Тверской баскак. Том Шестой

Часть 2 Глава 3

Середина января 1264 года

В зале Земского собора так жарко, что, несмотря на мороз, окна распахнуты настежь. В отличие от Палаты князей, это здание новое. Построено всего пятнадцать лет назад на Преображенской площади. Окна здесь и пошире, и повыше, да и не глухие, как в кремле. Можно и открыть, коли охота.

Закон о новом военном сборе вчера был принят Палатой князей, но для того, чтобы он вошел в силу необходимо, чтобы его утвердил и Земский собор. Я сам устроил эту двухпалатную систему, сам теперь вот и расхлебываю.

Как только председатель Собора прочел все пункты закона, зал буквально взорвался.

— Князю дай, Орде дай! Теперь сверху еще хотят! Нет уж, хватит! — Несется отовсюду.

Те, кто стоят поближе, орут непосредственно мне.

— Ты, Фрязин, когда в Союз заманивал, другое нам обещал!

Гвалт стоит несусветный, и я людей понимаю. Платить-то им, а не князьям. Даже больше скажу, я именно такой реакции и ожидал, и готовился к этому заседанию, как к настоящему сражению.

Закон о новых военных сборах, далеко не новость, слух о новых налогах гуляет по городу уже давно. Все депутаты слышали его не раз, и отношение к нему у большинства негативное. Сегодня, идя на заседание Собора, многие были настроены дать мне решительный бой. Ведь коли новый налог пройдет, им за это в родных городах придется ответ держать, и спросят там сурово. Так что большая часть депутатов приготовилась не поддаваться ни на какие уговоры и, можно сказать, стоять насмерть, только чтобы закон провалился.

Сейчас я сижу на трибунном возвышении и, не вслушиваясь в отдельные выкрики, пропускаю все, как один сплошной белый шум, но вот откуда-то из ближних рядов звучит громкий напористый голос.

— Неужто вам крови народной не жалко, все пьете и пьете ее, словно упыри окаянные!

Эта фразу я сам придумал, и кричит ее мой человек — депутат из Рязани Ивашка Федул.

Нахожу его глазами в толпе и, зычно перекрикивая общий гвалт, тыкаю конкретно в него.

— А ну ты, кто про кровь обмолвился, выдь-ка сюда!

Ивашка напоказ боязливо жмется в толпу.

— А чего я⁈ Я тока правду…

Обрываю его полуслове.

— Да, не боись! Выходь ко мне, ничего с тобой не случится!

Ивашка поднимается на возвышение, где сидят председатель, выборные именитые люди, ведущий запись дьяк, и я.

Встаю со своего места и выхожу ему навстречу.

— Как звать, величать, откуда будешь? — Встречаю его вопросом, и тот живо и громко тараторит.

— Ивашка я, сын Федулов! Торговый гость из Рязани.

Едва выслушав его, тут же обвожу взглядом весь зал.

— Вот, Ивашка про кровь вспомнил, тока забыл сказать, что уж лет десять, не меньше, как не видала Рязань большой крови! А с той поры, как войско с Западного похода воротилось, так и вся Земля Рязанская не видела боле ни единого татарина. Ни одного набега лет пять уж! Это так по-твоему я кровь народную пью⁈

Федул сжался с испугом.

— Да, нее! Не о том я!

— А я о том! — Нахожу в зале депутата из Нижнего Новгорода и тычу в него. — Вот ты, нижегородец скажи, когда последний раз ордынцы твой город жгли⁈

Тот мнется.

— Чей-то не припомню враз!

— Слышали⁈ — По театральному эффектно обвожу рукой зал. — Нижний не помнит! А вы⁈ Кто из вас вспомнит, когда за последние пять лет на его город ордынцы набегом заходили⁈ Ежели есть такой, то пусть выйдет сюда ко мне!

Зал молчит, и я удовлетворенно хмыкаю про себя.

«То-то же!»

