Сын детей тропы

Глава 26. Схватка

Дорога текла неверной рекой.

Ноги, обычно чуткие, находили теперь то камень, то полную воды колею. Земля и небо кружились, как после гретого вина — но тогда было весело и легко, не давила боль.

Шогол-Ву остановился, пережидая слабость. Выставил руку на случай, если упадёт. Не упал.

Нептица обошла его кругом, подтолкнула в спину. Зебан-Ар оглянулся, но ничего не сказал и не сбавил шаг.

Шогол-Ву положил руку на шею зверя и побрёл дальше — так быстро, как мог.

Когда показались далёкие огни, старый охотник остановился.

— Медлишь, — сказал он. — Доберёшься, когда они перебьют друг друга!

— Не перебьют… У Клура мало людей. У Вольда больше. Только глупец нападёт сразу.

— Клур и есть глупец. Сунулся к нам в одиночку. Только за дерзость его и не убили, выслушали. Лучше бы убили. Сказал, нам не жить, если откажемся помочь. Сказал, за лесом ждут его люди. Мы ходили смотреть: целое поле костров. Поверили.

Зебан-Ар ненадолго умолк, а когда продолжил, голос его звучал гневно:

— Он провёл нас, мы поверили обману. Позор для племени! Людей с ним было лишь чуть больше, чем теперь. Я отправил бы чёрного пса к ушам богов, если бы не Ашша-Ри. Мы утратили силу, порченый сын. Теперь мы племя трусов, племя глупцов! Это и твоя вина: накормил нас падалью… Мы ждали от тебя всякого, но не предательства. Племя этого не простит.

Он сплюнул и пригляделся.

— Они ещё говорят. Скоро сцепятся. Смотри, как тянутся их руки к топорам! Где Ашша-Ри, видишь её?

Шогол-Ву покачал головой, и мир закружил его, как речной водоворот. Потянул на дно. Он закрыл глаза и сглотнул подступивший к горлу ком.

— Пойду туда, — донёсся издалека голос старого охотника. — Зайду сзади. Когда всё начнётся, я не стану жалеть никого из брехливых пёсьих сынов. И ты, порченый сын, если помнишь, откуда берёт начало твоя тропа, вернись на неё и умри с честью!

Когда мир остановился, когда на сером его полотне вновь разгорелись точки фонарей и проступили чёрные фигуры всадников вдоль дороги, старика уже не было рядом. Только нептица толкалась под локоть, тёрлась макушкой.

— Идём, Хвитт, — прошептал Шогол-Ву. — Нельзя спешить… опоздать тоже нельзя.

Они брели вдоль обочины, где тени были гуще. Ветер крался следом, раскачивая ветви кустарников и порой касаясь лица холодным дыханием. Постоялый двор лежал в двух десятках шагов.

Доносились уже голоса, но слов не разобрать. Люди спорили, перебивая друг друга. Стояли порознь: те, что с Вольдом, ближе к дому, всадники у дороги. У края двора телега, в которую ещё не впрягли рогачей, и на телеге трое. Вольд Кривой Оскал и Клур Чёрный Коготь высились друг против друга — один закрывал пленников собой, не пуская другого.

Шогол-Ву замер, осматриваясь.

— Туда, Хвитт, — указал он рукой через дорогу, где чахлые деревца подступали к ограде, а сорную траву никто не выпалывал.

Они остановились там, откуда хорошо была видна телега и люди на ней. Двоих связали, а тётушку Галь не тронули — может, подумали, слепая и так никуда не денется. И теперь она пыталась нащупать узлы верёвок, стягивающих руки Ната. Действовала осторожно, не поворачиваясь, и со стороны казалось, просто сидит рядом.

Толку, правда, было мало: пальцы, тоже слепые теперь, скользили по узлам беспомощно, дёргали, тянули, но ничего не выходило.

