Тайна Верховной жрицы

Глава 23. Мошенник

Утреннее солнце лениво тянуло лучи сквозь пелену тумана, гладя сонные улицы. Горожане точно мухи после зимней спячки, вяло брели на работу, чтобы обменять часть своей жизни на цветные бумажки, именуемые деньгами. А те в свою очередь потратить на то, чтобы не умереть. Тратить жизнь на продление жизни, которую вновь придется потратить… замкнутый круг.

Центр столицы впервые за долгие недели вкушал безмятежное спокойствие. Благодаря инициативе бывшего советника Эр, новый лидер демонстрантов, тайно работающий на службе у Альберга, сумел задать новый вектор для выплеска недовольства протестующих. Палаточный лагерь перестал напоминать место боевых действий и стал похож на ярмарочную площадь. Повсюду стояли лавки с горячим чаем, ароматными пирогами, золотистыми лепешками. Проходили бесплатные мастер-классы по вышивке, гончарному делу, садоводству, живописи. В лагерь приходили поэты, проводились лекции, устраивались игры и конкурсы. А по вечерам регулярно организовывали концерты: артисты приезжали поддержать демонстрантов и спеть для них задушевные песни.

Все реже раздавались требования об отмене налогов и все чаще возникали разговоры, что в целом Альберг не такой уж и плохой император: от савенийцев защищает, дает возможность свободного волеизъявления. Дескать, в той же Савении попробуй кто из горожан пикнуть против государя — сразу бы в тюрьму загремел, да и налоги… ведь не ради себя старается, а для общего блага, чтобы защитить от врага. Если савенийцы к власти придут, так они такие налоги задерут, что мало не покажется.

Настроение толпы постепенно менялось, а вместе с ним редел и палаточный лагерь. На площади оставались лишь самые упрямые. Новый советник Альберга делал прогноз, что через несколько дней, как только ударят первые морозы, даже самые решительно настроенные протестующие разбредутся по теплым домам.

Но затишье оказалось недолгим: новая буря набирала обороты, а ее эпицентр располагался в небольшом двухэтажном доме, где самопровозглашенный король Рурык проживал со своими помощниками. С самого утра здесь бушевали такие страсти, что даже домовладелица понимала: не сегодня-завтра квартиранты съедут.

Венценосная особа рвала и метала, грозя стереть в порошок Альберга и всех его прихвостней, а все потому, что не далее, как час назад в гости к Рурыку заявилась весьма неприятная личность. Человек представился доверенным лицом императора и без намеков, прямо в лоб заявил, что действующая финансовая пирамида подлежит немедленной передаче в пользу государства, а все доходы теперь будут идти в казну. Самому Рурыку милостиво разрешалось остаться руководителем пирамиды и даже получать за свои труды «щедрое» вознаграждение в размере одного процента от прибыли. В противном случае, самое меньшее, что ждало мошенника — немедленное выдворение из страны с полной конфискацией имущества.

То есть по сути: либо он сотрудничает, получая взамен право остаться в столице и иметь со своей задумки жалкий доход, либо проваливает на все четыре стороны. А будет упорствовать — в тюрьме на всех места хватит.

И это в тот момент, когда пошли настоящие деньги!

Народ, почувствовав легкую наживу, шел косяками, точно рыба на нерест. А удачные примеры знакомых, разбогатевших на пирамиде в считанные дни, подхлестывал нести все до последнего алына.

Людей не смущали газетные статьи о том, что Рурык обычный аферист и что вскоре пирамида рухнет, оставив десятки тысяч людей нищими. Тем более что факты пока говорили об обратном: люди зарабатывали! А вместе с ними зарабатывал и Рурык. Благодаря пирамиде он не только покрыл всех расходы, но и получил вдвое больше вложенных средств. Причем, поток любителей быстрой наживы не только не иссякал, а наоборот, становился все мощнее и мощнее, суля организаторам несметные богатства.

И вот теперь очередной зазнавшийся аристократишка вновь хотел отобрать бизнес.

— Что он о себе возомнил? — бушевал Рурык, понося императора. — Какое право он имеет влезать в мои дела? Так, по его мнению, поступают в правовом государстве? Слизень! Какой же он мелкий трусливый слизень! Сам не может денег заработать, так решил мои украсть! Прийти на все готовенькое! Рамон ему в задницу, а не моя пирамида! Я ему покажу, как со мной связываться! Долго я терпел издевательства аристократов, но теперь все! Больше ни одна наглая свинья не посмеет забрать мое дело!

