Тверской баскак. Том Шестой

Часть 2 Глава 5

Конец ноября 1265 года

Катамараны один за другим тыкаются носами в песочную косу, и тотчас же, подняв над головами оружие, стрелки прыгают в воду. В предрассветном сумраке где по колено, где по пояс они бредут к берегу. Соболь и Калида уже там. Рядом с ними полощутся на ветру флаги, призывая бойцов под свои знамена.

Едва выстроившись, первые роты стрелков и алебардщиков сразу же переходят на бег и устремляются в сторону города. Остальные вытаскивают полегчавшие катамараны дальше на берег и начинают сгружать артиллерию.

Я иду с головной ротой громобоев. Где-то впереди уже загремело железо, и заполошно завыла собака. Слева отряд Соболя напоролся на выскочивших со двора ордынцев. Выхватив сабли, те было бросились на стрелков, но дружный арбалетный залп в упор скосил первую линию атакующих, как траву. После этого вперед пошли уже алебардщики. Жерновами молоха заработали тяжелые топоры, и короткая злая сеча закончилась бегством защитников.

Перевожу взгляд направо, там уже горит несколько юрт, освещая заревом центральную улицу. Чуть выше между домов появились всадники и сходу пошли в атаку. Решимость степных батыров достойна похвалы, но их слишком мало, и арбалетный залп остановил порыв конницы даже без вступления в дело тяжелой пехоты. Немногие оставшиеся в седле ордынцы тут же повертали коней и умчались также резво, как и появились.

Мы уже в городе. Низенькие домишки, плетеные заборы вперемешку с юртами. Истошные вопли женщин, мелькающие на фоне огня тени и испуганное мычание скота. Над всей этой какофонией в свете уходящей луны высится ханский дворец. Перед ним невысокий в рост человека забор из сырого кирпича. Он не смотрится серьезным препятствием, но закрывает обзор, не давая рассмотреть то, что творится за ним.

Стрелки с обоих сторон уже высыпали на дворцовою площадь, впереди сплошная полоса глухих заборов и две наших главных цели: ханский дворец и родовой двор Менгу-Тимура.

Откуда-то из темноты слышу рев Соболя.

— Первой роте расставить рогатки и занять оборону, остальные за мной!

Буквально через секунду слышу такой же рык Калиды с другой стороны и на автомате отмечаю про себя:

«Пока все по плану! Центральная улица перекрыта с обеих сторон, дворцовая площадь заблокирована!»

Это значит, что любая помощь осажденным, подошедшая извне, не сможет ударить нам в тыл, не преодолев выставленного дозора.

Бойцы Соболя уже ворвались во двор дома Менгу-Тимура, а вот у Калиды все идет не так гладко. Выбив ворота, штурмовая рота алебардщиков пошла тараном в проем, но в узком пространстве не развернуть наше численное преимущество, и ордынцы смогли быстро залатать прорыв. Отчаянной контратакой они даже вытеснили алебардщиков обратно на площадь.

Это не очень хорошо, и помощь артиллерии была бы сейчас как нельзя кстати. Резко оборачиваюсь назад и вижу, как человек десять канониров, упираясь, силятся вытащить из канавы застрявшую пушку. Где остальные, в темноте пока не разобрать, но это сейчас не так и важно. Одной будет вполне достаточно!

Жестом подзываю командира своей охраны.

— Ну-ка помогите им! — Киваю ему на облепивших орудие бойцов.

— А как же?!. — Начинает было он, но я не даю ему закончить.

— Выполнять! — Вкладываю в крик максимальную властность, и взводный не решается больше возражать.

Махнув своим, он оставляет возле меня троих, а сам во главе десятка охраны кидается к пушке.

Такая подмога разом решило дело, и вытянутое буквально на руках орудие выкатывается на площадь.

Пушек у меня немного, и всех их, как и их командиров, я знаю поименно. Даже не глядя, сразу могу сказать, что на боку этой отлито «Горыныч», а старшим комендором у нее стоит Сафрон Михалчич. Один из лучших! В армию нанялся из Тульских мастеров, сам свою пушку отливал, сам с ней и пришел.

Подзываю к себе тяжело дышащего командира орудия и показываю ему на схватку у ворот.

— Михалчич, наводи туда!

— Сделаем! — Кивает мне тот, и его парни тут же покатили пушку по утоптанной земле площади.