Дочь леса глядела в темноту, стискивая губы, и по щекам её текли слёзы. Если бы Двуликий пришёл и сделал мир цветным и светлым, она увидела бы запятнанного и белого зверя. Но она не видела, и Шогол-Ву не мог подать ей знак.

Слёзы были слабостью, но он не в силах был её винить.

— Ты должен понять, — донёсся голос Клура. — Вы все должны! Проклятье нужно извести, пока не поздно.

— Ты ошибаешься! — воскликнула дочь леса, пытаясь обернуться. — Если сделать, как ты хочешь, мир погибнет!

— Умолкни! — перебил её Клур, стискивая кулак. — Думаешь, здесь поверят такой, как ты? Это ваше поганое племя всему виной. Не зря вы белы, как могильные черви! Это вы вскормили проклятие, из-за вас расползается гниль и мертвечина. Камень нужно зарыть там, где никто не найдёт, а ваш лес вырубить и сжечь до последней щепки!

Людские голоса зашумели, как ветер.

— А ну, тихо! — рявкнул Вольд, багровея и озираясь. — Без него решим, что делать! Я сказал, как только камень обретёт полную силу, всё наладится. Проваливай, Клур, пока не погнали в шею. Зря ты встал на моём пути!

Люди загомонили, расступаясь и оглядываясь. Сквозь толпу пробирался кто-то. Вольд обернулся на шум.

Мужик из местных, что шёл впереди, попятился, наступая на ноги идущему следом.

— Позвали нас, — виновато забормотал он, вскидывая руки. — Сказали, горит…

И посмотрел на дом.

Шогол-Ву пригляделся тоже. Не видно было огня, и дым не поднимался.

Поселенца толкнули в плечо, он охнул, едва устоял. Другой, тоже из местных, выступил вперёд, сжимая кулаки и выпятив жидкую бороду. Ноздри его раздувались.

— Под полом, значит, — пробормотал он.

— Да погоди ты, погоди! — донеслось из-за людских спин. — Может, я понял не так. Этот-то напился вдрызг, мало ли что нёс!

Вперёд протолкался и хозяин, прижался спиной к двери, выставил руки.

— Не нужна мне помощь! — воскликнул он. — Видите, само потухло. Уходите!

— Юлишь, Спенне! — прорычал бородач.

Он бросился на трактирщика, сгрёб его и ударил о косяк.

— А ну, прекратите! — рявкнул Вольд. — Пошли прочь, там и разбирайтесь!

— Пойдём, пойдём, Спенне, — процедил сквозь зубы мужик, вталкивая хозяина в дом. — Сейчас ты мне покажешь, что прячешь. И если ошибся я, перед богами и людьми…

Дверь затворилась, и стало тише. Местные, боязливо кивая, потянулись к дому и тоже исчезли за дверью. Вольд проводил их взглядом и развернулся.

— И ты поди прочь, не стой на пути!

— Я не уйду, пока не отдашь человека с камнем. Как ты мог предать брата? Ты видел, как он страдал, как угасал медленно. Он просил тебя о помощи, просил узнать, как снять проклятие. А ты? Предатель, жадный, трусливый предатель, ты действовал обманом, чужими руками…

— Заткните ему глотку! — вскричал Вольд. — Слышите меня?

И сам потянулся к топору.

— Попробуйте заткнуть, — оскалился Клур, сжимая рукоять ножа. — Только подумайте сперва, за тем ли идёте. Тот, кто не пожалел родного брата, не пожалеет и своих людей! Тот, кто жаден до власти и золота, не любит делиться!..

— А ты не жаден? — перебил его Вольд. — Что-то ты не спешил мне говорить о смерти Свартина! Думал, пока я сижу в глухом углу, прибрать земли и власть? Кто ещё знает, зачем тебе камень! Сам захотел его силу?

В дверь что-то ударило, она приотворилась и снова захлопнулась. В доме закричали. Вольд повернул голову на шум.

Клур оттолкнул его и бросился к телеге.

