Суворовец. Том 2

Глава 5

— Не хочу я к ней идти! — помявшись, признался Колян.

И приятель понуро опустил голову. Будто в подлости какой-то признавался. Замер у окна, будто памятник. Стоял, не поворачиваясь ко мне, уткнув голову в холодное стекло.

— А чего так? — полюбопытствовал я. — Чего тормозишь-то? Девчонка вроде ничего… Милая такая… Звать-то ее как?

— Кира… — все так же нехотя ответил товарищ. — Неподалеку тут живет.

— Отличное имя! Редкое такое… — продолжал я. — Так в чем проблема-то? Ты этой Кире точняк нравишься! Иначе б не поперлась она к тебе в такой мороз, когда хороший хозяин собаку не выгонит! Это ж та самая брюнеточка, с которой ты на балу отплясывал?

Колян хмуро кивнул и, скрестив руки, отошел к окну. Хмуро уставился на снег, падающий за окном. Совсем как тогда, когда мы, собравшись в комнате досуга, обсуждали недавнее происшествие с нападением на учительницу…

— Так… потанцевали и разошлись, — пробормотал Колян, не оборачиваясь.

— А потом? — расспрашивал я приятеля.

Бедная Кира! Небось совсем уже там околела у забора! А этот все булки мнет!

— А потом… Она третий раз уже ко мне приходит… — Колян схватился за голову руками. — Один раз на КПП меня подкараулила, прямо в воскресенье. Когда я в увал собирался… Пойдемте, говорит, Николай, в кино… Там «Уроки французского» показывают. Записку с номером телефона всучила. Теперь вот за забором меня ждет.

— Ну и что? — изумился я. — Плохо разве, когда рыбка сама в сети плывет? Тебе и напрягаться не надо! Сходил бы! «Уроки французского», кстати, отличный, фильм…

— Ты откуда знаешь? — изумился приятель. Ты ж не ходил еще…

— Саня Раменский рассказывал! — нашелся я.

Не признаваться же Коляну, что я «Уроки французского» уже раз двадцать видел! И книжку Распутина читал, и фильм в кино в свое время посмотрел. В кинотеатре, которого к 2014-му уже и не стало… Снесли его и построили на его месте какой-то уродский торговый центр.

А потом, в нулевых, я и кассету с фильмом «Уроки французского» на «Горбушке» купил. Чтобы в который раз пересмотреть, как главный герой с учительницей в «чику» рубился… А потом уж и на DVD купил. Валяется у меня где-то дома этот диск. В той жизни, которая осталась за бортом…

Колян, ясень пень, ничего про это не знает. Советский суворовец семидесятых и VHS-кассеты-то ни разу не видел.

— Я и сходил с ней в кино… — выдавил Колян. — Разок всего… Ну… из вежливости. Не отказывать же… Она так надеялась! А потом она снова на КПП ко мне пришла. Я Димку тогда сказать попросил, что в наряде…

Ну что ж… Картина ясна. Как бы сказала Лариса Гузеева в этом случае: «У нас нет пары!». Не случилось любви с первого взгляда у Коляна с Кирой. И с десятого, кажись, не случится. Уж я-то знал, кто сейчас у приятеля был на самом деле в сердце. И, кажется, это была совсем не подростковая блажь…

— Не нравится она тебе, брат? — прямо спросил я приятеля.

Колян, не оборачиваясь, помотал головой и процедил сквозь зубы:

— Не мое… Чувствую, что не мое. А как сказать: «Нет», не знаю… Обидеть боюсь.

Ну что ж, тут, как говорится, ничего не попишешь. Насильно мил не будешь. Сколько б ни выстаивала милая брюнеточка Кира за забором, морозя свои хорошенькие ножки, все без толку… Не приглянулась она нашему Коляну.

Как и мне когда-то соседка по площадке — улыбчивая и веселая Лиля Форносова.

Лилька — девка красивая. И характер отличный. Легкая, веселая, неунывающая.

Мама с бабушкой были бы по уши рады, если бы две соседские семьи, чьи дети с рождения друг дружку знают, объединились. Такое не раз бывало в советское время.

Но это был не наш с Лилей случай. Она для меня так и осталась девчонкой со двора.

А вот Илюха «Бондарь», напротив, по уши был рад, что я их познакомил. И теперь ежедневно названивал Лилечке домой с автомата, висящего на первом этаже. Уже и на свиданку с ней забился. Слышал я краем уха, когда за ним в очереди терся, чтобы Насте своей набрать. Планов у новоиспеченного влюбленного было громадье! Уже пообещал сводить Лилечку в кино на «Обыкновенное чудо», как только майор Курский смилостивится и выдаст увольнительную.