В сотне шагов от схватки они остановились и начали заряжать орудие. Прочистка ствола, заряд, пыж, картуз картечи и еще один пыж!

— Готовы! — Надрывая горло, орет Михалчич, и вслед ему Калида командует своим отступление.

Алебардщики дружно бросаются в стороны, а ордынцы, окрыленные внезапным успехом, заходятся боевым воплем.

Радость их длится недолго, ровно до того мгновения, как пушка выплюнула сноп огня и смертоносный град картечи. На такой дистанции выстрел произвел убийственный эффект, в один миг превратив полсотни машущих саблями степняков в разорванные человеческие останки.

Клочья порохового дыма еще стелются над площадью, а вторая и третья роты алебардщиков уже пошли в атаку. Плотным строем, затаптывая вопящих от боли ордынцев, они устремились в проем ворот и дальше по выложенной дорожке прямо к ханскому дворцу.

С другой стороны бойцы Соболя тоже ворвались во двор дома, и, не задумываясь, я веду роту громобоев прямо туда. Дворец все-таки второстепенен, задача номер один — это Менгу-Тимур.

С разгона влетаю в ворота и упираюсь в заполненный сражающимися людьми двор. Места вокруг не так много, и яростная схватка идет вокруг всего дома. Защитники явно не собираются сдаваться, и их на удивление довольно много. Даже на первый взгляд оцениваю в несколько сотен.

Нас все равно больше, и рано или поздно мы возьмем верх, тут сомнений нет! Только каждая потерянная минута дает Менгу-Тимуру лишний шанс сбежать, а мне бы этого очень не хотелось.

Прямо перед моими глазами широкие ступени главного входа, на которых идет жаркая схватка. Алебардщики прижали яростно сражающихся ордынцев к самому крыльцу, но на этом дело пока зависло.

«Надо расчистить им дорогу!» — Мелькает у меня в голове, и ротный громобоев словно читает мои мысли.

— Стройсь! — Орет за моей спиной капитан, и три взвода громобоев вытягиваются в три шеренги.

Пока они строятся, моя охрана чуть ли не за шиворот оттаскивает наших бойцов из схватки, и вот линия огня, наконец, чиста.

— Пли! — Вновь надрывает голосовые связки капитан, и сноп огня ослепляет замерших в непонимании защитников.

Пороховой дым застилает двор вонючим туманом, но видимость сейчас уже не нужна.

— Пли! — Крик командира, и вторая линия накрывает двор своим залпом.

Еще одна команда, и последняя линия громобоев разряжает свои ружья. Несколько секунд забивающего ноздри сплошного серого дыма, и появляются просветы.

Не дожидаясь полной ясности, капитан алебардщиков бросается вперед.

— За мной! — Орет он на ходу, и вместе с его бойцами за ним устремилась и рота громобоев.

Крыльцо, выбитые двери, большой зал! Я вместе со всеми влетаю в дом и озираюсь по сторонам.

«Оштукатуренные стены украшены фресками, пол выложен мраморной плитой!» — На автомате отмечает мое подсознание, а голос разбрасывает команды.

— Одно отделение туда! — Взмахом руки отправляю десяток налево по длинному коридору. — Второе во двор! Все обыскать, всех пленных сюда в зал на опознание!

Сам уже бегу вверх по лестнице. Мраморные ступени, витые перила, наверху коридор, расходящийся в две стороны.

— Прошерстить здесь все! — Кричу командиру охраны, а сам хватаюсь за ручку закрытой двери.

Дергаю на себя, закрыто! Еще раз, тоже безуспешно! Тут слышу за спиной басящий голос.

— Дозволь, господин консул!

Обернувшись, уступаю место рослому громобою. Удар ногой, и дверь вылетает вместе облаком пыли и штукатурки.

Пара направленных вовнутрь стволов уже готовы выплеснуть смерть, но я останавливаю стрелков.

— Не стрелять! — Выкрикнув, захожу в комнату и вижу трех сжавшихся в углу женщин.

Закрывая своими телами детей, они сбились в угол комнаты, и смотрят на меня округлившимися от ужаса глазами. По богатому платью и обуви, можно однозначно сказать — это не прислуга.

«Скорее всего жены или наложницы Менгу-Тимура!» — Делаю про себя вывод и отвечаю на молящий взор резким вопросом.