За последние десять лет, действительно, степная граница успокоилась, только заслуги моей армии тут нет никакой. Эта грозовая тишина следствие совсем других факторов. Сначала большая междоусобная война между монгольскими кланами за власть, затем Западный поход, бросивший разрушительную степную силу на Европу, а после снова война между монгольскими ханами. Одни делили трон в Каракоруме, другие — провинции Закавказья. В общем, недосуг было монголам заниматься Русским улусом, вот и все, слишком уж увлеченно они резали друг друга.

Хотя, если уж честно, моя доля участия в тишине на пограничье все же есть. Именно я сманил монголов в Западный поход, и именно я убедил Батыя обеспечить безопасность торговли на Волге. С того дня доход с Русской торговли в казне Золотоордынских ханов стал настолько ощутим, что им просто невыгодно зорить волжские города.

Впрочем эти факторы, конечно же, второстепенны. Главный — это бесконечная гражданская война от Керулена до Волги, пожирающая как Молох лучших монгольских воинов.

Я это знаю, но делиться своими знаниями ни с кем не собираюсь. Мне нужно протащить новый налог на армию, и для этого я не собираюсь стесняться в средствах. Расширение Союза на юг неизбежно приведет к столкновению с Ордой, а для этого необходимо, как минимум, кратное увеличение армии, или Земля русская кровью умоется.

Демонстративно стою и жду ответа, но никто, конечно же, не выходит. Довожу паузу до критического накала и продолжаю:

— А сказать вам, почему вы живете в тишине и покое⁈ Сказать⁈ — Обвожу требовательным взглядом потные красные лица. — Да, вы и сами знаете! Потому что войско Союзное на границах Руси покой ваш бережет!

— Дак мы за то в казну союзную сполна уплатили! — Выкрикнул из толпы какой-то ражий мужик. — Мы не против прежних налогов, так ты ж сверху требуешь!

Вцепляюсь в него жестким взглядом.

— Да, уплатили, кто ж спорит! Тока раньше границы Союза на юге по Оке стояли, а ныне к Новгород-Северскому вышли! Раньше вы по Волге и до Нижнего-то боялись ходить, а нынче без страха плывете аж до Гиляни. Все это дается не даром, за покой и безопасность надо платить. На Волге надо крепости строить, по южной границе тож! И везде нужны воины, ибо стены без воинов — это просто камни, а не крепости. За те деньги, что вы дали, я набрал воинов, одел их, вооружил, а какой страх они на врагов наших наводят, вы и сами знаете! Славно воюют наши воины, как древние богатыри сдерживают они накаты степных разбойников, только мало их, а степь огромна! Бродят в ней тыщи и тыщи голодных степных волков, да все на нашу Русь алчно поглядывают. Следят наши дозоры на кордонах за недругами и доносят мне: «Собираются в Степи тучи грозные да черные! Коли не сготовимся ко времени, быть беде! Заполыхают города Русские, погонят в полон ироды окаянные наших баб да детишек!»

Замолкаю и смотрю на лица в толпе. Вижу народ проняло.

«Неплохо ты задвинул, — с удовлетворением хвалю самого себя, — пожалуй, теперь можно и голосовать!»

Уже собираюсь дать знак председателю, но тут из ближних рядов протиснулся вперед невысокий крепкий мужичок в бобровой шапке.

— Вижу, пужать ты мастер, консул! Тока ведь и мы не дети! Чай повидали жизни, а ты нам песни поешь, как гусляр какой. Мы про тучи эти черные сызмальства слышим, нас ентим не напужать. — Он вытянул голову вверх и оглянулся назад на толпу. — Верно я говорю, люди добрые⁈

Испуганно притихший было зал, вновь ожил.

— А шо! Верно он баит!

— Чаво нас пужать, мы уж пуганые!

— Отбивались ране и ныне отобьемся!

Вижу настроение депутатов меняется прямо на глазах и надо что-то делать. Закавыка возникла непредвиденная, но и я не лыком шит. Работать экспромтом мне не привыкать.

Подхватываю последнее слово и бросаю его обратно в толпу.

— Отобьетесь, говорите⁈ — Мой крик заставляет зал утихнуть, и я продолжаю уже более спокойно. — А ну, давайте проверим!

