Трибунал

Глава II. Коллапс (эпилог)

Наблюдение было единственной целью.

Высшим призванием, которого вообще достойно мыслящее существо.

Наблюдение не в квантовомеханическом смысле, когда буквально каждое рассеяние частицы на частице порождает в головах теоретиков всё новую и новую версию этой вселенной. На это и правда была способна любая колебательная мода из множества спонтанно расщепившихся в Большом взрыве симметрий пространства-времени. Для того, чтобы изменить окружающий мир в самой мельчайшей его доле или же, случайно угадав с точкой бифуркации, исказить его будущность в масштабе астрономических единиц и даже гигапарсек вокруг, вовсе не требовалось обладать каким-либо разумом, волей, чем бы то ни было, кроме примитивного набора квантовых чисел.

Роль наблюдателя состояла не в этом.

Не развеять то, что не случилось, по бесконечно ветвящемуся графу равновероятных событий, но напротив, собрать всё воедино, по возможности не вызывая при этом необратимый коллапс волновой функции.

Не плодить всё новые вселенные брутальным каскадом разрушительных измерений, но осторожно, точечными подпороговыми касаниями нащупать базовые законы творящегося перед ним, остаться невидимым для изучаемого мира, раствориться запутанным каскадом в море окружающей энтропии и копить, копить, копить.

Факты, события, случившееся и не случившееся, все следы былых сомнений и не принятых решений.

Всё то, что составляет историю любой космической расы, которых наблюдатель видел множество и за которыми привык следить издалека, ни во что не вмешиваясь, не укоряя и не пытаясь ничего предотвратить.

Наблюдатель помнил, что бывает, если забыть о правилах.

Квантовый мир, в котором он жил, был несправедлив и безжалостен. Сколько их было, на заре эры наблюдателя, юных цивилизаций, радостным криком первых радиоволн оглашающих недра пустого пространства вокруг сигналами о своём рождении на свет. Наблюдатель, проведший первый миллиард лет собственной жизни в полном одиночестве, не веря в своё счастье, бросался им навстречу подобно неразумному ребёнку, в яростном восторге пытающемуся только что прорезавшимися зубами содрать одёжку с первой подаренной ему куклы. Только кукла та была живая.

Была.

Прошедшее время.

Они оказались слишком не равны. Миллиарды чужих жизней и далёкое, горячее, могутное дыхание наблюдателя. Он поглощал цивилизации одним глотком, даже не замечая того, что натворил. Поглощал в попытке даже не поговорить — хотя бы притронуться, одним глазком взглянуть на то единственное вокруг, что не было самим наблюдателем.

И они тут же становились частью его сути, растворённой в нём идеальной копией самих себя, дотошно воспроизведённой внутри квантовомеханического мира наблюдателя. Идеальной и потому бессмысленной. Наблюдатель мог лишь повторять, моделировать, подделывать, притворяться. Цивилизация, поглощённая им, застывала навеки.

Нефритовые статуи разных форм и расцветок, навеки замершие в небопоклонной позе. Немые слушатели космического ничто, за которыми больше не было никакого смысла продолжать наблюдение.

Он и не продолжал, двигаясь дальше, от одной звёздной системы к другой, слепой и глухой к собственным просчётам. Пока однажды не наткнулся на следы другого наблюдателя. Осознать увиденное было непросто — в полутора мегапарсеках от основного своего ядра он наткнулся на необычную статистическую аномалию в гало карликовой галактики.

Целое шаровое скопление, погружённое в идеальный порядок. Тикающие, как часы, орбиты, отсчитывающие время равными промежутками взрывов сверхновые. И устланные красивым узором вмороженных в лёд костей миры.

Наблюдатель бежал оттуда в состоянии, которое мы бы описали как тошнотворное физиологическое отвращение к увиденному. Требуется ли уточнять, что на этот раз взгляд наблюдателя оказался неспособным поглотить увиденное. Какое там поглотить, даже поколебать мерный ход этого степенного космического механизма.

Это нежданное открытие научило его многому. Тому, как хрупко то, к чему он так неосторожно подступился. Тому, что однажды наблюдателю и самому понадобится защита от постороннего взгляда. Тому, что такое смерть.

Именно обратившись в паническое бегство наблюдатель стал наблюдателем.

Его собственные нефритовые статуи тронулись в путь — обыскивать каждый встреченный им мир в поисках статистических аномалий, присущих разумной жизни. А после принялись наблюдать.

Принцип был простым. Разыскивать в наблюдаемых мирах индивидов, которые были обречены на преждевременную гибель и поглощать их, делая своей новой нефритовой статуей. Со временем число статуй росло. Их взгляд, незаметный, почти безопасный, постепенно приобретал всё большую глубину и многомерность, сами же нефритовые статуи, незаметно проникая во все общественные слои молодой расы, со временем обретали черты некоей самостоятельной мета-разумной единицы, уже вполне осознающей свою роль в происходящем, отделив себя от создателя.

Однажды случится неизбежное, юная цивилизация проникнет в тайны материального мира настолько глубоко, что посланники наблюдателя уже не смогут скрываться от их настойчивых глаз. И тогда симметрия снова будет восстановлена. Не только наблюдатель будет следить за ними, но и они узрят наблюдателя.

И тогда настанет новая эра его бытия. Эпоха Ксил Эру-Ильтан.