— Где Менгу-Тимур⁈ Скажете, и вас никто не тронет!

— Его нет! — Несется в ответ сдавленный писк. — Его нет в доме! Он уехал еще вчера! Отбыл к войску в Ширван.

По тому животному страху, что царит в глазах молодой женщины, я вижу: она не врет. И, не сдерживаясь, матерюсь в голос.

— Вот дерьмо!

Дальше можно уже не торопиться. Дворец захвачен, центр Сарай-Берке захвачен, но не менее важная часть плана уже невыполнима. Наш главный конкурент в притязаниях на ханский престол выскользнул-таки из уже готовой захлопнуться ловушки, и это значит, что основная борьба еще впереди.

В большом зале дворца полно народа. Сейчас здесь все знатные люди города. Большинство из них пришли добровольно, по зову Боракчин-хатун, но есть и те, кто последние два дня просидел в подвале. Этих захваченных в плен в ходе ночного боя освободили только что, специально для этого собрания. И те и другие стоят плотной толпой по обеим сторонам зала, освобождая широкий проход в центре.

Здесь есть и женщины — это первые жены или матери больших нойонов, ушедших воевать в войске Берке. По монгольской традиции, они могут представлять их на курултае. Их немного, в основном же в зале или пожилые мужчины, или совсем старики.

Рядом со мной в окружении охраны степенно шагает Боракчин-хатун. Она держит за руку своего восьмилетнего сына, и ее презрительно-высокомерное выражение лица, словно бы кричит окружающим.

— Смотрите, я вернулась! Я вернулась, чтобы воздать по заслугам тем, кто предал меня!

В окружении охраны мы идем по центральному проходу, и по большей части нас провожают настороженно-любопытствующие взгляды, но кое-откуда я ловлю и откровенную враждебность.

Дело в том, что, захватив ханский дворец и прилегающий к нему район, я остановил наступление. Дальнейшее продвижение грозило восстановить против нас весь город, а это в мои планы не входило. На захват целого города с населением в двадцать-тридцать тысяч у меня попросту не хватило бы сил.

После того как с бою был взят ханский дворец, мне нужна была легитимизации моего вторжения. Необходимо было срочно обезглавить всякое сопротивление, а для этого все жители Сарай-Берке должны были незамедлительно узнать, что на город никто не нападал, что ночной переполох — это всего лишь дворцовые разборки и возвращение законного наследника на трон.

Для этого едва дворец был взят на щит, как туда были созваны все те, кто мог оказать услугу мне или Боракчин-хатун, и еще до рассвета по городу потекли слухи о возвращении бывшей ханши и ее сына. Самые уважаемые из наших сторонников были посланы к старейшинам основных монгольских кланов, дабы донести претензии Туда-Мунке на престол улуса Джучи и призыв Боракчин ко всем именитым людям собраться на всеобщий курултай улуса для обсуждения создавшегося положения.

Примерно день ситуация висела на волоске, и я с тревогой наблюдал за степными отрядами, что подтягивались со всех сторон к окраинам города. Риск того, что старейшины кланов откажутся разговаривать, был крайне высок, но я рассчитывал, что осеннее время года и идущая на Кавказе большая война окажут свое влияние.

Ведь все любители повоевать ушли с войском Берке и Ногая еще весной, а в степи остались лишь те, кто хотел просто пасти скот и жить мирным трудом. Сейчас они только-только вернулись с летних кочевий, и все их мысли заняты лишь одним, как бы получше обустроить свои стада и подготовиться к долгой зиме.

«Старейшины кланов знают это не хуже меня, и потому, — посчитал я, — они будут рады уцепится за любой предлог, лишь бы избежать еще одной большой войны».

К исходу второго дня стало ясно, что мой расчет полностью оправдался. Уже к вечеру начали приходить послания от старейшин с согласием на переговоры. Договорились устроить встречу на следующий день в приемной зале ханского дворца.

В этом заключалась еще одна моя хитрость. Старейшины и вся монгольская знать улуса Джучи придут во дворец, не ведая о главной цели этого собрания. Все они будут рассуждать примерно так: «Ничего страшного не случится, ежели мы придем и послушает эту Боракчин-хатун. Послушаем, потянем время, а потом видно будет!»

