Трибунал

Глава II. Коллапс (часть 2)

Как и всегда в подобных случаях, атмосфера в кают-кампании с появлением Томлина заметно накалилась.

Хотя, казалось бы, ничего не предвещало. Сидят себе люди, помалкивают, каждый занят своим делом. Ламарк, сложив привычно руки на пузе, грезит своими абстракциями, изредка поправляя модели короткими тычками пухлых пальцев, каждая фаланга которых была увита серебром контрольных колец. В соседнем кресле отчаянно зевает душнила Рабад, этому лишь бы всем своим видом показать, что дежурство его затянуто сверх всякой меры и пора бы ему вернуться обратно в саркофаг. Но ничего, потерпит, надо же кому-то за гемисферой следить и препираться с кволом. Ну и наконец сам Ковальский, не выпуская из рук привычный стакан сока томарильи, так и сяк продолжает мучить тактику перезаброски якорей, пытаясь высмотреть в ней хоть какой-нибудь изъян и ничуть его не находя.

Нормальная, здоровая, спокойная рабочая атмосфера. Ещё бы Рабад не пугал своими нечеловеческими звуками, каждый раз можно было подумать, что он себе сейчас челюсть вывихнет.

Но как только в помещении возникала сияющая отблесками дежурного освещения потная лысина Томлина, тут же всякая возможность нормально делать своё дело растворялась в воздухе. Даже просто подходя к раздатчику, вояка норовил схватить, отхлебнуть, крякнуть, высосать до остатка одним глотком и напоследок, шумно отдуваясь, непременно грохнуть стаканом — даром что тот совершенно небьющийся — о столешницу. В общем, простейшее действие, которое никто вокруг бы даже не заметил, в исполнении Томлина превращалось в зловещее предзнаменование и требовало незамедлительной на себя реакции.

— Полковник, вы нам хотите сообщить что-то новое или просто так заглянули на огонёк?

Саркастические нотки фальцету Ламарка удавались не то чтобы совсем редко, даже наоборот, Ковальскому иногда начинало казаться, что без заметного презрения к собеседнику доктор обращаться к кому бы то ни было был фактически не способен, однако вот уж кому его издёвки были до космачьей фени, так это майору Томлину. Этот, подобно недообученному кволу, различал в речи собеседника исключительно то, что хотел услышать.

— Никак нет, доктор, всё то же. Я не отдам такого приказа.

Рабад в своём кресле отчаянно застонал и начал театральным образом сползать по нему на пол. Потом передумал сползать и просто ещё раз зевнул. Эволюции эти, разумеется, на Томлина впечатления произвели не больше, чем обычно. Томлин с рокотом продолжал развивать свою уже сто раз донесённую мысль.

— Астростанция «Эпиметей» — гражданское судно, и не должна подвергаться опасности в условиях стратегической неопределённости. Говоря прямо — не для того меня и моих людей сюда отправляли, чтобы я позволил вам совать свою голову в это пекло вместо нас.

— Вы закончили, полковник?

— Я ещё даже не начинал, доктор!

Тут уже в свою очередь закатил глаза Ковальский, иногда эти вояки вели себя хуже всяких гражданских балбесов. Упёртость Томлина могла бы посоперничать только с его же железобетонной уверенностью в собственной правоте.

— И тем не менее, мы это уже обсуждали. Других вариантов нет, энерговооружённость «Эпиметея» с большой долей вероятности позволит ему успешно завершить проецирование. Да и судите сами, зачем мне, как вы выразились, совать голову в пекло, если я могу отправить туда вас?

Но Томлин снова не расслышал сарказма:

— Затем, что такова моя работа — совать голову в пекло. Контр-адмиралом Финнеаном мне был дан чёткий и недвусмысленный приказ осуществить боевое охранение группы мозголомов во главе с доктором Ламарком, такого приказа — держаться в тылу — не было, — отчеканил он.

— Прекрасно. И что же вы предлагаете?

Деланная заинтересованность в ответе резко контрастировала с выражением лица Ламарка. Он будто уксуса глотнул, так скривился.

— Предлагаю, — отрезал Томлин. И только после тяжеловесной паузы продолжил:

— Выгрузить максимальное количество личного состава вверенных мозголомов на борт астростанции «Эпиметей», после чего ударными группами по три десантных бота осуществить пассивный прыжок в указанном «Лебедем» секторе горизонта. Итого три попытки. Восстановление. Перестроение. Связь с Адмиралтейством. Вызов спасательной экспедиции. И только после этого осуществление активного прожига для ваших людей, доктор.