— Успокойся, ну пожалуйста, — робко просила Элика, испуганно поглядывая на разгневанного компаньона.

Ей, конечно, тоже было обидно, что император отбирает пирамиду, но она изначально была готова к такому повороту и благодарила судьбу, что Альберг дал возможность заработать. Не так много, как планировалось, но на магическую лавку где-нибудь в провинции вполне хватит.

— Успокоиться? — гневно бросил Рурык. — Ну нет! Это вызов, и я его принял!

— Может не надо?

— Что «не надо»? — взорвался мошенник. — Не надо бороться за свое дело? Не надо давать отпор зарвавшимся богачам? Или что ты предлагаешь: бояться каждого урода, кому приглянется мой бизнес? Сидеть в нищете и трястись от страха — только бы не тронули?

— Мы ведь уже заработали, — как можно ласковее произнесла девушка. — И на эти деньги никто не посягает. Хотя могли бы и их отобрать.

— Ну спасибо! Может мне еще в ножки поклонится, за то, что милостиво разрешили оставить себе эти жалкие крохи?

— Разве их не хватит, чтобы вернуться в Савению и купить графский титул, как ты и мечтал?

— Да? А попасть… — начал было Рурык и осекся, поняв, что чуть не проболтался про книгу с древними сокровищами. — А как мне попасть в аристократическое общество, имея один только титул? — выкрутился аферист. — Нужны земли, дворец. По-твоему, этих денег хватит? Нет, конечно!

Элике хотелось схватить его за плечи и как следует потрясти. Сказать: «Да очнись же! Каким надо быть идиотом, чтобы думать, будто император позволит безнаказанно обворовывать подданных? Хорошо еще, что так мягко с нами обошелся. Возьми деньги и беги, пока дают такую возможность!»

Вместо этого девушка еще раз попробовала успокоить Рурыка:

— Может это знак? — она ласково погладила савенийца по спине. — Пирамида все равно бы рано или поздно обвалилась. Ты сам говорил, что она не может работать вечно.

— Да какой знак?! Что ты несешь?! — напарник оттолкнул руку Элики. — Я как раз собирался расширяться, хотел открывать филиалы в других городах. Мы только начали зарабатывать!

— Всех денег все равно не заработаешь…

— Знаешь что! Нечего сказать — сиди и молчи! Философ доморощенный! У меня и без этого паршивое настроение.

Девушка проглотила и эту грубость, хотя обида начинала закипать. Какое право он имеет на нее орать? Ну да, неприятно, что твою затею конфискуют, но это не повод истерики устраивать. Тем более что по факту это все равно было мошенничество. Хорошо, что в тюрьму не посадили.

— И что ты собираешься делать? — спросила Элика, едва сдерживая саркастический тон.

— Он хочет присвоить себе мой бизнес, а я присвою его трон!

— Чего? — девчонка сморщила брови, пытаясь разобрать: это дурацкая шутка или Рурык с ума сошел?

— Он первый объявил мне войну и теперь поплатится! Когда Жан Ивль Кьюрэ сжег мой ресторан, я поклялся, что больше никогда не допущу подобного. И я сдержу слово! Устрою ему революцию!

— Какую революцию? — Элика схватилась за голову, чувствуя себя пациенткой психиатрической больницы. И ведь, как назло, Кыра нет — опять с дружками-контрабандистами пьянствует. Так бы может хоть он этого идиота образумил.

А Рурык меж тем распалялся все больше и больше:

— Я сам стану императором! Разве достоин Альберг возглавлять Иривию? Да я бы ему не доверил собственным домом управлять, не то, что страной! Он трус и ничтожество! Только и может, что подсылать своих халдеев и запугивать. Думал, я, поджав хвост, отдам пирамиду? Выкуси! — Рурык помахал дулей перед невидимым собеседником. — Иривия полна сказочных возможностей, а он довел народ до нищеты! Но все! Кончилось его время! Я сам возглавлю империю! При мне люди будут жить в роскоши! Я сделаю Иривию самой процветающей страной в мире!

— Так! Все! С меня хватит! — твердо произнесла Элика. — Отдавай нашу с Кыром долю и можешь делать что угодно. Мы уходим.

