Тверской баскак. Том Шестой

Часть 1 Глава 11

Середина августа 1263 года

Раскинувшийся на правом берегу Днепра, военный лагерь издали смотрится огромным людским муравейником, заполненным беспорядочной суетой. Хотя такое может показаться только на первый взгляд, при более детальном рассмотрении все, кажущееся хаотичным и сумбурным, предстает четким и хорошо продуманным порядком.

Окопанный с шести сторон периметр щетинится частоколом и смотровыми вышками. На всех шести углах в полной боевой готовности стоят баллисты, а каждая из стен расширена под батарею из четырех пушек.

Внутри земляной крепости кварталы армейских палаток разделены прямыми, как струна, улицами, сходящимися к центру, где расположен плац, шатры штаба, командующего корпусом, ну и мой, конечно.

Внутри стен разместился пехотный полк корпуса и обоз, а кавалерия расположилась более вольготно на заливном лугу, давая лошадям подкормиться и отдохнуть после марша. Здесь же, кроме палаток конных стрелков Ивана Занозы, стоят и шатры многочисленных просителей, прибывших как по моему приглашению, так и без оного. Из тех, кто поспешил на встречу со мной по своему смотрению, в первую очередь выделяются богатые шатры Черниговского князя и Смоленского посольства.

С чем пожаловали эти гости для меня не секрет, но желания их мне мало интересны, куда более занятен приезд киевского боярина Кучума. О чем болит голова у киевлян, я тоже догадываюсь, но там есть нюансы.

Я знаю, что далеко не все в некогда стольном граде Киеве довольны правлением Александра Ярославича. Уж больно крут князюшка на суд и расправу. Еще я знаю, что Великий князь Киевский, уехавший просить помощи у Золотоордынского хана Берке, обратно живым уже не вернется. Если верить летописям, то Святой благоверный князь Александр Невский умрет четырнадцатого ноября сего года в городке Городец на обратном пути из Орды.

Это знание наталкивает меня на мысль, что лучшего момента для того, чтобы прибрать к рукам Киев, уже не будет. Сейчас все складывается как нельзя лучше. Вся южная и западная Русь вместе со степями северного Причерноморья ныне под властью Бурундая. После западного похода он здесь фактически независимый хозяин, и Берке даже не пытается это оспорить, понимая, что такой спор чреват для него крайне вероятным поражением в бою. Он предпочитает дождаться, когда время и судьба все решат самостоятельно, иными словами, когда чертовски старый по нынешним временам Бурундай сам отойдет в мир иной.

У меня есть источники в кочевье Бурундая, и они доносят, что Великий полководец сильно сдал в последнее время и много болеет. Из прошлой жизни у меня нет точной информации, когда Бурундай умрет, но по косвенным данным, я могу судить, что это произойдет либо в конце этого года, либо в начале следующего. Это еще один повод, почему именно сейчас следует браться за Киев.

И наконец, есть еще и третий немаловажный аргумент в пользу присоединения Киева к орбите моего влияния. Заключается он в том, что после возвращения из Западного похода оба князя — Киевский Александр Ярославич и Галицкий Даниил Романович — всеми правдами и неправдами мешают мне расширяться на юге.

Дело в том, что, заселив пленниками из Европы пустующие земли на севере Черниговского княжества, я не остановился, а двинулся дальше на юго-восток, осваивая под прикрытием новых крепостей черноземы некогда Новгород-Северского княжества. Для этого показавший себя отличным организатором Куранбаса был оставлен на юге моим специальным представителем по делам переселенцев.

Смеюсь, конечно! Так бы его назвали в веке двадцатом, а ныне он всего лишь скупщик живого товара. После окончания Западного похода поток рабов с Европы сильно поредел, но не усох окончательно. Храбрые батыры Бурундая продолжили набеги на земли Галича, Венгрии и королевства Польского, а Куранбаса продолжил скупать у них пленников.