Ламарк ответно всплеснул руками.

— Прекрасная мысль. Замечательная. Минимум ещё полгода ожидания, учитывая нижний предел прыжка Сасскинда. Если вы и ваши люди переживёте прыжок. Если нас тут за это время не нагонят эхо-импульсы барража. Вы не подскажете, а что мы будем делать, если эта самопальная экспедиция завершится безуспешно? И что мы будем делать, если нам — здесь — в ваше отсутствие понадобится боевое охранение или смена расчётного курса? Где вы нас будете, это, спасать? В конце концов, что мы будем делать, если астростанция окажется повреждена, а возможности авторемонта будут исчерпаны? Все наши наличные катера угнали ваши трёпаные дайверы!

— Не мои, — осклабился Томлин.

— Мне плевать! — рявкнул обычно непробиваемый Ламарк. — Послушайте меня, полковник, если вы попробуете сунуться туда первыми, во-первых, это ничего не доказывает. Нам в любом случае придется осуществлять прожиг на свой страх и риск, а во-вторых, никакая спасательная экспедиция здесь ни при чём. Вон она, наша спасательная экспедиция, на горизонте маячит.

Пухлая ладонь Ламарка описала неопределённый круг у него над головой.

— А уж «Лебедь» способен на такое, на что ваши допотопные железки с Порто-Ново уж точно не годятся. В конце концов, что помешает мне, непонятливому, благополучно начать прожиг как только вы скроетесь за горизонтом?

Ковальский, до этого сидевший, опасливо втянув голову в плечи, на этом месте встрепенулся. Если этот аргумент Ламарк придумал экспромтом, стоило его за подобное похвалить. Только потом, в частном порядке. Да будь это сто раз заготовка, действительно, зачем Томлину рисковать своими смертничками, если экипаж «Эпиметея» так и так решится прыгать самостоятельно?

— Вы посмеете не исполнить мой прямой приказ?

Голос Томлина скрежетал железом по стеклу, а взгляд налился кровью. Но Ламарка так запросто было не запугать, доктор был пуганый.

— Вы забываетесь, полковник, я вашим приказам не подчиняюсь, более того, как только вы покинете эту астростанцию, на ваши приказы станет плевать даже бортовому кволу.

А и правда, встрепенулся Ковальский. После полковника Томлина старшим по званию в этом секторе пространства оставался коммандер Тайрен, но поди его теперь сыщи. Так что управление снова автоматически вернётся Ковальскому и Рабаду.

Астрогаторы радостно переглянулись.

— Да как вы!.. В таком случае, я оставляю на борту капитана Остерманна своим заместителем!

…при всём уважении, полковник, дежурный астрогатор обладает командным приоритетом шестого грейда…

Кыш! Ковальский отрубил говорилку. Вот только занудного квола в этом разговоре не доставало.

— А вот это, кстати, прекрасная мысль!

Ламарк, сообразив, что всё-таки победил, тут же снова стал благостным и язвительным.

— Капитан Остерманн имеет значительный боевой опыт, его десантный бот пригодится нам на случай возникновения непредвиденных сложностей по ту сторону прыжкового канала, плюс у него есть доступ к кодам Адмиралтейства, так что мы без проволочек сможем транслировать контр-адмиралу Финнеану и адмиралу Таугвальдеру все необходимые вводные для вашего скорейшего вызволения, полковник.

Томлин задумался. Уже хороший знак. Если вояка задумался, значит, как минимум, он не видит очевидных альтернатив. А вояки в любой непонятной ситуации предпочитают именно что очевидные решения. Бей или беги. Или бей и беги. Лучше конечно — просто бей.

— А ещё, — вкрадчиво продолжил Ламарк, — вам будет поручено прикрывать арьергард!

И вот тут случилось то, чего не ожидал никто. Вся кают-кампания разразилась дружным заливистым смехом. Сложно понять, что было тому причиной, сам ли идиотский повод для спора, или же то многомесячное напряжение, что накапливалось здесь с того момента, как показался «Лебедь». А может, и правда, шутка просто смешная получилась.

Хохотали все. Сползал всё ниже по креслу багровый Рабад, размазывал сопли по блескучей лысине Томлин, утирал слёзы Ламарк, сам Ковальский не мог успокоиться, наверное, минут десять, пришлось отпаивать себя всё тем же соком томарильи.

Отсмеявшись, все четверо вновь уставились друг на друга.

И прискакавшего на звуки и теперь ничего не понимающего Остерманна.

