Трибунал

Глава II. Коллапс (часть 4)

Ли Хон Ки беспокоила вовсе не его карьера — контроллерам бакенов Цепи по самой природе своей профессии не приходилось думать о будущем. Получив в управление заветный сегмент Барьера, они тем самым достигали той единственной вершины, которая им была дарована. Сто двадцать бакенов космического додекаэдра, сто двадцать дежурных контроллеров. Покоящийся на гравитационных волнах равновеликий ансамбль, идеально настроенный, совершенно сбалансированный, прекрасно слаженный и абсолютно готовый.

Контроллер бакена Цепи не есть личность в любом из возможных пониманий этого слова, он лишён собственных представлений о прекрасном, ему не с руки стремиться как-то выделиться из числа прочих избранных. Сто двадцать пар глаз охраняли не будущее — но настоящее человечества, ошибись один из них, и будут жертвы. Ошибись ещё несколько — и человек как вид может вскоре попросту исчезнуть.

И каждый из них ежеминутно должен был помнить об этом грузе ответственности, что не отпускал их даже в забытьи между дежурствами. Им снилось то же, что представало наяву — космическая гармония граней, рёбер и вершин, исполненная в нескончаемом танце четырёхмерной проекции. Их тяжкие кошмары также были предельно понятны — нарастающая с каждым оборотом амплитуда, рвущиеся браны призрачного Барьера, идущие вразнос силовые направляющие, подступающий огненный вал барража.

Барьер был не просто слаженной машиной, самым грандиозным из когда-либо построенного человеком.

Это была возведённая в абсолют математическая абстракция, воплощённое торжество пространственно-временной симметрии, идеал внутри идеала. Темпоральный кристалл галактических масштабов, огибающий своей структурой весь Сектор Сайриз. Голографический кристалл, впитавший без остатка энергию двух десятков не родившихся звёзд и простирающий свои поля на декапарсеки вокруг. Гармония сфер, противостоящая смертельно опасной угрозе. Универсальный резонатор, гасящий и поглощающий любой посторонний сигнал, пришедший извне.

Внешняя граница Фронтира человечества. Его надёжная защита.

И они, контроллеры Цепи, сто двадцать рыцарей на страже. В едином строю.

Разве кто-нибудь из них мог бы с высоты своего незаменимого положения начать вдруг сомневаться в себе, тем ли он занят, достоин ли столь высокой чести и вообще, не стоит ли сменить род занятий, занявшись астрогацией или же иным схожим занятием, быть может, физически переместиться ближе к защищаемому многолетним дозором человечеству, последнего живого представителя которого Ли Хон Ки физически, лицом к лицу наблюдал долгих двадцать стандартных оборотов назад.

Что ж, посети Ли Хон Ки подобные мысли, быть может, он бы и обрадовался.

Быть контроллером бакена — тяжкий труд, требующий невероятных умений, выучки и долготерпения, и лишь единицам дано постичь истинные вершины этого искусства. Если ты не ценишь то место, которое занял — немедленно покинь его, уступив другим. Более сильным, более стойким.

Куда хуже было вот так часами смотреть в черноту пространства и сомневаться — не в собственном выборе пути, не в собственных устремлениях. Даже не в способности занимать этот важнейший пост или достаточных на то талантах. Нет, Ли Хон Ки до сих пор был лишён даже малейших сомнений на этот счёт, его смущало другое.

А были ли они, контроллеры Цепи, действительными акторами всей этой грандиозной пьесы? Не случилось ли так, что сто двадцать мастеров лишь растягивали меха и надували щёки, нелепые аккомпаниаторы, никогда не покидавшие оркестровой ямы заштатного варьете, в то время как истинный дирижёр оставался сокрыт где-то глубоко в тени императорской ложи, недвижимый и неумолимый, как само время.

Да что там время, каждый, кто знакомился с теоретической базой матаппарата шестимерных самоподобных топологических пространств, знал, что само представление о времени скользило на волнах гравитационных волн таким же бестелесным призраком, как и всё прочее, что человеку привычно было считать окружающей физической реальностью. И время из них, пожалуй, представлялось самым иллюзорным. Куда вернее было полагать истинным композитором вселенской симфонии её величество энтропию, чьему неудержимому возрастанию и противостояла Цепь.

О, энтропия была коварна и неудержима. Она не просто втихую дожидалась удобного момента ударить исподтишка и вновь сокрыться в тенях, нет, она знала, кому противостоит. Сто двадцать контроллеров были способны предотвратить все её подлости и предугадать всё её коварство. Их искусство в том и состояло, чтобы высшими гармониками колебаний Барьера поверять и сдерживать наступление космического шума, ограждая симметрии пространства от спонтанного их нарушения эхо-импульсами из-за горизонта событий.

