Суворовец. Том 2

Глава 12

«Бондарь» не успел заставить меня исполнить новогоднюю чечетку утром первого января. Я ловко выхватил у приятеля из рук конверт, на котором в графе «Отправитель» мелким убористым почерком был написан адрес…

Ленинградского Суворовского Военного Училища!

Вот это да!

— Э! — обиделся Илюха, так и не увидевший хореографического представления. — Ты чего? Так не пойдет, Андрюх! Письмо отобрал, а танец где? Я специально не вскрывал, тебя ждал! Танцуй давай!

— Позже! — ответил я, отдергивая от него конверт и с удовольствием вскрывая. — Позже, Илюх… Вот вернемся в училище, я там тебе такой вальс исполню… Хочешь, можем даже вдвоем станцевать.

Можно было даже не спрашивать, кто отправитель В Ленинграде у меня пока есть только один знакомый. Длинный и очень-очень серьезный. Местами даже занудный. Не зря его майор Курский сразу вице-сержантом назначил. Опытный офицер-воспитатель сразу просек, это из этого парня будет толк, и ему без опасений можно доверить взвод бывших школьников.

— «Батя», значится, письмо прислал… Одно на нас с тобой и с Михой… — с улыбкой констатировал я, разворачивая исписанный с обеих сторон лист из школьной тетрадки. — А чего раньше-то молчал, Илюх? Вот это хороший подгон в Новом Году!

— Так вчера ж только и пришло! — оправдывался приятель. — Ну, прямо перед тем, как я сюда собрался… Я в карман сунул и забыл… Хотел занести тебе, показать. А потом, ты ж помнишь, заварушка во дворе началась…

Так, так, сейчас почитаем, что там пишет наш бывший вице-сержант, мой предшественник.

Я искренне рад был получить весточку от нашего бывшего вице-сержанта Егора, который перебрался с семьей в Ленинград и постигал тяготы суворовской жизни в Северной столице.

Особыми друзьями мы с моим однокашником Егором Папиным, которого все парни еще на курсе молодого бойца единодушно прозвали «Батей», не были. Но и не враждовали никогда. Так, общались доброжелательно, по-приятельски. Дружить с ним было сложно. Наверное, потому что Егор всегда был будто старше своих лет.

Папин будто каким-то волшебным образом перескочил пубертат — из обычного советского школьника мигом стал мужчиной, будущим офицером. У Егора даже прыщей, сколько я его помню, никогда не было. А еще он не дрался, не хулиганил на уроках, не сходил с ума от скуки на самоподготовке. Просто сидел и делал уроки. А в свободное время читал газету в комнате досуга, нахмурившись и вытянув под столом длинные ноги. Точь-в-точь чей-то усталый советский батя, вернувшийся с работы домой.

И в суворовскую братию «Батя» с первого дня КМБ влился, будто всегда там был. Послушно вскакивал после команды «Подъем!», одевался быстрее всех, идеально подшивался, вызывая одобрение прапора Синички, не пытался сбежать в самоволку, не спал в нарядах… И вовремя осаживал шебутных братьев Белкиных, когда шутки близнецов выходили за грани разумного.

Я уже знал, что Егор, лишенный подростковых заморочек, всегда все будет делать правильно. Окончит Суворовское с отличием и вернется обратно в столицу. Поступит в Московское командное училище. Сделает хорошую карьеру и, как и Тополь, позже будет носить полковничьи погоны. Только по-честному служить будет, а не как этот…

Сам я был другим. Хоть и посерьезнел к шестнадцати годам, однако к жизни относился намного легче. Но, став вице-сержантом, все же попытался перенять у мудрого и рассудительного «Бати» нужные черты: внимательность, спокойствие, рассудительность и, конечно же, умение контролировать взвод, состоящий из вчерашней школоты.

— Давай вслух читай, Андрей! — потребовала Лиля, важно закидывая ножку на ножку и поправляя платьице, на этот раз — изумрудное, которое очень подходило к ее зеленым глазам.

И поспешно добавила:

— Ну, если там, конечно, никаких секретов нет… А то я в Ленинграде только разок была… Так скучаю! Мальчики, Ленинград — это лучший город на земле!

— Москва — лучший город! — возразил «Бондарь», жмурясь от удовольствия.

Лиля нежно гладила его за ухом.

— Нет! Ленинград! — Лиля стукнула по столу нежной ручкой. — Илья! Не спорь со мной!

— Ладно, ладно… — сразу включил «заднюю» слабохарактерный «Бондарь». И положил руку девушки обратно себе на ухо. — Ленинград, так Ленинград…

Лиля торжествующе кивнула.