— Капитан, слушай приказ, перераспредели бойцов так, чтобы один из ботов в максимальном оснащении, полным боекомплектом и личным составом остался пришвартован к астростанции «Эпиметей», саркофаги всех гражданских также были перемещены на борт и плотно занимали весь свободный опрессованный объём. Остальной флот я отведу в сторону для безопасного прожига.

— Апро, полковник. Разрешите приступить?

— Апро, капитан. Но лично ты остаёшься на борту. Задача — по итогам прожига связаться с флотом у «Тсурифы-6» и проинформировать Адмиралтейство об итогах операции. Если в течение субъективных стандартных полуоборота не поступит новых вводных, мы в любом случае уходим на обратный прыжок, резервного заряда накопителей должно хватить. Вопросы?

— Никак нет, сорр!

— Свободен.

Пока вояки привычно расшаркивались друг перед другом, Ковальский успел заметить короткий кивок головы Ламарка и пусть нехотя, но послушно вышел из кают-кампании. Там его уже поджидал и Рабад.

— В чём дело?

Но Ламарк только головой покачал, уводя обоих астрогаторов в сторону персональных кают. Продолжили они разговор, лишь убедившись, что люк в каюту задраен, а звуковая изоляция активирована.

— Полковник наш наживку покуда успешно заглотил, но расслабляться в любом случае рано. Коллеги, что вы думаете о цели нашего прыжка?

Ковальский давно уже понял, что обращение «коллеги» в исполнении Ламарка идёт в ход исключительно тогда, когда ему от кого-то требовалось строгое следование инструкциям, а никак не открытая дискуссия, которую тот всё время старался изображать.

— Проверить проницаемость горизонта, вернуться в субсвет, связаться с «Лебедем».

— Почему именно с «Лебедем», почему не, как настаивает Томлин, Адмиралтейством?

Ковальский и Рабад недоумённо переглянулись. А какая разница?

— Ну, они же нас в некотором смысле и надоумили, что можно попробовать указанный канал. Может, нейтринный шторм уже и правда уже стихает.

Ламарк в ответ посмотрел на Ковальского как на слабоумного.

— То есть вы больше не согласны с общим мнением, что за нами всё это время следили, и вообще триангуляция фокуса тянет за собой довольно подозрительную цепочку событий?

Ковальский пожал плечами.

— Ну, в таком случае нам и проецироваться не стоит, потому что это тоже может оказаться ловушкой.

— Может, — согласился Ламарк, — но мы и так уже в ловушке. И самая большая ловушка — это упущенное время.

— Так как же быть?

— Полковник прав в том, что при контакте с Адмиралтейством или вообще Семью Мирами, шансы на то, что вся эта история станет достоянием максимально широкого круга лиц, принимающих решения, значительно возрастают. Этот же «Лебедь»… с ним дело явно нечисто.

— Что конкретно?

— Это вам следует у Томлина поинтересоваться, почему он не доверяет Конклаву, если это и правда Конклав, а не, скажем, наши разлюбезные спасители.

Ковальский лишь плечами пожал.

— И вы туда же. Ну ладно вояки, они ребята простые, но вы же учёный, доктор, от вас ожидать такой оголтелой алиенофобии всё-таки не хотелось бы.

— Я вовсе не это имел в виду, — тут же ответно всплеснул руками Ламарк, — кто бы там ни был на борту «Лебедя», эта история триангуляции фокуса с самого начала выглядела весьма запутанной и, я бы сказал, подозрительной. Во всяком случае готовились мы к прыжку в ожидании сигнала с разведсабов коммандера Тайрена при весьма сомнительных обстоятельствах и да, тот факт, что контр-адмирал дал санкцию к началу операции, лишь дождавшись, пока Воин покинет квадрант огневого контакта, он как бы говорит сам за себя.

— Осталось понять, что послужило причиной, а что следствием, — не сдержался в ответ Ковальский.

— А? — Ламарк непонимающе моргнул.

— Я говорю, вы исходите из того, что контр-адмирал что-то скрывает от Воина. Но может оказаться так, что это Воин как только понял, что триангуляция близка, тут же поспешил предпринять по этому поводу какие-то действия.

— Например?

— Например, смотался по ту сторону Барьера рвануть эти самые «глубинники».

Оба помолчали, раздумывая.

— То есть, вы хотите сказать, это были не ирны и не Превиос. Хотя уж им-то было куда сподручнее.

— Куда сподручнее было бы лично вам, доктор, но я не думаю, что в таком случае вы бы по доброй воле сунулись разгребать последствия, застряв в итоге здесь с нами. В их случае — аргументы аналогичны.

