Чуйка… Снова чуйка…
Тяжелое, давящее ощущение тревоги накатило на меня. Придавило голову и плечи, будто гранитной плитой.
Я четко ощущал: если я вот прямо сейчас не вмешаюсь в ход событий, кому-то будет трындец!
Было у меня такое, когда я в органах служил. И не раз. И когда еще «летехой» был, только получившим офицерские погоны, и когда уже капитаном стал, и когда до майора наконец дослужился… И даже когда шагал на тот злополучный разговор в кабинет к полковнику Тополю, после которого я так и не стал подполковником…
И каждый раз, вспоминая, я потом думал: «Как же вовремя я там оказался!».
Уже не особо скрываясь, я вошел в подъезд и, оглядываясь по сторонам, зашагал наверх.
Ничего особенного. Обычный подъезд обычной пятиэтажки. Запах борща и жареной картошки… Окурки на подоконнике в самодельной пепельнице, сделанной из пластинки фирмы «Мелодия». Надписи на стенах. «Коля из сорок восьмой квартиры, я тебя люблю!», «Петров — дебил!», «Женя + Лиза = любовь»
Все как у всех. Будто под копирку. Этакая «социальная сеть» семидесятых. Только Дуров стену убрал, а эта стена — вечная.
И в какую же из этих типовых квартир сейчас вошел мой давний знакомый?
— Эй! Куда летишь, суворовец? Обалдел, что ль?
Я и не заметил, как чуть не сбил с ног двух каких-то незнакомых тетушек, стоящих на площадке между вторым и третьим этажом. Соседки вели оживленную беседу и явно были недовольны, что я их прервал. Холодно нынче на лавке сидеть. Дубак в Москве уже которую неделю. Вот и перенесли словоохотливые кумушки свои ежедневные консилиумы на лестницу.
— Прошу прощения… — наспех пробормотал я и хотел было дальше лететь наверх, но как бы не так! Меня снова тормознули.
— Это куда это ты побег? Эй, суворовец! — бдительно спросила меня одна из соседок, на вид пожилая, с полным мусорным ведром в руках. — Эй! Стой, говорю!
Загородила проход. Даже руки раскинула. Пришлось остановиться. Эта не хуже любого сотрудника ЧОПа работает. Еще и бесплатно. Все-то ее касается. Все-то она должна знать. Кто, куда, зачем… «И боится их порой даже участковый»…
Бабуля вперилась в меня поверх очков взглядом хищной птицы. Полное мусорное ведро так и висело в морщинистой руке. Ее компаньонка тоже сверлила меня глазами.
А любопытная соседка-то мне может оказаться очень даже на руку!
— Здравствуйте! — соблюл я политес. Одернул на себе шинель и торопливо спросил: — А Вы не видели случайно, еще один… ну… суворовец? Тут не пробегал только что?
Лица соседок разгладились.
— А! Макарка-то? — уже доброжелательнее отозвалась вторая, полная и круглолицая. От нее дурманяще пахло домашними пирожками. — Пробегал, пробегал… Да только что на пятый этаж пролетел. К Маринке, вертихвостке, наверное, в гости намылился. Знаем мы ее, молодежь эту современную… А ты его друг, что ли?
— Ага, друг! — кинул я торопливо. Первая соседка с ведром все еще не собиралась освобождать проход. Ну не драться же мне с ней!
И для пущей убедительности я брякнул первое, что пришло в голову:
— В училище его срочно вызвали! Вот, бегу предупредить!
Бабушка с ведром пожевала губами, а потом, просканировав меня взглядом, открыла «шлагбаум». Я, довольный и взмыленный, побежал дальше, наверх.
В другой раз я бы, конечно, не стал ни перед кем отчитываться о цели своего визита. С фига ли? Но сейчас я был готов даже расцеловать бдительную соседку с мусорным ведром — прямо в ее морщинистые щеки!
Я взлетел на пятый этаж, в два прыжка преодолев последний пролет, и остановился, как вкопанный.
Ни фига себе!
А дальше было все, как в замедленной съемке…
Настежь открытое окно на пятом этаже дома. Голоса суровых соседок-сплетниц снизу, которые, кажись, так и не собирались расходиться. И Тополь, уже перекинувший одну ногу через подоконник.
Быстро, не думая и не отвечая на вопросы, я прыгнул к несостоявшемуся игроку в карты, мигом обхватил его обеими руками за пояс и, сделав сильный рывок назад, сдернул на пол.
Ни фига себе, какой он тяжелый! Будто и не суворовец вовсе, а грузный «полкан» Тополь, который когда-то в далеком 2014-м предлагал мне «очень выгодный альянс».