— Да ну и валите! — обозлился Рурык. — Два жалких неудачника. Я предлагал в кое-то веки подумать не только о себе! У нас есть шанс совершить что-то по-настоящему великое! Помочь миллионам! Сделать так, чтобы народ мог гордиться своей страной! Не ты ли говорила, что я слишком зациклился на деньгах?

Элика скривилась, услышав про «неудачников».

— А, по-моему, ты просто ненавидишь аристократов, — злобно произнесла она. — Сместить императора — разве это не высшая форма мести за все твои страдания перед богачами? А? Только ты заигрался! Тобой движет не желание помочь людям, иначе ты бы не стал вытягивать из них последние деньги. Нет, милый мой, тебе хочется богатства. Все больше и больше. Ты не умеешь вовремя остановиться. Ты как тот хряк, что готовь жрать и жрать, пока не сдохнет. — Элика уже не могла остановиться. Она выплескивала все то, что давно вертелось на языке. Все мысли, что она сознательно загоняла вглубь, лишь бы только не портить отношения с Рурыком.

— Я восхищалась тобой, думала, что ты гений. Со своими принципами, со своим кодексом порядочности. Человек, возведший аферу в ранг искусства. А ты — самый обычный жадный мошенник, готовый ради денег пойти на все! Так что мы с Кыром уходим. Счастливо оставаться!

— Да и пошли вы оба! От вас толку никакого. Я мог бы найти кого угодно на ваше место! Да я мог бы вообще со всем справиться один. Я вас взял-то только из жалости.

— Из жалости? — вспыхнула девчонка. — Ах, как благородно! Немедленно гони наши деньги!

— Ой, да пожалуйста! Только учти: ты потом на коленях приползешь, будешь умолять, чтобы я снова взял тебя в долю, а я…

Элика залепила ему пощечину.

— Знаешь что? Не нужны мне твои деньги. Как-нибудь перебьюсь без ваших подачек.

И ушла, громко хлопнув дверью.

— И вали, — процедил Рурык, держась за щеку.

Для него поведение Элики выглядело предательством: пока все было хорошо — она находилась рядом, а как только возникла трудность — поспешила сбежать.

— Беги-беги, — произнес он, направляясь к себе в комнату. — Я и сам справлюсь. Без вас. Никто мне не нужен.

Крупные хлопья мокрого снега сыпали с небес точно перья из разодранной подушки. Беспокойно кружили над городом, будто в горячке и падали на землю, тая в лужах и на грязной брусчатке. Народ, собравшийся на центральной площади, лишь досадливо смахивал назойливые снежинки, даже не помышляя о том, чтобы разойтись по домам.

Еще неделю назад казалось, что палаточный лагерь демонстрантов окончательно канул в небытие. Что людям настолько надоела эта бездомная жизнь, до того опостылело слушать речи выступающих, что вновь собрать толпу на митинг не под силу даже Денее.

Меж тем Рурыку удалось не только вернуть демонстрантов, но значительно увеличить их количество. Теперь это была не жалкая кучка бедняков, требующих отмены военного налога, а добрая четверть всех горожан, пришедшая добиваться свержения императора.

Рурык стоял на сцене, облаченный в красные просторные штаны и белую рубашку, распахнутую на груди — традиционный наряд пиратов, прославившихся тем, что смогли освободиться от гнета императора-тирана и основать Пиратскую Республику.

Поверх пиратского наряда было накинуто зимнее пальто, но оно и не требовалось. Рурык не чувствовал холода. Он смотрел на толпу, переполненный волнением и гордостью. Прямо сейчас вершилась история и он, Рурык, не просто был частью этого, он возглавлял действо.

Простой савениец, сын нищей гувернантки стоял перед многотысячной толпой и люди видели в нем спасителя. Того, кто поможет скинуть зажравшихся аристократов, уничтожить их как класс, дать простым людям свободу и независимость. Чтобы больше ни один чиновник, ни один богач не мог безнаказанно отбирать деньги.

Рурык чувствовал поддержку народа, и эта бешенная энергия давала силы, вдохновляла на подвиги. Казалось, что в такой день получится все.

Свергнуть императора? Что может быть проще! Захватить власть в стране? С поддержкой горожан ему все по плечу! Он сможет создать идеальное государство! Дать людям возможность зарабатывать и через это строить процветающую империю!