— Ну спасибо, астрогатор, вы сейчас меня очень утешили. Сняли с меня, так сказать, подозрение и камень с души. Боюсь, Квантум прямо сейчас думает несколько иначе.

— Уж чем могу, — мрачно хмыкнул Ковальский. Весь этот дурной детектив его начинал понемногу выводить из себя. — Хотя Квантум, как и Адмиралтейство, не знает о нашем положении ровным счётом ничего.

— А вот тот или те, кто сейчас на борту этого «Лебедя», вот они знают куда больше. Однако отчего-то помалкивают. Иначе бы мы видели там не один корабль.

— А что, спасательный флот?

— Ну хотя бы!

— Коллеги, мне кажется, у нас есть проблемы поважнее.

Ковальский и Ламарк уставились на Рабада, как будто только сейчас вспомнили о его существовании.

— А именно?

— Время. Давайте будем дискутировать, если и когда будем подальше отсюда. Мне почему-то кажется, что вопросы политического характера можно оставить на потом.

— Хорошо, — немедленно согласился Ламарк. — Но коллеги, прошу вас, не предпринимайте никаких лишних телодвижений по итогам прыжка и самое главное, — тут он зловеще понизил голос с обычного фальцета почти на рокот, — не говорите ничего лишнего в случае, если с нами кто-нибудь попытается выйти на связь. В особенности, молчите о фокусе.

А вот и готовые инструкции подъехали, вздохнул Ковальский и поспешил утвердительно кивнуть в ответ, лишь бы от него уже отстали.

На чём и разошлись.

Следующие трое бортовых суток Рабад помогал смертничкам с перегрузкой саркофагов, пока Ламарк ассистировал Ковальскому в перепроверке схем энергетического баланса при проецировании. Как ни пробовали, при таком расстоянии от ближайшего якоря выходило впритык — бортовые накопители оставались единственной надеждой на благополучный исход. Случись что непредвиденное — никакой перезаброской ситуацию не спасёшь. «Эпиметей» был слишком неповоротливой посудиной, это вам не разведсаб какой.

Если бы троица коммандера Тайрена осталась на борту, ещё можно было бы рассчитывать на их опыт, но увы, и они, и советник с эффектором сгинули в глубинах фокуса, чем бы он там ни оказался в итоге.

В общем, к концу очередной смены в красных от лошадиной дозы анксиолитиков и затяжной депривации сна роговицах обоих астрогаторов и примкнувшего к ним доктора Ламарка светилась единственная мысль — тянуть дальше смысла нет. Ничего нового из текущих моделей они уже не вытянут.

Все трое в итоге дружно отрубились восстанавливаться, пока Томлин рассаживал по местам последних своих ребят и отводил флот прикрытия подальше от траектории прожига.

Начался обратный отсчёт.

Остаток времени загодя разбуженный кволом Ковальский сумрачно бродил по непривычно опустевшей астростанции, мучительно вспоминая те времена, когда на «Эпиметее» было всего три живых души, из которых две никогда не покидали кают-компанию, бесконечно развивая свой малопонятный диалог.

В те далёкие времена (да какие далёкие, всего три субъективных года прошло) Ковальскому не приходило в голову, насколько ему на самом деле следовало побольше вмешиваться в тот разговор. Сейчас бы не приходилось гадать, были ли способны эти двое, например, пронести на борт сборку суперсимметричных бран-гравитонов и забросить, не предупредив Ковальского, трёпаные «глубинники» в недра несчастной Альционы D? И какое они имели отношение к группе доктора Ламарка, того самого доктора Ламарка, который, оказывается, некогда имел непосредственное отношение к созданию этих самых «глубинников»?

Ото всех этих размышлений толку не было никакого, только голова пухла.

Ничего они здесь не выяснят, это стало понятно сразу, как только гиперцилиндр фокуса схлопнулся за спиной угнанного катера. С его, Ковальского, помощью и угнанного. Выходит, его всё это время использовали вслепую. И даже теперь, когда группа потерпевших крушение дайверов и его давешние пассажирки скрылись с глаз, Ковальского продолжали использовать. Ламарк, Томлин, пилот этого космачьего «Лебедя». Это вообще когда-нибудь закончится?

Похоже, что нет, вздохнул Ковальский и отправился в рубку готовить «Эпиметей» к прожигу.

Ну, как «готовить», с формальной точки зрения было достаточно загрузить в контуры управления астростанцией ту самую сто раз уж перепроверенную тактику проецирования и помановеть платочком, но тут заартачился сам квол.