Купленных людей перегоняли на север и селили на моих землях в Черниговщине и Новгород-Северском княжестве. Вот тут-то я и столкнулся с административным беспределом обоих князей.

Поскольку торная дорога от кочевий Бурундая на север проходила через их земли, то они не преминули наложить грабительские транзитные пошлины на проход караванов с моими невольниками. И ладно, если бы они этим ограничились, но нет, мне все чаще стали приходить жалобы на случаи открытого вымогательства, а то и прямого нападения на караваны. Причем с молчаливого одобрения старших, на подвиги потянуло и младших князьков. Всякая шелупонь и даже наместники с воеводами мелких городков обнаглели до того, что тоже не стеснялись запускать руку в мой карман.

С этим надо было что-то делать! Наезжать на Галич и Волынь у меня интереса пока нет, но вот приструнить амбиции Киева руки у меня давно чешутся. Инцидент с Мозырем пришелся как раз кстати, чтобы двинуть ударные силы на юг, не вызывая больших подозрений. Что я и сделал, а после установлении власти Союза в Мозыре корпус Соболя спустился по течению Припяти до самого Днепра, где и встал лагерем. Официально присутствие войск Союза здесь на южных рубежах оправдывалось защитой моих новых земель от набегов степных грабителей, не слушающихся ни Берке, ни Бурундая.

Брать Киев на щит в мои планы не входило. Я рассчитывал на поддержку разумных сил изнутри и взятие города без крови и разрушений. Для этого и была нужна остановка. Во-первых, чтобы панические настроения в Киеве, вызванные моим движением на юг, поуспокоились, а во-вторых, те, кто поумней, смогли бы получить от меня гарантии безопасности за свою лояльность.

Нынешний расклад сил и мое знание судеб центральных фигур этого времени давали мне значительную фору. Я мог позволить себе подождать, когда созревшее яблоко само упадет мне в руки. Особенно теперь, когда заключенная с литовскими заговорщиками сделка еще больше склонила ситуацию в мою пользу.

Заговор против Миндовга точно в согласии с летописью завершился убийством первого и последнего короля Литвы, вместе с его малолетними детьми. Великим князем литовским объявил себя Тройнат, а старший сын Миндовга Войшелк сбежал на Волынь искать помощи у своего друга и Галицкого наследника — Шварна Даниловича. Тот, я уверен, обязательно подсобит другану, ведь отчего ж не подсобить, коли дело такое выгодное. Я же помогу Тройнату удержать трон, и на западном фланге Союза городов Русских надолго все будут при деле! Ни у кого не останется ни свободного времени, ни сил, дабы вступиться за сирот и наследников Киевского княжества.

Правда, пока еще никто не догадывается, что Великий князь Киевский не вернется домой живым, даже наоборот, Киев ждет его возвращения с воодушевлением. Поговаривают, что Александра Ярославича очень хорошо приняли в Золотой Орде, и Берке вручил ему ярлык на Мозырь для его среднего сына Дмитрия.

Шорох откинутого полога заставляет меня отбросить свои размышления и поднять глаза на застывшего у входа Прохора.

Мой вопросительный взгляд безмолвно спрашивает: «Чего тебе?», и тот, кивнув себе за спину, басит:

— Там это, посланник от Черниговского князя пришел, все спрашивает, когда ты сможешь принять господина его.

Не отвечая, продолжаю вопросительно смотреть на своего секретаря, мол, это все или еще что есть⁈

Подумав, Прошка все-таки посчитал своим долгом напомнить.

— От Смоленского князя тож посол с утра сидит, боярин Киевский опять же ждет. Еще купец персидский ожидает, и…

На этом я обрываю Прохора.

— Что за купец⁈ Чего раньше молчал!

Все ранее перечисленные были из числа ожидаемых. Княжьих посланцев я «мариновал» специально в отместку за хитрожопость. Когда их под Мозырь звали, они, видите ли, не смогли прибыть. Ну, так пусть сейчас подождут, глядишь, поумнеют!