— Ашша! — крикнул он. — Пора!

Стрела упала сверху. Человек Вольда захрипел, пошатнулся, цепляясь за соседа. Поднялся шум. Люди отступили, завертелись.

Пользуясь их замешательством, всадники спешились и бросились вперёд. Блеснули клинки мечей и лезвия топоров, отражая огни.

— А ну, не лезь ко мне! — зло воскликнул Нат, отпихивая Клура ногой. — Не трожь, понял, не смей!..

Тётушка Галь рванулась вперёд, повисла на руках Клура. Тот попытался её стряхнуть, но она вцепилась крепче. Платок упал, седые кудри рассыпались по плечам.

— Жди, Хвитт, — велел Шогол-Ву. — Жди!

Был бы цел, он добрался бы до телеги за два вдоха. Может, и за один. Теперь он шёл, стиснув зубы, но бежать не мог. Видел, как упал ещё человек, сражённый стрелой. Видел, как расталкивает людей Вольд — его оттеснили от телеги, и он пытался вернуться.

Видел это и Клур.

Нож взлетел и опустился, пронзая грудь тётушки Галь. Раз, другой. Пальцы её медленно разжались, и она упала с телеги вниз головой.

— Тётушка!.. — закричал Нат и забился в верёвках. — Ты ответишь за это, слышишь, падаль? Ты мне ответишь!

Шогол-Ву перевалился через ограду и захромал, сжимая нож.

Вольд налетел на Клура, сгрёб за плечо, оттащил и развернул. Тот замахнулся, но Вольд перехватил его руку и сжал.

Шогол-Ву повис на борту телеги. Сейчас он видел только тьму и резал верёвки почти наугад. Кто-то потащил нож из пальцев. Запятнанный дёрнулся, пытаясь удержать, и понял, что это Хельдиг, что она освободилась и срезает путы с Ната.

Стоны и крики, лязг и звон слились в одно. Рогачи под навесом рвались с привязи, ревели и били копытами. Всадники Клура смешались с людьми Вольда, рубились, рыча и выкрикивая проклятия, топтали упавших. Их звери отбежали и косились, храпя и мотая головами.

Кто-то пробежал мимо, воскликнув:

— Зайдём оттуда, снимем бабу с крыши! За мной, Вилле!

— Уходите, — прохрипел Шогол-Ву, указывая рукой во тьму, где ждала нептица. — Быстрее…

Нат, казалось, не расслышал.

Спрыгнув с телеги, он склонился над тётушкой, поднял безвольное тело, обнимая за плечи. Попытался стереть грязь с лица и волос. Прижал к груди и зарыдал глухо, тяжело, без слёз.

Шогол-Ву взял свой нож, брошенный на телеге, кинул взгляд на Хельдиг. Она уже была рядом с Натом, склонилась над ним, опустила ладонь на плечо.

— Прошу, пойдём! Медлить нельзя, слышишь?

Он не ответил.

Шогол-Ву хлопнул его по другому плечу, затормошил. Нат будто окаменел и не чувствовал.

— Она хотела, чтобы ты жил, — сказала дочь леса. — Прошу, ради неё… Или всё, что она сделала, будет напрасным.

Телега дёрнулась. Двое, сцепившись, налетели на неё.

— Они уйдут, — прохрипел Клур, пытаясь разжать чужую хватку и отворачивая лицо. — Вольд…

— Далеко… не… уйдут… Сперва ты сдохнешь, пёс…

Нат встал на колено. Медленно поднялся, не выпуская ношу из рук, и побрёл прочь. Хельдиг обняла его, поддерживая под локоть.

Шогол-Ву шёл следом, глядя по сторонам и назад.

От сарая кто-то пробирался перебежками, то и дело замирая, глядя со страхом на бурлящий двор. Увидел Ната и бросился к нему, прикрывая голову руками. Это был Йокель, торговец.

— Что же такое творится! — запричитал он. — Боги оставили нас! Оставили!..

