Суворовец. Том 2

Глава 11

— Пацаны! Эй, пацаны! Я щас! Погодите!

Мы с «Бондарем» обернулись.

К нам, вооружившись какой-то палкой, бежал тот самый мужик, которого я только что видел в окне пятиэтажки. Прямо в майке чувак на подмогу выскочил, оставляя за собой на снегу след из разноцветных кружочков конфетти.

— Ого! — воскликнул мужик, увидев на на помятом снегу два барахтающихся тела и нас с приятелем, сидящих сверху на поверженных гопниках. — Ничего себе вы молодчики!

«Лама», приятель второго гопника по прозвищу «Сивый», тем временем уже пришел в себя. Даже попытался было резво вскочить на ноги, но «Бондарь» крепко держал его. Прямо сверху навалился всем телом. Так, что даже не вздохнуть, не то что вырваться у «Ламы» не получится.

Я с удивлением заметил, что в этой драке мой приятель был гораздо смекалистее, чем тогда, при встрече с «шипиловскими». Опыта, видать, уже набрался «Бондарь»… Способным учеником оказался мой суворовский приятель!

Я потер гладко выбритый подбородок, на котором уже образовалась хорошая такая ссадина. Видать, долбанул мне все-таки локтем гопник, когда я, повалив его на землю, вязал руки суворовским ремнем. Да и у «Бондаря», кажется, фингал под глазом намечается… Хороший такой, лиловый…

Хорошо, что мы не в увале, а на каникулах! А то пришлось бы опять сопли жевать в кабинете у майора Курского и объяснять причину очередной порчи суворовской физиономии. А потом куковать в стенах училища без увалов.

Курский у нас офицер-воспитатель опытный. У него отмазка в стиле «случайно наступил на швабру, когда мыл пол в наряде» не проканает.

Поверженный на снег гопник «Лама» снова попытался вырваться. А потом, изрыгнув поток ругательств, которым позавидовал бы даже портовый грузчик, затих. Его приятель, лежащий под лавкой, резко поднял голову, но, стукнувшись темечком о сиденье, тоже понял, что лучше не рыпаться. Так гопники и лежали, уткнувшись носом вниз и мирно поедая новогодний снег.

— Вы, пацаны, походу, уже сами разобрались! — с удивлением констатировал мужик.

Бросил свой дрын и зябко поежился, потирая голые плечи в майке-алкоголичке.

— Молодчики! Ну прямо молодчики! Ладно, щас этих гавриков упакуют!

— Ноль два звонили? — деловито спросил я.

— Звонил, звонил! — отмахнулся мужик и снова поежился. — Сразу позвонил куда надо. Щас подгонят им персональный транспорт. Подождать только надо чуток еще…

Драка во дворе не осталась незамеченной. Встретившие бой курантов соседи начали по очереди выглядывать из окон. То из одного, то из другого окна высовывались любопытные головы.

— Егорыч! — кликнул из окна второго этажа какой-то усатый мужик. — Егорыч! Че у вас там случилось? Алкаши, что ль, опять фуфырь не поделили?

Я узнал его. Это был дядя Витя, отец моего старинного дворового приятеля Пашки по прозвищу «Корень». Вслед за ним высунулась и остроносая морда самого Пашки.

— Че там, пап? — полюбопытствовал приятель, черпая с аппетитом какое-то кушанье из глубокой миски. А потом с удивлением уставился на меня: — О, «Рог»! Здорово! А ты че не дома?

И обеспокоенно спросил:

— Помощь нужна?

— Все путем, Витек! — отозвался Егорыч. И недовольно обратился к сыну: — Пашка, ядрен батон! Дуй на кухню! Помощь матери на кухне нужна! Я тебе сказал: поставь оливье на стол! Не для тебя одного мамка его делала! На всех было приготовлено! У тебя еще тарелка с холодцом недоеденная стоит!

И легонько смазал сына по коротко стриженному затылку.

— Ладно, ладно! — пробурчал обладающий хорошим аппетитом «Корень» и скрылся в окошке, на прощание крикнув: — «Рог»! Ты завтра-то заходи! Санька тоже припрется…

— Угу! — рассеянно кивнул я. — Зайду… может быть!

Встреча с дворовыми приятелями — это, безусловно, вещь приятная. Но с этими бы для начала разобраться.

Где же «мильтоны»-то ездят? Покуда гопников не упакуют, я со двора не уйду. И Илюха тоже. Может, пьяных дедов Морозов по обезьянникам развозят?

— Алексей Егорович! — в окошко высунулось личико другой нашей соседки, Евдокии Ильиничны.