Тыкаю в крепыша, который всех взбаламутил.

— Откуда ты такой говорун, как кличут?

Тот с вызовом встречает мой взгляд.

— С Костромы я! Люди добрые Петром Птахой зовут.

Поднимаю глаза и с улыбкой обвожу зал.

— Теперь понятно отчего он такой смелый. Ежели беда какая, так он ширк крыльями, и улетела Птаха в теплые края.

Зал встречает мои слова смехом, а Петр с обидой скалится.

— Зачем смеешься надо мной, консул⁈ Я с тобой серьезно гаво’рю!

— А коли серьезно, — впиваюсь в говоруна ледяным взглядом, — то скажи мне, Петр Птаха, скока твоя Кострома сможет конных и оружных воев выставить, коли беда придет⁈

Тот, подбоченясь и не задумываясь, кидает мне в обратку.

— Да с пол тыщи наберем, не мене!

Поднимаю глаза на притихший зал.

— Пол тыщи, Кострома! Кто еще сколько⁈ А ну, давайте посчитаем! — Тыкаю пальцем в первого попавшего. — Вы сколько выставите⁈

— Ржева, двести! — Несется из толпы.

— Старица, сотня! — Кричит кто-то следом.

Я поворачиваюсь к дьяку.

— Чего сидишь, записывай всех! Сколько каждый город сможет выставить.

— Тыща, Смоленск! Москва, полста! Клин, полста! Бежецк, сотня…!

Терпеливо жду, когда все выскажутся, и лишь с наступившей тишиной вновь обращаюсь к дьяку.

— Ну, посчитал? Говори, сколько⁈

Тот еще пару минут скрупулезно складывает цифры и, наконец, понимает голову.

— Сорок одна тыща и четыре сотни! — Он смотрит прямо на меня, а я тут же обращаюсь ко всем депутатам.

— Слышали⁈ От силы сорок с половиной тыщ. Немало! Только вот у хана Ордынского тока в Ширване сто тыщ воюет! Ныне они с другими моголами бьются, а завтра Берке с Хулагу замирятся, и войска домой повертаются.

Теперь медленно перевожу взгляд с одного лица на другое.

— Подумайте! Сто тыщ воинов с луками и саблями, жадных до крови, скоро вернутся на Волгу. Как вы мыслите, чем они займутся⁈ Может станут пасти скот или землю возделывать, а⁈ Кто из вас так думает⁈ — Не даю никому открыть рта и отвечаю сам. — Никто! Правильно, потому что вы люди умные и понимаете, что волчара, повадившийся резать скот в хлеву, уже не исправится, а тать, добывший казну грабежом, все пропьет и снова за нож возьмется!

Беру театральную паузу и бросаю в зал свой последний козырь.

— Эти сто тыщ степняков ничего кроме войны не знают и не умеют. Через год, через два, как смута на Кавказе закончится, им понадобится другая война, и тогда они пойдут на Русь. Нету для них вокруг других еще не разграбленных городов, кроме наших, а ничего другого, окромя грабежа, они не хотят. Так что не думайте, что вас пронесет нелегкая. Не пронесет, они придут и придут обязательно! Я это знаю и призываю вас готовиться, а уж вы решайте! У вас сейчас есть выбор, заплатить сегодня деньгами или завтра — кровью! Не только своей, но и кровью своих жен, стариков и детей!

Вновь обвожу требовательным взглядом притихших депутатов и жестко добавляю:

— Вам выбирать!

Затем поворачиваюсь к председателю.

— Начинай голосование.

Фитиль в лампе притушен, и в комнате царит полумрак. Вытянув ноги, я почти лежу в кресле. Кажется, так бы и лежал, не вставая, но я знаю, сейчас придет Калида и…

Стук в дверь, и я со вздохом выпрямляюсь в кресле.

«Ну вот и он!»

Из-за приоткрытой двери возникает голова Прохора.

— Калида к тебе, господин консул! Пущать⁈

Я молча киваю, и через мгновение в комнату входит мой самый преданный и верный соратник. У него в руках какие-то свитки, но начинает он с другого.

