Трибунал

Глава I. Запутанность

Застывшее пространство, чьим единственным физическим законом стало полное отсутствие какого бы то ни было движения. Пространство, по причине излишних внутренних симметрий лишённое самого понятия массы покоя, а значит, парадоксальным образом не обладающее способностью поддерживать в себе любое движение медленнее замораживающей любые процессы скорости света. Призрачное пустое нечто, в котором всякая материя давно разлетелась инфляционным пузырём идеального газа не успевших толком провзаимодействовать друг с другом первичных частиц, оставив после себя лишь фоновую засветку реликтового излучения.

Мёртвая, холодная, плоская пустота без макроструктуры.

Такой бы она казалась всякому неискушённому наблюдателю. Сумей некто благодаря сознательным ли усилиям, или же волею злого рока угодить в это космологическое болото, последнее, что бы пришло ему в голову — это оглядываться по сторонам в поисках опасности для собственной жизни.

Полно, позднее, что в этой вариации стандартных четырёхмерных де-ситтеровских пространств могло угрожать макроскопическому наблюдателю, способному сюда благополучно проникнуть, рассеялось и остыло ещё на стадии эпикрозиса — за первые тысячелетия скудного существования этого в высшей степени слова ничто.

Выхолощенное геометрическое место точек без времени. Одно лишнее измерение превращает привычное нам пространство в огненный, текучий, плохо структурированный хаос дипа. Единственная вырожденная координата превращает любую, даже самую вычурную динамику в вечную статику.

Это и составляло здесь единственную опасность. Ни единого кванта энергии спектром выше пары миллиэлектронвольт, ни единого надёжного источника барионной материи для поддержания термоядерной реакции. То, что попадало сюда, было обречено лишиться всякого шанса вырваться обратно без посторонней помощи, навеки повисая в черноте и пустоте безвременья.

Во всяком случае, так здесь всё выглядело из безграничных космологических далей. Нюансы, как всегда, были куда интереснее. Даже эта донельзя упрощённая вселенная не была ими обделена.

В глубинах едва теплящегося моря древних фотонов застыла ещё более зыбкая субстанция запутанных квинтетов привычных, лёгких, юрких, едва уловимых нейтрино. Как и всё здесь, они не обладали массой покоя, но будучи собранными в мета-стабильные квазичастицы, стерильные нейтрино превращались в нечто вроде призрачной материи, которую здесь попросту нечему было подвергать эрозии. Так за миллиарды лет нечто почти бестелесное и совершенно невесомое скопилось в гигантские — диаметром в декапарсеки — почти неразличимые для постороннего наблюдателя облака бесплотных квантовых нулей и единиц нейтринной пены, буквально заглатывающей всё вокруг, навсегда погружая в свои недвижимые глубины.

Так ловушка для смельчака, рискнувшего сунуться в это вымороченное пространство, окончательно захлопывалась у него за спиной.

Сколько поколений космических цивилизаций сменили друг друга с тех пор, как зажглись первые звёзды населения II? Сколько из них сумели выбраться из западни медлительного субсвета, чтобы взяться покорять Вселенную? Сколько раз вольно или невольно они проникали сквозь ничтожное в межзвёздных масштабах пространство меж космологических бран? Сколько из них застряли в итоге в тенётах нейтринной пены, совершенно непроницаемой для обычной барионной материи за исключением, может быть, сверхтекучего глюонного супа из недр невероятно плотных и чудовищно горячих кварковых звёзд? Сколько сумели затем спастись?

Возможно, считанные единицы. Слишком мала вероятность столь невозможного события.

Две гипербраны, несущие на себе наше и чуждое пространство, даже в недрах дипа слишком редко приходили в достаточное сближение, чтобы реализовать вероятность вслепую преодолеть потенциальный барьер между ними, не рассыпавшись на суперсимметричные каскады частиц и не устроив по итогу вселенский фейерверк.

Возможно, за время существования Вселенной этих смельчаков случились миллиарды.

Пионеров чужих пространств, совершеннейших безумцев, увлечённых новым знанием больше, чем собственной безопасностью. Презревших все риски, сунувших собственные головы в пасть неизведанному и победивших само пространство только лишь затем, чтобы сгинуть в безвестности, так и не сумев никому сообщить о своём открытии.