Кроме княжих посыльных, у меня в приемной постоянно ожидали еще десятки посетителей. Эти в большинстве своем из разряда просителей и жалобщиков. Все они уже чертовски меня достали! Народу страдающего на юге не перечесть, всем не поможешь, но персидский купец меня заинтересовал. Не скажу, что такие гости совсем уж редкость на Руси, но два года войны между Берке и Хулагу сильно ударили по торговле, и Иранских купцов уже давненько не видели в Твери.

«Это ж каким ветром занесло бедолагу аж к верховьям Днепра⁈» — Усмехнувшись, киваю Прохору.

— Зови этого персидского купца, посмотрим, кто таков!

Прошка исчез за пологом шатра, но через минуту вернулся, пропуская вперед человека в ярко малиновых шароварах и длинном шелковом халате.

«Что за клоун такой? — Не могу удержать издевку и ощущение, что знаю этого человека. Напрягаю память, и слово 'клоун» будит воспоминание. Днепровская степь, посольство Батыя к Ярославу Киевскому, и разодетый в яркие шелка клоун достает меня вопросами.

— Неужто не узнаешь, Фрязин? — Произносит незнакомец на фарси с ярко-выраженным хорезмийским акцентом, и я радостно вскрикиваю.

— Фарс-аль-Хорезми! Какими судьбами? Откуда?

Довольный тем, что его узнали, гость кланяется в ответ, а я, действительно, рад видеть этого разряженного хорезмийца. Совершенно искренне и без всякого подтекста! Ведь он отождествляет собой мою молодость, и первые наполненные тревогами дни в этом новом мире. Последний раз я видел его уж и не припомню точно когда. Очень давно, лет десять назад, а может и больше!

«Он приезжал с посланием от Турслана Хаши. — Подсказывает мне память, и в мозгу тут же щелкает. — Вот оно в чем дело! Мой старый „добрый друг“ Турслан решил напомнить о себе. Интересно, зачем⁈ Старина Турслан Хаши никогда и ничего не делает просто так!»

Усаживаю гостя, знаком показываю Прошке, мол, неси настойки, закуски! Не видишь, дорогой гость приехал!

Прохор уже и сам все понял. Через минуту в шатер просочился слуга с подносом, и на столике появились фрукты, засахаренные орехи и сыр. Из запотевшей бутылки он разлил крепкую темно-бордовую жидкость в две стеклянные стопки, и я произнес тост на чистом фарси.

— Давай выпьем за тех, кого на пути к цели не останавливают ни расстояния, ни время!

Хорезмиец признательно склонил голову, но сделал попытку отказаться.

— Я очень благодарен тебе, Фрязин, но ты же знаешь, аллах запрещает правоверному пить вино.

Растягиваю губы в улыбке, мол, о чем ты…?

— Мой дорогой Фарс, тож говорится о хмельном напитке из винограда, а этот нектар сделан из отборнейшего зерна! Так что можешь пить спокойно, твой бог возражать не будет!

Молча обдумав отговорку, хорезмиец нашел ее убедительной и поднял стопку.

— За встречу, старых друзей!

Выпив, откидываюсь на спинку кресла и поднимаю внимательный взгляд на гостя, мол, я рад встрече, но понимаю, что ты проделал такой длинный путь не ради того, чтобы поболтать со мной.

Фарс оценивает мой намек правильно и начинает говорить по делу:

— Мой господин и твой старый друг, Турслан Хаши, также передает тебе свои наилучшие пожелания!

Я давно ничего не слышал о Турслане и знаю лишь, что с приходом к власти Берке ему пришлось бежать из Сарая. Поэтому сейчас с интересом воспринимаю новость.

— И где же ныне благородный Турслан-Хаши нашел пристанище? Все ли у него в порядке?