Рурык только сейчас понял, что вся его жизнь, все чему он учился и чем занимался, вело к тому, чтобы рано или поздно стать правителем. Он хорошо знал не только законы, но и все лазейки, прикрыв которые можно резко снизить уровень преступности. Он умел приумножать капитал, имел опыт управленца на небольших предприятиях, прекрасно разбирался в политике, дипломатии, истории, знал иностранные языки. И самое главное, он понимал то, что не осознавали другие политики — будущее за малым бизнесом. За простыми людьми. Именно они станут опорой в его новом государстве! Эти обычные труженики. Такие, каким он и сам был когда-то.

Рурык поднялся на сцену, не зная о чем говорить. Речь, которую он заготовил, теперь решительно не подходила. Все что планировалось сказать, больше не имело смысла. Люди, пришедшие на площадь, невзирая на снег и ветер, меньше всего нуждались в обещаниях и речах о прекрасном будущем. Их кормили этой похлебкой на протяжении всего существования лагеря. Если и Рурык станет пустословить — народ сметет его со сцены. Люди устали от обещаний, им нужны действия. Прямо сейчас! Энергия, давно копившаяся внутри, не исчерпалась, не перегорела, она по-прежнему билась о края чащи, требует выхода.

— Друзья! — произнес он в громкоговоритель, и толпа стихла. — Я рад видеть вас всех здесь, на площади! Рад, что в стране оказалось столько неравнодушных людей! Кому не наплевать на собственное будущее и на будущее всей страны!

Слова рождались сами собой.

— Я знаю, последнее время все морочили вам голову. Геньцинек обещал добиться отмены налога. И что он сделал? Да ничего! Специально тянул время, ожидая, кому можно будет выгодно вас продать. Да-да! Вы не ослышались! Он торговал протестом! Торговал вами! Пользовался вашим доверием, чтобы обогатиться! Вел переговоры и с савенийцами, и со знатью, и с императором. Ему было наплевать, отменят вам налог или разгонят. Он был готов к любому сценарию. Он предал людей! Предал вас!

Толпа неодобрительно гудела, отчего напоминала растревоженный улей. Гомон нарастал, к нему присоединялся свист.

— А этот Валрег? — все яростнее вопрошал Рурык, понося лидеров движения. — Вспомните, что он делал? Убаюкивал вас обещаниями, отвлекал концертами, а на деле и пальцем не пошевелил, чтобы вам помочь!

Народ поддержал и в этом.

— А император?! Если ему так нужны деньги на войну, почему не взять их у аристократии? Почему не ввести налог для них? Ведь у богачей явно больше денег.

— Да! Верно говоришь! — поддерживали в толпе.

— Но Альбергу проще обирать свой народ! Доводить людей до нищеты! А знаете почему? Император трус! Он боится, что аристократы могут его свергнуть. Он зависит от этих толстосумов. Пока знать купается в роскоши, простые люди умирают от голода! Равзе это справедливо?!

— Не-е-ет!!! — ответила толпа дружным ревом.

— Настало время скинуть разжиревшую знать со своей шеи! Сколько можно кормить этих алчных политиков? Они забыли, что настоящий хозяин Иривии — ее народ! Мы! Именно нам принадлежит страна, и мы напомним богачам кто здесь главный! Вернем родину!

Одобрительный рев пронесся над площадью.

Народ предвкушал революцию. Особенно были взбудоражены молодые парни. Они давно ждали повода проявить себя, а незаконность происходящего лишь сильнее подхлестывала азарт. Мальчишки меж собой перемигивались: «Уж сегодня мы им покажем! Зададим жару толстозадым!»

Мужчины постарше тоже смекнули, что нынешний митинг отличается от всех прошлых — будет драка. Те, то пришел с женами и подругами, спешно уводили их из толпы. «Сейчас-сейчас, вернусь. Домой отведу и обратно», — поясняли они. В отличие от молодых ребят, эти не рвались в бой, но и не отлынивать не собирались. Понимали, что, возможно, это единственный шанс изменить будущее, и малодушничать нельзя.

Чем дальше, тем яснее становилось, что готовится переворот. Весть об этом разносилась с молниеносной скоростью. Спустя пару часов на площади остались в основном мужчины, а с окраин города стали подтягиваться группы молодчиков, вооруженных дубинками.

Лагерь разбился на небольшие островки. В одних местах раздавали палки, в других помогали мастерить из досок защиту, в-третьих, выдавали активированную землю и учили атакующим заклинаниям. Аферисту было невдомек, что такое оживление вызвали не его речи, а вовремя подоспевшие савенийские шпионы. Они уже не первую неделю присматривались к Рурыку, выясняли его происхождение, мотивы. И сейчас готовы были помочь, если их земляку удастся возглавить протест.

