Тверской баскак. Том Шестой

Часть 2 Глава 7

Начало февраля 1266 года

После моей отповеди в комнате ненадолго воцарилась гнетущая тишина, которую первым прервал Соболь.

— Да чего там разуметь-то! — Тут он бросил злой взгляд на Рябого. — Приказано исполнять, значит исполняй, а не кобенься! Это — почему, то — зачем⁈ Тебя воеводой поставили порядок блюсти, а не вопросами голову мутить!

По лицу Рябого пробежала тень досадливой растерянности, говорящей, что он уже не рад, что завел этот разговор.

— Да ты че, Соболь! — Растерянно протянул он и, не найдя у Ваньки ни малейшего сочувствия, метнулся взглядом к Ершу и Хансену. — Вы ж сами говорили…!

Закончить ему не дал взвившийся датчанин.

— Ничего я не знать! Ты меня своей глупостью не мазать! — От волнения акцент Хансена стал еще более ярким. — Я приказ не обсуждать! Ведьма не ведьма! Туда-сюда! Не мой дело! Мой дело приказ исполнять!

Ерш в своей манере молча насупился, а Калида, как старший, резко пресек начавшиеся разборки.

— Хватит базарить! Не бабы на торгу, чай! — Он бросил на меня прищуренный взгляд. — Поняли мы все! Ведьма твою волю блюдет, и сего нам достаточно! Как сполняли ее приказы, так и будем сполнять!

Все четверо командоров дружно подтверждающе закивали, мол, хорошо Калида молвил, точнее не скажешь!

Эта сцена меня немного развеселила, но виду я не показал. Сурово оглядев всех пятерых — мол, ладно, проехали — я остановил взгляд на Калиде.

— Что разведка доносит?

Если мерить мерками будущего, то я тащу на себе обязанности верховного главнокомандующего и министра обороны в одном лице, а Калида играет роль начальника генерального штаба и разведуправления. Он курирует как армейскую разведку силами спец бригады Еремея Стылого, так и сбор информации прочими непрямыми агентами. На это я выделяю немалые деньги и точно знаю, что Калида не потратит их впустую. Он человек обстоятельный, и если уж за что берется, то копает глубоко и всегда старается работать на упреждение.

Вот и сейчас, прежде чем ответить, Калида поискал глазами нужный черновик карты и вытащил наверх план Кавказа, Черного и Каспийского морей.

— На днях, — размеренно начал он, — приезжал аланский князек Чалсан. Дома ему ныне неспокойно, монгольские отряды шныряют повсюду, как голодные волки. Свой, чужой — им без разницы, дерут любого! Вот и решил Чалсан откочевать с родных мест подальше на север.

Тут Калида обвел всех глазами, мол, вопросы есть, и встретив лишь ответную тишину, продолжил:

— Чалсан этот утверждает, что еще к концу года ордынское войско встало лагерем вот здесь. — Он пошарил глазами по карте и ткнул пальцем в кружок с надписью «Дербент». — Мол, из-за того, что Берке тяжело болен и в седле сидеть уже не может. Ногай и Менгу-Тимур тоже там: Чалсан сам их видел, когда заезжал в монгольский лагерь склонить голову перед повелителем и передать дары. На его взгляд, у них там не меньше четырех туменов, и еще все ждут подхода двух подвластных Ногаю нойонов: Барсумбека с низовьев Дона и Куламая с Тамани.

Известия нерадостные, и я хмурю брови.

— Этому князьку можно верить?

В ответ Калида вскинул на меня прищуренный взгляд.

— Я его знаю давно, он человечек гнилой, но деньги любит всем сердцем. Ему известно, у слова есть цена, только пока ему доверяют. Ежели он соврет, то рано или поздно это выйдет наружу, кто после этого станет ему платить?

«Аргумент так себе, — Мысленно возражаю своему другу, — но, с другой стороны, никакой особо важной информации этот аланский князек и не передал. Про лагерь у Дербентских ворот мы и так знали. Вот, пожалуй, про подкрепления — это новость. И новость неприятная, об этом надо бы узнать поточнее!»

Не успеваю задать вопрос, как Калида опережает его.

— Дальний дозор Еремы Стылого, что в рейд на низовья Дона еще месяц назад отправили, весть ныне прислал. — Сказав, он протянул мне скатанный в трубочку лист бумаги.

Разворачиваю грамоту и быстро пробегаю глазами. Послание короткое: Стылый не мастер слова — это точно! В четыре корявых строчки он сообщает, что у головной стоянки орды Барсумбека нынче многолюдно. Явно идет сбор воинов со всех подвластных кочевий. Дабы удостовериться, взяли они языка, и тот подтвердил: да, объявлен сбор! Куда собираются идти, никто толком пока не знает — то ли на Дербент, то ли на аланов, али касогов. А еще, кроме созыва своей орды, Барсумбек ждет прихода воинов родича своего Куламая.