А с виду и не скажешь!
— Ба-бах!
Мы вдвоем с Тополем повалились прямо на холодный грязный пол. Даже дом, кажется, вздрогнул после нашего падения.
Ошарашенный, я еще несколько мгновений не шевелился. А потом, отпихнув придурка в сторону, сел. Стащил с себя шапку и вытер вспотевший лоб и волосы… Я был практически весь мокрый от волнения и быстрого бега.
Я, все так же сидя на полу, прислонился к стене и довольно улыбнулся.
Все! Дело сделано! Я успел! И чуйка моя меня не подвела. Как и всегда.
Однако спасенный, как оказалось, вовсе не разделял моего хорошего настроения.
— На хрена ты это сделал? — вдруг выкрикнул Тополь. — Ты вообще откуда взялся? Следил за мной, что ли?
Взгляд его был все таким же безумным. Кулаки сжались. Красная морда Тополя с узкими глазенками выражала ярость и негодование. И я вдруг увидел, что по лицу его катятся злые слезы.
Стало быть, благодарности за спасение жизни можно не ждать.
Еще бы! Я ж, дурак такой, помешал привести Тополю в исполнение такое «гениальное» решение всех проблем!
Я понимал, с чего он вдруг решил свести счеты с жизнью. Вляпавшийся по уши не в тот шоколад «старшак» понял, что мафия с Шипиловской улицы во главе с «Ризотто» от него не отвяжется. Рано или поздно они его выцепят, сколько б суворовец от них не щемился. И скорее всего, обдерут как липку. И о процентах не забудут. Даже через десять лет. А не захочет отдавать — покалечат. И это в лучшем случае.
Тополь уселся на пол, у открытого окна, опустил голову и обхватил колени руками. Плечи его вздрагивали. А потом подросток поднял голову, все так же зло посмотрел на меня и прошипел:
— Ты… ты… Да ты знаешь, кто ты? Кто тебя просил, а? Кто просил тебя?
Но я тут же зажал его морду ладонью. «Молчи, мол».
Тополь что-то промычал и попытался было сдернуть мою руку, но не тут-то было.
— Заткнись! — не особо вежливо велел я спасенному.
Мне, в общем-то, было глубоко фиолетово, скажет мне Тополь: «Спасибо!» или нет. Я сделал то, что должен был.
Я прислушался.
Голоса внизу внезапно затихли. А потом раздался торопливый топот ног. Он слышался все яснее и яснее.
Соседки. Как услышали, что что-то происходит, мигом перестали обсуждать, кто из соседей — алкоголик, а кто — женщина легкого поведения, и побежали наверх — поскорее посмотреть, что же случилось. Надо же кумушкам первыми всегда обо всем узнать! А то что в следующий раз обсуждать, когда ведро выносить соберутся?
— Вставай! — шепнул я Тополю, не убирая руки. — И не вздумай орать! Молчи и будь паинькой! Понял?
Тополь еще разок что-то недовольно промычал, а потом еле заметно кивнул.
И вовремя!
Только я заставил его подняться и сам встал на ноги, как в пролете показались все те же любопытные лица. Одно — сухое и сморщенное, другое — круглое, с глазами по пять копеек.
— Ага! — проскрипела первая соседка, с ведром, и торжествующе указала на нас крючковатым пальцем. — Так я и знала! Курите!
— Нет! — я мигом захлопнул окно и, подтолкнув Тополя в спину, торопливо зашагал вниз по лестнице.
— Как бы не так! Ага! Не курят они! А еще суворовцы! — взвизгнула вторая. — А ну стойте-ка! Макарка! Вот я ужо матери скажу!
Круглолицая попыталась было схватить меня за рукав, но я, решив, что хватит церемониться, схватил ее за плечи и отодвинул в сторону. Оставил недовольно вопящих дам на лестнице и потащил вяло сопротивляющегося Тополя за собой.
— Погоди! — вдруг растерянно попросил меня давний знакомый, когда мы вышли на улицу.
— Чего тебе? — недовольно обернулся я.
В своих мыслях я давно уже был далеко отсюда. В нежных девичьих объятиях. В теплой, уютной квартире в «Доме Брежнева». Где, кроме меня и Насти, никого нет…
Тополь еще немного помялся, рассматривая свои ботинки в снегу, а потом наконец родил беспокоящий его вопрос:
— Сдашь меня?
— Угу… — кивнул я. — Уже в училище иду. Сдавать.
Да на хрен оно мне надо!
Я хотел было зашагать дальше, но Тополь снова остановил меня.