Это было так математически просто. Точнее это было безумно сложно. Но если знаешь законы, которым подчиняется угроза, её можно остановить и даже повернуть вспять. Однако в руках космической энтропии были не только декапарсеки физического вакуума. В её распоряжении был и куда более изощрённый инструмент, который, увы, оставался неподвластен мастерству Ли Хон Ки. Это был сам человек.

Каждый, кто играл в падук с кволами, знает, насколько те были коварными противниками. Они не прощали ни одной слабости и даже при должном везении и заметной сноровке партия с ними могла быть сведена лишь вничью, да и то — подобных результатов могли добиться разве что мастера дзюдана. Космическая сюита, исполняемая ими на гранях додекаэдра Цепи, была подобна такой партии.

Методичная, расчётливая и предельно простая. Лишь в абсолютной простоте безыскусности была сокрыта беспроигрышность партии. И тот, кто знает цену ошибке, никогда не позволит себе рисковать.

Потому истинные мастера падука никогда не играли с кволами. Их механистический идеал убивал твоё воображение, сводил магию схватки умов до математического упрощения, до примитива.

Игра с кволом была тупиком. Борьба с неживой Вселенной редуцировалась до такого же тупика. Вселенную нельзя было обыграть или обмануть, не стоило и пытаться, в её распоряжении были все ходы на свете, а у тебя — лишь твой, единственный. Ход мастера.

Но стоило такому мастеру на минуту отвлечься от строгой гармонии затяжной, бесконечно повторяемой до нюансов партии с неживым противником и сыграть с подобным себе, да хоть бы и заведомо более слабым соперником, то внезапно оказывалось, насколько вдруг слабы и бесполезны становились его отточенные навыки.

Люди прощали ошибки, люди совершали ошибки, человека было легко обмануть, им было легко манипулировать. Он был эмоционален и непоследователен. Он был склонен к авантюрам. Он был слаб.

Но он был всего-навсего человеком, а не воплощением непреклонного механизма железной логики. И потому он был страшным противником.

Непредсказуемым, способным блефовать и заманивать, нарочно сдавая ходы, готовым в любой момент сыграть на обострение и не желающим действовать оптимально даже там, где можно было выиграть на чистом классе.

Живой соперник мог играть заведомо слабее тебя и всё равно однажды выиграть.

По этой причине Ли Хон Ки никогда не играл с неизвестным противником, хотя и уже давно отказался от тренировочных партий с кволами. Он играл лишь с отдельными, равными себе мастерами, которые были готовы соблюдать негласные правила приличий. В последнее же время он играл исключительно с Чо Ин Соном, контроллером 62 бакена и не испытывал нужды в ином сопернике.

Вот только случилось неприятное — их прошлая партия закончилась вне всяких правил. Случилось то, чего не бывало. Их кволы невероятным образом перепутали ходы. Кто напутал и когда — уже не поймёшь, однако в итоге, когда пришла пора подбивать очки, то победителями вышли оба.

Скандал, на самом деле, был знатный. Крик, ор. Все друг друга обвиняют, я точно помню тот ход, кричат. Времени с тех пор прошло много, оба уже давно успели друг перед другом многажды извиниться, а всё равно с тех пор новую партию они так и не начали. Ли Хон Ки с тоской глядел на пустой гобан, снова от безысходности и скуки начинал партию с кволом и снова обрывал её спустя пару начальных ходов.

Ему было скучно.

Но не настолько, чтобы начинать играть с посторонними. От них сплошные проблемы, помнил он.

Контроллерам бакенов Цепи не нужно было напоминать, кто для них был виновником всех бед.

Не гравитационные шторма и не неурочные килоновы. Не яростный дип и не ледяные глубины войда. Не приливы тёмной материи и не огненный барраж эхо-импульсов. С этим Ли Хон Ки справлялся без малейших затруднений. На голом мастерстве, одним касанием контрольных колец.

Проблемы доставляли, как и в игре в падук, исключительно другие люди.

