Трибунал

Глава III. Нелокальность (часть 3)

Суб-адмирал в ожидании ответа методично касалась стеком хромового голенища, извлекая каждый раз хлёсткий звук, выводивший всех собравшихся из себя. Но вида никто не подавал.

Барристер Двух Скамей сир Феллмет гонял по рубке глобул, увлечённо следя лишь за тем, чтобы ракурс съёмки смотрелся выгоднее. Его превосходительство сир Артур Сорроу с каменным лицом дожидался поступления хоть какой-нибудь вводной с Семи Миров или хотя бы информации от пропащего флота. Оператор третьего ранга Кабесинья-третий и вовсе выглядел человеком, которому ирны были настолько не в диковинку, что успели даже порядком наскучить, несмотря даже на весь случившийся вокруг них головняк. И наконец астрогатор Ковальский разглядывал всё происходящее с тем непередаваемым интересом, с каким маленькие дети радуются новой игрушке. Проведи безвылазно тройку лет на борту собственной астростанции и скучный серый металлполимер офицерского кубрика «Тсурифы-6» будет выглядеть удивительным аттракционом с точки зрения его новизны и занятности. Даже запахи тут были непривычные. Собравшиеся же его интересовали мало, особенно ирны. Он тоже как будто чего-то ждал.

Первым прервал молчание Кабесинья-третий:

— Суб-адмирал, уточните, пожалуйста, вопрос, потому что у нас явно какие-то коммуникационные проблемы. Быть может, стоит воспользоваться кволом-переводчиком?

Ирн в ответ лишь отрицательно тряхнула головой. Все очередной раз подивились, как эта чёрная форменная фуражка с непропорционально большим козырьком с неё каждый раз не слетает.

— Никаких проблем в коммуникации у нас нет, оператор третьего ранга, равно как нет ни малейших подозрений в том, что полученные нами сведения не совсем достоверны. Просто передайте нам досье советника и её сопровождающей, после чего мы благополучно примем решение о сроках, в которые экспедиционный корпус сможет покинуть пределы Сектора Сайриз.

Было слышно, как в углу тяжко вздохнул некий неизвестный никому представитель журидикатуры без знаков различия. Собравшиеся понимали эту реакцию, диалог с ирнами уже давно без устали ходил по кругу.

— Суб-адмирал, перед вами — живой и ничуть не заинтересованный в каком-либо исходе настоящего собрания астрогатор Михаэль Ковальский, он был последним из присутствующих сейчас на борту «Тсурифы-6», кто наблюдал вашего советника вживе и здравии на борту той самой астростанции «Эпиметей», в корму к которой вы так удачно пристроились с целью неавторизованного проникновения в пределы Барьера. Астрогатор готов исчерпывающе изложить представителям Ирутана любые детали, каковые снимут всяческие сомнения в том, что перемещения советника были добровольными, сведениями же о целях подобных перемещений мы и сами не обладаем, в чём вы вполне могли убедиться и без необходимости нарушать наши границы в составе боевого флота, больше похожего на силы вторжения.

По напряжённому тону Кабесиньи-третьего и без бюрократических извивов речи было слышно, насколько операторов «Тсурифы» утомили все и всяческие вояки, зачастившие в пределы подконтрольной им ЗВ. Хоть свои, хоть чужинские.

Но суб-адмирал была неутомима:

— Мы ни в коем случае не рискнули бы нарушать целостность границ Сектора Сайриз, если бы не получили достоверную информацию о том, что советник по-прежнему находится на борту астростанции «Эпиметей». Ровно по этой, и никакой иной причине экспедиционный флот Ирутана оказался в квадранте Ворот Танно, о чём мы незамедлительно и сообщили сиру Артуру Сорроу особой нотой в установленном порядке.

Безымянная журидикатура тут же снова завздыхала с галёрки.

Даже новичку в этом деле, но всё равно поднаторевшему в делах политикума за прошедшее с момента пробуждения время Кабесинье-третьему было понятно, что это была ошибка, подобную ноту не то что официально принимать — хотя бы и просто брать в руки. Теперь же ирны чувствовали себя в своём праве сидеть у них на шее хоть до космачьего равноденствия. И поди ты им теперь что объясни.

— К сожалению, в вашей ноте нет ни слова о том, что именно было в том послании и от кого оно исходило.

— Всё верно, оператор третьего ранга, мне не предоставили полномочий оглашать полученные из него сведения. Я могу доложить вам исключительно то, что данное сообщение было отправлено с борта астростанции «Эпиметей», каковым сообщением официальный Ирутан был уведомлен о продолжительном заточении посланника на борту астростанции, а также о том, что астростанция в итоге сумела покинуть зону нарушения связности дипа и теперь её экипажем запланировано двигаться обратно к Воротам Танно и, минуя их, к «Тсурифе-6».