Такая житейская хитрожопость была очевидна, и именно на нее я и рассчитывал. Пусть они посчитают себя хитрецами, мудрецами, да кем угодно. Главное, чтобы пришли. Ведь как только они соберутся в главном зале дворца, мы проведем «коронацию» Туда-Мунке, и, хочет местная аристократия того или нет, все она станет свидетелем сего торжества. Вольно или невольно все присутствующие не только легитимизируют, но и поддержат вновь избранного хана лишь одним своим наличием.

На этом строился весь расчет, и потому сейчас вызывающее поведение Боракчин совсем не к месту и чертовски меня раздражает.

«Что она делает! — Недовольно бурчу про себя, глядя на вздернутый подбородок и неприкрытое презрение в глазах ханши. — Укоротила бы ты свой норов, дамочка!»

Медленно и торжественно мы движемся к торцу приемной залы, где на возвышении уже подготовлены ханские подушки и стоят тенгрийские жрецы храма Бескрайнего и Могучего неба. Самый старый из них держит ханское знамя с девятью бунчуками, а его подручные, выстроившись на ступенях по старшинству, приготовили старинную медную тамгу власти на толстой золотой цепи и девять пайзц Великого Чингисхана, перечисляющие те земли, где должны править потомки его сына Джучи.

Привести их сюда стоило мне большого труда. Жадность и страх, кнут и пряник! Угроза мучительной смерти в случае отказа и немалые деньги в случае согласия! Эти два ингредиента, смешанные в одном коктейле, создали такую убойную смесь, противостоять которой жрецы не смогли. Согласились, конечно, не все, но сломать сопротивление нужных мне жрецов я все-таки смог, и это позволило собрать необходимый «конклав».

Размышляя о прошедших событиях, я иду на шаг позади Боракчин и чуть не тыкаюсь ей в спину, когда наше торжественное шествие вдруг останавливается. Не сразу понимаю, в чем дело, но вижу, как Боракчин неожиданно повернулась к одной из женщин в толпе, и наигранное презрение на ее лице в тот же миг сменилось искренним злорадством.

— Здравствуй, мой дорогая Хучухадынь! — Голос ханши приторно сладок, но в каждом слове чувствуется плохо скрываемая угроза. — Я так рада тебя видеть!

Та, к которой обратилась ханша, не отвечая, опустила взгляд к полу, но Боракчин это не удовлетворило.

— Что же ты прячешь свои милые глазки, дорогая Хучухадынь! Неужели тебе стыдно за свое предательство? Или нет? Таким мерзким тварям, как ты, не бывает стыдно!

Перевожу взгляд с одной женщины на другую и точно могу сказать, той, что в толпе, скорее страшно, чем стыдно. Я не знаю, что конкретно произошло между ними, но знаю точно, сейчас не самое подходящее время выяснять отношения.

Склоняюсь к уху ханши и шепчу еле слышно:

— Потом разберешься со своей «подругой»! Сначала посади сына на престол!

Получаю в ответ переполненный гневом взгляд и шепот змеи:

— Не смей мне указывать, урусс, что и когда делать!

«Надо же, — скрываю за ледяной маской саркастическую усмешку, — еще не села на трон, а уже норовит вцепиться в руку дающую!»

Боракчин вызывающе держит мой жесткий взгляд, но здравый смысл в ней все-таки побеждает. Ведь она точно знает, стоит мне вывести из города своих бойцов, и это «милое» общество сожрет ее с потрохами в тот же миг и не поперхнется.

Потешив свое самолюбие видимостью независимости, Боракчин отвела глаза и гордо вскинула голову. Еще один ненавидящий взгляд на свою соперницу, и она двинулась в сторону трона.

Маленький Туда-Мунке, испуганно озираясь по сторонам и крепко держась за мамину руку, посеменил за ней.

Дойдя до ханского возвышения в конце зала, Боракчин поправила подушки и, усадив на них сына, взглянула на жрецов, мол, начинайте.

Опасливо покосившись на меня, старший жрец начал читать что-то наподобие благодарственной молитвы, но как только он возблагодарил Всемогущее небо за нового повелителя улуса Джучи хана Туда-Мунке, как из толпы раздался вызывающий голос.

— А что скажет на это хан Берке, когда вернется⁈

Мой взгляд, метнувшийся в толпу, мгновенно находит бунтаря. Это невысокий, крепкий монгол с бритой головой и жидкими усиками.