Услышав знакомое имя-отчество, я вдруг вспомнил, кем был этот колоритный дядька в майке с конфетти на плечах, резво кинувшийся нам с приятелем на подмогу.

Ба! Да это ж… это… как его… дядя Леша!

Савицкий! Или Савченко… Запамятовал уже фамилию.

В детской комнате милиции он когда-то работал. Познакомились мы с дядей Лешей, правда, при не очень приятных обстоятельствах. Мы тогда с Пашкой и Санькой «Левым» решили устроить вендетту — поджечь газетку в почтовом ящике одной соседки, которая, увидев нас с приятелями за гаражами с дымящимися сигаретами в зубах, мигом донесла родителям.

Месть тогда так и не удалась. Едва мы успели чиркнуть спичкой по коробку и поджечь старый выпуск «Правды», который Пашка вырвал из отцовской подшивки, как нас тут и сцапал дядя Леша, возвращающийся с рыбалки. Мигом затоптал огонь огромными лапищами и повернулся к нам, дрожащим от страха.

В детскую комнату он нас, конечно, не потащил. Так, поговорил по-соседски. Но у меня после этого доверительного разговора еще пару дней болело и воняло рыбой правое ухо…

— Алексей Егорович! — повторила Евдокия Ильинична елейным голоском. — Это что у вас там такое?

И высунулась в окошко наполовину, чтобы лучше видеть.

Я даже с улицы заметил, как заблестели любопытные глазки соседки. Еще бы! Такое ЧП, а она тут как тут! Вовремя! Одна из первых свидетелей!

— Ешки-матрешки! — зло сплюнул в снег милиционер. — Скорее бы уже ребята приехали! А то завтра весь двор проходу будет не давать!

Вслед за Евдокией Ильиничной в окна начали выглядывать и другие соседи. И вот уже полдома смотрело, как «Сивый» с «Ламой» вместо новогоднего оливье поедают снег.

Дядя Леша выругался и зычно крикнул, глядя наверх и обращаясь ко всем сразу:

— Товарищи! Все в порядке! Просто небольшое недоразумение! Тут некоторые несознательные граждане у нас раньше срока отмечать начали. Вот и пришлось немного успокоиться. Всех прошу вернуться к новогоднему столу!

— Алексей Егорович! — снова залебезила соседка, не обращая внимания на просьбу и поправляя платочек на сморщенном лице, похожем на печеное яблоко.

Ей явно не терпелось узнать подробности, чтобы прямо с утра было о чем потрепаться с соседками на лестнице.

— Так что же все-таки они натворили? Ой… А чего Андрюшка-то тут? И с отцом… А чего это с ним? А мамка-то где? Ой, ешки-матрешки! Пьяный какой! Отец-то! Шатается, лыка не вяжет! Неужто Зинка его выгнала? И сыну-суворовцу какой пример подает! А…

Я нахмурился. Не хватало еще для полного счастья, чтобы про него и его ссоры с матерью начали ходить анекдоты по всем окрестностям метро «Юго-Западная»!

— Евдокия Ильинична! — вмешался я и нарочито громко крикнул, задрав голову: — Все в порядке. Вышли во дворы бенгальские огни позажигать! Уже идем домой! Вы оливье-то доедайте и спать скорее ложитесь! А то Вам завтра утром в поликлинику…

— Хам! — рявкнула соседка и с силой захлопнула окно, да так, что стекла задребезжали.

Хмурые усталые «мильтоны» наконец-то приехали и быстро упаковали «Сивого» и «Ламу» в машину.

— Здоров, Савченко! — хмуро поздоровался с дядей Лешей старший из милиционеров. И зевнул: — Ох и ночка сегодня. Ты представляешь, Леха: один Дед Мороз спьяну на балкон к соседу залез… Тот, как его в балконную дверь увидел, подумал: все, «белочка» пришла… Даже завязать решил. А ты молодец, Леха! Мы с этими сусликами не далее как неделю назад виделись! Только-только их после «суток» выпустили… А они снова. Ну в этот раз они надолго уедут…

— Да я-то че? — отозвался дядя Леша. — Это вон, пацаны все! И он указал на нас с «Бондарем».

— А вы их знаете? — вмешался я в разговор.

— А то… — отозвался второй милиционер, совсем молоденький. — Сиваков и Ломакин у нас — частые гости…

— Ладно, мужики! — доблестный сосед потер себя по голым плечам, которые уже были почти синие — будто курица на прилавке в советском магазине. — Я побег… А то сейчас точно околею! Парни, вы — молодцы!

— Давайте, с Новым Годом! Молодцы, пацаны! — тоже похвалил нас старший, потирая руки.