Молчание в офицерском кубрике стояло гробовое, но по бегающим глазам можно было догадаться об активных переговорах между собравшимися в приватных каналах.

— Мне неизвестно, можно ли доверять вашему источнику, но на борту «Эпиметея» уже больше трёх субъективных лет не было и следа вашего советника, что вам может подтвердить дежурный астрогатор Ковальский, он же готов предоставить полный бортовой журнал астростанции, из которого ясно следует, что советник оказалась в своё время на борту «Эпиметея» добровольно, добровольно же его и покинула в квадранте Скопления Плеяд, где до этого был триангулирован объект, обыкновенно именуемый фокусом.

Стек на секунду остановился, но потом вновь продолжил своё мерное движение из стороны в сторону.

— Не сомневаюсь в вашей убеждённости в собственных словах, оператор третьего ранга, однако сообщение, которое получено на Ирутане, было доподлинно отправлено советником лично, и было оно, повторюсь, отправлено с борта «Эпиметея». В достоверности этого факта не может быть ни малейших сомнений.

Астрогатор в ответ как-то совершенно незаинтересованно поднял голову, обернулся на собравшихся и таким же вялым манером отрицательно ею помотал.

— Но вы никак не можете подтвердить эту информацию, не раскрывая содержимого сообщения, не так ли?

Суб-адмирал в ответ лишь скорчила презрительную мину и удвоила частоту движений стеком.

Жаль, среди собравшихся не было бипедального дрона Железной Сидушки. Адмирал Таугвальдер, пожалуй, дал бы суб-адмиралу фору в упёртости. Впрочем, нет, всем было понятно, что воякам на этих переговорах точно не место. И хорошо, что Лидийское крыло в его подконтрольной Адмиралтейству части так вовремя собрало манатки и свалило из ЗВ «Тсурифы-6» при первых же сигналах о приближении экспедиционного корпуса ирнов. Присутствующего же на борту контр-адмирала Финнеана и его людей вежливо попросили отозвать свои кандидатуры из числа потенциальных переговорщиков. Нет уж. Они сейчас спокойно, а главное, мирно обо всём договорятся. Только второго Ирутанского инцидента сейчас не хватало.

— Не получали ли ирны подобных сообщений от прочих представителей их негласной миссии в Секторе Сайриз? Насколько я понял с ваших слов, как минимум одна из них всё это время оставалась на «Тсурифе-6» и могла бы подтвердить, что советник вовсе не была ни к чему принуждаема?

Это внезапно подал голос анонимный представитель журидикатуры. Тот самый любитель повздыхать.

Суб-адмирал отреагировала необычно. Резко поднялась на ноги и уставилась на говорившего так, будто впервые как следует сумела его разглядеть. И увиденное ей очень не нравилось.

— Вы хотите сказать, что она всё ещё здесь? — нажим на местоимении был столь нарочитым, что звучал даже слишком театрально.

Но аноним даже и бровью не повёл, продолжая говорить всё тем же скучающим тоном:

— К сожалению, нет. Покинула станцию при первых сигналах вашего приближения.

И только на этих словах вдруг акцентированно поднял взгляд, словно ожидая какого-то особенного ответа:

— Вы уверены, что вас тут так уж с нетерпением дожидались, суб-адмирал?

Но ирн в аляповатой фуражке наживку глотать не спешила. Усмехнувшись почти по-человечески, она тут же сдала назад и снова уселась на поданный ей утилитарный крутящийся стул.

— Я этого не утверждала. Однако Ирутан не примет от меня подобных аргументов. Сообщение, полученное нами, послужило прямым и однозначным указанием к действию. И в случае, если вы как представители человечества не предоставите нам столь же веских причин покинуть этот сектор, экспедиционный флот Ирутана продолжит сохранять текущую дислокацию. И мой вам совет.

На этом месте все присутствующие снова ощутимо вздыбили шерсть на холках, а также произвели все прочие животные реакции на агрессию.

— Не позволяйте вашим Воинам приближаться к нашему флоту.

— Суб-адмирал поставила нас в тупик, — это внезапно вступил сир Феллмет со своим глобулом, буквально впившимся сенсорами в ирна, мельтеша у самого её лица. — Мы, разумеется, прислушаемся к вашему совету, однако не могли бы вы уточнить, что конкретно вызвало подобные пожелания?

— Без комментариев, сир барристер.

— Что ж, — легко согласился глава делегации Тетиса, — это хорошая точка для завершения сегодняшнего раунда наших переговоров. Предлагаю на этом разойтись. Мы незамедлительно предоставим, как и обещали, подробные логи «Эпиметея» для ознакомления. Вас же мы призываем открыть нам больше деталей относительно того сообщения, что привело вас к нам. До встречи, суб-адмирал!