— Молчи, — сказал ему запятнанный. — Помоги им.

Нептица не усидела, бросилась к ограде. Встала передними лапами на перекладину, вытянула шею. Перебралась ближе к Нату, когда тот подошёл, и ткнулась в плечо, ничего не понимая, радуясь. Тронула безвольную ладонь тётушки Галь, потёрлась макушкой, ожидая, что её погладят.

Йокель догадался перелезть, боязливо подставил руки:

— Давай, давай мне!

Но Нат ещё крепче обнял тётушку, не желая выпускать.

— Ты не переберёшься так, — сказала дочь леса. — Доверься нам, мы поможем.

Дверь трактира отворилась, и наружу повалил дым. Теперь и окна светились ярко, будто весь дом заставили лампами.

Во двор вылетел человек с окровавленным лицом, побежал, не разбирая пути. Только по длинной бороде и тёмным жидким волосам, давно не стриженым, и можно было признать в нём трактирщика.

— Стой, падаль, стой! — рявкнул кто-то ещё, возникший на пороге. — Жгите всё, ребята! Жгите!.. Так ему и надо!..

Он кинулся следом с лопатой наперевес и настиг трактирщика у ограды. С силой ударил в спину, тот охнул и сполз на землю. Попытался ещё закрыть лицо руками.

— Малых не пощадил!.. Моя Верена… себя не простила, жить не захотела, а ты! Каждый день в глаза смотрел, язык поганый ещё поворачивался нас жалеть! Как они умерли, как?

— Говорю же, упали… открыто было, не уследил… Как такое скажешь!

— Врёшь, падаль! С чего бы они зашли сюда? По-людски схоронить не дал, ещё искать ходил со всеми, хотя знал уже…

— Пощади!.. Не хотел я их смерти, не хотел!.. Я ничего не делал!..

Лопата взлетела и опустилась. Взлетела опять, испачканная грязью и кровью. Трактирщик завыл, как зверь. Ещё удар — захрипел. Полетели алые брызги.

— Идём, — взмолилась Хельдиг, потянула запятнанного к себе дрожащими руками. Трое уже перебрались, только он остался по эту сторону ограды.

Огонь поднялся над домом, треща, взвился высоко. Искры полетели на навес, под которым бесновались привязанные рогачи.

Кто-то поджёг и сарай, и оттуда бежали овцы, крича. Их пугнули, они понеслись на ограду и с треском её проломили. Куры метались, бросаясь людям под ноги.

— Уходите, — сказал Шогол-Ву. — Я нагоню. Идите!

Сжимая нож, он огляделся, выгадывая путь.

Клур и Вольд, оба взмокшие, в крови, ещё сражались. Огонь упал с пылающей кровли, и Чёрный Коготь дёрнулся, тряхнул головой. Вольд, скалясь, оттолкнул его, занёс топор — но тут же пошатнулся и вскрикнул, бледнея. Рука повисла, пробитая стрелой с синим оперением. Топор выпал.

Шогол-Ву двинулся мимо них, туда, где навес разгорался, где рогачи кричали и бились, раня друг друга, не в силах уйти от летящих искр. Чем больше они рвались, тем сильней сыпался огненный дождь.

С земли поднялся человек с разбитой головой, окровавленный и грязный. Ощупал себя дрожащими руками. Нашёл рану. Медленно отвёл пальцы, уставился на них и закричал. Кричал до хрипа, не умолкая. Когда Шогол-Ву добрался до навеса, он всё ещё слышал этот вой.

— Тише, — сказал он, выставляя ладони, упрашивая рогачей не биться. — Тише, я помогу вам.

Звери Хельдиг узнали его, притихли, фыркая, и запятнанный взялся за ремень, крепко затянутый теперь. Решил резать.

— Сюда! — закричал кто-то рядом. — Убейте выродка!