Чего доброго.

Бормоча себе под нос проклятия, Ковальский расчехлил всё наличное обаяние плюс доступные полномочия астрогатора, но квол продолжал упираться. Что-то его всё беспокоило. А кто расчёты вёл, а какие подтверждения сертификации, а почему так срочно, и вообще, ныла тупая железка, наблюдаю на небе Альциону D, почему бы нам тотчас не отправиться к ней для продолжения утверждённой программы исследований.

Ковальский уже на стенку лез, когда в их затяжную перепалку внезапно подключился Томлин и одной короткой командой отправил говорилку исполнять. Как у него это только получается? Спасибо, конечно, но по уже выработанной за три года совместного дрейфа привычке Ковальский тут же насторожился. С чего бы это Томлину выходить на связь раньше времени.

«Полковник, готовность подтверждаете?»

«Негатив, ещё немного отойдём. У меня просьба к тебе, астрогатор».

Ну ясно.

«Не уверен, что сейчас правильный момент…»

«Отставить!»

Вот всегда так.

«Апро, полковник», — послушно промямлил Ковальский, готовясь к очередным поучениям.

«Скажу так. Решение всё равно принимать тебе. Но ты парень не глупый, хоть и штатский. А потому вот тебе совет — не пытайся двигаться сразу к Воротам Танно, а лучше выходи обратно в субсвет и по возможности тут же забрасывай якоря и молча двигай по вот этим координатам».

Координаты, разумеется, ничего Ковальскому не говорили.

«Там тебя наверняка будут ждать инструкции от контр-адмирала Финнеана».

«Это почему вы так решили?»

«Не перебивай. Туда, к точке рандеву, должны были изначально спроецироваться Тайрен, Дайс и как его там, третьего».

«Эй Джи».

«Со, астрогатор, и не перебивай. Раз за нами не пришли, то могли оставить сообщение для них. Бэкап квола с саба Дайса загружен в ваше хранилище. Остерманн тебе поможет. Пока не убедишься, что сообщений от крыла контр-адмирала Финнеана не поступало, больше ни с кем на связь не выходи».

И этот туда же.

«Всё понятно?»

«Апро, полковник. Разрешите выполнять?»

«Хорошего прожига, астрогатор».

И тут же отключился.

Дальше был долгий занудный опрос систем и формальное получение подтверждения всех живых душ на борту «Эпиметея», равно как перекличка со стороны систем жизнеобеспечения наличных саркофагов с душами пусть и живыми, но мороженными.

Когда весь чек-лист оказался пройден, у Ковальского от звука собственного голоса и коротких ответных «со» уже в ушах звенело. Квол помалкивал. Будем надеяться, по причине отсутствия негативных сигналов со стороны аппаратуры слежения за состоянием астростанции, а не предварительной блокировки со стороны Томлина. Ковальский, при прочих равных, больше доверял своему зануде-кволу, нежели всем этим воякам.

Получив финальное подтверждение готовности со стороны ушедших подальше десантных ботов, Ковальский обернулся на посиневшего от страха Рабада и кивнул ему, мол, давай, жми.

Ну, тот и нажал.

Под свист задраиваемых ложементов по астростанции пронеслись два коротких рявкающих сигнала финальной готовности, после чего тактическое пространство гемисферы послушно изогнулось в анти-де-ситтеровское «седло», вдоволь исчерченное расходящимися секторами возможных каналов ухода. Где-то среди них болталась и их расчётная тактика, различимая во всей этой мешанине разве что глазу подозрительно молчаливого квола. Ну и, возможно, для капитана Остерманна, который, впрочем, тоже предпочитал помалкивать.

Обратный отсчёт бежал своей чередой, последовательно теряя последние знаки перед большой буквой Т, Ковальский же, стараясь лишний раз не дышать, всё пытался напоследок договориться с собственными страхами. Что они упустили?

Звуковой сигнал рявкнул снова, гемисфера же, вывернутая и перекрученная прыжковая гемисфера, послушно прянула им навстречу, вытягивая звёздное полотно на фоне в свёртку канала ухода.

«Есть наведение. Приступаем к прожигу».

Пузырь пустоты прямо по курсу послушно вспыхнул и надулся. Это выглядело подобно чёрной линзе, разрывающей искажённую метрику пространства так ловко, что не возникало никакой острой грани, отделяющей кольцеобразно-линзированный фон, где ещё царила обычная галактическая звёздная ночь, от плотной пустоты, среди которой единственной проявляющей себя материей была сама эта набрякшая чернь ложного вакуума на втором мета-стабильном уровне хиггсовского поля.