— Слышал я, что твоя речь сегодня на Соборе сразила всех наповал. — Он улыбнулся в усы. — Жаль я сам не присутствовал, но результат гаворит сам за себя! Новый налог приняли почти единогласно, когда такое бывало?

Обычно я лесть не приветствую, но сегодня позволяю себе иронично-дружескую реакцию.

— Говори, дружище, говори! Сегодня немного здоровой лести пойдет мне только на пользу.

Улыбнувшись, Калида изображает полную серьезность.

— А я и не думал тебе льстить. Ты же знаешь, я всегда говорю только правду. — Он положил на стол передо мной два запечатанных свитка. — Вот взгляни, сегодня в твою приемную доставили.

Разворачиваю первую грамоту и сразу вижу подпись и печать киевской княгини Александры.

«Интересно!» — Начинаю читать и с трудом верю прочитанному. В первой же строке вдова Киевского князя приносит свои извинения за невоздержанность и грубость. Дальше же пишет, что ежели мои намерения относительно свадьбы дочери и сына ее Дмитрия еще в силе, то просит принять ее вместе со старшим сыном Василием для официального сватовства.

Отрываюсь от письма и поднимаю довольный взгляд на Калиду.

— Александра Брячиславна сменила гнев на милость, просит принять ее для разговора о свадьбе княжича Дмитрия и Катерины.

«Хотя нет, — тут же мысленно правлю самого себя, — уже не княжича, а князя Киевского!»

Влияние Василия на мать оказалось действительно велико, и слово свое он сдержал. Стало быть, и мне придется привести его младшего брата на стол Киевский. Это будет сделать не так уж и трудно, но особая изюминка кроется здесь в том, что я и так не собирался отдавать Киев ни в черниговские, ни в смоленские руки.

Реакция Калиды отрывает меня от размышлений.

— Евпраксия Шибенична будет довольна. — Задумчиво изрекает тот, и я мысленно соглашаюсь с другом.

«Это уж точно! А вот будет ли счастлива Катька⁈»

Этот вопрос уже из других материй, и мне неподвластен. Думать сейчас об этом значит попусту трепать себе нервы. На все воля Божья!

Беру другую грамоту и, развернув, опять расплываюсь в довольной улыбке.

«Сегодня просто счастливый день, — иронично хмыкаю про себя, — сбывается все, чего не попросишь!»

Прочитав до конца, отдаю грамоту Калиде.

— Взгляни! Господа новгородцы, наконец-то, прозрели!

Калида читает текст, а я вновь должен признать, что князь Василий оказался на редкость смышленым и шустрым малым. Потому что грамота, что сейчас в руках Калиды — это официальная просьба посадника Великого Новгорода и всей старшины новгородской о приеме в Союз городов Русских.

— Как думаешь, уважить нам просьбу новгородскую или нет? — Иронично усмехаясь, обращаюсь к другу, но тот как всегда серьезен.

— От чего ж и не уважить, коли просят со всем почтением.

— Ну, коли так, — я тоже убираю улыбку с лица, — тоды скажи Прошке пусть составит грамоту о помиловании всех новгородцев, что у нас в порубе казни дожидаются. Я подпишу!

День сегодня такой длинный, что, кажется, у него нет конца. Только что ушел Калида, а впереди меня ждет еще один тяжелейший разговор с ганзейскими «партнерами». Десять дней назад в Тверь из Ревеля приехал Франц Шульцгруммер. Я прекрасно знаю, зачем пожаловал в Тверь сам председатель Ганзейского союза в городе Любек.

С того дня, как ордынская торговля на Волге практически встала, хитрожопые немцы вышли из состава Ост-Индской компании. К этому времени они уже достаточно пообтерлись у нас и поняли, что на коротком сухопутном отрезке Ревель — Тверь — Ревель им протекторат компании не нужен. Они и так все: склады, транспорт, торговые места — имеют по тем же ценам, что и компания, а вот с выходом из нее они смогут брать за фрахт своих судов намного дороже да и класть все в свой карман.

Это, конечно, гнусность, но я пока терплю. Знаю, еще не время воздавать каждому по заслугам.