— Погоди… Андрей… — вдруг сказал он растерянно. Совсем не так, как говорил обычно. — Что мне делать?
— Не знаю! — сказал я. — Сам разберешься. Сам кашу заварил, сам и расхлебывай. Если покумекаешь, то придешь к правильному решению. А вот где ты сейчас должен быть, Тополь, я точно знаю.
— Где? — все так же растерянно спросил еще не так давно хамоватый и наглый, а теперь растерянный оппонент.
— В «Склифе»! — бросил я, оборачиваясь через плечо. — У той, которая благодаря тебе там оказалась. А дальше — сам разбирайся.
— Слыхали, пацаны? — Димка «Зубило» влетел в расположение, сверкая глазами. — У меня для вас такие новости! Вы сейчас умрете!
— Хорошая перспектива! — отозвался Тимошка. — А я думал еще лет пятьдесят покорячиться… Ну что ж, я же говорил, что подходит к концу моя беззаботная жизнь…
— Да мужики! — Димку просто распирало от желания поделиться информацией. — Новость — просто бомба! Улет!
— Я знаю, какая новость!— Колян Антонов оторвался от книжки Жюля Верна. — к Димону на КПП только что Саша приходила…
Димка мигом стушевался…
— Э… А ты откуда знаешь, Колян?
— А у тебя след от помады на шее! — невозмутимо ответил Колян и снова уткнулся в приключения путешественников на воздушном шаре.
— Да я не об этом… — залепетал Димка, вытирая шею под общий хохот суворовцев.
— Ладно, Димон! Жги! — подбодрил его я, когда все более-менее успокоились. — Что случилось? Тебе генерала дали?
— Да не дали… Тополь рапорт написал… Об отчислении по собственному желанию…
Спустя неделю, лежа после отбоя в казарме, я слушал мерный храм «Бондаря» и думал о том, что все закончилось так, как и должно было.
Я не сдал Тополя. Ни словечком ни обмолвился о случившемся. Даже лучшим друзьям — Михе и Илюхе. И уж тем более — начальству. Он сам принял решение уйти из училища. Что ж, так тому и быть. Я спас ему жизнь. А как он ее проживет дальше — его дело.
А вот с «Ризотто» дело обстояло по-другому. Я понял, что историей с нападением на «Красотку» дело не ограничится. И пора было пресечь в зародыше рост этого сорняка под названием «шипиловские». Надо сделать так, чтобы этой страницы в истории и не было вовсе.
Я вспомнил, где когда-то жил «Ризотто». Когда у него не было еще ни машины, ни элитных апартаментов, ни дорогих часов. Прогулялся по Шипиловской улице и, поковырявшись в закоулках памяти, все же нашел дом, где наши когда-то брали тогда еще юного «авторитета» — за какую-то кражу. И, возвращаясь со свидания, наведался в ближайший опорный пункт.
Молоденький дежурный поначалу не принял слова суворовца всерьез. Но потом все же пошел навстречу. Сумел я его убедить, включив все свои навыки бывалого опера. Опер к оперу завсегда подход найдет. И вскоре «Ризотто» вместе с коренастым и «Тыквой» уехали туда, где давно должны были быть. В «браслетах» и под очень грустную музыку. «Красотка» опознала своих нападавших.
Засыпая в тот вечер под все тот же непрекращающийся храп «Бондаря», я вдруг вспомнил, как моя чуйка когда-то и его выручила…
2000-й год. «Горбушка». Известный в Москве рынок. Место, где можно купить все. Ну, или почти все.
Поперся я туда как-то в свой выходной, просто от нечего делать. Купил в ларьке недавно вышедшую кассету с альбомом Любэ «Полустаночки». Съел шаверму, приготовленную гостем из Средней Азии, стараясь не думать о том, из чего она сделана. Взял себе бутылку пива «Афанасий», достал свой плеер, врубил в ушах новинку и продолжил бесцельно шататься по рынку, разглядывая витрины.
Денек был просто отличный. Солнце светило вовсю. Домой в свою убитую «хрущобу» идти совершенно не хотелось. Ходи да броди…
"Полустаночки, ночные полустаночки
Сколько их по родной стране
Полустаночки, то поле, то поляночки
Довелось, повидалось мне, эх-эх-эх-эх…" — бодро напевал в стареньких наушниках Расторгуев.
Как вдруг…
Как и сегодня в увале, я тогда понял, что надо двигать булками. Прямо сейчас. Прямо сию минуту.
Наспех проглотил остатки шавермы, поставил на поребрик недопитую бутылку с пивом, обрадовав сим фактом какое-то лицо без определенного места жительства, и, вытерев губы, ломанулся к станции метро «Багратионовская».
