Суворовец. Том 2

Глава 9

Мой отец.

Отец, которого я не видел с того самого дня, как впервые с ребятами пошел на каток — вспоминать давно забытые навыки катания на льду в семидесятых. Он так и не объявлялся больше — ни дома, ни в Суворовском на КПП. Будто и не было у него никогда ни жены, ни сына.

А рядом с ним, нежно держа моего родителя за руку, сидела Леночка. Нет, не наша буфетчица из Суворовского, с которой крутил конфетно-коржиковый амур мой однокашник Игорек. А давняя «шапочная» знакомая, которую я когда-то встретил на катке. Миловидная и фигуристая. Не такая красивая, как моя Настя, конечно, но тоже ничего.

Тогда-то и вскрылся факт отцовской неверности — когда я увидел, как мой родитель, которого я раньше безмерно уважал, нежно обнимает за талию и учит держаться на льду вчерашнюю жертву советского школьного образования.

Я аж поморщился. В памяти всплыла та «знаменательная» встреча, после которой я мигом сообразил, почему из дома так быстро исчезли все отцовские вещи.

«Осторожно, Леночка, осторожно… Не упади, моя хорошая!» — аккуратно вел вдоль бортика отец свою новую пассию. И заботливо напоминал: «Елочкой, елочкой надо ставить ножки… Сгибаешь и вот так, под углом…»

Мама о Леночке, изучающей «елочку», к тому времени, по всей видимости, уже прознала. Посему и предпочла как можно скорее избавиться от того, что ей бередило душу. Собрала почти все. Даже тапочки не забыла. А что отец не забрал, то выкинула. Только кое-какие фотографии остались.

Я с плохо скрываемой неприязнью посмотрел на отца, который от стыда не знал, куда деваться.

Тьфу ты, блин! Тоже мне… педагог по фигурному катанию нашелся! А у самого на руке еще след от обручального кольца заметен. Отец надел когда-то кольцо в ЗАГСе на Чистых Прудах и с тех пор ни разу не снимал. И развода еще не было…

А я все думал: кого же мне моя Настя напоминает? И только сейчас увидел: а они с этой Леночкой, оказывается, похожи… Не как близняшки, конечно, и даже не как родные сестры… Но что-то общее есть: пухленькие губы и курносый носик с веснушками.

Обе красивые девчонки — что Настя, что Леночка. Только к моей Насте тянет, как магнитом. Не зря тогда на катке я к ней ломанулся, лишь на несколько секунд опередив неудачника Тополя. Она не только красива. А еще умна и серьезна. Редкое сочетание.

А Леночка? Ну что Леночка? Как красивая картинка в одном заграничном журнале, который в нашем училище был под строжайшим запретом. Однако невесть как туда этот журнальчик все же попадал и, зачитанный, точнее, засмотренный до дыр, ходил из одних пубертатных дрожащих пальчиков в другие…

Так и Леночка. Посмотрел и забыл. Вроде хороша, а взгляд не цепляется… Правда, мой батя-ловелас, решивший тряхнуть стариной на пятом десятке и завести себе «Лолиту», так не считал…

Приплыли. А эта Леночка, оказывается, Настина двоюродная сестра… Вот уж, как говорится, не ожидал, так не ожидал. Может, и правду люди говорят, что Москва — большая деревня? Я вот как-то в метро, еще в далеких восьмидесятых, случайно встретил девчонку, с которой мы двое суток из Адлера в плацкарте вместе ехали — на соседних полках.

— Здравствуйте! — поздоровался я со всеми обитателями кухни сразу.

Отец, не подав вида, что узнал меня, пробормотал: «Добрый вечер!» и выдернул свою руку из Леночкиной ладошки. Мужик, несколько лет назад справивший сорокалетие, смутился и густо покраснел, как школьник, которого мама внезапно обнаружила за гаражами с дымящимся бычком в зубах. Даже глазки забегали.

Глупенькая Леночка пока не поняла, в чем дело. Только хлопала глазками. А потом уставилась вопросительно на своего женатика. Но отец, фальшиво улыбнувшись, отвел глаза. Он ей, видать, так и не сказал, кто я. А сейчас готовил, наверное, в своих мыслях очередную порцию лапши, которую будет вешать по дороге домой из гостей своей распрекрасной Леночке.

А вот родители и брат моей Насти были более радушны.

— Здравствуйте, Андрей! А мы только вас и ждали! — заулыбалась Настина мама, невысокая, полная и ухоженная дама лет сорока. Протянула мне руку, которую я осторожно пожал, и предложила: — Садитесь-ка вот тут, рядом с именинницей!