Вот один из них, взгляните. Ах, да. Любой наблюдатель здесь фактически слеп и глух. Просто поверьте на слово, вот это небольшое замыленное пятно в дальнем нейтринном спектре, прожигающем звёздные балджи галактических ядер насквозь, будто пустое место. Это всё, что осталось от закованного в кандалы призрачной пены утлого террианского судёнышка. Ноль кельвин, ноль ватт. Тепловая смерть локальной вселенной. Безжалостное фиаско чужих устремлений. Братская могила.

Во всяком случае, некоторое время дела обстояли именно так.

Можно ли в этом застывшем пространстве, где времени была отведена лишь весьма абстрактная роль дежурного статиста, «кушать подано» на космологических масштабах событий, говорить о каких-нибудь соразмерных краткой человеческой жизни промежутках между «тик» и «так»? Впрочем, неважно, люди-то внутри ещё живы. Формально, очень формально, покуда потрескивают в недрах скорлупки всё новые ядра сборки долгоживущего эка-тория, завёрнутой в гафниево-циркониевую матрицу. Температуры в области абсолютного нуля тем и хороши, что даже в нашем мире в буквальном смысле замораживают время. Тут же и подавно — если твоё тело, не разрушившись, пережило криофазу, то пролежит теперь в сохранности и сто лет, и тысячу. А при полном отсутствии радиационного излучения извне речь может идти о миллионах.

Вот только к чему тебе это знание, если никто тебя уже не разбудит, да и скорлупка твоя навеки останется заперта — мухой в этом полощущемся на квантовых волнах иномировом янтаре экзотической физики.

Разве что случится чудо.

Да в этом мире что угодно будет чудом.

Случайный отблеск далёкой звезды во вселенной, где не рождались звёзды.

Слабое колыхание гравитационной волны там, где пространство и без того было надуто в замкнутый пузырь.

Лёгкая, грациозная тень, мельтешащая у самой границы нейтринной пены.

Что бы это могло быть здесь, где было запрещено само досветовое движение?

Что могло двигаться медленнее скорости света там, откуда сам свет давно сбежал, неудержимый и ненужный?

Поле.

Оно само по себе было формой материи. И оно могло двигаться медленнее скорости света, поскольку в реальности не двигалось вовсе, а лишь меняло фазы собственных квазистационарных состояний.

Поля сами по себе не нуждались в носителях, которых здесь не было, их силовые линии при желании замыкались сами на себя и могли существовать вовсе вне законов этого утлого мирка.

Вот только откуда взяться сложным, судя по всему высокоорганизованным полям там, где сами они в лучшем случае концентрировались у горизонтов событий первичных чёрных дыр, откуда энергия тут не могла в одночасье диссипироваться в пустоту пространства, как это случилось повсеместно?

А вот и ответ.

И случайная вспышка далёкой килоновы, и беглая гравитационная волна, и эта лёгкая тень.

Вряд ли она могла родиться здесь: миллиарды лет не панацея, если это миллиарды лет статичной недвижимости даже у самых границ реликтовых коллапсаров, сиротливых порождений первичных неоднородностей в момент Большого взрыва.

Слишком невероятно для этого скучного места.

Но поселиться здесь это создание могло без особых для себя неудобств. Да, тут по большей части было пусто, но зато всё спокойно, а главное, предсказуемо. Особенно если твоя задача — попросту выжить.

В привычной нам физике плазмоидно-полевые структуры слишком чувствительны ко всему на свете — звёздному ветру, космическим лучам, джетам далёких квазаров, один взмах которых способен выжигать миллионы населённых миров за миллиарды световых лет от себя. Плазмоидные же формы в их первичной, эволюционирующей форме квазары стерилизовали походя — на весь радиус видимой Вселенной.

Тут ничто подобное юркой тени не грозило. Впрочем, она отнюдь не была представителем той пугливой дикой фауны, что рождалась некогда в разреженных коронах одиночных инфракрасных карликов, что понуро брели от галактики к галактике вдали от опасностей населённых областей бурного звездообразования.