Даже самые сложные конфигурации Барьера, представляющие собой медленно скользящие друг относительно друга проекции высших размерностей на четырёхмерное пространство «физики», сами по себе не приносили контроллерам заметных проблем. Строгость теоретических расчётов и точнейший инструментарий защитных систем Барьера позволял загодя предотвращать любые возможные коллизии. Цепь балансировала сама себя, подобно опытному канатоходцу, вольно раскачивающемуся над пропастью. Если же и этого оказывалось недостаточно, вперёд выходили контроллеры, чьё искусство как раз и состояло в том, чтобы тончайшими касаниями возбуждений приводить пошедшие вразнос резонансы в чувство, пока главные модальности колебаний Цепи не возвращались в норму.

Но всё шло не так, стоило в эту сложнейшую музыку сфер вмешаться хотя бы единому человеческому крафту.

Нет, Ли Хон Ки не жаловался. В этом тоже состояла часть его искусства. Не только защитить внутренние области Фронтира от угрозы, но и, в случае такой необходимости, принять сигнал от приближающейся тени корабля, спроецированного в шестимерные недра дипа, произвести необходимую перебалансировку примыкающих граней Цепи и, наконец, пропустить корабль вовне либо же внутрь Барьера с разрешения ближайшей станции, в контрольной области которой в текущий момент находился твой бакен.

Хлопотно. Все эти переговоры, подтверждения, срочные перерасчёты и, самое главное, тот хаос, который неминуемо привносил своими нелепыми телодвижениями любой человеческий корабль в стройную гармонию окружающего мироздания.

В полной аналогии с падуком, у большинства из них не было шансов создать опытному мастеру никаких значимых проблем. Но всё равно были способы завести в тупик даже его.

Как же радовался пять лет назад Ли Хон Ки, когда его бакен в процессе беспрестанной гиперпространственной миграции оказался в пределах квадранта Ворот Танно. Этот противоположный Имайну и Новой Терре навигационный участок Фронтира славился среди контроллеров Цепи своим безжизненным спокойствием. Считанные пролёты автоматических зондов и исследовательских каргокрафтов создавали своим присутствием тот минимальный уровень неопределённости, который не позволял тебе заскучать, но вместе с тем никогда не достигал настолько значительных величин, чтобы доставлять заметные хлопоты.

Степенные наблюдения за горизонтом и партии с Чо Ин Соном исключительно составляли с тех пор размеренную череду предсказуемых событий и уверенных ответных действий.

Это было прекрасное время. Пока не кончилось.

Однажды квадрант Ворот Танно будто бы разом сошёл с ума.

Орды крафтов всех классов и размерностей от крошечных спасботов и разведсабов до гигантских кэрриеров и первторангов принялись шастать туда-сюда как целыми флотилиями, так и походными ордерами по нескольку штук или даже поодиночке, ничуть не смущаясь, что ставят тем самым в опасное положение отдельные сегменты и целые секции Третьей Цепи. Никаких попыток даже формального соблюдения установленного порядка прохода или хоть какого-нибудь графика не наблюдалось вовсе. В лучшем случае распоясавшиеся капитаны боевых корыт снисходили до ответа на вызов, но обыкновенно стандартным способом коммуникации было гробовое молчание команды. За них ответствовали кволы.

Там, за пределами Фронтира, в глубине Скопления Плеяд что-то творилось, и Ли Хон Ки не удивился бы, если бы узнал, что капитаны те давно мертвы, а крафты те ведомы домой исключительно механическими инстинктами осиротевших ку-тронных мозгов, но легче от этого контроллерам Цепи не становилось.

А становилось только хуже.

С каждым проецированием, с каждой новой волной внезапных прорывов угроза всё ближе подбиралась к Барьеру, сама же Цепь всё сильнее начинала раскачиваться над пропастью, набирая новые порядки дисбаланса, входя во всё новые резонансы, потребляя с каждым мгновением всё больше энергии.

Справляться с человеческим фактором контроллерам с каждым разом становилось всё сложнее.

Первым откровением случилась астростанция «Эпиметей». Неуклюжий сфероид словно был спроектирован так, чтобы создавать максимальные помехи при проецировании. Только заметив его в недрах гемисферы, Ли Хон Ки разом отбросил из головы все рассуждения о планах на ближайший ход и бросился к контрольному ложементу. Такие вопросы автоматике не поручишь. Тут нужна предельная чувствительность нервных окончаний и даже где-то инстинкт опытного музыканта, заранее предугадывающего возникновение лишних обертонов и паразитических гармоник.