Я в свое время, несмотря на давление родственников, решил не тянуть помидоры за пестик и сразу дал им понять: «Не стерпится и не слюбится!». Водить за нос девушку, кормить пустыми обещаниями — не мое. Терпеть никогда не мог кривить душой. Оно в итоге и к лучшему оказалось.

Вот и Колян, кажется был таких же «старомодных» взглядов.

Да каких старомодных? Правильных.

Честный пацан. Правильный. Только если решил, то надо до конца идти. А не по углам от девчонки щемиться.

— Понимаешь, Андрюх! — Колян развернулся и, держа руки скрещенными на груди, растерянно посмотрел на меня. — Ну не могу я девчонку обманывать! Она же обидится. А может, и плакать будет… Что делать-то? Как быть?

— А чего тогда ты сам к ней первый подкатил? — я укоризненно покачал головой. — Если она тебе и не нравится вовсе. Эх, Антонов…

— Решил отвлечься просто… — признался Колян. — Понимаешь, Андрюх! Ну мне же ничего ну… с той… не светит.

Я не стал спрашивать, с кем именно ему ничего не светит. И так было понятно. Все вокруг в училище знали, кто эта симпатичная «та».

Маленькая, худенькая, юная, но способная одним взмахом тонкой руки утихомирить целый взвод разбушевавшихся парней в жестком пубертате.

Ирина Петровна Красовская. Двадцати трех лет от роду.

Я вдруг подумал: а может, зря Колян бежит впереди паровоза? И шанс у него все-таки есть? Просто надо чуток подождать.

Сейчас-то ему с Красовской, ясен пень, ничего не светит… Нафига сдался училке суворовец? Но, как говорится, юность — это недостаток, который очень быстро проходит. Шестнадцать и двадцать три — это, конечно, огромная разница. Но годков через пять приятель вполне может подкатить к своей ненаглядной Ирине Петровне. Разница в семь лет — это ни о чем. Тем более что к тому времени он уже будет далеко не суворовцем…

А приятель тем временем продолжал делиться своими пубертатными бедами:

— Понимаешь, Андрюх… Я подумал: чего время терять? Если все равно ничего не выгорит с Ири… ну, с ней! Посмотрел вокруг: а все приятели уже с подружками! Ты с Настей, Димка «Зубило» — с Сашей… Миха вон вообще себе первую красавицу отхватил. Игорек в буфете почти «прописался»… Не отлипает от своей Леночки.

Я усмехнулся. Что поделать? Возраст такой. Против природы не попрешь.

— Даже в увале теперь с пацанами в кино не сходить, как раньше! — продолжал бурные жалобы приятель. — Каждый сам по себе. Вышли на КПП — и каждый к своей почесал. «Я к Насте», «Я к Саше», «Я к Вере»… А я, как дурак, один шатаюсь. Вот и решил тоже не отставать! И дров наломал… И теперь не знаю, куда деваться…

— Ясно! — подытожил я. — Решил от Киры сказками про наряды отделаться. Ждешь, пока проблема сама собой рассосется. Не стыдно?

— А что мне делать? — растерянно поглядел на меня товарищ. — Я, наверное, никогда в жизни не смогу девчонке прямо в лицо сказать: «Прости, ты мне не нравишься…»

— Знаешь, друг, — доверительно сказал я. — Любовь — это дело такое. Тут хорошим для всех не будешь. Иногда приходится выбор делать.

— Выбор делать?

Колян выглядел растерянно и даже жалко. Не привык, видать, он делать жизненный выбор. Да и в делах амурных у него опыта — с гулькин нос. Как, впрочем, и у всех моих однокашников.

— Угу! — подтвердил я. — Серьезный такой выбор, Колян. И слова говорить иногда приходится дамам, не самые приятные. Зато правдивые слова. И уходить. И, знаешь, лучше ты сейчас эти слова Кире скажешь, чем когда она уже по уши в тебя влюбится.

— Слушай, Колян… — приятель с надеждой вдруг глянул на меня. — А может быть, ты к ней сходишь сейчас? Вместо меня? Ну… и скажешь все? А я… ну…

Ага, как бы не так. Тоже мне, нашел переговорщика. На чужом горбу решил из любовного треугольника выехать.

