Суворовец. Том 2

Глава 1

Прием-обманка. Вскинуть руку, якобы, что волосы пригладить. А потом садануть по «тыкве» развесившего уши оппонента. Даже так, чтобы сразу в отключку его отправить. И надолго.

Нечего у гопника «приглаживать». Башка у него — лысая. Наголо бритая. Даже фонарь отражается.

Я этот подлый приемчик хорошо знал. Видел его… не так давно. Точно так же, скалясь, поступил один из трех отморозков, с которым я сцепился в одном из московских дворов. В 2014-м. В тот вечер, когда закончилась моя старая жизнь. И началась новая.

Мой приятель «Бондарь», походу, так и не понял, что влип. Не усек мальчишка, что схватка с гопниками — это тебе не морской бой с одноклассником на скучном уроке. И не возня дворовой пацанвы «до первой крови». И даже не стычка «стенка на стенку», когда толпа с одного двора идет «мочить» толпу со двора соседнего.

Было у нас такое, во дворах на «Юго-Западной». И не раз. Так, больше ради забавы. Когда совсем скучно было. Поцапается какой-нибудь Васька с улицы Погодина с Петькой c проспекта Вернадского, расскажет «своим» — и вот уже пацаны, вооружившись дрынами, идут «мочить» соперника и восстанавливать справедливость. Те, в свою очередь, тоже не лыком были шиты и своими дрынами запасались. Ждали нас, как говорится, уже во всеоружии.

Эти бои гладиаторов, как правило, ничем не заканчивались. Разве что разбитыми носами и парой ничего не значащих ссадин. Даже мамам и бабушкам не над чем было поохать. Так, поорали пацаны: «Ты козел!» — «Нет! Ты козел!», поваляли друг друга в траве или снегу, и, выпустив пар, вернулись «на базу» — жарить картофан и сосиски за гаражами. А дрыны — так, для порядка.

Бывало, что сторона соперников и вовсе на стычку не приходила. Тогда мы, победоносно гудя и называя соперников «ссыкунами», просто возвращались домой. Через пару дней, однако, все забывалось, и мы с теми самыми «ссыкунами» запросто ходили вместе в одну школку.

А потом мы взрослели. И драться уже особо-то и не хотелось. Вместе с появлением первой щетины менялись и интересы. Не до драк становилось.

Когда тебе семнадцать, уже не кулаки чесать хочется. А целоваться с Петровой из десятого «Б». Ну или хотя бы на раме своего велика с заклеенной камерой ее прокатить, уткнувшись носом в худенькое плечико и волосы, пахнущие «Яичным» шампунем. Как повезет.

То все игрища. А здесь другое совсем.

От этих упырей можно и «перо» в бок получить — что за здрасте!

Не сдюжит «Бондарь». Молодой еще. Я сразу это понял. Не успеет вовремя среагировать на нападение!

Надо помочь!

Я мигом развернулся.

И вовремя!

Не успел кулак гопника с разбитыми костяшками опуститься на белобрысую голову «Бондаря», как я сильно хлестанул пряжкой своего суворовского ремня. Прямо по костяшкам!

— А-а-а!

Коренастый взвыл и отпрыгнул в сторону, зажав второй рукой израненный кулак и громко матерясь! Таких вывертов я, кажись, даже от матерых авторитетов не слышал!

Ну все! Началось…

— Мочи вояк! — крикнул первый гопник, самый длинный из всех, и прыгнул на Миху.

Но мелкий «Пи-пополам» неожиданно ловко увернулся. Молча, как и я, сдернул с себя ремень и ловко хлестнул по морде третьего гопника. Сильно, жестко, наотмашь. А потом сделал подкат длинному. Да так мастерски, что любой чемпион по борьбе, наверное, позавидовал бы.

Длинный, поскользнувшись на гладкой протоптанной дорожке в своих уродских кедах, сложился пополам, точно книжка, и рухнул наземь. Прямо мордой в скользкий поребрик. Я даже услышал, как что-то приятно хрустнуло.

Во дает «Пи-пополам»! Вот тебе и школота! Правду говорят: не суди по внешности!

Тут и «Бондарь» подтянулся. Тоже живенько ремень сдернул и на руку намотал. Встал сзади меня. Спина к спине.

— Не подходи, падла! — крикнул он срывающимся юношеским голосом, махая ремнем. — Урою!

Гопники, не ожидавшие отпора, малость опешили. Коренастый, злобно зыркая, потирал кулак, на котором уже проступил хороший такой след от пряжки моего ремня. А третий, низкорослый, с несуразно большой и круглой головой, походящей на тыкву, и вовсе растерялся. Только стоял да зюзями хлопал.

Видать, в «духах» у этих двоих ходит. Без «главного» ничего не может сделать.

Кстати, о «главном».

Длинный гопник, который, судя по всему, был у этого сброда «старшим», помотал головой и встал на карачки, выплевывая зубы. Снег окрасился красным. Я с отвращением увидел залитую кровью морду с маленькими, презрительными глазками…

Что-то в них было знакомое…

— Слышь, пацаны! — заговорил кто-то сзади… — Ну хорош, хорош… погорячились…

Я, стоявший спиной к «Бондарю», не видел говорившего. Но по голосу понял, что это — второй, коренастый. Я почувствовал, как Илюха еще крепче прижался ко мне спиной.