И сделал такой выразительный широкий жест, что ирны, возглавляемые цокающей походкой суб-адмирала, тут же сообразительно двинулись на выход. Когда в офицерском кубрике остались исключительно представители хомо сапиенс, все тут же бросились заниматься своими делами: кто-то на кого-то орал, кто-то сосредоточенно вчитывался в какой-то текст, бегущий по виртпанели, анонимный вздыхатель из журидикатуры тут же куда-то испарился, и только Кабесинья-третий продолжал сидеть как сидел в задумчивости.

Вся эта кутерьма для политикума была, пожалуй, делом привычным. И потому заведомо дурно пахла. А вот операторам станций к такому было сложно привыкнуть даже за всё прошедшее мятежное время.

— Вы разрешите к вам подсесть? Не помешаю?

Кабесинья-третий поднял глаза на говорившего. Астрогатор Ковальский. Одна из самых мутных трёххвостых комет в этом космическим зоопарке.

— Присаживайтесь, что уж там. У вас знаменитая фамилия, астрогатор.

— Со времён Века Вне слава её несколько потускнела, но спасибо на добром слове.

— Не благодарите. Вам не приходилось задумываться, что выбор именно вашей астростанции во многом был продиктован именно фамилией ее астрогатора?

— Дежурного астрогатора, — машинально поправил Ковальский, — что вы имеете в виду?

— Превиос. Она вполне могла быть знакома с вашими дедом и прадедом на Старой Терре.

— Ах, вот вы о чём. Вы знаете, я не вполне уверен, что эффектор вообще запомнила, как меня зовут. Так что какие уже там сантименты.

— Но вы же понимаете, что вся ваша экспедиция — в ней, мягко говоря, было мало случайного и ещё меньше незапланированного.

Ковальский кивнул.

— Догадываюсь. Но всё же, мою скромную роль в ней преувеличивать не склонен.

— Отчего же? Выбор транспорта уж точно был не случаен.

— Да, «Эпиметей» относится, пожалуй, к единственному классу научных кораблей, которые могли участвовать в случившемся, не сияя при этом на полгалактики. Пожалуй, самое странное шпионское судно в истории.

— При возвращении, вы, тем не менее, изрядно нашумели, астрогатор.

Ковальский в ответ отчего-то призадумался.

— В теории, можно было попытаться не шуметь. Но в каком-то смысле у нас не было выхода.

— Это почему же?

— Суб-адмирал напустила туману по поводу некоего послания. Но мы тоже кое-что должны были донести. И этот своеобразный почётный караул, если говорить честно, нам в этом смысле был только на руку.

Кабесинья-третий не переставая сверлил астрогатора глазами. Что-то парень темнит почище всяких ирнов.

— То есть вы знали, кто следует за вами, и всё равно нас не предупредили?

— Про экспедиционный корпус ирнов? Я бы предпочёл не уточнять степень моей осведомлённости, коллега. Но нам было сказано, что мы будем двигаться со своеобразным эскортом, в этом проглядывалось своё разумное зерно. И нам не было смысла особо афишировать подобное знание, тем более что это могло, дайте сформулировать, повредить нашей основной миссии.

— Это какой? Вы привели в пределы Барьера вооружённых до зубов и чертовски злых ирнов. Неужели есть на свете что-то, что важнее столь явной опасности для всего Сектора Сайриз?

Но Ковальский не унывал, отвечая полушутливо и как бы подмигивая:

— Ирны могут изображать из себя невесть что, а многие из них, как я заметил, даже любят это дело. Но опасаться следует не их. Ирутанский инцидент многому научил эту расу.

— Кого же нам следует, в таком случае, опасаться?

— А вот на этот вопрос, простите, я отвечать не уполномочен. Все необходимые материалы уже переданы сиру Артуру Сорроу.

— Вам не кажется, что на этой станции развелось слишком много секретов?

— Не так уж много, на самом деле, — пожал плечами Ковальский, — однако кое о чём я бы хотел и вас спросить.

— Меня? Как и всякий бэкап, я пребывал до недавнего времени в гибернации. И в общем-то теперь мне только и остаётся, что пытаться разобраться во всём с чужих слов.

— Но ваш, хм, прототип, он же имел дело с советником до того, как она попала ко мне на борт. Во всяком случае я видел вас вместе.

Кабесинья-третий только головой помотал.

— Мне этим уже всю плешь проели. Особенно тут одна очень настойчивая ирн.

— Та самая, что так удобно куда-то испарилась?

— Та самая. И глядя на суб-адмирала, я не удивлён её поведением.