— Нет! — жестко сказал я. — Я не буду врать ни про какие наряды. Ты сейчас пойдешь к Кире сам. И все ей скажешь. Сам девчонку окрутил, сам и расхлебывай. И давай быстрее, пока девчонка там в снежную статую не превратилась. Хорош булки мять! Не пойдешь по-хорошему — я сам тебя во двор выпихну.

— Андрюх! — начал было Колян. — Ну, может… ты все-таки…

Но я, не слушая никакие просьбы товарища, почти силой выволок его, упирающегося, в коридор.

— Вперед, суворовец Антонов!

Колян напоследок жалобно глянул на меня и, обреченно вздохнув, зашагал к выходу.

Наконец настало долгожданное воскресенье. День, на который я возлагал большие надежды.

Настроение у меня было отличное! А все потому, что я таки выбил себе увал. Учился старательно всю неделю. Даже несколько пятерок честно заработал. Зазубрил все стишки-запоминалки по химии и физике, которые мне когда-то рассказал «старшак» Саня Раменский. И, наконец, разобрался в темах, которые раньше отчаянно не понимал.

— Молодец, суворовец Рогозин! — похвалил меня наш химик — Арсений Маркович. — Молодец! Если так и дальше дело пойдет, в конце третьей четверти можете рассчитывать на «пять»!

Илюха «Бондарь» тоже сиял не хуже начищенной бляхи на ремне. Он тоже даром времени не терял. Закрыл все хвосты и вообще был паинькой. А посему и его ожидало сегодня долгожданное увольнение.

Не свезло только Михе. Почти перед самым увалом он завалил «контрошу» по алгебре. Поэтому сегодня его ожидало увлекательное путешествие в мир решения рациональных неравенств методом интервалов. Надо было готовиться исправлять полученный на контрольной «банан».

Миха расстроился, конечно. Да и как тут не расстроиться? Но свиданки с возлюбленной он все-таки не лишился. Его ненаглядная Вера уже прогуливалась за забором, чтобы чуток помиловаться. Хотя бы через забор. А посему приятель тоже пребывал в прекрасном расположении духа.

— Слышь, Андрюх! — пихнул меня в бок Миха за завтраком. — Хочешь поржать?

— Конечно! — с готовностью отозвался я, отвлекаясь от своих фантазий, в которых я уже уединился вместе с Настей в ее квартире на Кутузовском проспекте. — А чего бы не поржать? Поржать — это ж не поработать! Поржать и пожрать — наше все!

— Тополь-то наш от увала, говорят, сам отказался! — хохотнул «Пи-пополам», беря к чаю бутерброд с сыром и маслом. И дернул подбородком в сторону старого знакомого.

Я поглядел на «старшака», который сидел за столом вместе с Саней и Семой. Тополь, казалось, совсем усох. Белый, как мел. Не ест ничего. Снова сидит, уткнувшись в пустой стол. А Сема Бугаев и рад. Уже уминает халявную порцию каши, от которой Тополь снова отказался.

— Са-а-м? — переспросил я.

Вот это пенки!

Слыханное ли дело, чтобы суворовец по своей воле отказался пойти в увольнение?

Да ребята наши только об увалах и мечтают! Там же свобода! Родители, старые друзья, одноклассники… И, конечно же, симпатичные девочки…

Сеню Королева из другого взвода так и вовсе «Увальнем» прозвали. Потому что все об увалах треплется. Оно и понятно! Всю неделю торчишь в замкнутом пространстве. А тут выдается возможность, пусть и короткая, вкусить хоть несколько часов прежней свободной жизни! Где нет ни нарядов, ни строевой…

А тут — взял суворовец и сам отказался!

Был бы на месте Тополя какой-то другой парень — я бы решил, что он кукухой двинулся.

Но сейчас я сразу понял, чего «старшак» решил добровольно уйти в заточение.

Наворотил будущий товарищ полковник «делов». А отвечать за них хотел. Гопники — это не мама. Они «косяк» не простят. Всю душу из должника вытрясут. Вот и решил Тополь отсидеться за стенами училища.

— Слушай, Андрюх… — Миха снова подал голос. — Мне тут Игорек наш кое-чего рассказал.

— И что же?

— Он тут вчера в буфет в сто первый раз поперся — Леночку свою навестить. И говорит, что слышал, как Курский с Синичкой снова про Красовскую терли.

Я мигом навострил уши.

— Выкладывай! — деловито шепнул я. И быстро зыркнул в сторону других: — Только тихо!