— Вот ты, Лилечка, в Ленинграде побывала. А я там так ни разу и не был… — с грустью сказал Илюха. — Я вообще почти нигде не был… Разве что в «Орленке» пару раз, на море. А так меня родители каждое лето на дачу таскали… Я столько ведер воды переносил, сколько стекол из рогатки не перебил!

— Съездишь, какие твои годы, — рассеянно отозвался я, читая письмо. — Ладно! Вслух, так вслух! Тут никаких секретов… Слушайте, мальчики-девочки!

Я откашлялся и начал:

— «Привет, парни! Я тут уже больше месяца. Уже освоился»…

— Еще бы не освоиться! — ввернул «Бондарь», который млел в объятиях своей драгоценной Лили. — Папин будто родился в погонах… Этот в любом училище освоится… Готов поспорить, он генералом будет!

— Да погоди ты… — перебил я приятеля. — Слушай дальше: «Все, как у вас. Гоняют так же, как и вас… В увале с пацанами теперь ходим гулять не в парк Горького, а на Невский… Берем по мороженому и айда — из конца в конец. У нас даже спор был как-то: кто больше мороженых съест. Правда, одного парня потом положили с ангиной… А потом заворачиваем в пышечную на Желябова. Пацаны, там такие пышки! — просто отвал всего…»

Тут я невольно сглотнул подступающую слюну.

Пышки в знаменитой пышечной на Желябова и впрямь всегда были обалденные. И когда я, молоденький капитан, приезжал в Питер в восьмидесятых — навестить Коляна Антонова, который окончил «Техноложку» и работал инженером. И в девяностых, когда ездил туда к нему на свадьбу…

Лежат у меня дома где-то старые фотки, сделанные уже не знаменитый «Зенит-Е», а на какой-то там дешевый фотик… Старенький «Жигуль», за рулем которого — кто-то из питерских друзей жениха… Сам жених, замерзший до синевы, но мужественно позирующий фотографу в январе… Его лупоглазая невеста с прической, щедро залитой бутылкой лака… И мы, по приколу одетые в малиновые пиджаки…

Так и не вышло ничего у Коляна с его новоиспеченной супругой, хоть он, казалось, и забыл давно свою подростковую влюбленность в учительницу. Прожили они в Питере со своей Светкой всего пару лет и тихо-мирно разбежались, поняв, что любви между ними нет и никогда не было. Детей Колян со Светкой не нажили, квартиру не получили. А покупать было не на что — в НИИ, где Колян и познакомился со своей будущей супругой, в девяностых зарплату по полгода могли не платить. А посему бывшим супругам Антоновым делить было нечего.

Колян, забрав все свои нехитрые пожитки, уместившиеся в двух коробках, вернулся обратно в Москву и зажил бобылем. На свидания бывший суворовец, кажись, даже не пытался ходить. А зайдя к нему как-то в гости в холостяцкую квартиру однокашника, доставшуюся от родителей, я увидел на стене аккуратно вставленный в рамочку портрет все той же худенькой девушки с осиной талией…

Крохотной, миниатюрной, юной девушки, вчерашней выпускницы пединститута, у которой мы, суворовцы, так когда-то боялись получить «банан» за сочинение.

Так и не смог перебороть себя бывший суворовец…

— А дальше-то там че «Батя» пишет? — бесцеремонно прервал мои воспоминания «Бондарь». — Читай, Андрюх!

Они с Лилей так и сидели в обнимку, влюбленно уставившись друг на друга. Лиля нежно гладила своего парня по голове, а Илюха, чувствуя прикосновения ее нежных пальчиков, жмурился, будто Лилин кот Пират, которому утром первого января перепало дофига всяких вкусностей.

Я, глядя на них, даже немножко позавидовал. Настя моя прямо с утра сегодня должна была укатить в Рязань, к родственникам. Семейство Корольковых отправлялось туда в полном составе аж на целых три дня! Отмазаться от визита у моей ненаглядной не вышло, как она ни старалась… Поэтому все надежды я возлагал на вторую половину каникул…

Ерунда вроде бы. Всего три дня не видеться. Но для суворовца, который ест и спит исключительно по команде, а в город выбирается только с высочайшего дозволения, три дня — огромный срок!

— О! А вот это интересно! — я перевернул листок. — «У нас, так же, как у вас, есть кликухи. Все как полагается. Иногда фиг поймешь, кого как зовут. Иногда из-за этого даже курьезы случаются».

— Так, так! — вскинулся любопытный «Бондарь». — И какие же там погоняла у пацанов?