— То есть вы о собственных делах с советником не осведомлены?

— Ничуть не бывало. Может, хотя бы вы мне подскажете?

Но Ковальский только плечами пожал.

— Меня представили моим пассажиркам непосредственно перед отбытием.

— Кто представил?

— Воин.

Нужно было видеть в этот момент лицо Кабесиньи-третьего.

— Воин? Тот самый?

— В этом секторе я другого не знаю. Если Конклав о чём-то не умалчивает. Так, мол, и так, вас в этой экспедиции, дежурный астрогатор Ковальский, будет сопровождать эффектор Превиос и советник с Ирутана. Прошу любить и жаловать. На чём и расстались.

— И вас не удивила подобная компания?

— Вы же оператор, вы должны знать, как, бывает, скучаешь на дежурстве. К тому же мне было любопытно.

— А вам не было любопытно, а не при помощи вашей ли астростанции подорвали те «глубинники»?

Ковальский как-то нехорошо в ответ усмехнулся.

— Кто вам вбил в голову подобную чушь? «Эпиметей» тут ни при чём. Уж я бы знал.

— Откуда такая уверенность?

Ковальский неопределённо мотнул головой, но уточнять не стал.

— Меня многие использовали вслепую в этой экспедиции, но на этот раз я говорю с твёрдым знанием. «Глубинники» были заложены в ядрах тех звезд задолго до нашего появления. Миграция макроскопической оболочки, стабилизирующей бран-гравитон, через фотосферу звезды занимает десятилетия, взрывать же бран-гравитон не у самого ядра фактически бесполезно, детонации не будет, случится пшик, крупная эрапция вещества, не более того.

— Ну хорошо, допустим. Но это ваше послание политикуму, что вам такое сказали, раз вы сделались вдруг настолько уверены в правомочности собственных действий? Я, знаете, за последнее время такого наслушался, что собственному отражению в зеркале бы не поверил.

— Или собственному прототипу?

Кабесинья-третий как будто вдруг взглянул на собеседника под новым углом.

— Что конкретно вы имеете в виду?

— Ничего такого, что вы так напряглись, коллега. Я исключительно о том, что у вас тут бардак, побег на побеге. Помимо ирна разведсаб пропал, а после этого целый каргокрафт. Точнее, сразу два.

— «Тэ шесть сотен три» ушёл вполне позволительным образом, — проворчал себе под нос Кабесинья.

— И второй тоже?

— Со вторым разбираемся. Официально никаких документальных свидетельств того, что каргокрафт покинул ЗВ «Тсурифы-6» у меня нет. Он попросту исчез, растворился.

— Не удивлён, что после такого вы перестали верить самому себе.

— А вы, я смотрю, напротив, вконец обнаглели.

Ковальский предпочёл не отвечать. Но в глазах его светилось какое-то напряжение. И потому Кабесинья-третий решил продолжить.

— В любом случае, если вы не собираетесь выдавать своих гостий политикуму, могли бы хотя бы в частном порядке поделиться с операторами станции или, если хотите, людьми контр-адмирала Финнеана, у нас и без ирнов тут хватает бед.

— И вы туда же. На борту «Эпиметея» битых три года нет ни Превиос, ни советника. Они покинули станцию в поисках фокуса. Уж так банально врать мне зачем?

— Откуда я знаю. Здесь все если не врут, то привирают или попросту умалчивают важные детали. И у каждого на то есть свои веские причины. Вот наша доблестная суб-адмирал уверена, что отправленное ей послание было передано с борта «Эпиметея». То есть кто-то из вас троих врёт. Или вы, или суб-адмирал.

— Или советник. Мы даже не знаем, что было в том сообщении.

Кабесинья-третий легко бы согласился, если бы не одно соображение.

— Мне казалось, что ирны не способны на прямую ложь. Причём настолько злонамеренную ложь, ведь она знала, что может тем самым спровоцировать новый межрасовый конфликт. Как вы думаете, почему адмирал Таугвальдер так легко смотал отсюда удочки?

— Вне всякого сомнения, способны. И врать. И предавать. Если верят, что их изначальные, базовые цели чисты. Вот ваш прототип, Кабесинья-второй, походя подставился под выхлоп «трёх шестёрок» только ради того, чтобы скрыть что-то важное. В том числе и от вас, своего бэкапа. Чем это вам не прямая, и ничуть не менее чудовищная ложь?

Откуда простой дежурный астрогатор, больше трёх лет провисевший в пустоте без связи с домом, был в таких подробностях осведомлён об истории финнеанского мятежа?

— Он рисковал в первую очередь собой, в каком-то смысле имел право.