Настин отец, худой и высоченный мужик в очках, на вид — чуть старше жены, держался проще.

— Привет, молодежь! — бодро воскликнул он, неуклюже вставая из-за стола и крепко пожимая мне руку. — О какой! Прямо генерал!

— Будущий генерал! — поправила отца Настя, ласково поглаживая меня по плечу, на котором красовался погон с лычками вице-сержанта. — Будущий…

Я улыбаясь, заметил вдруг, что моя Настя была копией своей мамы. От отца ей достались были только темно-серые проницательные глаза.

Ее брат Деня тоже был мне рад. Правда, поначалу чуток обижался.

— Чего не приходил? — хмуро бросил он мне вместо приветствия. — Обещал же! А сам…

— Не хмурься! — посоветовал я ему, пожимая тоненькую ладошку. — А то морщины будут! Не пускали меня в увалы… Как смог, так пришел. На-ка вот, держи! — и протянул пионеру сверток. — Только чур! Смотреть потом! Уговор!

Денька, которому не терпелось разорвать бумагу, перевязанную бечевой, уныло вздохнул и протянул:

— Ла-а-а-дно!

Закончив с формальностями, я красноречиво посмотрел на своего отца, сидящего с краю стола, ближе ко мне, и его спутницу, которая на вид лет на двадцать была его моложе. И примостился с другой стороны — подальше от любовников и рядом с именинницей.

Родители Насти ничего не заметили. Маленький Денька — тем более. Он уже вовсю уминал салат «Мимозу». А на коленях у него лежал мой подарок — суворовские погоны.

Настя вовсю суетилась возле меня.

— Рыбки хочешь, Андрюш? — предложила она. — Попробуй заливное! Обязательно! Это мама делала. Она у нас мастерица. А рыбу папа сам ловил! У нас дача во Фрязино, на Барских Прудах…

На Барских Прудах? Ничего себе дачка… Легендарное место. Бывал там, и не раз. Поговаривают, что пруды эти когда-то рыли плененные сторонники Емельяна Пугачева… Фиг его знает, правда это или нет, но звучит прям важно!

— Не откажусь! — потер я руки. — Рыбку очень уважаю!

В целом, день рождения Насти мало чем отличался от моего. Те же тосты, те же речи, те же темы для разговоров… Что в нашей «хрущобе» на Юго-Западной, что в просторной квартире Корольковых на Кутузовском проспекте.

Да-да, тогда еще люди не утыкались за столом в смартфоны, а говорили. Мне, попавшему в СССР из 2014-го, это поначалу казалось странным. Сам только недавно отвык постоянно руку в карман за «девайсом» в чехле тянуть…

Интересно, как оно там будет в 2024-м… Да, наверное, все так же.

А сейчас никаких смартфонов не было. Только дисковый телефон в прихожей. Не такой старенький, как у нас, а вычурный и фигурный. Но все равно обычный, городской. А посему утыкаться было не во что. И люди общались вживую.

Потекла размеренная светская беседа. Я вовсю болтал с родителями Насти, которые, кстати, оказались вполне свойскими и простыми людьми. А я-то, идя сюда, уже нафантазировал себе, что родичи моей девушки — те еще зазнайки… Не зря ж в таком крутом месте живут…

Простому слесарю с завода квартирку в «Доме Брежнева» не выделят. Вдруг они будут против выбора дочери? Я-то не белая кость. Мне квартира на Кутузовском точно не светит. Я — парень из простой рабочей семьи.

Но все мои опасения были напрасны. Приняли меня радушно. И вот спустя полчаса я, активно жестикулируя, уже вовсю доказывал Настиному папе Руслану Робертовичу, что два года в Суворовском — вовсе не «потерянная юность»…

— Что ж, уважаю! — выслушав мои доводы, серьезно кивнул Руслан Робертович, Настин папа. — Судя по всему, у тебя с мотивацией все в порядке было, когда ты поступал… Взрослое, взвешенное и осознанное решение. Ну признайся, Андрей, иногда тянет на гражданку? Ну тянет же?

— Для гражданки у нас есть увольнения! — пожал я плечами. — Не каждое воскресенье, конечно, но в город регулярно ходим. Да и на КПП посетители могут приходить.

О наших с Настей тайных свиданках у забора я, разумеется, умолчал.