Милицейская машина, увозящая «Сивого» с «Ламой», скрылась за углом. Соседи, расстроенные тем, что дворовый спектакль так быстро закончился, попрятались обратно в свои квартиры. Все, кроме Евдокии Ильиничны. Она так и продолжала торчать в окне, внимательно наблюдая за моим батей, который уже потихонечку начал трезветь.

— Слушай, Илюх! — спохватился я, когда дядя Леша, попрощавшись с нами, убежал к себе домой, отогреваться у батареи и доедать салаты. — А ты чего сюда-то приперся? Вылетел откуда ни возьмись! Я и не ожидал тебя совсем увидеть! Ты ж сам говорил, что твоя Лиля собирается Новый Год на даче встречать!

— Так-то оно так! — весело сказал «Бондарь», запуская снежком точно в дерево, стоящее поодаль. — Просто Лилины родители в последний момент все переиграли. У них на даче во всем садоводстве свет вырубили. Авария какая-то. Вот они последней электричкой в город и вернулись. А я Лильку поздравить забежал, да так и остался. Пока на лестнице с ней прощался-прощался, уже полдвенадцатого… Родоки ее говорят: «Оставайся, чего по ночам-то шастать!». Ну а я, как ты понимаешь, только и рад… Позвонил своим, говорю, мол, так и так…

— Родоки ругались небось?

— Ругались, конечно, — «Бондарь» пожал плечами. — Грозились по попе надавать, в угол поставить, наследства лишить… Батя обещал, как вернусь, за ухо на гвоздь подвесить… Ну да ладно! У меня второе ухо останется!

— А меня-то ты как увидел? — допытывался я.

— А мы с Лилькой на кухню пошли… ну, в общем, тарелок чистых еще взять! — пояснил приятель. — Стоим у окна с ней, я случайно глянул вниз, вижу, а тут у тебя замес! Ну, я ноги в руки — и бегом…

— С помадой на щеке! — насмешливо заметил я.

Илюха смутился и наскоро вытер правую щеку, перемазанную бордовой помадой.

— Ой… ек-макарек! И как только девчонкам не надоедает этой дрянью мазаться! В общем, только куртку успел накинуть. А вот сосед твой, дядя Леша этот — прямо настоящий морж! Я бы дуба дал в одной майке на морозе!

— Стало быть, спасла нас сегодня ваша с Лилькой любовь! — усмехнулся я. — Иначе ты бы так не задержался у Форносовых…

Ко мне снова потихоньку начало возвращаться хорошее настроение.

— Ой, блин! — приятель потер ушибленный глаз и расстроился: — Точно фингал будет!

— Уже есть! — утешил я его. — Да ты не стремайся! До возвращения в училище точно заживет! Так что наряд точно не словишь! А Лильке ты таким даже понравишься! Герой! Ладно, пойдем по домам! Ненаглядная твоя, наверное, уж заждалась! Только…

Я кинул взгляд на отца…

— Слушай, Илюх! — задумчиво сказал я. — Есть тут одно дело…

У моей соседки Лильки Форносовой было одно замечательное качество. Она была очень понятливой и посему никогда не задавала лишних вопросов. Вот и сейчас, открыв дверь и увидев нас с Илюхой, поддерживающих под руки моего нетрезвого батю, она только подняла брови. А потом кивнула: «Заходите, мол!».

И тут же с тревогой кинула взгляд на своего ненаглядного.

— Так я и знала! — всплеснула руками Лилька, одетая в нарядное лиловое платье.

И нахмурилась. Точь-в-точь строгая жена, встречающая мужа после дворовых разборок.

— Илья! Ужас какой! — схватила она любимого за вихрастую голову, оценивая масштабы трагедии.

Илюха только глупо заулыбался и чмокнул ее в щеку.

— Не ругайся, Лилек! — мирно попросил я хозяйку, втискивая отца в прихожую. — Илюха у тебя герой! На защиту друга бросился! А это не фингал, это макияж… под цвет, так сказать, твоего платья… Платье, кстати, красивое очень. Илюх, ну хорош миловаться, помоги…

Илюха нехотя отлип от своей девушки и перекинул отцовскую руку себе через плечо.

— Слушай, Лилек, — по-свойски попросил я соседку. — Тут проблемка одна нарисовалась. Батя мой сегодня выпивал с приятелями… ну и, как видишь, чуток перебрал. А домой ему сейчас нельзя. Они с мамкой… ну, маленько поссорились. Самую чуточку. Можно он у вас тут до утра побудет? А потом… ну в общем, потом видно будет.

Илюха просительно глянул на Лильку и умоляюще сложил руки.