Следующие бортовые сутки ему некогда было не то что отпустить контрольные сенсоры генерирующих каскадов Цепи, но даже банально отправить запрос на Квантум с целью уточнения целей и маршрута следования астростанции. Впрочем, каргокрафты Семи Миров славились своей необязательностью, вечно куда-то спеша и зачастую не до конца понимая, в чём конечный замысел тех перемещений. Капитаны кораблей при этом вели себя так, будто они все пуп земли, а не банальные космические извозчики на подхвате у белохалатной братии. Найди то, не знаю что — это для Квантума и Эру было вполне привычной постановкой вопроса. Потому Ли Хон Ки даже не особо придирался, с облегчением помахав «Эпиметею» вослед платочком и пожелав ему счастливого пути.

В конце концов, у каждого своя работа, а на вечно пустующих трассах Ворот Танно жаловаться на лишние тяготы как бы не приходилось.

Если бы Ли Хон Ки тогда знал, насколько он был неправ.

Потому что дальше началось такое, что былая репутация этого квадранта осталась далеко в прошлом в качестве разве что исторического анекдота.

Шарашащие туда и обратно флотилии, затяжные огненные барражи на пределе проницаемости каналов ухода, когда проецировались на последние не скомпрометированные вектора, оставляя за собой потоки распада кварк-глюонной плазмы.

Смутные тени «Лебедей», скользящие вокруг подобно призракам.

Юркие искры спасботов, увлечённо занятых той самой триангуляцией.

Ну и да. Только и разговоров в канале, что о мистическом фокусе.

Открытие его было случайностью, но случайностью показательной и во многом закономерной. Мозголомы Квантума обсчитывали какую-то статистику, полученную с самописцев бакенов Цепи и в какой-то момент обнаружили аномальный поток энтропии, пронизывающий Фронтир. Источник её и назвали «фокусом». Позже были обнаружены и другие подобные объекты на противоположном конце рукава Шпоры Ориона и далее, будто бы объединённые в единую сеть.

Теорий по этому поводу было построено миллион, одна другой бредовее, но большинство рассуждений в итоге сводилось к тому, что дальнейшие исследования фокуса могли дать дорогу новым механизмам проецирования, которые бы не порождали угрозу и позволили бы в итоге человечеству покинуть Фронтир.

Ли Хон Ки если и реагировал на все эти новости с ревностью контроллера Цепи, чья ценность для человеческой цивилизации как раз и состояла в том, чтобы обеспечивать защиту от угрозы, то всё равно признавал за теориями некоторую правоту. В конце концов, кому как не ему знать, насколько хрупкой конструкцией был Барьер и насколько важно было отыскать ему хоть какую-нибудь альтернативу.

Чо Ин Сон его интереса к теме отнюдь не разделял. Его нельзя было отнести к числу научных оптимистов. По его мнению, подобных статистических казусов учёная братия находила и выбрасывала на всеобщее обсуждение по десятку в год, и одного простого факта, что та или иная тематика вдруг становилась популярной в медийной сфере, было ещё недостаточно, чтобы можно было от неё достоверно ожидать чего-нибудь практического.

И вообще, рассуждал логически Чо Ин Сон, человечество с самого момента своего выхода в большой космос как будто нарочно делало это исключительно благодаря чужим подаркам да стечению обстоятельств. И дело даже не в Ромуле и пресловутых спасителях, продолжал рассудительный Чо Ин Сон, не было бы их, сыскались бы какие-нибудь ирны или иные твари небесные. Мозголомы Квантума, как и всё остальное человечество, уже доброе тысячелетие топтались на месте, довольствуясь инженерным улучшайзингом придуманного великими предками или же подсунутого инопланетными доброхотами.

Ли Хон Ки с ним спорить не спешил, но сам придерживался иного мнения. Ещё в далёкой юности, постигая тонкое искусство контроллера Цепи, он отметил для себя, что любой подарок спасителей оказывался для нашего вида не столько трамплином в будущее, сколько очередной, всё более углубляющейся потенциальной ямой, в которой выживать-то можно было лишь прикладывая последние остатки сил, а уж о том, чтобы из неё выбраться, и помыслить было невозможно.

Вряд ли подобный ход вещей выходил случайно, и уж тем более неслучайны были последствия всех этих дарёных троянских коней. Да, он, Ли Хон Ки, был счастлив на своём месте, но он бы, пожалуй, променял всю свою жизнь с её предсказуемостью и уютом, на хотя бы небольшой шанс для человечества выбраться из этого болота.

Однако когда все вокруг посходили с ума, принимаясь гоняться за неуловимым фокусом, Ли Хон Ки, пожалуй, уже был готов взять свои слова обратно. Потому что даже его силы были не бесконечны.