— А как же девушка? — тут Руслан Робертович кивнул в сторону мгновенно засмущавшейся Насти, — Настена о тебе только и говорит! А вы, почитай, по расписанию только видитесь. Не жалеешь?

— Не жалею! — без тени сомнения ответил я, накладывая себе на тарелку щедрую порцию салата «Мимоза». — Я свой выбор сделал.

— Молодец! Мужчина! — серьезно похвалил меня Настин папа. И признался: — Меня и самого моя ненаглядная, — тут он с нежностью посмотрел на жену, — почитай, три года ждала.

— Откуда? — удивился я. — Вы же вроде в военном училище не учились?

— В училище не учился! — охотно подтвердил Руслан Робертович. — Не довелось. А вот армии был. Три года на флоте! — и он указал подбородком на портрет, висевший на стене.

Я проследил за его жестом и только сейчас заметил на стене черно-белое фото. С него на меня с очень серьезным видом глядел… ну, почти что Деня Корольков. Только постарше. Во фланке с гюйсом, из под которого виднелась тельняшка. Очень молодой и очень серьезный.

— Три года на Черноморском флоте от звонка до звонка! — гордо выпятив грудь, похвастался глава семьи. — Это я тут еще молодой да ранний. А демобилизовался старшиной!

Тут в беседу неожиданно вошел новый участник. Которого, признаться, глаза бы мои не видели на этом застолье.

— Ну? — вдруг оживился отец. — Тогда вздрогнем? За правильный выбор! Руслан! — по-свойски обратился он к хозяину дома. — Нальем суворовцу «шампани»?

И с готовностью схватил со стола бутылку «Советского».

Вон оно что! Подмазаться решил! Как бы не так!

— Нет, спасибо! — сухо ответил я, не глядя на отца. — У нас в Суворовском училище спиртное строго запрещено. Но у меня есть другой тост: а давайте выпьем за настоящую, хорошую, крепкую советскую семью? За семью родителей Насти, в которой выросла такая прекрасная дочь! Ведь семья — это ячейка общества… пример для подражания… Только чур, я — только морс! У нас в училище даже на каникулах с этим очень строго!

Отец, мигом понявший намек, умолк и отвернулся. А потом всплеснул руками и фальшиво воскликнул, обращаясь к Настиным родителям:

— Руслан, Надя! Я ж совсем забыл… Мне тут на производство заскочить надо! В бухгалтерию! Там они чего-то с премией напутали… Надо кое-что дополучить! Леночка, пойдем!

Глупенькая Леночка непонимающе захлопала глазками, но потом послушно поднялась.

Настина мама всплеснула руками.

— Ну куда же вы пойдете-то? У меня еще пирог в духовке!

Руслан Робертович нахмурился. Проницательный хозяин мигом сообразил, что тут что-то не так.

— В отдел кадров? В семь вечера под Новый Год? Ты чего? Уже принял где-то, что ли? Все бухгалтерши и кадровички сейчас уже дома — «Песняров» напевают и холодец готовят…

Однако не успел он закончить фразу, как горе-любовник уже схватил за ручку свою новую пассию, мигом откланялся и был таков.

Родители у Насти оказались на редкость проницательными людьми. Через пару часов вдруг «вспомнили», что у них нарисовались какие-то дела — якобы старенькой соседке, Марфе Игнатьевне, которая помнила Настю еще «во-от такой» надо отнести пирожка. А то она сама старенькая, плохо ходит… И Деньку она сегодня очень-очень хотела видеть…

А я сначала и не сообразил…

— Хорошие у тебя родоки, Настюш! — сказал я, когда за старшими Корольковыми захлопнулась дверь. — О старенькой соседке заботятся.

Настя звонко рассмеялась и потрепала меня по макушке.

— Голова ты садовая, Андрюша! Все в порядке с этой Марфой Игнатьевной. Она в свои семьдесят пять еще пятидесятилетним фору даст! На лыжах бегает и моржеванием занимается. Даже в заплывах каких-то участвует! Показывала нам фотографии Марфа Игнатьевна, где они в купальниках в сугробы прыгают. Я-то с трех лет на коньках, к морозу привычная… Но даже мне смотреть было холодно… Бр-р!

— Погоди, погоди, красавица! — нахмурился я. И показал на дверь, которая только что захлопнулась за Настиными родителями и Денькой. — А почему же тогда…?