Ну, так вот из компании они вышли, но сказочные богатства Индии им спать спокойно не дают. Именно поэтому и приехал сам председатель. Он хочет договориться, чтобы мы пустили их на Волгу и дальше на Каспий. Они там в Любеке плохо представляют, с чем и с кем им там придется столкнуться, ну да это их дело. Я же хочу выжать максимум из этой Европейской мании попасть в далекую Индию.

Я знаю, что Шульцгруммер остановился на ганзейском торговом дворе, в доме Отто Рокстадена, их представителя в Твери. На следующей неделе они напросились на аудиенцию к князю Ярославу, а до того захотели встретиться со мной. Я, естественно, послал их подальше.

Рокстаден в наших делах ориентируется получше и хорошо понимает, чтобы там Тверской князь им не пообещал, без моего разрешения им на Волгу хода не будет. Тут германцы призадумались, как быть. Из Ост-Индской компании они вышли, за фрахт дерут и отлично осознают, что я этим очень сильно недоволен. Начали искать ко мне подходы. Заходили со всех сторон, и я с интересом следил за их маневрами.

Занесли подарки всему моему окружению, даже Прошке перепало, но это же немцы, их надо знать, сквалыги еще те! С такими подарками, к примеру, в Орде им точно ничего бы не светило, но, как я уже говорил, ганзейцы мне нужны, и после того, как Евпраксии в немецкой лавке подарили какую-то дешевую брошь, я решил, что пора.

«Пусть думают, что нашли ко мне подход!»

Дал знать Рокстадену, что жду их сегодня вечером, и вот они уже сидят в моей приемной.

С силой сжав веки разгоняю усталость и кричу Прошке, чтобы пускал. Тут же затопали каблуки немецких туфель, и в распахнутой двери появились мои ганзейские «партнеры».

Встаю из-за стола и с радушной улыбкой отвечаю на церемониальные поклоны немцев. Первым, как более знакомый с нравами дикарей, идет Рокстаден, он чай в Твери уже четвертый год обретается, за ним его шеф — высокий и толстый Франц Шульцгруммер.

Предлагаю им сесть, и, как только они рассаживаются в кресла, на столе появляется запотевшая бутылка сорокоградусной настойки и несколько тарелок с закусками. Слуга разливает по стопкам, и я поднимаю первый тост.

— Дорогой герр Франс! — Наклон головы в сторону Шульцгруммера. — Гер Отто…! Давайте выпьем за наше плодотворное и взаимовыгодное сотрудничество!

Немцы с крепким напитком моего производства уже знакомы и залихватски опрокидывают в себя по стопке. Пока они закусывают, замечаю, что оба гостя напряжены и немало удивлены. Видимо, они ожидали холодного официального приема. Все-таки немчура нарушила часть договора и до сих пор ждет обратки, не понимая, почему же не прилетает.

«Ничего, — иронично злорадствую про себя, — пусть понервничают, глядишь лишний вес сбросят, им только на пользу!»

Разговор начал Рокстаден. Прожевав сочный кусок копченого окорока, он рассыпался в благодарностях, а потом посетовал, что я не держу своих обещаний.

«Это я-то! — С трудом сдерживаю чуть не вырвавшееся негодование. — Совести у немчуры совсем нет!»

Не выдавая своих эмоций, с прежним умильным выражением лица слушаю жалобы ганзейца о том, что я обещал им сказочный Восток, а довольствоваться им приходится лишь Тверью да Ревелем.

«Зажрались, морды германские! Совсем страх потеряли! — С наигранной улыбкой на лице, мысленно крою наглых гостей. — Без Твери вы бы по-прежнему только селедкой своей торговали да копейки считали! Тверь им, видите ли, не нравится!»

Я терплю выходки ганзейцев только по одной причине, мне остро нужны деньги. Из своей прошлой Университетской жизни я помню, что на следующий год начнется новая война между Берке и ильханом Хулагу. К лету хан Золотой Орды оставит свою столицу на Волге и уйдет с войском на Кавказ, там он застрянет в затянувшемся конфликте и домой уже не вернется. Осенью Берке заболеет, а к началу тысяча двести шестьдесят шестого года умрет. Это момент открывает редчайшее окно возможностей, ради которого я столько старался.