— Короче! — зашептал мне почти на ухо Миха. — Ирина Петровна, оказывается, так куда-то торопилась, что кошельки перепутала. Кинула в сумочку тот, в котором мелочь носит. А зарплату впопыхах в ящик стола кинула — там и оставила. Потому и не досталось ничего гопоте. Так, на пирожки-тошнотики да на ситро в автомате…

Что ж, здорово! А я все голову ломал: как это так? Вроде Красовская в магаз за дефицитом собиралась. А в магазин без денег не хотят. Видать, это как раз тот случай, когда несобранность сыграла даме на руку…

Красовская была всеобщей любимицей, несмотря на то, что по строгости она давно обскакала даже более маститых преподавателей. И поэтому ее жалели все. Однако нам, ребятне, начальство строго-настрого отказывалось что-либо рассказывать о пострадавшей.

— Ступайте-ка к доске, суворовец! — жестко осадила Коляна Антонова, попытавшегося выцарапать хоть какую-то информацию о своей ненаглядной, старенькая и сухонькая Гликерия Петровна. Она у нас временно замещала Ирину Петровну. — И напишите вот такое предложение…

Я краем глаза посмотрел на Коляна. Тот, как и Миха, выглядел повеселевшим. Уже не сидел букой, как тогда, в комнате досуга. Напротив, уминал вовсю бутеры с сыром и поглядывал на часы.

— Что, Колян? — спросил я его, когда мы, позавтракав, уже собирались в увал. — Легче стало? После разговора-то?

— Угу! — смущенно пробурчал товарищ, застегивая мундир и придирчиво оглядывая себя в зеркало. — Только, конечно, дело это непростое… с девчонками разговаривать! Ух как тяжко было, Андрюх! Я так не уставал, даже когда на даче с отцом баню строил! Семь потов с меня сошло, пока с Кирой говорил. Хоть и дубак на улице.

— Не плакала хоть? — спросил я, тоже одеваясь.

— Да вроде не… — помедлив, ответил Колян. — Но, если по честноку, повторного такого разговора, я кажется, не вынесу…

— Слушай, Колян! — оживился вдруг Тимошка. — А если тебе эта Кира совсем не нравится, может, тогда…

— Что тогда? — сердито обернулся приятель.

Он явно не хотел, чтобы нас кто-то услышал. Ну да разве от этого шебутного куда скроешься? Всюду свои локаторы просунет.

— Если она тебе не нравится, — продолжал Тимошка, — может, тогда ты мне ее телефончик отдашь?

— С чего это баня вдруг упала? — хмуро сказал Колян, надевая шинель. — Зачем тебе ее номер?

— Ну… — Тимошка взмахами рук в воздухе обрисовал женскую фигуру. — Девчонка-то симпатичная. Я все думаю. Подкатить или не подкатить?

— Слышь ты, подкатывальщик! — обрубил я Тимошку. — Знаешь, что сделали с любопытной Варварой?

— Ла-а-дно! Уж и спросить нельзя.

Тимошка вздохнул притворно и жалобно протянул:

— Эх, где же она ходит? Моя ненаглядная… Закончилась почти моя суворовская юность, скоротечная и беззаботная. А я все еще одинок…

Пацаны загоготали.

— Не грусти, Тим! — вдоволь насмеявшись, «подбодрил» Тимошку брат — Тимур. И на полном серьезе предложил брату: — Слушай, а пойдем сегодня к Ларисе в гости!

— К какой Ларисе? — купился простодушный брат.

— Ну, соседке… тете Ларисе, которая тебе уши надрала во втором классе за то, что ты мячом ей окно выбил… — заржал Тимур. — Помнишь? А что? Не зря же говорят: бьет, значит, любит! Может, она с тех пор по тебе и сохнет!

— Сдурел, что ль, Тимур? — обиделся Тимошка. — Ей лет шестьдесят! Ты совсем с дуба рухнул!

— А тебе-то сколько, Белкин? — подал голос Димка. Он уже навел марафет и готов был лететь к своей возлюбленной — Саше. — Если кряхтишь, да охаешь, стало быть, ты и есть самый настоящий дед! Да ты не стесняйся! Шестьдесят — это самый сок!

Близнец еще больше насупился.

— Ладно, мужики! — вмешался я. — Хорош лясы точить!

И подтолкнул в спину стареющего шестнадцатилетнего суворовца.

— Пошли давай, дед! Физическая активность продлевает долголетие. Так что пока не пройдешь сегодня десять тысяч шагов, на глаза мне не показывайся!

А проходя через КПП, я увидел впереди знакомую узкоплечую фигуру…

Стало быть, Тополь все-таки намылился в увал?