— Превиос и советник тоже рисковали собой. Они отправились в недра фокуса и с тех пор их никто не видел. Вот погодите, сюда выберется майор Томлин, он подтвердит. Мы не знаем, что с ней случилось, но знаем точно, что откуда бы ни явилось свету то пресловутое послание ирнам, оно было отправлено не ради чьих-то корыстных интересов.

— Так вот ради чего вы ко мне изначально подошли.

Ковальский неожиданно широко в ответ улыбнулся.

— Возможно, коллега, возможно. И помните, однажды вам тоже придётся выбирать, верить кому-то или нет. Постарайтесь не забыть то, что я вам сегодня сказал.

С этими словами Ковальский поднялся и вышел из кубрика.

А Кабесинья-третий остался размышлять, что же его всё-таки сильнее бесит, эта присущая всем собравшимся манера постоянно темнить или неприятное чувство, что астрогатор может в итоге оказаться прав.

Если кто-то и обладал среди собравшихся на станции максимально полезными и во многом уникальными знаниями о том, что случилось на границе Скопления Плеяд, так это был Ковальский. Больше знали, пожалуй, только пропащие его пассажирки — эффектор и советник. Но делиться своими знаниями астрогатор отнюдь не спешил, более того — ещё больше с каждым разом напускал туману. Впрочем, если бы не экспедиционный корпус ирнов, пожалуй, астрогатор был бы волен темнить и дальше, сколько его душе было угодно. Но в текущем положении его выкрутасы выглядели особенно аморально — поскольку ставили под угрозу саму «Тсурифу-6», безопасность квадранта Ворот Танно и всего Барьера в целом.

Даже если то самое сообщение, что в итоге привадило сюда ирнов, было отправлено без ведома астрогатора, а советник к тому времени действительно отсутствовала на борту «Эпиметея», Кабесинья-третий на его месте сделал бы всё, чтобы избавить Фронтир от этих назойливых гостей. А тут, понимаешь ли, привёл фактически если не врага, то точно явного недруга в сапогах и со стеком расхаживать по коридорам станции, а сам продолжает делать вид, что ничего не случилось.

Впрочем, не только Ковальский вёл себя, как ни в чём не бывало, будто экспедиционный корпус Ирутана едва ли ни через день ненароком проникал в пределы бакенов Цепи, а что такого, обычное дело.

Поднявшись на ноги, Кабесинья-третий решительно направился в тот сектор госпитального уровня, где квартировался политикум. Настала пора им поговорить по душам.

— Вы не ко мне, случайно, направляетесь?

Голос лидера посольства Кирии на «Тсурифе-6» был традиционно сдержан, но вместе с тем пугал. Если на лице сир Артур Сорроу всегда имел каменное выражение, больше подходящее бездушному истукану, то обертона его речей завсегда звучали настолько сладко, что вызывали оскомину. Я ваш друг, пришепётывал сладкоречивый сир, я пришёл сюда договариваться. Желаете ли вы того или нет.

Неизвестно, действовало ли это на остальных, но Кабесинья-третий каждый раз, когда обращались к нему, тотчас принимался паниковать, ощущая, как его бритый затылок покрывается испариной, а волосы на руках встают дыбом.

Представитель политикума, в отличие от того же Ковальского, не вызывал по отношению к себе постоянных подозрений в бытовом вранье и подозрительно себя не вёл, но от этого становилось только ещё более тошно. Выслушивая елейные воркования сира, Кабесинья-третий буквально физически начинал ощущать, как им манипулируют, его водят за нос и норовят обвести вокруг пальца.

Ни единому, даже самому правдивому слову этого человека нельзя было верить, если ты не собирался наутро проснуться, по рукам и ногами спелёнутым сотней уложений, засыпанным с ног до головы пыльной кипой замысловатых пунктов договоров и заваленным поверх ворохом обязательств, которые ты не успел даже заметить, как они по поводу тебя сами собой нарисовались.

Бюрократическая машина политикума Кирии, в отличие от журидикатуры Тетиса, не нуждалась в инструментарии насилия вроде той же службы маршалов, она была самодостаточна. Эти важные господа крепко знали своё дело.

Что ж, придётся терпеть.

— Видимо, мои намерения настолько очевидны, что вы не сочли за труд меня на полпути подкараулить, сир.

— Так будем же считать этот разговор плодом наших совместных усилий! Что же вас настолько обеспокоило, что вы решили прервать столь долгое молчание? Вам удавалось избегать общения со мной с самого пробуждения, оператор третьего ранга.

Ну да, конечно. Началось.

— Примем это в качестве гипотезы. Или предположим, что по ряду обстоятельств я не склонен доверять здесь на станции кому бы то ни было, включая собственных коллег. А вы, сир, при всём уважении, не вызываете моего доверия.