Рурык ходил меж толпы, воодушевлял, жал руки и обещал, что «сплотившись, мы свергнем знать». Вместе с этим он как никогда явственно осознал, насколько отличается от простого народа. Он и раньше чувствовал этот разрыв, вероятно, оттого инстинктивно старался отгородиться, всеми силами пытался вырваться в другой круг — к аристократии, но лишь этим утром все окончательно прояснилось.

Каждый человек хочет жить хорошо, но первые добиваются этого самостоятельно, а вторые ждут, когда за них это сделают другие. Взять демонстрантов: каждый, кто пришел на площадь, уверен, что борется за собственное счастье, но предложи им возглавить протест — сколько человек согласятся? Сколько не побояться вести за собой людей и занять трон?

Редко у кого хватает мужества брать на себя ответственность за чужие судьбы. Проще прийти на митинг и сказать: «Дорогой наш лидер, ты, пожалуйста, сделай нас счастливыми, а мы ради этого можем на площади постоять, лозунги покричать, если очень надо, то даже ввяжемся в драку с нынешней властью, только не требуй от нас большего».

Следом за этой мыслью к Рурыку пришла окончательная уверенность: он имеет право стать новым императором. Причем не из-за обширных знаний и богатого управленческого опыта. Просто в отличие от остальных, он не боится взять власть. Не ждать, когда кто-то оценит тебя по заслугам и наградит ею, а именно взять.

Рурык шел среди народа уже не просто как лидер, а с ощущением, что ему действительно предстоит стать новым императором Иривии. Он это чувствовал каждой клеточкой тела. Даже движения его поменялись: из них ушла суетливость, осанка стала горделивее, жесты увереннее.

Все то время, пока демонстранты готовились к осаде императорского дворца, со сцены доносились подбадривающие речи. То и дело по площади раскатывалось скандирование «Альберг, прочь! Альберг, прочь! Альберг, прочь!». Народ его радостно подхватывал и с вызовом смотрел в сторону дворца.

У подходов к дворцу стояла полиция: молодые парни в серой униформе выстроились плотными рядами. Снег припорошил их плечи, придавая сходства с озябшими воробьями. Полиция тихонько переминалась с ноги на ногу, чтобы хоть как-то согреться. Каждый из них сейчас предпочел бы оказаться дома, в тепле, рядом с родными и близкими, но был вынужден отрабатывать зарплату, охраняя императора от разгоряченных протестующих.

Разрешения использовать оружие не поступало, и полицейские с опаской посматривали на вооруженную толпу.

Демонстранты наступали, улюлюкая и подзуживая. Кто-то помахивал металлическими трубами и железными штырями, другие раздобыли фермерские вилы и лопаты, третьи держали наготове мешочки с землей. Самые молодые издали швыряли в стражей камни и мусор, но кидали опасливо, готовые в любой момент отбежать на безопасное расстояние. Однако вид смирно стоящих «имперских прихвостней» и безнаказанность деяний искушали толпу, провоцируя на решительные действия.

— Альбрег прочь! Альберг прочь! Альберг прочь! — продолжал скандировать Рурык, шагая впереди протеста. Он скинул с себя пальто, оставшись в одной белой рубахе и красных штанах.

Народ подхватывал лозунг, подходя к полиции в плотную. Стенка на стенку.

Протестующие остановились возле стражей. Стуча палками о мостовую и выкрикивая «Альберг прочь» они ждали отмашки командира. В этот момент кто-то из подростков поджег мусорный бак и швырнул им в полицейских. Стража, следуя инструкции, тут же скрутила подростков и потащила в сторону.

И в этот момент толпа взорвалась! С криками «наших бьют» демонстранты набросились на полицию, колотя дубинками и срывая с них защитные каски. Те отбивались, не зная, как защищаться от озверевшей толпы. В полицейских летели камни, молодые пацанята, точно стайка шакалов, набрасывались на отдельно стоящих стражей, отбирая у них оружие. Полиция ставила магические заслоны, но народ раз за разом разбивал их атакующими заклинаниями. Дым, взрывы, крики — все сливалось в едином вихре. Казалось, только что полиция стояла под одну сторону, а демонстранты по другую. Теперь же все смешались, и порой было не понятно, где свои, а где чужие.