Обратный прожиг того, что осталось от флота адмирала Таугвальдера, представился для всех контроллеров квадранта Ворот Танно сущим адом. Крафты сыпались через грани Цепи ордерами и порознь. Мёртвые и живые, в активном прожиге или пассивными ледышками они проецировались в субсвет, с каждым разом всё усиливая натиск угрозы извне.

Цепь вибрировала, принимая на себя этот хаотичный натиск, контроллеры пахали как черти космачьи, пропуская крафты волна за волной и не имея возможности даже толком смениться. Кажется, с самых тёмных времён Бойни Тысячелетия стабильность Цепи не находилась в подобной опасности.

Но они всё-таки справились.

Ли Хон Ки едва помнил, как он поднялся из ложемента и на подгибающихся ногах подошёл к обзорному эрвэ-экрану, развёрнутому вдоль внешней галереи бакена, и впервые за много десятков часов посмотрев в окружающую его космическую ночь собственными глазами.

Она была спокойной. Вселенная даже не заметила той космической бури, что ярилась перед его глазами минутой ранее.

Вот он, истинный масштаб всех его усилий.

Какая там Вселенная, даже для капитанов этих крафтов проецирование сквозь Барьер — не более чем отметка в бортовом журнале. Никто из них не вспомнит о том, с каким трудом эта миграция вообще случилась. За то, к чему привык, не будешь благодарен, кажется, так напоследок прокомментировал случившееся Чо Ин Сон. Прокомментировал и ушёл сменяться.

Впрочем, мастеру не нужна слава. Мастер ценит исключительно собственное и чужое мастерство. С этими мыслями Ли Хон Ки уснул.

Чтобы тут же проснуться от рёва аварийной сирены.

Это уже гораздо позже до бакена Ли Хон Ки дошли сначала смутные слухи, а потом уже и определённо тревожные вести о финнеанском мятеже. Тогда же на нейтринных лидарах гемисферы ему, едва пришедшему в себя после седации, в апатичном полубреду представилась грозная боевая квадрига, в мыле несущаяся к границам Барьера. Несущаяся не то зловещим предзнаменованием, не то собственно картиной апокалиптического пришествия. Что-то там про «конь блед». Начитанному Ли Хон Ки со сна и не такое могло привидеться.

Однако стоило как следует тряхнуть головой, и посторонние видения испарились, представ в просветлевшем поле зрения четырьмя ПЛК «Тимберли Хаунтед», «Альвхейм», «Адонай» и «Упанаяна». Как стало ясно позже — теми самыми четырьмя мятежными крафтами под командованием пятизвёздного контр-адмирала Молла Финнеана. Но в тот момент Ли Хон Ки даже не хватило ума связаться с «Тсурифой-6», чтобы переспросить. Да и что там переспрашивать? Это ведь именно остатки Лидийского крыла контр-адмирала Финнеана контроллеры бакенов Цепи все предыдущие дни мучительно спасали из недр дипа.

Ли Хон Ки, на свою беду, действовал тогда инстинктивно. Кто знает, что случилось бы, если бы он тогда вспомнил про инструкции? Возможно, не пусти он тогда четвёрку ПЛК, и мятежа бы никакого не случилось, точнее, тот остался бы не более чем казуистическо-бюрократическим инцидентом в архивах Адмиралтейства. Мол, самовольно покинули ордер четыре крафта. Были задержаны на границе Барьера у Ворот Танно для предметных разбирательств, дальнейшая судьба крафтов неизвестна.

Но увы, теперь она стала более чем известна. И стоянием у «Тсурифы-6», и последующей блокадой станции.

Впрочем, Ли Хон Ки ни о чём не жалел. Его работой было спасать людей от угрозы, а не скармливать их ей. И даже когда трибунал Адмиралтейства добрался до него с расспросами, ответ его был ровно таким же безыскусным. Он исполнял свой долг. С чем вопрошающие в итоге и удалились.

Ли Хон Ки же остался в полном одиночестве, с некоторых пор не скрашиваемом даже партиями в падук. Странная то была история с перепутанными ходами, очень странная. Как будто некто посторонний нарочно пожелал оставить Ли Хон Ки без единственной ниточки, связывающей его с внешним миром.

Да ну, глупости, думал он, и продолжал всё дальше погружаться в вязкое болото пустоты и безвременья наедине с гравитационными волнами и вспышками дальних сверхновых.

Без людей с их вечной суетой и непредсказуемостью его работа словно бы стала никому не нужна. Ну или так — те миллиарды человеческих особей, которых он защищал от угрозы извне, окончательно стали ему казаться далёкой абстракцией. Где его бакен, а где всё прочее человечество.