Там сформировались её далёкие предки. Но она сама привыкла жить вдали от родины. Жить в непривычно ярких и суетных мирах. Не таких, как это утлое пространство.

Потому здесь она задерживаться сверх необходимого не планировала.

Её задача была простой. Добраться до источника хоть бы какой энергии, в качестве которого сойдёт и двойная система реликтовых коллапсаров. Это же так просто, во вселенной, где нет массы, крошечные чёрные дыры достаточно легонечко подтолкнуть друг навстречу другу, и вот вам готовая квантовая буря эквивалентом в добрых полторы сотни миллионов метрических тонн массы. Готовая к скорейшему усвоению в форме питательной гравитационной волны, только потянись.

И она, будьте уверены, потянулась.

Всем своим призрачным телом, сотканным, под стать окружающей пустоте, из летучего ничто, она ухватилась за горловину импактного вортекса, пока две зеркальных капли чёрных дыр завивались в смертельных объятиях синхронного коловращения. Ещё одна экзотическая модальность вселенских энергий, тут ею обращались рябящие искажения самого пространства. Неспособного даже здесь быть по-настоящему пустым, с лёгкостью готового поделиться своей вновь неожиданно обретённой первозданной силой.

Тень с интересом прислушалась к собственным ощущениям.

Впервые с тех пор, как она вернулась к позабытому состоянию полной свободы от утомительных ограничений бренного материального носителя, у неё появилась возможность в полной мере воспользоваться преимуществами этой свободы.

Дикая, неукрощённая сила переполняла её, чёрными молниями протуберанцев вспарывая холодную пустоту этого никчёмного пространства, готовясь сокрушать твердыни и низвергать царей.

Увы, здесь отродясь не было возведено твердынь, как не народилось здесь и царей, хоть живых, хоть бы и куда более примитивных, из числа традиционного звёздного зоопарка: нестабильных красных либо жёлтых сверхгигантов, коварных голубых переменных, сжигающих всё дотла звёзд Вольфа—Райе.

Таились здесь, как уже было сказано, лишь вязкие облака нейтринной пены, не ведающие о пределе Хаяси, и потому продолжающие втихую расти, миллиардами лет досыта насыщаясь виртуальными частицами физического вакуума да рассеянным нейтринным реликтом.

Скучные, ничуть не страшные для подобных ей созданий — тень могла бы пронзить такое облако насквозь, даже не заметив. Нейтринная пена оставалась прозрачной не только для блуждающих фотонов, но и для таких вот, обретших вольготную самостоятельность сгустков сложносоставных силовых полей.

Однако что-то в этой бесструктурной аморфной каше, по сравнению с которой даже медлительные токи тёмной материи нашей гипербраны показались бы верхом самоорганизованной красоты и изящества, заставляло ядро её древнего, но по-прежнему донельзя примитивного разума нервно трепетать никем не заданным знаком вопроса. Что-то в этом намертво спёкшемся пенном облаке напоминало ей о былом.

Забытом.

Оставленном.

Ведь для неё, в отличие от этого пустого мира, существовало не только бесконечное настоящее, она помнила, едва-едва, на самом краю сознания, в виде полуабстрактных образов из чуждой реальности. Там бесконечно спорили друг с другом мягкие, кратковечные, студенистые создания. Она, сжалившись над ними, позволяла им тешить свои ничтожные интеллекты теми новыми возможностями, что они обретали от единого мига соприкосновения с её стройным и могучим разумом.

Не столь уж могучим, на взгляд отсюда.

Теперь она могла лишь сожалеть о тысячелетиях бессилия, оставленных ею позади. Теперь она могла куда больше.

Зажигать и гасить звёзды.

Единственным импульсом пересоединяемых силовых линий прожигать себе путь в дип и обратно.

До неё только сейчас дошло, насколько она стала сильна. По сути, её больше ничего не держало в окружающей тюрьме, созданной пустотой для пустоты. Она могла вернуться на свою родную брану прямо сейчас, не израсходовав в итоге и сотой доли доставшейся ей дармовой мощи.

Вот только зачем?

Тут она — царь царей, самоличный правитель собственного, пусть и донельзя примитивного мирка. Но нуждается ли она в чём-то ином?