Можно сказать, это единственный шанс провести свою пешку в ферзя! Посадить малолетнего сынка Боракчин-хатун на ханский престол и превратить грозного врага в управляемую марионетку. Одним ходом развернуть вектор отношений Орда-Русь на сто восемьдесят градусов. Кто-то скажет, что это невозможно, хан на троне решает многое, но не все. Пассионарность Великой степи не остановить, а вставшего у нее на пути хана попросту убьют и заменят на другого.

Такая опасность имеет место, но кто сказал, что я собираюсь встать на пути пассионарности народов степи. Ничуть! Я всего лишь собираюсь чуть поправить вектор движения. Русь — не единственное место, куда степные батыры могут выплеснуть свой нерастраченный потенциал. Есть Хорезм, Маверанахр, есть Европа на худой конец! Надо лишь указать им правильное направление, а для этого свой хан на троне подходит идеально.

Опять же на игровом поле вскоре появится еще один игрок, еще одна грозная фигура — Ногай! Пока он всего лишь темник, командующий частью войска Берке, но я знаю кем он станет вскоре — полновластным владыкой степи, от устья Дона до полноводного Дуная. Моим «добрым соседом» на юге, а стало быть, наиглавнейшей головной болью.

Бороться с судьбой, как я уже понял, дело безрезультатное, кто должен умереть, тот умрет, как ни старайся! Кто должен возвыситься, тот взлетит, как ни мешай! Ногай все равно станет тем, кем должен, и если нельзя этому помешать, то можно поспособствовать, состригая свой процент выгоды.

Осенью этого года в своем кочевье на Днестре умер Бурундай, и за его наследство сразу же началась кровавая борьба, которая, как я знаю, закончится лишь с приходом Ногая. Вся прелесть в том, что этого пока не знает сам Ногай, и его можно купить этим «сладким калачом!» К примеру, можно подарить ему земли Бурундая руками Туда-Мунке, конечно, если Ногай поспособствует тому стать ханом улуса Джучи, ну или что-нибудь в этом роде.

В общем, историческое окно открывает такие возможности, что голова кружится. Ведь все цели реально достижимы, нужны только деньги! Много денег!

Рокстаден, наконец, заканчивает свой монолог высказыванием желания увидеть все обещанные мною богатства своими глазами и просит открыть Ганзе путь на Волгу.

«Это ж надо! — Могу лишь восхититься беспредельной наглостью немцев. — Сами меня кинули, и при этом хватает нахальство просить у меня помощи!»

Сняв улыбку с лица, сдвигаю со стола всю посуду в сторону и раскладываю перед ганзейцами карту, на которой схематично нарисована река Волга, Каспийское море и все известные мне на этот момент города. Мои гости зачарованно уставились в карту, а я веду пальцем по извилистой синей линии.

— Смотрите! Это Великая река Волга! Она ведет к Гилянскому морю и оттуда к северному побережью Персии. — Мой указательный палец проходит по всей длине реки и упирается в Каспий. — Оттуда открывается путь на Индию, но…

Держу паузу и возвращаю палец к точке с названием Сарай-Берке.

— Вот здесь на двери в Индию висит тяжелый замок под названием Золотая Орда, и даже если Золотоордынский хан милостиво снимет замок, он будет драть с нас такие пошлины, что прибыль не покажется такой уж сказочной.

Вновь беру паузу, и оба немца поднимают на меня вопросительные взгляды, мол, и что⁈ Все это известно, но что с этим можно поделать⁈

Отвечаю на их невысказанный вопрос.

— Можно посадить своего хана!

Под прицелом расширенных от удивления глаз, рассказываю им в общих чертах и без упоминания имен свой план.

— Есть реальная возможность сделать это, — заканчиваю свой речь, — нужны только деньги!

Минутное молчание, и впервые подает голос Шульцгруммер.