— Ну… — нежно прижимаясь ко мне, начала Настя. И потерлась носиком о мою свежевыбритую щеку. — Ты же сам говорил, что родители у меня хорошие… Вот они и ушли… соседке пирога отнести… М-м-м, как ты вкусно пахнешь…

— А! — дошло до меня наконец. И я, шутливо отодвинувшись и сделав вид, что ничего не понимаю, сказал: — Теперь я понял! Они нас оставили, чтобы мы всю посуду с тобой вдвоем перемыли! Да?

О-бана! Как мне подфартило! Значит, чтобы не смущать молодых, нам разрешили, так сказать, попрощаться наедине… Так, недолго, полчасика…

Что ж, получаса нам вполне хватит!

— Андрей! — нежно прижимаясь ко мне, шепнула Настя. — Я очень соскучилась…

Я нежно привлек ее к себе и, свободной рукой нащупав рычажок на стене, выключил свет…

Канун Нового Года я тоже провел в гостях у Корольковых. В дверях квартиры на Кутузовском меня встретил Денька. Только уже не хмурый и скуксившийся, а довольный и веселый.

— Спасибо за подгон! — демонстрировал он мне свои худенькие плечи, на которых примостились приколотые суворовские погоны — мой подарок. — Вот это ништяк!

— Наше вам пожалуйста, — с готовностью отозвался я, скидывая ботинки. — Только знаешь, Денис, их все же лучше с формой носить. А Настя где?

До наступления Нового, 1979 года оставалось всего ничего, когда я, довольный и абсолютно счастливый, наконец влетел в вагон метро, направляющийся к станции «Юго-Западная». Двери уже закрывались. Я даже подол своей суворовской шинели чуток прищемил.

Народа в вагоне почти не было. Нарядные москвичи в предвкушении гулянки уже разбрелись по своим «норам». Заканчивали последние суетливые приготовления: украшали елку вечно путающимся «дождиком», дорезали салаты и, конечно, уже доставали емкости с застывшим холодцом.

Вот и мы с мамой и бабушкой договорились, что Новый Год — дело семейное! Пусть Настя посидит в новогоднюю ночь со своей семьей за столом. А я, стало быть, со своими…

Кроме меня, в вагоне был только какой-то поддатый бард в засаленной дубленке, тихо бренчащий на гитаре какую-то песню про поход, веселый мужик в костюме Деда Мороза, да парочка весьма экстравагантно одетых хиппи. Этим, в отличие от барда, было не до музыки. Они, совершенно нас не стесняясь, вовсю лобызались на сиденье, тесно переплетя руки и ноги. Свободная любовь чувака и герлы…

А вот мне огромных усилий стоило оторваться от сладких Настиных объятий в прихожей. Если бы я еще чуток затянул с поцелуями, пришлось бы мне с Кутузовского на «Юго-Западную» пешком чесать…

Я шагал к знакомой с детства пятиэтажке и думал о том, как же все хорошо!

Вторая четверть закончена. Весь наш взвод остался в полном составе. Никого не отчислили. Никто не психанул, по примеру Тополя, и не забрал документы. А «трояки» Зубова и остальных — так, дело поправимое. Еще полгода впереди. Исправят.

«Шипиловская» шайка прекратила свое существование. И «Ризотто», и «Тыква», и их третий коренастый приятель, кинувшийся на «Бондаря» с ножом, теперь коптили застенки очень унылого заведения. И, надеюсь, будут коптить еще несколько лет.

И наша любимая Ирина Петровна наконец поправилась. Совсем худенькая и бледная после больницы, «Красотка» появилась в училище за пару дней до окончания второй четверти и милостиво разрешила всем желающим исправить оценки.

Горе-ухажер Колян Антонов не смог удержаться от комплимента своей даме сердца. В самоволку дернуться побоялся. Но выход таки нашел. Не зря еще Суворов говорил: «Русский солдат смекалкой богат».

Богатый смекалкой Антонов позвонил с училищного телефона-автомата домой своей старшей сестре и сказками да ласками уговорил ее притащить на КПП букет «самых красивых» цветов. А потом втихаря притаранил свой «веник» в учительскую, когда учителя отлучились на обед, и поставил прямо на пустовавший несколько недель стол.

Так что теперь юная красотка Ирина Петровна думала-гадала, кто же из учителей является ее поклонником. То ли географ, то ли физик, то ли химик…

А «поклонник» тем временем уже вовсю рубился во дворе в хоккей со старыми дворовыми приятелями… А потом уминал мамины пирожки из духовки.

Едва я наконец подрулил к своему дому, торопливо поглядывая на светящиеся квадратики окон в квартире, как меня вдруг резко окликнули…