«Есть проецирование».

Границы балба теперь полоскало совсем рядом с ними, во всяком случае так это выглядело — мерно изгибающиеся в такт колебаниям астрофизических гравитационных волн упругие, маслянисто блестящие стенки замкнутого на себя пузыря пустоты, различимого лишь благодаря мерцающим в его глубине маякам самой астростанции, как бы вывернутым тут наизнанку.

Куда ни погляди — повсюду были виден лишь сам «Эпиметей», его дуальный, инвертированный двойник. Само пространство внутри балба было замкнуто на себя. Любой испущенный астростанцией фотон неминуемо возвращался к ней обратно, оказываясь попутно вытянутым красным смещением гравитационной линзы на самую грань видимого спектра.

Получилось. Что бы ни происходило с их автоматическими маяками, которые они запускали три года назад у самого фокуса, и которые да, с тех пор не подали ни единого сигнала в нейтринном спектре, их печальную судьбу «Эпиметей» не повторил.

Дело осталось за малым — сориентировать квадрупольный момент балба по маяку ближайшего бакена Цепи и спроецироваться обратно в какой-нибудь безопасной точке пространства подальше от Плеяд и по-прежнему бушевавшего там шторма.

А там уже, во временно безопасном субсвете, будьте любезны, можно будет оперативненько, не дожидаясь первых эхо-импульсов угрозы, связаться хоть с Конклавом, хоть с Адмиралтейством, хоть с чёртом космачьим. И прыгать дальше.

Главное тут не задерживаться, мы не дайверы какие, мощности «Эпиметея» на поддержание балба надолго не хватит, а оказаться в итоге на вольных просторах фрактального шестимерия дипа в планы собравшихся на его борту точно не входило. Да их попросту разорвёт на части приливными деформациями гравитационных волн. Гуттаперчивости разведсабов инженеры Порто-Ново золотому шару астростанции придать не удосужились. Никому бы не пришло в голову использовать её для подобных погружений.

Итак, приступим.

Удостоверившись, что Рабад вернул ему мастера, Ковальский парой отрывистых движений натянул на гемисферу галактическую координатную сетку. Злополучная Альциона D, разумеется, всё так же мерцала на своём обычном месте. Что ж. Пройдут десятки тысяч субъективных лет, прежде чем остальная галактика узнает о том, что случилось в Плеядах. А пока и старые карты ближайшего скопления сойдут. Космос штука медленная, во всяком случае на суетливый и кратковечный человеческий взгляд.

«Есть наведение, даю команду обратного проецирования».

«Ковальский, у нас аномалия на гемисфере».

Голос Остерманна звучал так же буднично, как будто он только что попросил за столом в кают-кампании терияки передать.

«Капитан, не понял вас. Повторите».

«У нас аномалия на гемисфере. Прямо по курсу проецирования».

Только тут Ковальский увидел.

И Рабад увидел.

И даже обыкновенно подслеповатый квол заметил, тут же походя врубив сигнал тревоги.

Там и правда творилось что-то несусветное. В глубине непроницаемого и потому безопасного фрактального пространства через границы локального балба к ним ломилось нечто вполне определённо материальное, причём с ясными намерениями сорвать им к чертям космачьим все планы на завершение прыжка.

Астростанция «Эпиметей», рекомендую следовать за мной, избранная вами траектория небезопасна. Повторяю. Астростанция «Эпиметей», рекомендую следовать за мной, избранная вами траектория небезопасна.

Ошибиться было невозможно. Это их звал «Лебедь».

Вот только ответить они не могли. Как бы ни была устроена хитроумная физика этого процесса, никакой сигнал изнутри балба наружу прорваться бы не смог. Да и эта летящая вдоль границ пространства тень была слишком неуловима, чтобы должным образом ориентировать апертуру сигнала. Нейтринные ловушки слишком капризны.

Можно было, конечно, проигнорировать предупреждение, банально, на свой страх и риск рванув в сторону изначально рассчитанной точки рандеву, но что-то Ковальскому подсказывало — кто бы сейчас ни обращался к ним с борта призрачного «Лебедя», откровенно лгать он бы не стал.

«Ковальский, балб тает, развернись соосно с ними и всплывай».

«Апро, капитан».

И точно, стоило «Эпиметею» сменить ориентацию квадрупольного момента, как уханье аварийного сигнала пропало, оборвалась и зацикленная запись потустороннего зова.

Да будет так. Похоже, особого выбора им не оставляли.