Я читал дальше.

— «Так, мужики, я думал, что парня одного Сашкой зовут. Потому что все во взводе его Шуриком кличут. А у него, оказывается, просто фамилия Александров. А зовут его Леха! А еще есть „Колька-Два ведра“. Прозвали его так, потому что в наряде как-то оставил полное ведро на дороге и сам же о него споткнулся. Потом второе принес, снова забыл и опять кубарем полетел…»

— «Два ведра»! — хихикнула Лилечка. — Вот хохма-то! А у нас в классе девчонка есть по прозвищу «Капитошка»…

— Потому что «бомбочки» с водой с балкона бросала?

— Не! — пояснила девушка. — Она у нас вообще отличница и вообще комсомолка-чемпионка. Никогда не хулиганила. «Бомбочки» — это не про нее. Фамилия у нее просто такая… «Капалина». Созвучно с «капитошкой».

— А у нас во дворе живет парень по прозвищу «Ветрянка»! — вспомнил «Бондарь».

— Потому что фамилия какая-нибудь у него подходящая, Илюх? Ветров там, к примеру? — предположил я.

— Да не! — хохотнул Илюха. — Не угадал! Фамилия тут вообще ни при чем. Он просто единственный из всех во дворе два раза ветрянкой переболел.

— А! — дошло до меня. — Тогда понятно… Даже и не знал, что такое бывает…

— Че еще там пишут, Андрюх? — приятелю все не терпелось узнать подробности. — Читай давай, не томи!

Даже от Лилечки своей чуток отодвинулся и шею вытянул, пытаясь разглядеть почерк Егора.

А вот это самое интересное!

— Терпение, мой друг, терпение! О-пачки! — я потряс тетрадным листком.

И обратился к ничего не подозревающему приятелю:

— Слушай, Илюх! А ты тут говорил, что ни разу в Ленинграде не был…

— Ну да… — Илюха не понимающе уставился на меня. — Не довелось пока… Ну ты же сам говорил: какие наши годы? А что?

— А то!

И я, откашлявшись, продолжил чтение:

— «Пацаны, у меня есть идея! Тут в Ленинграде, на Мытнинской, у меня родственница живет. Какая-то двоюродная бабушка мамы по отцовской линии. В общем, я сам пока не понял, кто она нам, но тетенька отличная! Я к ней на каникулы переберусь из казармы!»

— Не поняла… — хихикнула Лиля. — А зачем вам бабушка?

Я поднял руку, призывая к тишине.

— «Парни!» — писал Егор. — «Если письмо дойдет, когда вы еще на каникулах, берите с Михой и Андрюхой билеты и дуйте сюда, в Ленинград! Хоть на все каникулы! Хоть на третьей полке! Тут столько всего! Смотри — не пересмотришь! Невский, Аничков мост, кони Клодта, Пушкин, Петергоф… Да и просто можно целыми днями гулять. Я в первый день, как приехал, километров двадцать, наверное, находил. Короче, пацаны! Если надумаете, вот мой телефон…».

— Ну? — спросил я, закончив чтение и выжидающе глядя на друзей. — Что скажете?

— Ну… — «Бондарь» высвободил руку, которую обнимал свою Лилю, и растерянно потер вихрастую голову. — Я… это… как бы… не думал никогда…

— Ты подумай, Илюх! — предложил я ему. — Привычка-то полезная…

«Бондарь» в растерянности уставился на свою девушку.

— Лиль… Тут это…

Вот же мямля! Пока сформулирует то, что хочет, каникулы уже закончатся. И ехать надо будет на КПП, а не в Ленинград. Надо помочь тюхе-матюхе!

— Лилечка! — вмешался я в семейный диалог.

И навесил на морду свою самую доброжелательную улыбку.

— Илья очень хочет поехать в Питер на каникулы, по приглашению нашего общего приятеля. Так хочет, что прямо — ух! Ты его отпускаешь? Под мою ответственность, разумеется!

Соседка недовольно нахмурила лобик.

— Рогозин! — надулась она. — Ну что за пенки?

И обратилась к «Бондарю», который вжался в кухонный диванчик, гадая: «Отпустят или нет?».

— Илья! — тоном строгой жены сказала Лиля. — Мы же с тобой еще до Нового Года договаривались… Все каникулы вместе…

— Дык я… это… друга… ну… давно не видел… — мямлил Илюха.