Быстрее, быстрее, быстрее!
Доехав до нужной станции, я пулей понесся вверх по эскалатору и, добравшись до знакомого дома, мигом влетел в подъезд «хрущобы». Пролетел четыре этажа и только тогда остановился.
Опять звонок шпана местная сломала… Твою ж нафиг! Не работает, сколько ни жми! Вынуть бы руки этой гопоте, да вставить в одно место!
— «Бондарь»! — заорал я. — Илюха! Дома аль нет?
Начал тарабанить в дверь. А потом, не церемонясь, стал колотить ногой в филенку.
— «Бондарь»! Едрит Мадрид! Открывай, говорю! Сейчас дверь вынесу!
Но не успел я, разбежавшись, садануть плечом, как дверь открылась. На пороге стоял мой давний приятель — бывший суворовец Бондарев.
— Здорово! — удивленно бросил он, осоловело глядя на меня.
Я почувствовал резкий запах перегара.
— Который день уже «гудишь»? — деловито спросил я, бесцеремонно втискиваясь в квартиру.
Всклокоченный «Бондарь» нехотя ответил:
— Ну, с четверга… А ты-то че приперся, Андрюх? Вроде…ик… на той неделе только виделись.
Я глянул на него и понял, что не зря ломанулся сюда, пожертвовав недопитой бутылкой «Афанасия». Приятель не планировал тихо-мирно отсыпаться после трехдневных возлияний. Бывший суворовец куда-то явно намылился. Уже натянул штаны, свитер, облился каким-то вонючим одеколоном и, взяв знаменитый атрибут двухтысячных — барсетку — собирался выходить.
— Куда идешь, «Бондарь»? — все так же бесцеремонно спросил я, следуя за ним.
— Так… — обтекаемо ответил поддатый приятель. — Пойду… Если найду…ик… А чего? Я парень видный… Мне только свистнуть…
Посмотрел на себя в чуток покоцанное зеркало, висящее в прихожей, и недовольно поцокал языком. Выдавил на ладонь гель с какой-то вонючей отдушкой и даже попытался соорудить укладку на всклокоченной башке.
— Твоя где? — деловито спросил я, беря его за плечи и разворачивая лицом к себе. — Где Юлька, спрашиваю тебя? Опять поругались?
Услышав о жене, «Бондарь» тут же скривился. Будто проглотил что-то очень неприятное.
— Ненавижу я ее! — крикнул он внезапно.
И саданул прямо в зеркало. Обеими руками.
Зеркало треснуло. Осколки посыпались на пол. Приятель, не замечая боли и размахивая сочащимися от крови руками, снова заорал:
— Всю жизнь она мне попортила! Выдра! Ну ничего… Я сейчас поеду… покатаюсь… Погоняю… «Ласточка» моя во дворе меня ждет. Может, познакомлюсь с кем… У «Китай-города» клубешник какой-то открыли… «Японский… Китайский…» Хрен его знает. В общем, какой-то там «Летчик»… Во! Пойду! Там такие крали! У-у!
И «Бондарь», проявив несвойственную пьяному резвость, вдруг мигом схватил ключи от машины, лежащие на полочке, и ломанулся на лестничную клетку. Будто боялся, что к его феерическому появлению в клубе «Китайский летчик Джао Да» всех хороших кралей уже разберут.
Поймал я выпивоху уже в пролете — когда приятель чуть не снес с ног соседку, возвращающуюся домой. Силой втащил бухого Илюху в квартиру, запер дверь изнутри, отобрал у него ключи от машины и сунул себе в карман.
— Э! — попытался было протестовать приятель. И даже мою фамилию вспомнил: — Рогозин, ты че? С дуба рухнул?
Но я, не обращая внимания на робкие попытки протеста, пинками загнал несостоявшегося гонщика в ванную, заставил принять холодный душ, а потом обработал ему перекисью порезанные руки.
— Значит, так! — жестко сказал я, когда уже вымытый и пришедший в себя «Бондарь» сидел на кухне, смирно пил крепкий чай с бутером и сожалением рассматривал забинтованные пальцы. — Сидишь дома и никуда не рыпаешься! Ключи от машины получишь позже.
И я выдохнул, чрезвычайно довольный, что успел вовремя.
Виноватый Илюха позже заявился ко мне домой — с благодарностью в виде бутылки коньяка и палки хорошего сервелата. Глядя вместе с приятелем матч «ЦСКА-Торпедо М» по телеку, я смотрел на игру молодого Семака и радовался тому, что поверил своей «чуйке»…
Вот и неделю назад, как оказалось, я не зря ей доверился.