Почитав, делаю неутешительный вывод.

«Если известие подтверждается с двух источников, то, скорее всего, оно правдиво!»

Это не очень хорошо, потому как четыре тумена Берке и Ногая уже превосходят наши силы больше, чем в два раза, а если к ним добавятся еще две орды, то груз станет совсем неподъемный.

Вкратце пересказываю всем содержание послания, а также свои опасения. На что сразу же реагирует Соболь.

— Так чего ждать! Может нам прямо сейчас двинуть на этот самый Дербент. Пока Берке-хан там помирает, они в раздрае. А тут мы нежданно-негаданно! Раз, и прижучим их окаянных!

Такая мысль у меня была, но у этого лекарства, как говорится, слишком много побочных эффектов, и я хочу послушать, что скажут другие командоры.

Хансен первым согласился с Соболем.

— Я думать, в этом есть смысл!

Рябой тоже кивнул, мол, согласен. Калида промолчал, а Ерш задумчиво покачал головой.

— Мы туда сунемся, а эти с Дона нам на хвост сядут!

— И шо⁈ — Тут же загорячился Соболь. — Сначала по Берке жахнем, а потом и этих разгоним.

В ответ Ратиша мрачно насупился.

— То же мне гоняльщик! У них конницы в десять раз больше, чем ты их разгонять-то будешь⁈ Помелом что ли⁈

Кроме насмешки в словах Ерша звучит здоровая осторожность, и Калида встает на его сторону.

— Ратиша прав, ежели эти две орды с Дона ударят нам в тыл, то худо будет. Им и в прямой бой с нами вступать не надо, обрежут нам подвоз провизии, сами с голоду подохнем!

Хансен на это задумчиво наморщил лоб, а Соболь не унялся и запальчиво возразил.

— Так что же, по-вашему будем сидеть и ждать, пока они нас здесь со всех сторон обложат⁈

Пока шел спор, я уже проанализировал все аргументы и пришел к выводу, что оба варианта не годятся. Допустить подход подкреплений к войску Берке нельзя, но и самим двигаться к Дербенту опасно. Тут Калида прав! Иметь двадцать тысяч степной конницы у себя в тылу может позволить себе разве что самоубийца!

На последний эмоциональный выпад Соболя ни Калида, ни Ерш не нашли, что возразить, и все пятеро вопросительно вскинулись на меня, мол, что ты скажешь. Я же пока молчу и, глядя на свой черновик карты, прикидываю расстояние от нашего лагеря до двух точек: до Дербента и до низовьев Дона. По моей карте до Дербента в три раза больше, но я знаю, что у меня и масштаб, и пропорции очень и очень приблизительные, основанные лишь на визуальной памяти.

«И потому мало достоверные!» — Мысленно выношу приговор своей карте и спрашиваю Калиду.

— Сколько дней возвращались гонцы Стылого?

— В два заводных коня мчали каждый светлый день и тока на шестой добрались. — Отвечает Калида, и я быстро подсчитываю про себя.

«Скакать весь светлый день в три сменных коня — это делать в сутки верст сорок-пятьдесят. Значит, за шесть дней они прошли около трехсот! А от Дербента, как говорил Калида, аланский князек вел свою орду полтора месяца. Неспешным ходом кочевая орда движется верст пятнадцать-двадцать в день. Стало быть, от нашего лагеря до Дербента не меньше восьмисот верст. — С удовлетворением кидаю взгляд на свой черновик. — Выходит, нарисовал я почти близко к истине!»

Простой арифметический подсчет всегда помогал мне прочистить мозги и взглянуть на проблему с другого ракурса.

Вот и сейчас озадачиваю себя уместным вопросом.

«А чего, собственно, мы уперлись в этот Дербент⁈ Ведь просится же другой вариант — ударить сначала на Дон и лишить главного врага потенциальных союзников!»

Тут я вновь тяжело задумываюсь. С одной стороны, это решение выглядело более разумным, а с другой, ни Барсумбек, ни Куламай не объявляли себя врагами нового хана Туда-Мунке. То, что они собирают воинов, еще ничего не доказывает. Атака на их кочевья без предъявления вины может оттолкнуть от Туда-Мунке князей других кланов.

«Берке со дня на день помрет, и тогда еще неизвестно, на чью сторону встанут эти двое, да и другие. Может, просто надо подождать и не суетиться⁈ — Мысленно спрашиваю самого себя. — Иногда спокойное ожидание — самая лучшая тактика!»

Еще раз прокручиваю в голове все возможные варианты и не прихожу к однозначному решению.