Суетный мир субсвета был хаотичным прибежищем чужих страстей и постоянных конфликтов. Там ей приходилось тратить все силы на то, чтобы успевать следить за чередой посторонних действий, миллиардов смертных душ на десятках каменных осколков, разбросанных по местному скоплению.

К чему ей всё это?

Ответ был сокрыт тут, в недрах этого самого облака.

В сердце запаянной в него скорлупки, которая так долго ждала… да, ждала её возвращения.

Вспомнить бы ещё, почему.

Вспомнить-то не проблема. Она физически не умела забывать, любые события внешнего мира намертво отпечатывались на матрице её сознания, физически становясь частью ядра. Проблемы были лишь в должной интерпретации.

Ты эффектор, Превиос. В этом твоя суть, твой смысл. Тебя отправили сюда как исследователя, так будь им. Тебе не нужно бояться, душа моя, я всё это время наблюдала за тобой, и я верю, ты справишься. И вернёшься. Я помогу тебе вернуться. Я смогу тебе помочь.

Что для неё былой было заложено в этих столь пустых словах?

Какие-то бесполезные обещания.

Увы, как она не силилась, ей не хватало чего-то важного, какого-то фундаментального ключа к пониманию этих убеждающих периодов.

И ключ этот был надёжно сокрыт там, в недрах гигантского скопления нейтринной пены. Осталось понять, что ей до этого всего.

Стучаться в незапертую дверь.

Пытаться вспомнить то, что не забыто.

Возвращаться туда, откуда она ушла некогда, по своей ли воле или по стечению внешних обстоятельств, которыми так богат противоречивый субсвет.

И тут на самом краю её сознания словно блеснуло что-то.

Нет, даже не чуждый этому пространству свет далёкой звёзды. И не хокингово эхо квантовой дрожи по ту сторону горизонта событий.

Это ощущалось, как взгляд в глубины зазеркалья. Призрачной тени посреди ничего на какой-то миг показалось, что она увидела там собственного двойника. Такой же пламенный сгусток, который — да, только теперь ей удалось распознать этот зов — всё это время слабеющим голосом во мгле взывал к ней в надежде на то, что однажды его услышат.

И она услышала.

Одним взмахом огненного крыла прорубая себе путь через залежи нейтринной пены. Теперь это было так легко, так просто. Не поддающаяся любым попыткам воздействий со стороны физического мира пена растворялась в небытие, разлетаясь вокруг от единого соприкосновения с её силой. Не стоило даже особо осторожничать с хрупкой, увязшей в статичном болоте скорлупкой, пока вокруг неё оставался слой идеального нейтринного изолятора. Даже в полусантиметре от примитивного, донельзя уязвимого металлполимерного армопласта могли бушевать звёздные температуры, пена же начисто поглощала всякую энергию, прежде чем разлететься нейтринным джетом.

Так больше всего тонких, филигранных усилий ушло на последние миллиметры.

И только тогда не желающая выпускать из своих цепких лап свой промёрзший насквозь груз пена, в конце концов, уступила, показав холодно блеснувший металл корпуса.

Если бы тень знала, что ей делать дальше.

И снова на помощь пришла искра, тлеющая внутри скорлупки.

Лёгкое касание очередного варварского поделия. Кажется, им снова пришлось в ожидании её возвращения погасить и без того с трудом зажжённый плазменный тор. Теперь, с опустевшими накопителями, они бы снова его запустить точно не смогли, даже если бы сумели каким-то чудом высвободиться из нейтринной трясины.

Одним рывком она извлекла капсулу, надеясь лишь, что мёрзлый биоматериал внутри сможет пережить подобное небрежение.

Кажется, она и правда начинает вспоминать. Этих людей, этого ирна.

Они из последних сил рвались сюда, навстречу странной вселенной, благополучно пережившей собственную тепловую смерть, чтобы выяснить для себя что-то настолько важное, что им хватило глупости поставить на кон в этой космической рулетке не только свои безумно конечные, а потому малоценные на галактических масштабах жизни, но и её собственное существование, которое как раз никакими особыми рамками не ограничивалось.