Быть может, и нет уже никакого человечества? Остался одинокий контроллер на самом краю Сектора Сайриз наедине со своим гобаном в ожидании окончания очередного дежурства.

Впрочем, плевать. У мастера нет призвания, профессии, судьбы или сомнений во всём перечисленном. У мастера есть только путь. И покачивающиеся на волнах бакены будут, несмотря ни на что, продолжать удерживать Цепь от распада.

Пускай «Тсурифа-6» по факту перестала быть главным контрольным центром квадранта Ворот Танно, пускай вот уже три субъективных года ничего крупнее автоматических зондов не покидало пределов Барьера в направлении Скопления Плеяд, пускай. 48 бакен Третьей Цепи степенно скользит по своей расчётной орбите вокруг галактической перемычки, рано или поздно он откочует в другой квадрант, где не носятся как оглашенные и не нарушают правил навигации.

Аларм раздался в рубке с той же убедительностью, с какой в классических дорамах взводят курок. Ли Хон Ки недоумевающе обернулся на мерцающую в привычном полумраке проекцию гемисферы и долгих несколько секунд пытался понять, не чудится ли ему.

Нет, не чудится.

Спустя долгих три года квадрант снова ожил. К космической мембране приближался заблудший корабль. Хотя нет, судя по траектории, вряд ли его капитан не отдавал себе отчёт, куда именно направляется.

— Неопознанный корабль, это бакен 48 Третьей Цепи, вы приближайтесь к границам Барьера, немедленно прервите прыжок и скомандуйте обратный прожиг, этот квадрант закрыт для маневрирования прямым приказом Адмиралтейства.

Никакой реакции. Судя по кривизне траектории, прожиг активный. Значит, его наверняка слышат.

— Повторяю, неопознанный корабль, это бакен 48 Третьей Цепи, квадрант закрыт для маневрирования прямым приказом Адмиралтейства, приказываю вам изменить вектор тяги и начать немедленное проецирование, ваш манёвр угрожает стабильности Барьера.

Никакой реакции.

И тогда Ли Хон Ки ощутил то, чего от себя не ожидал бы даже в страшном сне. Холодную, расчётливую ярость.

На этот раз он сделает всё согласно инструкции.

Плевать на «Тсурифу-6» с её мятежниками.

Плевать на вояк-раздолбаев из Адмиралтейства.

— Неопознанный корабль, это последнее предупреждение. Вам запрещён проход через данный квадрант.

Тишина.

Довольно. Он сделал всё, чтобы это предотвратить. Но он больше не станет спасать тех, кто плевал на общее благо. Цепь и её безопасность не могут зависеть от каждого встречного безумца, готового разрушить то единственное, что удерживает человечество от гибели, ради собственных сиюминутных целей.

Это же так просто. Барьер самой целью своей постройки представлял из себя космических масштабов, на декапарсеки раскинувшийся фильтр фрактальных течений. Его грани согласно хитроумной математике самоподобных структур непроизвольно формировали антипаттерны голографических отражений любого приближающегося к себе объекта. По сути, Барьер в своей основной модальности не столько противостоял статистическим аномалиям энтропии, неизбежным при совершении активных прыжков Виттена, сколько попросту исключал все подобные аномалии, делал их математически невозможными. Никаких аномалий не будет, если прожиг был прерван, а квантовая проекция случайного корабля осталась навеки запутанной в топологических недрах дипа.

Барьер не только казался тюрьмой для человечества. Он и был такой тюрьмой. Ни один корабль без помощи контроллера Цепи не мог преодолеть его границы. Чтобы уничтожить любого нарушителя, человеку на борту бакена достаточно было ничего не предпринимать.

Ли Хон Ки, сложив руки на груди, насупленно следил за маркером приближающегося корабля.

Это для него в гемисфере горел абстрактный треугольник, нанизанный на курсограмму. В квантовой реальности дипа этот корабль с определённой долей вероятности уже успешно достиг точки обратного проецирования. Или не покидал точки старта вовсе. Или находился в проекции любой другой из точек пространства-времени этой Вселенной. Шестимерная волна с тремя действительными и тремя взаимно мнимыми координатами не содержала в себе ничего, кроме математических абстракций. Будет ли убийством просто оставить всё как есть?

