, и даже разбитому находят применение. Про одежду и говорить не приходится — даже самая ветхая и грязная, она все равно для кого-то имеет ценность.

Я не разбрасываюсь деньгами, а отдаю добычу Тугаю, потому что такова плата за участие в битве его батыров. Можно было бы и упереться, потребовать справедливого дележа. Думаю, Тугай согласился бы, но я решил иначе. Иногда, выгоднее быть щедрым! Выигранный бой, еще не выигранная война! Впереди нас ждет куда более сильный противник, и мне хотелось бы, чтобы у наших союзников было больше стимулов. Сегодня они увидели силу нашего оружия — это хорошо! Легкая и жирная добыча, еще лучше! Пусть степные батыры настраиваются на лучшее и видят впереди только лакомый кусок, а не кровавую схватку.

Пленных много, около пяти тысяч, не меньше, и преследование еще продолжается. Всех, кого взяли здесь, на поле боя, согнали в пять примерно равных групп. Сейчас они сидят прямо на земле и со страхом косятся на своих охранников. Они свои традиции знают, когда полона слишком много и держать его становится опасно, его просто режут, как баранов.

Сейчас я иду мимо одной из таких групп. Пленные сидят на корточках и смотрят на меня с затаенным страхом и любопытством. Среди них много легко раненых, и они, помогая друг другу, заматывают свои раны, чем придется. Никто из них не связан, попросту нет столько веревок. Веревка — тоже ценность. И монгол может использовать свой аркан, только чтобы повязать свой полон. А этот чей⁈ Пока неизвестно, и потому никто свою веревку не даст.

Подъехавший Тугай спрыгнул с седла и двинулся со мной рядом.

— Что будем с ними делать? — Его безжалостный взгляд прошелся по густым рядам пленников. — Их слишком много! Чтобы их охранять понадобится половина моих людей.

Нойон смотрит в самый корень проблемы. Я тоже думаю сейчас именно об этом.

«Нам надо двигаться на Дербент, а с такой обузой мы далеко не уйдем. Их ведь еще и кормить надо!»

Останавливаю свой взгляд на одном из пленных и спрашиваю его на монгольском:

— Ты за что сражался на этом поле?

Тот испуганно сжимается.

— Я не понимаю! — Начинает он лопотать на северо-кипчакском. — Я ничего плохого не сделал. Господин Барсумбек сказал, надо воевать за хана Берке! Иначе он прогневается, придет с войском, сожжёт кочевья, порежет скот, а семью продаст в рабство. Я пошел! Как я мог не пойти⁈

Перехожу на кипчакский и задаю еще один вопрос:

— А ежели господин Барсумбек снова прикажет тебе сесть в седло и воевать за нового хана Туда-Мунке, пойдешь⁈

Пленный обрадованно затараторил в ответ.

— Да, да! Пойду! Конечно пойду! Я видел сегодня войско Туда-Мунке! Он сильный и справедливый хан!

«Вот и ответ на твой вопрос, Тугай!» — Мысленно отвечаю своему ордынскому союзнику и поднимаю на него взгляд.

Тугай, явно, ничего не понял из моего разговора и продолжает вопросительно смотреть на меня.

В этот момент с другого бока слышу шепот Калиды.

— Смотри, вон булгарин возвращается и, кажется, с добычей!

Поворачиваюсь в ту сторону, куда показывает Калида и вижу скачущего во весь опор Бо’яна Руди. С ним десятка три его стрелков и две лошади с перекинутыми поперек телами.

Через пару минут он осаживает коня перед выставленными алебардами охраны. Я машу им: «Пропустите!» — и слетевший с седла булгарин радостно подскакивает ко мне.

— Взял я их, господин консул! Взял супостатов, обоих!

Его бойцы уже стаскивают связанные тела с лошадей и бросают передо мной. Тугай подходит к пленникам первым. Схватив одного из них за волосы, он вскидывает его голову и кричит прямо в выпученные от страха глаза.

— Ну что, шакал, добегался⁈ Ты, ничтожный червь, поднял оружие против хана Туда-Мунке и достоин лишь одного — мучительной смерти!

Тугай выхватил нож и занес его над судорожно дергающимся кадыком. Еще мгновение, и монгол с удовольствием перережет натянутое горло, но я останавливаю его.

— Подожди, благородный Тугай, не торопись! Возможно, человек ошибся.

Нойон бросил на меня непонимающий взгляд, и даже в закатившихся глазах Барсумбека застыло удивление.

Подойдя ближе, я впиваюсь взглядом в побелевшее лицо пленника. Он все еще стоит на коленях с задранной головой, и лезвие ножа касается его горла.

— Ведь ты же ошибся, Барсумбек! Ты хотел воевать за великого хана Туда-Мунке, а по ошибке принял нас за войско Берке. Ведь так⁈

Мне нужны эти два степных князя, а еще нужнее их люди. Чтобы из сковывающей мое войско обузы они превратились в усиливающих меня союзников. Для такой метаморфозы и нужны мне эти князья. Их слово будет куда доходчивей. И как сказал мне только что пленный кипчак, все с радостью встанут на нашу сторону, если это сделают их местные владыки.

Поэтому я даю степному князьку шанс избежать смерти. Ведь если монгол изменил своему хану, то прощения ему быть не может, а наказание — только смерть, а вот, ежели он ошибся или того лучше был обманут, то тогда совсем другое дело.

Барсумбека, наверное, сильно помяли, когда брали в плен, потому что он тупит и лишь молча пялится на меня обезумевшими глазами. Наклонившись, вколачиваю ему прямо в мозг каждое слово.

— Ты хочешь биться за Великого хана Туда-Мунке⁈

Так оно получилось доходчивей, и Барсумбек яростно закивал головой.

— Да, да, да! Я готов умереть за хана Туда-Мунке!

Перевожу ледяной взгляд на второго пленника, и этого уже достаточно. С отчаянной надеждой в глазах Куламай вторит своему товарищу.

— Да! Я — верный слуга Великого хана Туда-Мунке!