В двух словах, не сильно распространяясь, хорезмиец рассказал мне о том, что Турслан сильно поднялся за время правления Боракчин-хатун, а как известно, чем выше взлетаешь, тем больнее падать. Рассчитывать на милость нового хана ему не приходилось, и потому Турслан бежал из Сарая, не дожидаясь прихода Берке. Ему повезло больше, чем бывшей ханше, и он благополучно добрался до Ирана. При дворе ильхана Хулагу его приняли благосклонно и даже дали доходное место, но вот беда, Хулагу нынче сильно хворает и над головой Турслана вновь начали сгущаться тучи.

— Ты же понимаешь, Фрязин, — закончил свой рассказ хорезмиец, — если Хулагу умрет, то очень важно уже сейчас знать, кто из наследников займет трон? Турслан-Хаши не может позволить себе ошибиться во второй раз!

Понимающе улыбнувшись, пожимаю плечами.

— Я полностью согласен с тобой, мой дорогой друг, вот только чем же я могу помочь уважаемому нойону?

Я прекрасно понимаю чего хочет от меня Турслан, и помочь ему мне совсем не трудно. Историю династии Хулагуидов, как и историю Ирана, я знаю лишь в общих чертах, но и этого достаточно, чтобы с уверенностью назвать имя того, кто наследует трон после смерти Хулагу. Я могу это сделать прямо сейчас, но вопрос, хочу ли⁈ Как говорится, дружба дружбой, а табачок врозь! Прося меня об услуге, Турслан наверняка подумал о том, что может дать мне взамен, и, прежде чем пойти ему навстречу, я хочу знать, насколько ценной будет его помощь. Теперь, когда Турслан уже не важная шишка в иерархии Золотой Орды, я пока не вижу, какую реальную пользу он может мне принести.

Учить торговаться Фарса-аль-Хорезми не надо, это искусство у него в крови. Он с первого же слова почувствовал, о чем я, и расплылся в ответной улыбке.

— Не прибедняйся, многоуважаемый Фрязин, весь мир знает о твоих уникальных способностях и талантах. Из бедного странствующего монаха ты поднялся до таких высот, что сейчас в твоих руках судьбы царств и народов!

С усмешкой машу на гостя рукой.

— Полноте, Фарс, какие высоты! Прошу тебя, не трать на меня свое красноречие, лесть не тот ключ, что открывает мою душу!

Я говорю на фарси, и закон общения на этом языке вынуждает меня быть многоречивым и патетичным.

Хорезмиец воспринимает это как должное и в сладкоречивости готов дать мне сто очков вперед.

— Ты, как и положено великим, скромен, многоуважаемый Фрязин, но слова твои источник мудрости. Я не буду рассыпаться зернами лести, а скажу тебе прямо… Так, как велел передать многомудрый Турслан Хаши. За твою услугу он ответит услугой! Когда ты ни попросил и о чем бы ты не попросил!

Слова хорезмийца о любой ответной услуге неожиданно наводят меня на мысль, что это как раз то, чего мне не хватает в будущем раскладе Золотоордынской партии. Усадить малолетнего хана на трон можно, но вот удержать его на взятой высоте будет ох как непросто! Тут Боракчин была права, для удержания трона одной силы будет маловато, необходимо еще и признание. В первую очередь признание авторитетами монгольского мира преимущественного права моего ставленника перед другими претендентами.

«Допустим, Хубилая в далеком Каракоруме можно будет подкупить вассальной присягой и признанием его власти. — Быстро прикидываю про себя. — Только вот Хубилай далеко, пока туда-сюда пройдет год, а может и два, за это время много воды утечет. А вот если право моего ставленника признает ильхан Ирана, то это уже другое дело. Боракчин устами своего сына пообещает ему отдать Азербайджан, за который он уже четыре года сражается с Берке. После такого подарка ильхан непременно поддержит ее сыночка — Туда-Мунке!»

Комбинация еще раскручивается в моей голове, но мне уже понятно, что для ее реализации мне нужен верный человек при дворе ильхана. Кто-то же должен будет донести мои предложения до его ушей.