По сути, каждый, кто погружался в дип, в это же мгновение исчезал в физической реальности, возникая снова не в большей степени, чем исчезал и возникал туннелирующий через преграду электрон. Но электроны неразличимы для порождающего их поля, неразличимы на базовом уровне. С людьми всё обстояло совсем не так. Экипаж этого корабля сейчас продолжает в некотором смысле существовать, осознавать себя. Точнее, осознает позже. Когда вернётся обратно в «физику».

Что случится, если Ли Хон Ки не дрогнет, останется недвижим, позволит маркеру корабля продолжить свой гибельный путь?

Только и всего — это будет равносильно факту, что для этой Вселенной этот корабль исчез сразу, ещё в момент начала прыжка. Исчез раз и навсегда.

У него никогда и не было ни малейшего шанса вернуться.

И сам Ли Хон Ки тут как бы и ни при чём. Мир математических абстракций зыбок и непоследователен.

Если же катившиеся у него в голове кубики лягут иначе, то коллапс волновой функции отчётливо покажет, что корабль уже пересёк границу Барьера и ничто в его пределах, никакие решения самого Ли Хон Ки ему не только не угрожают сейчас, но никогда и не угрожали вовсе.

Квантовая механика не предполагает причинности, воли, принятия решений. Есть только вероятность и безвольный наблюдатель, которому предстоит во всей красе лицезреть конкретную реализацию этой самой вероятности в зависимости от того пути по многомировому древу, который ему почему-то достался.

Глупости. Всё он решает. Даже если это всё — лишь зыбкая иллюзия несчастного одинокого как перст контроллера на борту скользящего в недрах дипа бакена. Сам он — никакая не математическая абстракция.

И даже если на минутку представить, что Ли Хон Ки и его 48 бакен сейчас и представляют собой не более чем такую же голограмму, натянутую на поверхность горизонта событий, это ему и только ему впоследствии предстоит жить со своими воспоминаниями и ему предстоит глядеть в глаза коллегам.

Ли Хон Ки звонко щёлкнул контрольными кольцами. Его пальцы побежали по гармоническим рядам, подбирая ассонанс к четыре-импульсу проекции приближающегося корабля. Как же он любил своё искусство. В эти мгновения ему подчинялись гармонии сфер, его руками творилась магия. Заставить само пространство забыть о несущемся через него потоке высокоорганизованной материи, вести себя так, будто на его месте был один лишь привычный танец мерцающих в пустоте виртуальных частиц. Физический вакуум. Убаюкивающий, неразличимый обман.

Здесь ничего нет. Не стоит ради ничего вспухать угрозой и бросать в бой разъярённые эхо-импульсы. Просто оставь и забудь.

И пространство забыло, пропуская корабль через натянутую мембрану Барьера.

Черти космачьи.

Разочарованию Ли Хон Ки не было предела.

Столько было эмоций, столько внутренней борьбы, а всё зря.

Это трёпаный «Лебедь».

Ли Хон Ки проводил грозным взглядом удаляющийся корабль. Теперь понятно, почему тот молчал. Ещё бы. Удостаивать ответом какого-то контроллера, застрявшего на своём утлом бакене у надолго обезлюдевших Ворот Танно.

Тебя посадили, ты и сиди.

А стремительные обводы «Лебедя» лишь помашут тебе крыльями.

Этот волшебный корабль был способен проецироваться, не порождая угрозы. И разумеется, творение летящих было способно преодолевать Барьер без малейших проблем и вящих усилий со стороны контроллеров, живых либо механических. Ли Хон Ки мог и пальцем не шевелить, ничего бы «Лебедю» не стало.

Как он там рассуждал минутой ранее? Вероятность этому кораблю прибыть в точку назначения с самого начала была фактически равна единице.

Обидно.

Да и плевать.

Погасив гемисферу, Ли Хон Ки вернулся в свою каюту и отыскал в контактах Чо Ин Сона. Забыть и растереть их дурацкую размолвку, сейчас ему нужен был понимающий собеседник.

А таковым для него сейчас мог быть только другой контроллер.

И Чо Ин Сон откликнулся. Мигнул зелёный огонёк установки когерентного запутывания.

— Коллега, вы сегодня как будто не в форме.

— С чего вы так решили?

— Да тут, считайте, весь сектор наблюдал за вашими, хм, эволюциями.

— По вашему мнению, я был неправ?

— Когда решили не пропускать? Разумеется, правы. Предупреждение было, аварийный маячок не был активирован, принятие решения остаётся на контроллере. Но я не об этом.

— А о чём же?

— Вы могли опознать энерговооружённость «Лебедя» ещё на подходе, его курсограмму ни с чем не спутаешь.