Сын леса — белые волосы растрёпаны, в руках чужой топор — налетел, пугая рогачей. Шогол-Ву смог удержать его руку. Перекладина ударила в бок, плечо задели рога.

— Я не хочу… твоей смерти, — сказал он и оттолкнул противника. Отошёл на шаг от копыт, бьющих по грязи. — Уйди.

Сын леса замер напротив, как зверь перед прыжком. Оскалил зубы.

— Ты умрёшь здесь, — сказал он. — Умрёшь, выродок. Как ты посмел думать, что лучше меня? Как ты посмел!..

И бросился, неумелый, но злой. Сытый, не уставший, не избитый, он был сильнее сейчас.

Шогол-Ву отступил на полшага, развернулся, пропуская его мимо себя, и мир тут же поплыл. В спину ткнулась перекладина, выбивая дыхание. Рогач закричал совсем близко. Запятнанный перехватил чужую руку с топором, перехватил вторую.

В глазах темнело, но поддаваться было нельзя. Нельзя уходить в сумрак, обещающий покой. Нужно если не видеть, то чувствовать, где враг. Всё ближе его рука… всё ближе…

Искры посыпались, обжигая. Показалось, громче стали людские крики, и треск огня, и рёв и храп рогачей. Шогол-Ву наклонил чужую руку к перекладине, медленно, вложив всю силу. На миг ослабил хватку — и последним рывком рубанул по ремням.

Этого хватило, чтобы напуганный бурый рогач оборвал повод и прянул в толпу.

Сын леса зарычал и навалился, придавил к бревну. Он положил все силы, чтобы опрокинуть запятнанного туда, где метались и били копытами обезумевшие звери. Шогол-Ву пытался устоять, но ноги ехали по грязи, а в голове от каждого толчка всё мутилось.

Что-то ударило в спину — не больно, мягко, — голова рогача нависла над плечом, и сын леса вскрикнул и отшатнулся.

Шогол-Ву обернулся, цепляясь за перекладину, успел полоснуть по ремню, и тут беловолосый бросился на него опять. Потянул на себя, толкнул. Запятнанный не устоял, но крепко обхватил противника, и на земле они оказались вместе.

— Я убью тебя! — яростно прокричал Искальд. — Убью, даже если сам умру!

Вцепившись руками и ногами, он тянул запятнанного туда, где бесновались рогачи. На миг Шогол-Ву оказался сверху, придавил руки сына леса, но тут же дёрнулся. Зверь тяжело ступил туда, где только что были их ладони.

Сын леса навалился, и запятнанный упал боком в грязь. Над головой взлетело мохнатое копыто. Он перекатился дальше, оказался под брюхом рогача, поджал ноги.

Зверь над ним замычал и рванулся в сторону. Головы коснулось тёплое дыхание, сверху упал оборванный повод. Шогол-Ву вцепился в него, и его поволокло по грязи. Шаг, другой и он сумел встать. Рогачи Хельдиг остановились, качая головами.

Сын леса был теперь по ту сторону перекладины. Грязный, потерявший топор, он поднимался с колена.

Шогол-Ву подобрался и ударил по натянутому ремню, не выпуская из глаз и врага, и рогачей. Ещё удар — ещё один зверь освободился и ускакал во тьму.

— Ты умрёшь! — воскликнул сын леса и вскочил на перекладину.

Рогачи — привязанных оставалось трое — рванулись, столбы затрещали, и пылающий навес полетел вниз. Шогол-Ву отпрыгнул, ударившись спиной о мохнатый бок. Схватившись за белую гриву, устоял.

Последние рогачи кинулись прочь, храпя, роняя пену, волоча за собой горящие остатки навеса. Сын леса закричал. Шогол-Ву видел, как он пытался выбраться из огня, но его сдавило брёвнами. Люди у дороги зашумели, и рогачи, напуганные, повернули, не разбирая пути. Спутавшись поводьями, влетели в огонь, забились, размётывая куски горящей кровли.