От дыма першило в глотке, слезились глаза. От постоянных взрывов глохли уши. Все куда-то бежали, что-то кричали, кого-то били. Полицейские скручивали наиболее активных нападающих, те, наоборот, брали в плен полицейских. Народ оттеснял стражей все ближе к воротам императорского дворца. И пока чиновники и аристократы в спешке покидали резиденцию через черный вход, люди точно морские волны, бились об островки полиции, стремясь прорваться к заграждениям.

— Вперед! Не отступайте! — кричал Рурык. — Дворец почти наш!

Казалось, что его не касались ни дубинки полиции, не пролетавшие камни. Будто сегодня он стал неуязвимым.

В этот момент подбежало подкрепление: вооруженные полицейские. Они начали стрельбу без предупреждения. Стреляли по мостовой, отгоняя народ. Но даже это не могло охладить пыл. Толпа, видя перед собой пример бесстрашного Рурыка, слепо шла за ним. Порвавшись к запертым воротам, они лезли через высокое заграждение. Полиция пыталась стаскивать их с ворот, но те пинались, продолжая карабкаться.

Полез и Рурык. Ему удалось вскарабкаться на самый верх ограды. Он встал, выпрямившись во весь рост, лишь одной рукой придерживаясь за выступающие колья забора.

— Страна будет нашей! — заорал он.

В этот момент раздался выстрел.

Рурык не сразу понял, что произошло. Но вдруг почувствовал тепло в груди: алое пятно расплывалось на белой рубашке.

Руки задрожали. В глазах потемнело, и он повалился назад, в толпу. Народ подхватил его и оттащил в сторону, на газон.

Бывший мошенник лежал на мокрой земле, не чувствуя холода. Кто-то из ребят суетился вокруг него, пытался остановить кровотечение, приговаривал, что все будет хорошо, и он обязательно поправится. Рурык не замечал этой суеты. Сейчас он не видел ничего кроме молочно-серого неба и падающих хлопьев снега.

«Вот так всю жизнь и прожил, гоняясь за неуловимым будущим», — думал он. Боевой настрой резко сменился меланхоличными размышлениями.

Рурык вспомнил детство и юность, вспомнил как мечтал о собственной конюшне и поместье. Когда все это стало для него неважным? В какой момент он отбросил то, что шло из души, променяв на стремление к власти? А Собор? Он ведь так и не узнает, о каких сокровищах шла речь.

Савениец пытался вспомнить: были ли поступки, за которые его помянут добрым словом? Успел ли он сделать хоть что-то, чем мог бы гордиться на том свете?

И не смог.

Вся жизнь его была чередой обид на людей и желания доказать имп, что он чего-то стоит. А для себя-то он так и не пожил.

Ему хотелось жить. Как никогда прежде. Хотелось второго шанса. Все исправить, Элику найти.

Ведь хорошая девчонка. Умная, красивая, характер его паршивый терпела. И ведь нравилась. С первой встречи нравилась. И он ей нравился. Знал, чувствовал, но никогда даже виду не подавал. Все не до романтики было. Сначала дела, планы, богатство, а потом все остальное.

Теперь даже и не узнает никто, что он погиб. Как скоро его забудут те, кто только что на площади готов был идти за ним хоть к Рамону в пещеру? Неделя? Месяц?… Завтра?

Кто станет оплакивать его?

Никто.

И вот это самое горькое осознание. Никому он такой замечательный и гениальный не нужен.

Эта мысль обжигала грудь гораздо сильнее, чем пуля.

Рурык тяжело выдохнул.

Вспомнил, что за всей этой суетой позабыл матушкины наставления.

Ощущая, что теряет сознание, опустил ладони на холодную почву.

«Прости меня, Иривия, — прошептал он пересохшими губами, — не вышло у меня помочь тебе. Хотел, да, видно, не той дорогой пошел. Видишь, как получилось? Ты не держи на меня зла. И спасибо тебе за все».

Глаза закрылись.

В толпе раздался возглас:

— Это он!

Люди расступались, протестующие и полиция замирали. Сквозь народ шла сама Верховная жрица. Ни один не смел осквернить ее присутствие мордобоем.

Люди откидывали палки и камни, принимаясь осенять себя кружью и молиться матери-Денее. Перешептывались, что сама Верховная пришла благословить их поход против императора.

— Он жив? Его можно спасти? — жрица обращалась к худощавому юноше, сопровождавшему святейшую особу.

— Не знаю. Возможно, мы слишком поздно его нашли.