— Печально слышать такое, однако мне кажется, вы спешили не обсуждать мою персону или даже ваши опасения, вас беспокоил, несомненно, предмет наших сегодняшних переговоров.

— Вы так говорите, будто в этом факте есть что-то удивительное. Мне кажется вполне логичным испытывать тревогу по поводу того, что происходит вокруг этой станции.

— Я, как вы видите, ни малейшей тревоги отнюдь не испытываю.

— И это меня отдельно пугает.

— Любопытно. Не поделитесь своими опасениями?

Он что, издевается?

— Угроза повторения Ирутанского инцидента для вас недостаточный повод для опасений?

— Поймите меня правильно, я не склонен находить сходства там, где следует искать различия. В Ирутанском инциденте были виноваты мы и только мы.

— Мы?

— Мы. Люди, они же артманы. Нахамили, наследили в чужом доме, получили по зубам, но в итоге были прощены.

— То есть Кирию ничуть не смущает присутствие экспедиционного корпуса ирнов в границах Барьера?

— Поверьте моему опыту, Ирутан этот корпус «смущает», как вы выразились, куда сильнее нашего. И если бы они могли себе это позволить, они бы и носа к нам не сунули.

— Сир, я всё понимаю, но это не вы управляли все эти годы станцией, находящейся в блокаде, пусть и в дурацком исполнении адмирала Таугвальдера. Но теперь мы оказались вместо этого в кольце боевых крафтов чужой расы.

— Так вот, чего вы опасаетесь. Не межрасовой войны, а банальной блокады. Поверьте, ирны снимут её, как только отыщут хотя бы один формальный повод сохранить лицо.

— Но вы, я смотрю, не спешите им в этом помогать.

— Им мог бы помочь некто астрогатор Ковальский, если бы и правда доставил к нам на борту «Эпиметея» своих пассажирок. А так — ничего не поделаешь, придётся ждать. И можете поверить мне на слово — мы ровно ту же позицию донесли до Адмиралтейства.

— Так вот почему адмирал Железная Сидушка так успешно сыграл в ретираду.

— Зря вы его так. Адмирал Таугвальдер вполне вменяем для вояки. И принял наши аргументы, к всеобщему удовольствию, а то и правда, только межзвёздной войны нам тут не хватало.

— Полагаете, им бы хватило ума открыть взаимный огонь?

— Кому, суб-адмиралу и нашим воякам? Нисколько в этом не сомневаюсь. В конце концов, это их работа — вести огонь на поражение.

— Вы так легко это говорите.

— Не легко, отнюдь не легко. Но на то и существуют Семь Миров, чтобы Адмиралтейство вынуждено было подчиняться внешнему контролю.

Кабесинья-третий с сомнением пожевал губами. Если бы всё было так просто, чего ж они тут заседают четвёртый год кряду по поводу дурацкого мятежа. Впрочем, блокада адмирала Таугвальдера действительно оказалась безуспешной в смысле боевых стрельб. Ко всеобщему, как сказал сир, удовольствию.

— То есть все на борту этой станции могут спать спокойно?

— Я этого не говорил. Опасность велика и возрастает с каждым часом. Только исходит она вовсе не оттуда, где вам мерещится.

— Мерещится? Да уж, я каждое утро просыпаюсь с одной только мыслью — неужели мне всё это не мерещится!

— И тем не менее. Если бы меня спросили, я бы ответил, что самый опасный симптом в сложившейся и без того непростой ситуации — это исчезновение «трёх шестёрок».

— И вы туда же.

— Подумайте сами. Непосредственно в пределах барьера появляются и исчезают корабли с экипажем. По станции бродят тенями отца Гамлета непонятные квантовые дубли. А никто и понятия не имеет, что происходит и, самое главное, как такое вообще возможно.

— И какой вывод в итоге сделала Кирия?

— Что мы понятия не имеем, с чем имеем дело, — отрезал сир, — и знаете, на этом я вас оставлю, дела. Но если у вас ещё возникнут какие-то вопросы или сомнения — обязательно заходите.

С этими словами каменнолицый гость благополучно удалился, оставив Кабесинью-третьего с ещё большим количеством вопросов и ещё большим грузом сомнений. Всегда с ними так.

— Вот поганцы, а?

— А? — Кабесинья-третий затравленно обернулся. У него за спиной, ухмыляясь, стоял тот самый анонимный детина, просекьютор из группы генерала Даффи. Только его здесь не хватало.

— Я говорю, поганцы эти ребята с Кирии. Каждый раз так всё вывернут, что ты сущим дураком себя чувствуешь.

— Простите, нас вообще друг другу разве представили?

Кабесинья-третий чувствовал, что терпение его на сегодня иссякло. И чего к нему все лезут?