«Так вот же он, — смотрю на Фарс-аль-Хорезми и вижу нойона Турслана Хаши, — сам идет ко мне в руки!»

Пока эти мысли роятся в моей голове, я храню на лице бесстрастное выражение, а вот мой собеседник, явно, нервничает. Фарс и раньше не отличался выдержкой, а сейчас так прямо весь издергался.

— Ты пойми, Фрязин, у Хулагу только от основной жены Докуз-хатун пять сыновей, да еще с десяток наберется от прочих, не считая наложниц. Хулагу выбрал наследником старшего сына, но Абака-хан слишком мягок, не интересуется государственными делами, а что самое печальное, его не уважают в войске. Что, если он не удержится на троне⁈ Можно ли с уверенностью ставить на него или, может быть, лучше на Юшумута? А может, Тарагай?

Мой гость с потаенной заискивостью смотрит мне прямо в глаза, и я понимаю, что Фарс тоже очень боится возможной осечки. Там, на Востоке, если уж начинают зачистку родни, то режут всех без разбора, руководствуясь лишь одним принципом: «Кто был не с нами, тот против нас!»

«Турслан мне еще пригодится! — Решаю я однозначно. — Жаль только, что гарантией служит всего лишь слово хорезмийца. Если припрет, то потом Турслан легко отопрется, но будем надеяться, что монгол сдержит слово. Раньше, во всяком случае, он словом своим не бросался!»

Молчание затягивается, и мой гость делает еще одну попытку.

— Ты не сомневайся, Фрязин, Турслан Хаши слову своему верен. Да, ты это и сам знаешь!

Соглашающе киваю головой.

— Конечно, мой дорогой друг! Знаю и ни минуты не сомневаюсь в слове уважаемого Турслана Хаши. Раз он сказал, что выполнит любую мою просьбу, то так оно и будет!

Фарс успевает быстро поддакнуть, и я продолжаю:

— Будущее трона ильханов видится мне ясно. Проблем с наследованием не будет, и через полтора года в феврале месяце Абака-хан оденет себе на голову корону ильхана.

Я замолкаю, и хорезмиец немного разочарованно выдыхает.

— Вот так вот просто! Ни разбрасывания костей, ни гадания, ни жертвенных животных…!

С усмешкой поднимаю на него насмешливый взгляд.

— Из уважения к тебе, мой дорогой друг, я мог бы исполнить что-нибудь из перечисленного, но, к сожалению, у меня совсем нет времени! Тебе придется просто поверить мне на слово и передать его Турслану Хаши. Дальше уж ваше дело на кого ставить, но когда мое предсказание сбудется, я буду считать свою часть договора выполненной.

Мой жесткий уверенный тон подействовал на хорезмийца, и он тут же начал рассыпаться в извинениях.

— Ну что ты, Фрязин! Я ничуть не сомневаюсь в тебе и твоем даре! Ты много раз доказывал, что никогда не ошибаешься. — Прижав руки к груди, он поднялся. — Ты дал моему господину то, что он просил, и он никогда не забудет о твоей услуге. Сейчас же я хочу откланяться и немедленно тронуться в путь. Впереди у меня дальняя дорога, а времени осталось не так много!

Даю ему дойти до порога и останавливаю у самого полога шатра.

— Еще одно, мой дорогой друг!

Фарс замирает у входа и поворачивается ко мне с напряженно-вопросительным выражением лица: «Что-то не так⁈»

С улыбкой встречаю настороженный взгляд.

— Передай Турслану, что в год смерти Хулагу вновь начнется война с улусом Джучи. Темник Ногай с войском вторгнется в южный Ширван в середине лета.

По вспыхнувшему в глазах хорезмийца алчному блеску вижу, что он понимает, насколько важной информацией я только что поделился и какие дивиденды она может принести его господину.

Дав ему переварить услышанное, продолжаю:

— Считай это моим подарком Турслану! Хочу, чтобы у него все было хорошо и он занял самый высокий пост у трона нового ильхана Абаги!