Команда ушла, накопители взвыли, выбирая из балба остатки диссипированной энергии ложного вакуума.

Тут же показались между багровой мерцающей ряби ходовых огней и первые слабые, словно колышущиеся на ветру отпечатки знакомых созвездий. Это уже вовсю надвигалось на них взбаламученное неуклюжей тушей «Эпиметея» зеркало файервола.

С шумом, плеском, фейерверком и прочими сопутствующими эффектами астростанция валилась в физику. Если они хотели прибыть незаметно, это был не тот случай.

Бум!

Ударные волны квантовой запутанности ушли в пустоту. Тут скоро станет жарко, очень жарко.

Законы неубывания энтропии — самые строгие законы этой вселенной. Строгие и мстительные.

Гемисфера буквально на глазах набухала угрозой.

«Эпиметей», забрасывайте якоря и срочно ложитесь в дрейф.

Как же Ковальскому надоело, что им постоянно все командуют.

Но что делать, он послушался. Так, где же это они? Ага. Ближайший слабенький красный карлик уютно мерцал в пятнадцати тиках справа по борту. Замкнуть на него якорь было проще простого. Энергия вновь заурчала в воротах накопителя.

А теперь-то чего?

Иду к вам, сохраняйте текущий курс.

Да они никуда и не…

Мысль Ковальский не додумал. Всего в паре километров от астростанции пронеслась крылатая тень. Тишина. Ни единого побочного каскада. «Лебедь» покидал дип так, будто из него был только что рождён. Впрочем, это была почти что правда.

Рядом с этим совершенным творением летящих террианские крафты смотрелись неуклюжими страшилищами, сущим недоразумением, едва ли не по чьей-то ошибке оказавшимся способным покорять большой космос. Это тоже была почти что правда.

Обе успешные попытки покинуть субсвет были людям дарованы. Излучатель, отправивший в первый и последний полёт легендарный КК «Сайриз», явился вместе с Ромулом как бы ниоткуда. Ни одна из достоверных версий его происхождения так и не была ничем подтверждена. Но истинно дарёным был тот математический трюк, благодаря которому люди совершали теперь активные прыжки вдоль Шпоры Ориона или Сектора Сайриз, как населённую её часть теперь предпочитали именовать в официальных документах картографы Квантума. Смертельный трюк, неминуемо вызывающий в небесах яростные волны эхо-импульсов.

Так завершался круг хитроумной ловушки, в которую попало человечество.

Если бы не спасители, человечество бы погибло, но если бы не спасители, оно не знало бы и угрозы, а значит, не нуждалось бы так остро в защите от оной.

Бойня Тысячелетия была последней попыткой людей сбежать, вырваться из этого порочного круга. Но и она не удалась, лишь вызвав вдоль границ Сектора череду яростных космических баталий с тем самым врагом, от которого наш вид якобы спасли летящие.

Спасли да не спасли. Боевые крафты продолжали гореть, Фронтир оставался тюрьмой, внешний космос не переставал быть смертельно опасным.

Совсем иначе чувствовали себя в нём летящие.

Чтобы в этом убедиться, достаточно было взглянуть на то, как проецировался «Лебедь».

Лёгким, грациозным движением космическая птица появлялась из фрактального небытия, поскольку сама и была подобным фракталом. Цельным, единым, монолитным сплетением особой полевой структуры материи, без малейшего изъяна, зато с безумным количеством заложенных в неё симметрий. «Лебедь» не ломился сквозь границу файервола, но бережно, едва ощутимо просачивался через неё, почти не нарушая статистических законов физики, а значит, не вызывая на себя огонь барража в точке обратного проецирования.

Согласно подсчётам инженеров Квантума, эффективное сечение «Лебедя» в шестимерии дипа составляло не более полутора процентов от показателей самого крошечного человеческого разведсаба, способного к активному прожигу, и это при сухой массе корабля в добрых полторы сотни килотонн, почти третий ранг по классификации Адмиралтейства, и при энерговооружённости, недоступной никакому из когда-либо построенных человечеством кораблей.

«Лебедь» был совершенством. Недоступным. Желанным.

Но увы, технологией его производства летящие делиться не захотели. Те считанные единицы этих красавцев, что достались Конклаву Воинов, каждый раз своим появлением словно напоминали — ваша цивилизация жива благодаря нам, вы в космосе благодаря нам, вы должны помнить об этом.

Ковальский через силу отвернулся.

Вся эта инженерная красота однажды будет под фанфары отправлена домой, в Большое Магелланово Облако. Люди непременно сами научатся строить корабли не хуже. Тогда как летящие, что ж, однажды спасители и спасаемые наверняка поменяются ролями. И эти времена вероятнее всего не так уж и далеки.