— Флаг-капитан межпланетной журидикатуры Анатоль Чимпан! — отдал честь детина и снова осклабился.

— И чего вам от меня надо, флаг-капитан? — Кабесинья-третий постарался вложить в эту реплику весь накопившийся в нём за весь этот день яд. Впрочем, его даже не соизволили заметить:

— Да ничего особенного, оператор третьего ранга. Мне показалось, что сегодняшний раунд переговоров вас немного, как бы это выразиться, разочаровал. Вы вон даже к сиру Артуру как-его-там двинули с жалобами. Недобрый знак, подумал я, когда наши доблестные операторы по собственной станции бродят неприкаянные. Вот и подошёл к вам, так сказать со словами поддержки.

— Ясно. Впрочем, если вы не заметили, я в вашей поддержке нуждаюсь в последнюю очередь.

— Отчего так? Я, помимо прочего, профессиональный гештальт-терапевт с дипломом Эру. Фиксирую феномены, провожу эксперименты, кручу по-всякому пустой стул. Не интересует?

— Спасибо, но нет.

— Жаль. А то я вас хотел с одной барышней свести с похожими симптомами.

Барышней?

— Если вы прекратите паясничать и начнёте говорить по делу, всем сразу станет удобнее общаться.

— Ну вот сразу и «паясничать», — впрочем, Чимпан тут же сделался серьёзным: — Вам бы хотелось переговорить с суб-адмиралом лично? Предложение, как вы понимаете, весьма ограниченное.

Кабесинья-третий открыл рот. Потом закрыл. И когда они успели войти в столь тесный контакт? Сцена на переговорах предполагала совсем иную модальность отношений. И вот теперь детина является и предлагает организовать сепаратную встречу с ирнами. Бред какой-то.

— Значит, согласны. Тогда пройдёмте.

И повёл его куда-то явно не в сторону того сектора второго госпитального уровня, который был выделен делегации Ирутана. Строго говоря, последние три года эти конкретные палубы «Тсурифы-6» пустовали, производя впечатление совершенно заброшенных. По углам едва тлело дежурное освещение, под ногами испуганно жались к боковым панелям одичавшие робоуборщики и случайные фроги, по сторонам темнели закатанные в плёнку брошенные как попало транспортные боксы, с каждым десятком метров откровенно падала температура. Оператору было больно смотреть на всё это запустение, но так уж выглядела теперь большая часть их станции.

— Далеко ещё?

— Потерпите, наша гостья, сами понимаете, предпочитает некоторую приватность.

— И потому выбрала в качестве посредника вас, маршала Тетиса? Весьма необычный выбор.

— Не то чтобы приходилось выбирать, они не дома, — хмыкнул Чимпан, — однако так уж получилось, что мы с генералом Даффи были первыми, кому пришлось иметь дело с ирнами на этой станции. Ну, не считая Ковальского и ваш прототип.

Кабесинья-третий в ответ недовольно дёрнул шеей. И повадно же им всем постоянно напоминать!

Остаток пути они проделали молча.

Какая нелепость, вертелась непрошенная мысль в голове у Кабесиньи-третьего. Все эти люди собирались на его станции будто бы для проведения какого-то бессмысленного судилища. Как же, мятеж в недрах Адмиралтейства, кажется, зрел с самого момента отбытия со Старой Терры. Те самые легендарные предки Ковальского вполне могли во время страшной ночи Века Вне размышлять о побеге, о том, чтобы навеки расстаться с Соратниками, выскользнуть из-под навязчивой опеки спасителей, послать подальше корпорации Большой Дюжины, проигнорировать Конклав и зажить своей собственной жизнью. Но в итоге с той поры минуло почти шесть столетий, а человечество всё так же разрывается между необходимостью постоянно кому-то что-то доказывать и неизжитыми собственными родовыми травмами.

Выход человека в космос совпал во времени с цепочкой неизбежных трагедий. Смерть Матери, Бомбардировка, пришествие Ледника и, наконец, Век Вне. Всё это дурное наследие никак не получалось забыть даже без постоянного присмотра со стороны трёпаных спасителей. И ирнов, что уж там.

— Я хотела бы попросить у вас прощения, оператор третьего ранга.

Обернувшись, Кабесинья-третий долгую секунду пытался сообразить, кто к нему обращается.

В неверном свете дежурного освещения суб-адмирал казалась выше и как-то массивнее. Здесь она была мало похожа на ту нелепую пародию на агрессивного переговорщика, которую она неумело изображала час назад в офицерском кубрике.

— Прощения? За что?

— За то, что вторглась в ваше пространство без спроса.

— Не понимаю, о чём вы.