Я нутром чуял, что он о-очень хочет поехать в Ленинград. Но и Лильку свою обижать не хотел. Эх, валенок…

— Лилечка! — снова вмешался я. И снова продемонстрировал голливудскую улыбку. — Будь ласка! Отпусти балбеса! Под мою ответственность! Не на все каникулы, конечно. Дня на три! А вот весенние каникулы будут все твои! Да, Илюха?

И живенько пнул приятеля ногой под столом. «Не молчи, как пень, мол, скажи что-нибудь!».

Через три дня как раз должна была вернуться из Рязани моя Настя. А посему мне позарез четвертого числа надо было быть снова в Москве.

— А! — встрепенулся Илюха. И с готовностью подтвердил: — Да, да, да! После третьей четверти, Лилечка, все каникулы я буду с тобой! Обещаю.

— Ладно! — смилостивилась королева. И тут же вспомнив, что баловать мужчин не стоит, шуточно погрозила пальцем: — Только смотрите у меня там!

Ну вот! Проблема улажена. Делов-то!

Илюха, который в своих мечтах, наверное, уже гулял по Невскому проспекту, расцвел.

— Обещаю! — гаркнул довольный парень.

— Да, да! — поддержал я его. — Вести будем себя прилично! Бумажки выбрасывать только в урну. Бабушек через дорогу переводить. И ни в коем случае не смотреть на девчонок!

— Да идите уже… — рассмеялась Лиля. — Звоните своему «Папе» или как там его…

— «Бате!» — крикнул я уже из коридора. — Мальчики-девочки, вы тут чуток побудьте! Я к себе домой позвонить сгоняю… А то межгород все-таки…

Вечером того же дня мы с «Бондарем» уже сидели на нижних полках в плацкартном вагоне.

Да уж, это тебе не «Сапсан»… Обычный плацкарт. Белье, на котором фиг знает кто спал до тебя, высунувшиеся голые пятки в проходе, и проводница, с утра пораньше орущая: «Сдаем белье!».

— Чудеса в решете! — приятель все еще не верил в происходящее. Потрогал свернутый потертый матрас, на котором, кажется, еще в девятнадцатом веке спали, и воскликнул: — Прикинь! Уже завтра будем в Ленинграде! Кстати, а че Миха-то не поехал?

— Его Вера плотно в оборот взяла! — пояснил я, деловито раскатывая свой матрас на нижней полке и заправляя простынь. — Он мне ее номер на всякий случай оставил. Ей-то я и дозвонился.

— Вот валенок-то! — воскликнул Илюха. — Неужели отпроситься у нее не мог? Боится своей Веры, будто она ему не девчонка, а мамка строгая…

— Ля какой грозный! А сам-то чего? — поддел я друга. — Тебя самого-то Лилечка еле-еле «отпустила»!

— Ладно, ладно! — стушевался «Бондарь». — Я ж так… Просто к слову пришлось!

— Э! — раздался вдруг чей-то незнакомый голос. — У тебя какая полка?

Мы обернулись.

В проходе стоял хмурый черноволосый парень с крючковатым носом.

— Чего уставился? — неласково обратился он к моему приятелю. — Полка у тебя какая, говорю?

Илюха посмотрел в свой билет.

— Верхняя вроде.

— Вот и шуруй к себе на верхнюю! — невежливо посоветовал ему «крючковатый». — А на нижней я живу.

«Бондарь» нахмурился.

— И что? Хоть на боковой! Мы же даже еще не поехали!

— И то! — парень резко шагнул к нему. — А я, может, поспать хочу! Давай, давай, двигай!

И плюхнул свою дорожную сумку прямо рядом с «Бондарем».

— Слышь… — завелся приятель.

Но не успел он договорить, как в проходе возникло приятное недоразумение.

Девчонка лет семнадцати. Озябшая, в смешном пальтишке и розовой шапке с помпоном. А на шее — разноцветный шарфик. Сама вязала, наверное…

— Здравствуйте! — робко поздоровалась девчушка.

Стянула с себя шарфик и поставила на пол небольшую сумку.

— Ребят… — скромно сказала она и посмотрела в свой билет. — Мне бы на верхнюю полку…

Тут произошли внезапные метаморфозы.

«Крючковатый» мигом подскочил. Будто пружинка. За какую-то долю секунды он из буки превратился в улыбчивого джентльмена. Мигом забыл про Илюху и уставился на девчушку.

— Погодите, барышня! — обратился он к вошедшей. — Зачем же Вам на верхней полке ютиться? Хотите, я Вам свою, нижнюю, уступлю?

Девчонка смутилась, а потом пробормотала:

— Ну… если это удобно…

Я усмехнулся.

Лицо незнакомого парня помрачнело. Он с неприязнью повернулся ко мне.