«Вот именно, что иногда! — Вновь правлю самого себя. — Явно не в нашем случае, ведь если верить полученной информации, то Барсумбек и Куламай уже все решили. Они собираются идти к Дербенту! Так что пока ты тут спокойно выжидаешь, две орды присоединятся к Берке и Ногаю. Их примеру могут последовать и другие, тогда даже смерть Берке ничего не изменит! Когда он умрет, все пришедшие к Дербенту на автомате присягнут Менгу-Тимуру, и это наихудший вариант!»

Внезапно поставив точку в споре с самим собой, поднимаю взгляд на своих командоров.

— Вы все правы, и потому сделаем вот как! Сидеть здесь и ждать мы не станем, но и на Дербент не пойдем. Мы нанесем первый удар на Дон! Устроим хорошую трепку тамошним князьям и принудим их присягнуть Туда-Мунке. Ежели все получится, как надо, то это и другим покажет, кто на сегодняшний день главный в Золотой Орде. Глядишь, тогда у нас, а не у Менгу-Тимура воинов прибавится!

Ткнув кобылу пятками, пускаю ее галопом и на полном скаку взлетаю на вершину холма. Наверху натягиваю поводья и останавливаюсь. Вслед за мной, шмякая копытами по размякшей земле, заскакивает на вершину и взвод охраны во главе с Прохором. Конные стрелки останавливаются шагах в пяти, а Прошка подъезжают вплотную.

Вдвоем мы молча смотрим на пеструю ленту движущейся конницы. Выстроившись в шеренгу по три, она растянулась длинной извилистой змеей, голова которой уже обогнула наш холм, а хвост еще не показался из заросшей кустарником балки.

Здесь собрана вся имеющаяся у меня кавалерия. Четыре конных полка, плюс бригада Стылого, плюс две батареи легкой артиллерии из шести пушек, вот и все! В неполных составах это чуть больше двух тысяч, что крайне мало для того, что я задумал. В поисках дополнительной силы я велел посадить на коней еще четыре роты громобоев. Эти, конечно, для лихой кавалерийской атаки не годятся, но для усиления огневой мощи в самый раз.

Всего со мной сейчас лишь две с половиной тысячи сабель, а все остальное войско под командованием Калиды движется где-то позади. На вчерашний день оно отставало на двое суток, и, чтобы понимать разницу в скорости движения, надо сказать, что выступили мы всего пять дней назад. Такое отставание понятно, мы идем налегке и с максимальной скоростью. Калида тоже зря время не теряет, но с ним, кроме четырех пехотных полков, еще тащится весь обоз, артиллерия, баллисты, боевые фургоны и прочее.

Я решил оставить пехоту и двинуться вперед только с конницей, надеясь застать собирающуюся на Дону орду врасплох. По-другому воевать с легкой конницей невозможно. Двигайся я со всем войском, то никого бы на Дону не нашел. Слух о нашем приближении долетел бы дотуда куда быстрее нас, и, узнав о нем, Барсумбек вряд ли стал бы нас дожидаться. Скорее всего, он снялся бы с лагеря и двинулся в сторону Дербента, надеясь на соединение с войском Берке.

Чтобы этого не случилось, необходимо было как можно быстрее и как можно незаметнее подойти к стоянке степняков и вынудить их принять бой. Еще лучше прижать орду к реке и под угрозой уничтожения заставить Барсумбека и Куламая признать власть Туда-Мунке.

Такое легче сказать, чем сделать! Степь — это не лес и не горы, тут прятаться негде, с любой сопки видимость на десять верст вокруг.

Словно бы подтверждая мою мысль, ворчливо забурчал Прохор:

— Вона глянь, басурмане пожаловали!

Я уже и сам вижу, как на гребне холма напротив показалась цепочка всадников. Это наша союзная конница, но Прошке все равно, он одинаково ненавидит всех ордынцев без исключения. Имеет право, ведь он еще подростком пережил зимнее нашествие тридцать седьмого года, так что нелюбовь ко всем степнякам у него в крови.

Авангард степной конницы остановился на вершине холма, и мне даже виден бунчук темника Тугая. Если уж быть точным, у него там не полноценный тумен, а где-то около восьми с половиной тысяч. Столько успела набрать Боракчин-хатун до нашего выхода. Надо сказать, ханша пожадничала и, вопреки моему предложению, посулила каждому желающему вступить в ее войско лишь пол динара в месяц, но даже в этом случае приток добровольцев превысил все ожидания. Восемь с половиной тысяч ее люди набрали меньше, чем за месяц. Командовать ими она поручила нойону Тугаю, авансом одарив его пятьюдесятью золотыми динарами за будущую верность.

Этот монгольский темник оказался как опытным бойцом, так и грамотным командиром. Он быстро, можно сказать, на ходу, организовал свое только что набранное войско. Несмотря на то, что у него под рукой оказалась, либо зеленая молодежь, еще не знавшая серьезного боя, либо опытные, но уже сильно постаревшие ветераны, ему все же удалось за столь короткий срок слепить из них грозную силу. Этот пример наглядно продемонстрировал мне, как быстро куются степные армии и какой огромный нерастраченный потенциал до сих пор таится в Великой Степи.