— Понимаете, — ирн разом придвинулась к нему вплотную, заставив его невольно сделать шаг назад. — Это ваш квадрант. Ваш и только ваш. Операторов этой станции. Все остальные — люди, ирны, летящие — лишь гости в вашем мире, и вы единственные здесь, кто действительно скорбит о возможной потере.

— Потере, простите, чего?

— Этой станции. «Тсурифа-6» — ваша странная любовь к целочисленным индексам меня неизменно удивляет — это ваш единственный дом. Даже и представить себе такого не могу, считать собственным домом один лишь ничтожный клочок металлполимера посреди бесконечной черноты холодного космоса.

— И вы считаете, что станция может быть потеряна?

— Я считаю, что у неё почти не осталось шансов.

— Но вы всё равно сюда явились, я не знаю, чтобы извиняться? Спасители бы не стали.

— О, вы о них невысокого мнения, я помню. Но даже в самые мрачные времена соорн-инфарх беспокоился исключительно о благе людей. В своеобразной манере, но это так.

— Не людей. Артманов.

— Что в имени? Пускай артманов. Вы не в тюрьме, хоть и отчаянно пытаетесь изобразить из себя пожизненно заключённых.

Кабесинья-третий отрицательно дёрнул головой.

— Вы-то свою тюрьму построили себе сами.

Ирн вздохнула, как все ирны, немного театрально.

— Да, в этом между нами разница. Вам навязали то, что мы добыли кровью и по́том многих поколений ирнов. Добыли, навсегда изменившись. Но вас беспокоит не то, что непрошенный подарок достался вам бесплатно. Вас беспокоит то, что внутри Барьера вас на самом деле никто не держит.

— Как ничто не держит и вас, суб-адмирал, на этой станции.

— Я знаю, что меня здесь держит. А вы — нет. Вы думаете, что это летящие, Конклав, политикум, журидикатура, Адмиралтейство, кто там ещё. Разве что лично Ромул не восстал с одра и не вцепился лично вам в горло, не дозволяя и не пущая. Но на деле вы вольны следовать туда, куда хотите. Вас не пускает банальный страх.

— Страх? Чего? Смерти? Я не боюсь умереть, я уже дважды умирал.

— Снова нумерология? Я вот не умирала ни разу, и я тоже не боюсь смерти. Впрочем, не обманывайте себя, вы — лично вы, никогда не умирали. Более того, вы тщите себя надеждой, что и не умрёте. Ваш бэкап уже прибыл с Эру, не так ли?

Кабесинья-третий предпочёл смолчать.

— Впрочем, и в этом я вас понимаю. Мы, ирны, не так уж не похожи на вас, людей. Однако вы и правда боитесь не смерти. Вы боитесь поражения. Боитесь проиграть.

— Проиграть? Что за нелепость?

— Не спорьте, а лучше задумайтесь. Все эти поиски таинственного фокуса, весь этот детский мятеж был устроен ради единственной цели — постараться заполучить весомый аргумент в затянувшемуся споре, заслужили ли люди космическое будущее. И каждому из вас кажется, что если он на своём месте не сделает всё, чтобы перетянуть чащу весов на вашу сторону, то всё остальное — и прошлое, и будущее — тут же станет бессмысленным и бесполезным. Вся ваша раса вместо того, чтобы повзрослеть, наконец, и попросту делать то, что считает нужным, продолжает столетиями искать ускользающие аргументы в давно забытой и изначально бессмысленной ссоре с соорн-инфархом. Тогда как её стоит попросту выбросить из головы. И вам, и ему.

Кабесинья-третий тут же насторожился.

— Так вот в чём дело. Опять спасители. Они-то тут причём?

Ирн в ответ тяжело усмехнулась.

— Они всегда «причём». Даже формально убравшись со сцены после той Бойни Тысячелетия, что вы недавно устроили, соорн-инфарх попросту не в состоянии оставить вас в покое.

— Как и вы.

— Как и мы, — легко согласилась суб-адмирал. — Но между нами есть принципиальная разница. Если мы перед собой видим не случившихся нас, в чём-то лучших, в чём-то худших, в чём-то просто иных, то Тсауни в вас видят собственное будущее. И оно их, летящий свет, ужасает.

С этого места внезапно стало непонятно. Спасители видят в людях (да к чертям космачьим — в артманах) своё будущее? Да каким таким местом крылатые спесивцы, давно покорившие межгалактические просторы и способные строить космических масштабов конструкции вроде Цепи, способны видеть в несчастных беженцах с собственной мёртвой планеты какое-то там будущее?

— Простите, но я не понимаю.

— Поймёте, я покажу, вы сразу всё поймёте. И запомните, если встретите соорн-инфарха вновь — лучше сразу бегите, не оглядываясь, ибо за вами пришла сама смерть.