«Астрогатор, у нас гости».

Реваншистские настроения Ковальского словно ветром сдуло.

Он только сейчас заметил, что «Лебедь» уже не только успел забросить якоря, поднять флаги и отсалютовать носовыми и кормовыми, но и не побрезговал успешно подкрасться к «Эпиметею» с тыла и тихонько к нему пришвартоваться. Как там Ламарк пошутил, «прикрывать арьергард»? Вот именно.

Всё-таки разница в классе несравнимая. Как можно так незаметно приблизиться к немаленькой астростанции ещё более крупному кораблю, уму непостижимо.

«Открывай шлюз, что уж».

Остерманн не скрывал своего злорадства. Ему-то с бойцами сюда разве что с боем прорываться не пришлось, и то ведь — исключительно благодаря фокусам обесточившей рубку Превиос. Фиг бы там ему удалось, если бы генераторы были в строю. Но теперь-то чего. Экипаж «Лебедя» взял на абордаж «Эпиметей» с той лёгкостью, с которой рота смертничков Остерманна, поди, взяла бы штурмом детскую песочницу. Стыдоба какая.

А ещё сидели-рассуждали, выходить на связь, не выходить. Кто б кого спросил.

«Неизвестный корабль, можете выравнивать давление в переходной камере, иду к вам».

С этими словами Ковальский привычно подвигал челюстью, пока ложемент не раскрылся. В отличие от стационарных биокапсул, те вечно норовили сбросить в последний момент пару лишних децибар, только за уши хватайся.

У люка уже поджидал вечно помятый Рабад, ну хотя бы зевать во весь рот перестал. Адреналин от таких поскакушек у кого хочешь подскочит.

«Астрогатор, только прошу вас, держите язык за зубами».

Это подал голос Ламарк из своего саркофага. Вот уж с кем Ковальский с удовольствием поменялся бы местами. Но ни Ламарк, ни застрявший внутри прочного корпуса Остерманн не смогли бы ему сейчас помочь, даже если бы очень захотели.

Придётся им с Рабадом вдвоём за всех отдуваться.

Астрогатор Ковальский, стыковка переходной группы и выравнивание давления завершены.

Кажется, впервые в жизни Ковальский явно различил в речи квола отчётливую точку. Обыкновенно этих ребят не заткнёшь. Видать, общая нервозность обстановки даже на железяку подействовало. Да уж.

К шлюзовой камере оба подходили боком, как бы желая стать понезаметнее. Всё-таки не каждый день встретишь живого Воина. Не то чтобы неживого встретишь чаще, но вы поняли.

Огоньки шлюза показали разгерметизацию. Уф.

С силой выдохнув, Ковальский ещё раз машинально одёрнул на себе оранжевый рабочий комбинезон. Надо брать себя в ру…

Космачья сыть. Разумеется, это был никакой не Воин.

В проёме люка горбилась грузная несуразная всклокоченная фигура на двух механического вида опорах и с серебряной клювастой маской на облезлой морде.

Спасители. Всё-таки спасители. Из десятка оставшихся в пределах Сектора Сайриз «Лебедей» им достался тот единственный, что принадлежал посланнику летящих, как его там, Илиа Фейи.

Понятно, почему тот решил не представляться раньше времени. Ковальский, знай он заранее, кто его взял на абордаж, пожалуй, мог бы решиться и не открывать вовсе. Пусть Ламарк с ним общается. Или Остерманн. Летящие не его профиль. Он астрогатор, а не хер космачий.

— Здорово, земеля!

Ковальский сделал над собой усилие, чтобы не попытаться себя ущипнуть.

Издевательский фальцет принадлежал, разумеется, не летящему.

В проёме люка показалась вторая фигура в таком же, как у Ковальского, комбинезоне кабинсьюта, только оранжевом, а не белом, и сплошь расписанном чёрными трафаретами иероглифов, букв и цифр по груди и рукавам. Если верить аугментации, там было означено «пространственный флот «Янгуан Цзитуань», тральщик икс-зед-триста-пятьсот-шесть, порт приписки Янсин-L2, навигатор Цзинь Цзиюнь».

Ковальский и Рабад переглянулись. Артман и летящий вдвоём на борту «Лебедя». Вот уж сюрприз так сюрприз.

______________________

Питер Уэр Хиггс — британский физик-теоретик. Лауреат Нобелевской премии по физике за предсказание существования бозона Хиггса.