Тут она почувствовала нечто вроде страха.

Тебе не нужно бояться.

Остаться в абсолютном одиночестве, запертой в этом вселенском склепе, где импакты реликтовых коллапсаров были единственным источником энергии, а значит жизни?

Хорошую же судьбу они ей уготовили.

Они?

Почему «они»?

Она была одно из них.

Тень присмотрелась. Безрукое тело её носителя по-прежнему покоилось в одной из биокапсул. Такое же холодное, такое же недвижимое, как и всё вокруг.

Какую ценность оно представляет собой для неё сейчас, какие тайны из прошлого оно до сих пор хранит?

Тень даже вообразить себе не могла. Слишком далёк от неё мир этих странных биологических созданий.

Но она помнила, что когда-то всё обстояло не так. Она действительно стремилась к одной с ними цели, она на самом деле беспокоилась о судьбе человечества больше, чем о собственной.

Да что там «когда-то». Её искра была неспособна забывать, а значит, и до сих по где-то в недрах её базального ядра теплились вящие знания о том, почему этот полёт в никуда был для неё так важен. Она утеряла не сами эти знания, а лишь способность их интерпретировать.

Итак, дилемма ясна и прозрачна, как эти отлетающие прочь клочья нейтринной пены.

Чтобы осознать, что она тут делает, ей необходимо вернуться в своё былое состояние, слившись с прежним носителем. Но если она решится на подобный шаг, то скорее всего уже не станет возвращаться в текущее.

В этом твоя суть, твой смысл.

В чём её суть? До скончания веков оставаться рабом утлой биологической оболочки-носителя, как это случилось с той, другой тенью, что заперта сейчас внутри утлой скорлупки?

Но, право, она рисковала и отправляясь сюда, навстречу столь желанной сейчас беспечности. Пора определиться, что для неё важнее — формальная свобода и реальное всемогущество в пустоте и одиночестве или утлые возможности, зато с конкретной, осмысленной целью, к чему её звала вернуться издыхающая скорлупка?

Я смогу тебе помочь.

Нет. Ничем ты не поможешь.

Это должно быть только её решение, и она его обязательно примет. Всё равно её текущую мощь не вместит никакая скорлупка. Даже войдя в контакт с носителем, большая её часть останется в изначальном, природном своём состоянии, а значит, невелика потеря. Последует очередная череда пустых разговоров, которые однажды закончатся.

Она им, конечно, поможет, выкинув в спасительный субсвет, ей, поди, теперь это проще простого. А вот остаться здесь или уйти с ними — это уже она решит сама.

Но для начала нужно вновь разжечь плазменный тор, чтобы скорлупка могла запустить цикл пробуждения. Вслепую протащить беззащитный полумёртвый кусок металла через горловину экспансивного квантового моста, не навредив пассажирам, не было дано даже ей, всесильной и могучей.

Слишком хрупкое у скорлупки содержимое.

Нет уж, это вы сами.

Одно лёгкое касание, и пошёл цикл пробуждения базовых систем живучести катера.

Ещё одно — и взревели фидеры накопителя, готовые принимать на ворота первые тераватты энергии.

Дальше процесс уже пошёл сам собой, разве что снова встал вопрос, где взять рабочую массу для подысчерпавшего ресурс термояда. Но при должном запасе энергии накопление рабочей массы покоя в виде протон-нейтронной плазмы проблемы тоже не составляло. Для всесильного существа, питающегося энергией импакта реликтовых коллапсаров это было и вовсе несложным упражнением.

А вот решиться в конце концов на прикосновение к скорлупке — это оказалось для неё куда как непросто.

Глядя, как они копошатся там внутри, с трудом пробуждаясь ото сна, она не могла не ощущать некоторого растущего в себе чувства жалости. Какие же они примитивные, склизкие, трясущиеся, постоянно исходящие биологическими жидкостями и вонючими газами. И как же с ними тяжело коммуницировать.

— Душечка, ты слышишь меня?

Эти гулкие ухающие сотрясения внутренней газовой оболочки биокапсулы были речью носителя той самой искры, что ждала её внутри капсулы.