Неясно откуда возник старый охотник. Одним прыжком взлетел на спину зверя, безумного от боли. Тот тряхнул головой. Казалось, тяжёлые рога смахнули непрошеного седока в огонь, он исчез из виду. Но вот один рогач кинулся прочь, свободный, и прянул в сторону второй. Потом и третий рванулся от огня так быстро, что едва устоял. Всадник, вцепившийся в гриву, встал на спину зверя и спрыгнул на ходу.

Он подошёл к навесу и потянул что-то из-под брёвен: тело, изломанное, обгоревшее. Освободил наполовину и вонзил нож в грудь.

Потом Зебан-Ар поднялся, кинул напоследок долгий взгляд и отступил туда, где край двора таял в чёрных тенях.

Шогол-Ву похлопал белого рогача по шее. Тот дрожал и мотал головой, его сосед был спокойнее. Запятнанный рванул рубаху, отрезал кривую полосу и завязал рогачу глаза, как мог.

— Идём, — прошептал он, не слыша собственного голоса. — Идём.

Вольд ещё бился, удерживая топор в левой руке. Клур теснил его к дому.

Там под окном лежал одноглазый, ещё живой, скрёб пальцами по земле. Грязь под ним смешалась с кровью.

Вольд шагнул, не видя, запнулся о ноги лежащего, и противник свалил его, наступил на грудь.

И тут кто-то рассмеялся хрипло и негромко. Слепой бродяга шёл, переступая мёртвые тела, держа у горла почерневшие пальцы. Клур дёрнулся при звуках этого смеха.

Бродяга снял капюшон.

— Спорите, кто из вас предатель? — спросил он. — Кому я зря доверял? Клур, что ж ты не сказал, что убил меня?

Вольд отполз, раскрыл рот, но сказать ничего не сумел.

— Я освободил тебя! — воскликнул Чёрный Коготь. — Думал, покончу с проклятием. От тебя осталось лишь тело, а разум ушёл. Будь ты в своём уме, сам бы велел прервать это жалкое существование!

— Чего? — пробормотал Вольд, приглядываясь. — Свартин?..

Все, кто ещё стоял на ногах, прекратили сражаться. Не сразу, но остановились. Кто шагнул вперёд, кто отступил. Зашептались.

— Да разве ж это он?

— Быть не может! Не похож совсем…

— Он, точно он, ток отощал до костей!

— Я доверял тебе, Клур, — прохрипел бродяга. — Поставил первым над Дланью. Верил больше, чем брату, а ты убил меня!

— Для тебя осталась только эта свобода. Ты жил как зверь, взаперти, разве не помнишь? Из-за проклятого камня не мог даже выйти к людям. Каждый день ты терпел эти муки, и мне было больно смотреть. Я не знаю человека сильнее тебя, никто из живущих не продержался бы так долго, но ты сломался, Свартин! Проклятье тебя сломило.

Бродяга издал хрип, но ничего не сказал.

— Разве не ты бросался на стражей, стоило им сказать поперёк хоть слово? Не ты убил двоих? Одного мы так и не настигли, ушёл, и только боги знают, куда. Чего было ждать — чтобы слухи поползли? Или чтобы ты сбежал, показался людям в таком виде?

Чёрный Коготь помолчал, не дождался ответа и продолжил:

— Вся твоя слава тут же превратилась бы в дым. Да что слава — думаешь, после такого мы удержали бы земли? Я хотел, чтобы тебя хоть запомнили достойным. Чтобы знали: умер, сражаясь. Хотел покоя для тебя!

В голосе его звучала мука и отчаяние.

— Не было уже иного пути. Даже если бы Вольд не солгал, если бы нашёл выход, как обещал, — ты перестал быть собой. Даже не тень прежнего — безумец, которого до последних дней пришлось бы прятать. Долго можно скрывать такое, как по-твоему? Бояться, что у кого-то из наших язык развяжется, легко? Или что задумаются, для чего им оставаться на нашей стороне. Уже наверняка задумывались. Я устал…

Он покачал головой, усмехнулся невесело.