Сейчас глядя как степная конница, перевалив через гребень, катится по склону холма, я вспомнил то совещание с Боракчин, где впервые озвучил ей свое решение напасть на собирающуюся в низовьях Дона орду.

Именно тогда я и познакомился с Тугаем. Он сидел, по-монгольски скрестив ноги, справа от Боракчин-хатун, что говорило о высоком доверии к нему регентши. Предложив мне сесть напротив, она представила своего полководца, не преминув назвать его своей надеждой и опорой.

Первоначально к моей затее мать и регентша юного хана отнеслась безразлично. Спросила только, чьи там кочевья, и, выяснив, что Барсумбека и Куламая, лишь брезгливо скривила губы.

— Ах, эти! Можешь раздавить этих тараканов, большего они не достойны!

Приняв к сведению ее отношение к своим сородичам, я добавил, что для этого мне потребуется помощь ее конницы.

Это предложение она уже встретила в штыки.

— Нет! Об этом не может быть и речи! Ты уведешь войско, а кто будет защищать столицу и хана⁈

Вот тогда-то я первый раз столкнулся с проницательностью и дальновидностью Тугая.

Нагнувшись к уху регентши, он что-то нашептал ей, а затем уже вслух произнес:

— Русский консул говорит дело. Не стоит ждать, когда стая волков соберется и нападет на стадо, лучше сесть на коня, выехать в степь и перебить хищников поодиночке.

После этого выступления Боракчин изменила свое мнение и дала добро на выступление Тугая вместе с моим войском. Вот только что-то мне подсказывает, что на нее повлиял не красочный оборот его речи, а тот тихий шепот на ухо, что я не услышал.

Какие аргументы привел он тогда, мне хотелось бы знать, но нет, так нет! Главное, я получил в свое распоряжение восемь с половиной тысяч степной конницы. Хотя в свое распоряжение — это сильно сказано! Тугай не подчиняется мне ни в каком виде. Он полностью самостоятельный и выполняет лишь те мои приказы, на которые уже дал предварительное согласие.

Это, конечно, серьезный минус, но мне не привыкать! Я уже имел дело и с Великими князьями, и с германскими герцогами, как-нибудь справлюсь и с монгольским нойоном. Тем более что Тугай мужик толковый!

В этом я убедился во второй раз на совете сразу же после выхода в поход. Он сам приехал в наш лагерь, и, поскольку мы шли налегке, без обоза, шатров и палаток, то принимал я его по-простому, прямо у костра.

В желтоватом свете пламени я показал ему составленную по описаниям разведчиков карту, и у него аж глаза загорелись. Надо сказать, я не заметил за ним ничего подобного, ни когда Боракчин дарила ему первоклассного арабского жеребца, ни когда он получал из ее рук золотые динары и дамасскую саблю.

Хоть он вел себя очень сдержанно, не хвалил, не выражал восторгов, не просил себе такую же карту. Провести меня ему не удалось. Я увидел то, что он так хотел скрыть — карта монгола зацепила. То, что можно зашифровать в символах и передать на бумаге будущий театр военных действий, явилось для него важным открытием. Такой подход еще раз показал мне, что я имею дело с не просто хорошим воином, а со стратегом, для которого умение на расстоянии увидеть и выбрать место будущего боя куда важнее красивого оружия или породистого жеребца.

Объяснив некоторые значки и символы, я показал ему на карте место, где стояла орда наших противников, и высказал опасение, что они могут выскользнуть из-под удара.

— Подойти незаметно не удастся, а в скорости движения они нам не уступят. — С сожалением произнес я. — Ежели захотят уйти, то уйдут, и мы не сможем им помешать!

У меня была мысль, как можно навязать бой Барсумбеку, но для ее реализации мне было необходимо согласие Тугая. Я ему не командир, он мне не подчиненный. Прямо приказать ему нельзя. Предложить, как вариант?.. А что, если он откажется, посчитает, что я ему навязываю свое мнение, тогда его будет уже не сдвинуть. Зная капризный монгольский нрав, я предпочел, как ни курьезно это звучит, чтобы Тугай сам предложил мне мой вариант. Поэтому, намекнув, я взял паузу, надеясь на сообразительность и полководческий талант Тугая.

Тот с ответом не торопился. Посидев в тишине, он вскинул на меня свои узкие как щели глаза.

— Если хочешь, чтобы кролик напал на лису, заставь его поверить в то, что он волк!

В глазах монгола заплясали бесовские искры, и я улыбнулся ему в ответ.

— Хорошо сказано, осталось только претворить эту мудрость в жизнь!