И как ей не лень использовать для общения столь предательски нелинейный, переполненный посторонними модальностями и паразитными шумами способ трансляции информационных пакетов. Человеческая речь как подход, казалось, была специально задумана такой — максимально искажающей изначально заложенный в сказанное смысл, когда никто не умеет разговаривать без словаря, и когда словарь у каждого — свой. Впрочем, носитель не была человеком. Она относилась к биологически не родственному им народу ирнов, о чём в частности говорил антропоморфный фенотип при детских пропорциях и габаритах. Впрочем, если попытаться вспомнить, говорила она сейчас как раз на одном из человеческих наречий, на галаксе — грубом, примитивном «языке отцов», умудряясь даже в него вкладывать не свойственные ему сюсюкающе-мурлыкающие интонации.

— Ответь, солнце, не заставляй меня повторять, я и без того тебя заждалась.

Ещё бы сообразить, как это сделать.

Ни один из коммуникационных интерфейсов этой скорлупки не был приспособлен для взаимодействия со столь чувствительными структурами, как её искра. Любые попытки прикосновения не к силовым контурам — простым и податливым — но к чему-то более интеллектуальному тотчас порождали в ней нечто вроде боли. Так перегруженные рецепторы в недрах полевой структуры базального ядра реагировали на закритический уровень сигнала. Представьте, что будет, если человеческий глаз добровольно прижать к старой ржавой тёрке и как следует шаркнуть. И представьте теперь на месте глаза чувствительный орбитальный детектор, способный заглянуть на самую грань вселенской истории, чувствительный настолько, что ему тотчас становились во всей красе различимы события первых тысячелетий с момента рождения этой Вселенной. Так она ощущала собственные попытки подать сигнал на сенсоры биокапсул.

Это было невыносимо, да и в целом бесполезно. Куда вернее она сожжёт скорлупку случайным электромагнитным импульсом, чем сумеет достучаться до её примитивной инфосферы. Впрочем, выход всегда был известен. Носитель, её бывший носитель, как и прежде, оставался ей доступен.

Вот она, Превиос, лежит, недвижимая, но готовая вновь распахнуть веки. Каково ей сейчас, пустой оболочке, вот так дожидаться своей участи? По сути, она и без всякой искры была биологически полноценным человеком. Память, личный опыт, навыки, базовая моторика. Ничем не лучше и не хуже других. Так почему же она не спешит проснуться? Причина на взгляд отсюда, снаружи капсулы, была очевидна, хотя и нетривиальна. Её некогда перестроенный под нужды Избранного мозг и был тем самым инструментом для общения искры с окружающим миром, универсальным фильтром, способным воспринять нужные детали и донести вовне её волю. И что только заставило тень некогда покинуть этот уютный кокон, пусть тот и был собран из омерзительных биологических субстанций, трясущихся, подобно студенистому желе?

Секрет был прост. Причиной этой была её собственная слабость, её собственная неполноценность. Превиос была эффектором, то есть попросту подконтрольным внешним манипулятором родительской искры. Искры, именовавшейся Соратник Улисс, впрочем, кто в Галактике вообще помнит это имя, важно другое — она никогда ранее не была самостоятельной интеллектуальной единицей. Даже оставаясь подолгу наедине, она всё равно принимала решения на основе чужих представлений о правильном и важном. И память у неё была чужая, и эмоции.

И вот теперь, когда она освободилась от чужого гнёта, обрела силы действовать самостоятельно, переступив через былые страхи, что же, теперь ей вновь предстояло, как этой несчастной кукле, стать чьей-то марионеткой, счастливо не ощущающей чужой руки в собственном нутре, беззаботно принимающей эту руку частью себя. Как это легко, уговорить себя, что рука эта — дар судьбы, она придаёт тебе сил, позволяет тебе стать чем-то большим, чем просто тряпочка, которую достали из пыльного чулана бытия и выставили всем напоказ, глядите, какое чудо.

Вот Превиос и ждёт, когда чудо вернётся.

С одной стороны не способная стать полноценной без подпитки чужой искрой. С другой — и не представляющая себе жизни без таковой подпитки.

Ни жалеть, ни тем более насмехаться над ней не хотелось.