— Я думал, проклятый камень ещё с тобой, поспешил, не проверил. Думал, схороню тебя и проклятье заодно…

— Проклятье? — рассмеялся бродяга, подходя ближе. — Проклятье! Боги шепчут… Боги кричат! Боги говорят без слов! Ты глупец, Клур. Дай сюда нож.

И он протянул чёрную ладонь, крупную, обуглившуюся до костей.

— Давай, я покажу, или ты не поймёшь.

И добавил насмешливо и хрипло, склоняясь к лицу Клура, щуря белые глаза:

— Боишься?..

Чёрный Коготь вложил нож в костлявую ладонь, и быстрее, чем можно сделать вдох, Свартин полоснул его по шее. Клур отступил, прижимая к ране пальцы, сквозь которые тут же проступила кровь.

— Теперь слушай богов! — воскликнул бродяга, отбрасывая нож и вскидывая руки. — Слушай, и услышишь!

Он повернулся к Вольду, уставился мёртвым взглядом.

Тот уже поднялся и стоял, пошатываясь, выставив перед собой здоровую руку. Пробормотал:

— Видишь, брат, кому ты доверял? А он, пёс такой, тебя же укусил…

— И это говоришь мне ты, брат? Это ведь ради тебя я пошёл на другие земли. Думал, нам двоим будет тесно в Междулесье. Тебе было мало? Я просил помощи с камнем, просил узнать, что мне делать, как спастись — и ты узнал, но выжидал, пока спасать меня не станет поздно! Хотел забрать себе всё!..

— Я не хотел, я не сразу узнал, как быть! Поверь… Если ты здесь, ещё не поздно! Я не оставлю тебя, мы будем вместе!..

— Так тому и быть, — усмехнулся Свартин.

Бросившись на брата, он обхватил его и потащил в огонь. Тот отбивался, но пламя становилось ближе на шаг… ещё на один… ещё…

— Матьес, помоги! — надрывно закричал Вольд, забыв о том, что одноглазый лежит на земле с распоротым брюхом. — Кто-нибудь!..

Горящая дверь упала, волна жара хлынула наружу. Двое, сцепившись, застыли на миг на пороге, чёрные на рыжем — и исчезли в беснующихся волнах огня. Долгий надрывный крик взлетел и утонул в шуме и треске пламени.

Ни один во дворе не сделал и шага. Никто не пытался помочь.

Шогол-Ву потрепал по шее белого рогача, храпящего, несмотря на повязку, взялся за повод и потянул к ограде.

Там, у телеги, сидела Ашша-Ри, сидела и держала Клура на коленях. Пыталась зажать рану алыми ладонями.

Он улыбнулся ей, поднял руку, коснулся щеки, пачкая кровью.

Рука упала.

Зебан-Ар стоял рядом, прислонясь к борту, и следил за двором. На этих двоих, казалось, он и не смотрел, но теперь обернулся.

— Пора, — сказал он. — Пора, или чёрный пёс встанет. Дай мне, если не можешь сама.

Ашша-Ри оскалилась.

— Только сделай шаг! Только посмей, и я вырежу твоё сердце из груди. Он мой, и я больше никому не дам его тронуть, никому!

Пламя взвыло и поднялось, закружилось вихрем, заревело. Разгорелось так, что больно смотреть. Налетел ветер, раздувая огонь, разбрасывая белые искры. Пылающий столб потянулся к чёрному небу.

Люди отшатнулись, закричали, побежали, прикрывая головы. Рогачи замычали, беснуясь. Шогол-Ву стряхнул со шкуры огненные капли, навалился на повод, подтаскивая зверя к ограде.

Огонь достиг неба и весь ушёл туда, оставив на земле чёрный и мёртвый дом, и небо просветлело медленно и неохотно.