— Хм. И правда. Ваше замечание весьма уместно, коллега. Видимо, я действительно не совсем в форме. Знаете, эти затяжные три года без единого пролёта кого угодно сделают овощем.

— В любом случае, поведение капитана «Лебедя» было неразумным даже для Воина. Я бы на вашем месте немедленно написал жалобу в Адмиралтейство и Конклав.

— Если это был Воин.

— Что вы имеете в виду?

— Не удивлюсь, если это были спасители.

— Ясно. Ну, с них станется. Спеси — вагон. В любом случае, не переживайте. Быть может, вам нужна смена раньше графика? Отдохнёте, подлечитесь.

— Да, вы знаете, пожалуй, это хорошая идея, благодарю за подсказку. До связи.

И отключился.

А идея со сменой была неплохой. Но дело не в том, что Ли Хон Ки был не в форме.

Да, он устал. Но он устал не от кажущегося ничегонеделанья. Контроллеры Цепи по природе своего искусства предпочитали тишину и уединение. Он устал быть пассивным наблюдателем.

Он ничего не решал, как и всё остальное человечество.

Мастер, в руках которого трепетала вся неудержимая мощь Барьера, был беспомощен перед завтрашним днём хотя бы потому, что эти его руки ничего не могли изменить. В их власти было лишь вновь и вновь пытаться отсрочить неизбежное. Однажды кто-то из них ошибётся, но дело не в этом. Не расшибленный о грань Барьера корабль, и не смеющиеся над ними летящие когда-нибудь станут их общей проблемой.

Однажды придёт волна, с которой ни один контроллер на свете не справится. И тогда человечество погибнет в огненном вале угрозы.

Если верить квантовой природе дипа, в каком-то смысле — оно уже погибло.

И шестимерный вероятностный компас продолжал крутиться в поисках неизбежного — полновесной единицы, у которой гибель будет неотвратима.

Это чувствовали все контроллеры, но помалкивали. Это было не принято обсуждать. Считалось, что за подобные теории безоговорочно списывали на берег. А контроллеру без бакена нельзя. Это как скрипач без скрипки или пианист без рояля.

Но что-то делать было нужно.

Три года как не только у Ворот Танно, но и на всём периметре Сектора Сайриз фактически замерла жизнь. Попытки выйти за пределы Фронтира прекратились как силами Адмиралтейства, так и каргокрафтами Квантума. И не надо рассказывать, что дело в последствиях финнеанского мятежа, нет, все будто затаились, ожидая чего-то ещё более страшного. События, в сравнении с которым даже Бойня Тысячелетия покажется детской дракой на заднем дворе.

И этот внезапный пролёт «Лебедя» был неспроста.

Что там, за пределами Барьера, скрывалось такого, что потребовало столь внезапного к себе внимания?

Ли Хон Ки приказал кволу будить сменщика, а сам принялся собираться.

Да и что там тех сборов.

Ссыпать камни в холщовый мешочек, разобрать и сложить подставку под гобан, проследить, что все логи записаны на кристалл, способный пережить прыжок Сасскинда.

Всё, финита.

Каждый бакен Цепи снабжён аварийным контуром, который автоматически активирует миграцию бакенов-дублёров для перехвата управления рёбрами додекаэдра, если один из них на время замолчит. Машина надёжная как атомные часы.

А ещё на нижнем уровне располагались три спасбота для сменного персонала.

С возможностью автономного проецирования и накопителем на обратный прожиг.

Что ещё требуется ищущему правды контроллеру?

Знать бы только, что за правду он ищет.

Пока Ли Хон Ки знал одно. Во время того барража, после которого воякам пришлось бежать без оглядки, что-то случилось. Ещё до всякой триангуляции. С этого можно было начинать.

Так вот что его преследовало всё это время.

Аматоры Квантума и Адмиралтейства полезли своими куцыми умишками решать загадку, которая им не по зубам. Если кто в Секторе Сайриз и владел искусством управления энтропией, то это контроллеры Цепи, а не всякие там вояки да белохалатники. Загадка фокуса, его триангуляции и последующего исчезновения требовала к себе иного подхода. Подхода тонкого музыканта, чувствующего свой инструмент буквально кончиками пальцев.

Если существовал на свете способ изловить вновь запропавший источник сбоя космической статистики, то он всё это время был в руках у Ли Хон Ки. Цепь и порождаемый ею Барьер были ловушкой для энтропии, а значит, универсальным её детектором.

Что ж. Приступим. Тонкие пальцы Ли Хон Ки звонко хрустнули, разминаясь.