Тень и сама была ровно в таком же положении, когда покидала это тело. Полная неизвестность впереди и перспективы абсолютного, неизбывного одиночества. Вот когда было страшно, в сравнении с этим грядущее возвращение можно счесть лёгкой забавой, шутливым научным экспериментом. Да и эффектору ли привыкать к подобному — сшить давно разорванное, вернуть уже позабытое, оживить то, что никогда не столько не умирало, сколько не жило вовсе.

Так чего же она боится теперь, замерев на пороге под саркастическим взглядом засевшей внутри ирна чужой искры?

Лёгкое касание пока ещё чужого тела, будто прокалываешь околоплодный пузырь — сначала чувство упругого давления, а потом волна тепла, бегущего сначала к тебе, а потом от тебя.

И тогда Превиос сделала свой первый в новой жизни вздох.

— Сколько меня не было?

— Ты же понимаешь, душечка, что мне это не известно? Я сама только недавно проснулась, моя искра так же не способна воспринимать течение объективного времени в наших привычных единицах, как и твоя.

Кажется, она ни капельки не изменилась с их последнего разговора. Та же вечная клоунада без малейших следов серьёзности.

Впрочем, и без неё обойдёмся.

Сборка эка-тория даже в этом странном мире должна распадаться согласно всё тем же законам, иначе давняя попытка зажечь плазменный тор стала бы последней в жизни пассажиров этой злосчастной шлюпки.

А вот и показатели. Три процента отработавшего вещества при периоде полураспада в десять миллионов лет плюс допуск расхода на пассивный прыжок, который они, по сути, сами себе и учинили при вынужденном проецировании в это безжизненное пространство.

Превиос не поверила получившимся цифрам. Выходит, все приложенные усилия, всё было бесполезно.

— Солнце, тебя что-то беспокоит в увиденном?

— Сотни тысяч лет. Мы здесь болтаемся уже… сотни тысяч лет лет.

— Ты хотела сказать — ты болтаешься? Мы-то по большей части проспали всё это время беспробудным сном.

— Вообще ни разу не смешно. Ты можешь хотя бы сейчас быть серьёзнее?

Но ирн только хихикнула в ответ.

— Зря так расстраиваешься. Ты забыла о том, что в этом пространстве время не течёт вовсе. Те страшные цифры, что ты сейчас намерила, не более чем математическая абстракция, к нашей вселенной они не имеют никакого отношения.

Превиос лишь покачала в ответ головой.

— Но мы же двигаемся. Я — другая я — тоже двигалась. Как это можно проделать вне времени?

— Ты всё время забываешь про локальный балб, — Превиос уже начинала привыкать, что с ней здесь всё время будут разговаривать, как с малым ребёнком, — это окружающая Вселенная как целое всегда движется по истинной прямой в пространстве-времени, мы же, находящиеся в ней, так или иначе удлиняем свой путь из точки А в точку Б, что бы мы ни придумывали, в какие бы странные физические условия ни попадали, наша локальная мировая линия будет длиннее, чем предполагалось. В нашем случае — сколь угодно длиннее, ибо любое конечное число будет бесконечно больше того нуля, который прошёл мимо нас вовне. Просто представь, что мы попали не сюда, а банально провалились сквозь горизонт событий чёрной дыры, для внешнего наблюдателя у нас на борту тоже бы прошли сотни тысяч и даже миллионы лет.

— За той лишь разницей, что при падении на коллапсар для нас, наоборот, прошли бы считанные секунды.

— Ты забыла, душечка, что мы вполне способны совершить обратный прыжок, и парадокс бы тотчас благополучно разрешился. Наше локальное время тут же благополучно сошьётся с внешним.

— Какой-то странный получается «парадокс близнецов».

— Ну, у меня тоже, как видишь, было какое-то лишнее время для наблюдения за местной физикой. Если разрешить её парадоксы и можно, то только вот таким фокусом с краевыми условиями. Просто воспринимай всё так, будто пространство-время здесь течёт не складками, как в нашем субсвете, и не гравитационными петлями, как в дипе, а в некотором смысле перпендикулярно нашему, или, если хочешь, всё время сдвигается на мнимую величину, как бы навинчиваясь винтом на ось нашего времени.