— Ладно! — согласилась Лилька, подумав. — Что с вами делать? Заходите… Папа против точно не будет. Он через часик где-то уже сам лицом в салате уснет. А маме я все объясню. Тащите тогда дядю Антона в дальнюю комнату.

И, вздохнув: «Ох уж эти мужские разборки!», она тоже зашагала с нами в комнату — готовить нежданному гостю спальное место.

А я, кое-как стряхнув снег с пальто и приведя себя в приличный вид, вышел на лестничную клетку и позвонил в дверь напротив.

— Ну наконец-то! — заворчала бабушка, открывая дверь. — Где тебя носит, Андрюшка-кукушка? Договаривались же: куранты вместе слушаем!

— Андрей! — вдруг вылетела в прихожую мама. Схватила меня за плечи, начала трясти и вертеть туда-сюда. — С тобой все нормально? Тебя не побили? Не порезали?

Та-ак… Кажется, я знаю, откуда ноги растут.

— Евдокия Ильинична только что звонила! — верещала мама, осматривая меня придирчивее, чем любой судмедэксперт. — Говорит, во дворе драка была! Стенка на стенку! Мужики какие-то с дубинами! Нигде не болит? Тебя не тронули? Андрей! Отвечай!

— Ма-ма! — твердо сказал я, отнимая от себя ее руки.

И глядя в глаза, спокойно сказал:

— Все нормально! Видишь, я целый! Все хорошо! Никакой «стенки на стенку» не было… Так, гопота какая-то у прохожего копейки да семечки стрельнуть решила. Все в порядке, ушел домой мужичок, целый и невредимый.

— А ссадина на подбородке откуда? — тыча пальцем мне в лицо, кричала мама.

— Случайно поскользнулся, когда с пацанами на горке катался, — придумал я.

— А что за мужичок? — допытывалась бдительная бабушка. — Из нашего дома? Небось Сенька-алкаш из второго подъезда? Так я и знала. Вечно, как глаза зальет, на рожон лезть начинает. И обязательно ему кто-нибудь да наваляет…

— Да не, бабуль! — я беспечно махнул рукой. — Не дядя Сеня. Так, левый какой-то мужичок. Домой к себе шел, шел, да заблудился. Он вроде вообще не на «Юго-Западной» живет. Просто спьяну станции метро перепутал и не там вышел.

— Ну… тогда ладно… — чуть успокоившись и убедившись в отсутствии у меня повреждений, несовместимых с жизнью, сказала мама. — Евдокия Ильинична потом еще что-то говорила… Да я слушать не стала, трубку бросила! Мы с бабушкой к окну побежали, а там уже никого… Андрей! Сынок! Обещай, что больше драться не будешь!

Ясно… Значит, Евдокия Ильинична все же попыталась маме слить, что батя приходил к нашему дому, да еще и подшофе. Но, к счастью, ничего у старой сплетницы не вышло. И это очень хорошо! А то я, кажется, уже был в шаге от того, чтобы снова вспомнить детство и газетку в ящике поджечь…

— Мам! — я пресек попытки родительницы взять с меня невыполнимое обещание. — А пойдемте-ка на кухню! Я такой голодный! Я бы сейчас целый тазик холодца съел! Бабуль, пойдем, пойдем!

— Ну что, Андрюх… — бодро сказал «Бондарь», когда мы втроем — я, он и Лиля — доедали утром первого января вчерашние салаты на кухне у Форносовых. — Все нормуль! Батя твой утром только очухался. Чайку крепкого попил, салатов поел и ушел. Ты скажи, мама на него не очень ругалась?

— А? Мама? — переспросил я. А потом, решив не посвящать друзей в семейные проблемы Рогозиных, сказал: — Да не, все окей. Так, поворчала для порядка и успокоилась.

И, спохватившись, спросил:

— Лиль, а родоки-то твои где? Я, кроме кота вашего, в квартире никого не видел.

— На дачу смылись! — довольно сказала Лиля, в предвкушении целого дня наедине со своим драгоценным Илюхой. Я собирался вот уже скоро свинтить в гости к Пашке.

— У них же электричество вроде вырубали? — удивился я.

— Починить обещали! — пожала плечами Лилька. — Ну а если и не дали пока — ничего. Печку затопят, при свечах посидят… Они без своей дачи прямо не могут! Все праздники там. Весной и летом все выходные на огороде буквой «зю». Никогда такого не понимала… И сегодня уже в девять утра укатили!

— Кстати! — вдруг оживился Илюха, тоже крайне довольный, что ему выпала такая лафа. И достал из кармана какой-то конверт: — Танцуй, Андрюх! Письмо пришло!