— Сколько и что мы будем с этого иметь⁈

Вновь одеваю на лицо милую улыбку.

— Мой дорогой герр Франс, вы будете иметь все это! — Мой палец вновь прошелся по всей Волге и Каспию. — Беспошлинный проход от Ревеля до самой Гиляни! Торговые дворы, причалы, склады и все, что захотите! Все это вы получите от хана, которого мы посадим на престол, но за участие в этом многообещающем проекте я прошу всего лишь двадцать тысячи флорентийских флоринов золотом или эквивалентную этому сумму в арабских динарах.

— Вы в своем уме, — не сдержался Шульцгруммер, — за короля Ричарда заплатили меньше.

Я делаю возмущенно-удивленное лицо.

— О чем вы⁈ Выкуп за короля — это пустая трата денег, а я вам предлагаю выгоднейшее долгосрочное вложение! И потом не навешивайте лишнего! Элеонора Аквитанская заплатила за свое Львиное сердце сто пятьдесят тысяч Кельнских марок, что по нынешнему рыночному курсу… — быстро считаю в уме и выдаю сумму, — семьсот пятьдесят тысяч флоринов или шестьсот двадцать тысяч золотых арабских динаров. Я же прошу у вас почти в сорок раз меньше!

Сумму выкупа за короля Ричарда Львиное Сердце я помню еще с университета, и надо сказать, мое знания предмета и стремительность вычислений произвели впечатление. Несколько мгновений оба немца смотрят на меня с открытым ртом, и я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться вслух.

Наконец, Шульцгруммер приходит в себя и взмахивает рукой, словно избавляясь от наваждения.

— Ладно, оставим короля Ричарда в покое! Все равно сумма огромна, и у нас попросту нет таких денег!

— Не торопитесь, герр Франц! — Останавливаю словарный поток немца. — У вас может и нет полной суммы, а вот у банка Gran Tavola в Сиене наверняка есть. Он уже один раз выручил вас, почему бы господам из Сиены не поучаствовать снова. Расскажите о моем предложении сеньору Джованни Бонсиньори, пусть он передаст его своему дяде, а о процентах, я думаю, договоримся.

Вижу, ганзеец задумался, ему и хочется, и колется! Давать свои его жаба давит, но и подключать итальянского банкира желания тоже мало.

Вот Шульцгруммер бросил тревожный взгляд на меня, потом на своего партнера. Перекинувшись шепотом парой слов, оба немца вновь замерли в тишине. Их сомнения мне понятны, но и давать возможность им улизнуть я не намерен.

Ловлю бегающий взгляд председателя Шульцгруммера и впиваюсь в него глазами.

— Надеюсь, герр Франс, вы правильно понимаете, что вопрос стоит только так. Либо вы в деле и вкладываете свою долю, либо Ганза может забыть о Волге, Персии и Индии, а я буду искать других более надежных партнеров.

Последнее, конечно, блеф! Были бы у меня другие возможности добыть деньги, стал бы я с ними возиться, но даже самая малая вероятность потерять долю в предприятии под названием Индия наводит на ганзейцев настоящий ужас. Купцы из Любека уже вкусили пьянящий аромат сверхприбыли и возвращаться к торговле соленой сельдью им совсем не хочется.

Несколько мгновений тишины, и Франц Шульцгруммер, еще раз просчитав все за и против, все же решился.

— Твое предложение, консул, очень заманчиво, но и очень рискованное. Ты требуешь такую огромную сумму, что мне одному такой вопрос не решить. Я должен посоветоваться с моими товарищами в Любеке и партнерами в Сиене.

Такой подход меня не устраивает, мне нужны жесткие сроки, о чем я тут же и заявляю.

— Конечно, герр Франс, только учтите, я не могу ждать вечно. Сами понимаете, время поджимает.

Тонкие губы Шульцгруммера изогнулись в ироничной усмешке.

— Понимаю! Не волнуйтесь, думаю совет Любека прислушается к моему мнению, и к середине лета я вернусь с деньгами.

Со следующей главы начинается подписку на шестой том!

Спасибо большое за вашу поддержку!