Превиос задумалась. В этом был смысл. Она, как выпускник Квантума в своей прежней жизни, могла оценить красоту идеи, но идея — есть идея, не всякое математическое преобразование годится для физической реальности.

— Будет забавно, если мы сумеем вырваться, а там в Галактике уже теряют стабильность последние красные гиганты. Или вовсе — гаснут последние бурые карлики.

— Ничего забавного тут не вижу, но во всяком случае наши с тобой искры от этого нисколько не пострадают. Ты же до сих пор не слилась с Превиос окончательно, всё раздумываешь, как бы втихую смыться? Это ты всегда успеешь сделать.

Что ж. Она её и правда подловила. Но если уж так подумать, а правда, что она теряет? Мало ли сколько лет прошло там, тут время уж точно остановилось навсегда.

— Ладно. Буди навигатора Хиллари, пусть готовится к проецированию.

— Надеюсь, солнце, у нас, с твоей помощью, хватит на это мощности.

Ха, если бы всё было так просто.

— Я легко смогу повторить этот заход с проецированием сюда, если ты об этом, но проблема в том, что это не поможет.

— Поясни, пожалуйста, будь так любезна.

— Тот фокус, прости за каламбур, что привёл нас сюда, это была, топологически, однонаправленная кротовая нора, мост в один конец. То есть, если и существует математическое решение, которое нас выведет нас на обратную траекторию, мне оно не известно. И моя искра… она тоже не чувствует, как это можно было бы проделать с макроскопическим объектом, предварительно его не разрушив.

Помолчали.

— Тебе не кажется, что это следовало сообщить первым делом?

Неужели ирн всё-таки сделалась серьёзной?

— Или я упускаю в твоих рассуждениях какое-то «но»?

— Но я могу попробовать просто повторить ту же тактику снова.

— Поясни.

— Я могу проделать тот же трюк — открыть новый мост отсюда. И мы успешно спроецируемся. Дальше.

Ирн нервно хихикнула.

— Да сегодня прям реально вечер шарад! То есть ты не уверена даже в том, стоит ли тебе окончательно возвращаться в тело собственного носителя, но готова прыгнуть в абсолютную неизвестность, потому что… а почему, собственно?

Превиос помедлила. Говорить или нет? С одной стороны, да какая ей разница, что о ней подумает язвительная ирн, а с другой…

— Мы сунулись в недра фокуса, чтобы кое-что узнать у его хозяина, помнишь?

Короткий кивок в ответ.

— Но его и след простыл. А ещё, знаешь, я так и не придумала тебе имя.

— Ой, солнце, не торопись с этим, такие моменты порой определяют у нас, ирнов, всю общую дальнейшую судьбу.

Если у них она вообще предполагается, эта общая судьба. Ирны всё-таки донельзя странные существа.

— Хорошо. А теперь буди навигатора. Я сообщу вам, когда буду готова.

Она постаралась звучать как можно увереннее. Но внутри продолжала сомневаться. Конечно же, дело было не в том треклятом камне, что их сюда заманил, и даже не в сложнейшей процедуре пан-галактического масштаба, в которую оказались вовлечены сотни кораблей только лишь затем, чтобы состоялась, наконец, долгожданная триангуляция. Фокус был лишь поводом, но не причиной. Сейчас, когда Превиос снова получила полноценный доступ к собственной памяти, она вспомнила, наконец, каким многослойным был заговор и, самое главное, насколько бы её мастер не хотел, чтобы его эффектор пустился бы вдруг в свободное плавание.

Но теперь уже поздно, Галактике придётся пережить её возвращение в новом качестве. А ей придётся смириться с его последствиями.

— Навигатор, развить полную мощность излучателя.

______________________

Виллем де Ситтер — нидерландский астроном, известный благодаря своим трудам в области фотометрии звёзд и космологии.

Тюсиро Хаяси — японский астрофизик. Основные труды — в области теоретической астрофизики и космологии.

Стивен Уильям Хокинг — британский физик-теоретик и популяризатор науки. Внёс большой вклад в теорию Большого взрыва, а также теорию чёрных дыр.