Стоящий рядом со мной купец и представитель тверского торгового товарищества в Сарай-Берке, Трифон Груздь, тотчас же склонился к моему уху.

— Это Буртай из рода хатагинов! Разбогател на торговле шерстью, но рождения не знатного! В совете старейшин клана особого веса не имеет.

Слушаю информацию с интересом, хотя подобный наезд для меня ожидаем, и ответ на него давно готов. Все равно краткая справка приходится весьма кстати. Скорректировавшись по ходу, наношу ответный удар по самому больному.

— А с чего это ты, низкородный Буртай, лезешь со словом своим поперед людей уважаемых и знатных! — Бросив эту фразу в зал, прохожусь взглядом по лицам известных мне знатных монгол. — Не лучше ли будет послушать сперва уважаемых нойонов и старшин, а потом уж и прочим слова давать.

Поскольку собрание состоит сплошь из людей высокородных, то несмотря на справедливость выкрика Буртая, мой посыл находит горячее одобрение у большинства присутствующих. Негромкий гул одобрения моим словам, и косые взгляды на выскочку подтверждают это.

Под давлением всеобщего немого осуждения Буртай невольно ссутулился и как-то даже уменьшился ростом. Его взгляд заметался в поисках поддержки и нашел ее в лице старейшины клана мангутов — нойона Бердибека.

Подбоченясь, тот выступил из общего ряда.

— Ты прав урусс, Буртай взял на себя не по чину, но все-ж вопрос его правильный. Зачем сажать на трон нового хана, ежели старый еще жив⁈ Мы зла на Берке не держим, а Туда-Мунке совсем зелен еще!

Следя за более спокойной реакцией зала, я усмехаюсь в душе.

«Вот вроде бы и вопрос тот же: и претензия, и сомнение, а накал уже не тот, что в первый раз. Вот что значит перебить тему! В одну и ту же реку не войдешь дважды!»

Начинаю говорить, едва Бердибек закончил.

— О чем ты говоришь, многоуважаемый нойон? — Изображаю самое искреннее удивление. — Берке был великим ханом и благородным человеком. Его запомнит таким не только Великая степь, но и Русский улус! Все народы улуса Джучи благоденствовали под мудрым правлением вана Берке, но что делать теперь, когда его не стало?

Гробовая тишина встречает мои слова, но через мгновение она сменяется всеобщим гулом.

— Как⁈ Не может быть⁈ — Несется отовсюду, и я спокойно пережидаю этот шквал, а потом горестно заявляю.

— Великий правитель улуса Джучи ван Берке занемог два месяца назад и умер как раз на полнолуние.

Все еще стоящий впереди всех Бердибек впился в меня недоверчивым взглядом

— Откуда ты знаешь, урусс⁈ И почему до сих пор до нас не дошло никаких вестей⁈

Я лишь недоуменно пожимаю плечами.

— Откуда мне знать! Может быть, гонец задержался, а может, лежит где убитый. На все воля Бескрайнего неба! Только ежели вы не верите мне, спросите Боракчин-Хатун!

Боракчин — лицо заинтересованное, и вера ее словам невелика, но, предлагая ее в свидетели, я нажимаю на здравый смысл.

Ткнув в нее пальцем, я с полной уверенностью на лице взываю к разуму собравшихся.

— Вы сами-то подумайте! Коли бы Боракчин-хатун не была абсолютна уверена в смерти Берке, разве появилась бы она здесь. Она что похожа на самоубийцу⁈

Боракчин молча пожирает меня глазами, этот момент мы с ней не обговаривали. Привлечь ее — это чистой воды экспромт. Что она скажет, если ее спросят, неизвестно, но никому и в голову не приходит задать ей вопрос напрямую.

Я же по-прежнему излучаю полную уверенность.

— Не верите, так пошлите гонцов к Ногаю в войско или дождитесь, когда привезут тело. Вам решать, но стадо не может без пастуха, а улус без хана, так говорит ясса Великого Чингизхана!

Моя ложь так похожа на правду, что держит весь зал в полном оцепенении, а я поворачиваюсь к жрецам.

— Продолжайте церемонию!

Те, словно и не прерываясь, тут же начали свой речитатив, а я мысленно усмехнулся.

«Что я теряю⁈ Пока гонец туда, пока обратно, времени пройдет немало! За этот срок, как в старой восточной сказке, либо ишак сдохнет, либо падишах умрет!»