Голос приближался. Становился все громче.

Чуйка…

Снова сработала чуйка! Ощущение предстоящей опасности. Что-то сейчас будет!

И только я успел толкнуть «Бондаря» в сторону, как увидел справа от себя взмах руки с ножом.

Так я и думал. Успел коренастый «перо» достать, пока не опытному в настоящих драках Илюхе зубы заговаривал.

Все случилось за пару секунд. Но эти секунды показались мне вечностью. Будто все происходило в какой-то замедленной съемке.

Я крутанул руку гопника, перехватил покрепче, жестко выкрутил за спину и повалил его на землю. А сам насел сверху.

— А-а-а! — заорал поганец. — Больно, падла! Пусти. А-а-а! Пусти, урод!

— Бросай нож, гнида! — рявкнул я. — Бросай, скот!

Я перехватил руку гопника ниже и стиснул мертвой хваткой прямо возле запястья. А коленом уперся ему в поясницу, твердо прижав к земле. Пусть попробует дернуться!

Вереща от боли и суча ногами, утырок выпустил нож. Я мигом схватил его и отбросил как можно дальше. Чтоб с собаками не нашли. И не удержался, конечно, чтобы не ткнуть гопника носом в землю. Так, для порядка.

Внезапно раздался свисток.

— Атас! — раздалось откуда то сбоку. — Мильтоны!

Это подал голос третий, самый низкорослый из всех, с несуразно крупной башкой, похожей на тыкву.

Длинный поднялся наконец, оставив на снегу память о встрече с детдомовцем Михой— кровавое пятно. Едва заметном махнул рукой остальным. И троица в кедах и широченных штанах ломанулась сквозь кусты куда-то во дворы.

Илюха «Бондарь», перед глазами которого после несостоявшегося нападения, кажется, пронеслась вся жизнь, так и стоял, разинув рот. Белый, как снег на тротуаре, на котором так и осталась кровь длинного.

— Бежим! — заорал я. — Пацаны, бегом! «Бондарь», очнись! Двигай булками, если в участок не хочешь! Миха! Живо!

«Бондарь» встрепенулся. Миха тоже. Гурьбой, не останавливаясь, мы понеслись в сторону училища.

— Так значит, говорите, вице-сержант Рогозин, на вас напали?

— Так точно, товарищ майор!

Мы с Михой и Илюхой стояли навытяжку в кабинете взводного — майора Курского. Сегодня он был дежурным по училищу.

Выглядел я — так себе. На щеке кровоточила ссадина. Губа была разбита. Саданул мне таки локтем второй руки тот урод коренастый, когда я его наземь повалил. У Илюхи нос распух — споткнулся, пока мы в училище бежали, и носом землю пропахал. У Михи была рассечена бровь.

Фигня. До свадьбы заживет. Синяки да ссадины — дело плевое. До Суворовского и недели не проходило, чтоб я где-нибудь себя не покоцал. Привык уже.

Тут, кажись, назрела проблемка посерьезнее — как объяснить начальству происшедшее. В пылу драки я как-то и забыл совсем, что здесь я — не майор полиции Рогозин. А первокурсник, которому получить наряд вне очереди — как нефиг делать! И хорошо, если только наряд.

Скрыть драку с гопниками от начальства училища нам с приятелями не удалось. Курский, как назло, «пас» возвращающихся из увала суворовцев прямо у КПП — рядом с дежурившим там суворовцем. Следил, чтобы дежурный никому «по дружбе» не помог скрыть опоздание и не поставил «без пяти». А посему кое-кто из суворовцев, привыкших возвращаться из увала в «нуль одну», уже схватил себе залет.

Мы с пацанами, мокрые, взмыленные, все в снегу, нарисовались у КПП на целых пятнадцать минут позже положенного времени. Дежурный — Сеня Королев из четвертого взвода — завидев нас, выпучил глаза, еле заметно развел руками и дернул головой в сторону Курского. Весь его вид говорил: «Ну вы, блин, даете, пацаны… Еще б к ротному в таком виде явились!»

И сейчас мы, само собой, готовились получать на орехи.

Майор Курский пристально смотрел на нас, постукивая карандашом по столу.

— И кто же напал на вас, вице-сержант Рогозин? — спросил он, сканируя взглядом всех поочередно.

— Рогозин тут ни при чем! — не дав мне рот раскрыть, торопливо вмешался маленький, но бесстрашный Миха.

Приятель даже вперед дернулся. Будто загородить меня пытался своей тощей грудью.

— Он…

— Он сам ответит! Вы ему не мамка! Вам слова не давали, суворовец Першин! — перебил его Курский и жестко хлопнул по столу ладонью.

Миха будто вжался в пол.

А Курский строго продолжил:

— А если уж Вы, суворовец Першин, позволили себе выступить без разрешения, то будьте любезны усвоить: вице-сержант всегда «причем»! Он отвечает за порядок во взводе! За любую мелочь, любую провинность спросят, прежде всего, с вице-сержанта.

Во-во! Так оно и есть! Что-что, а это я хорошо понимал. Поэтому и не прыгал особо-то от радости, получив лычки, чем очень удивил своих однокашников-суворовцев. Особенно — Тимоху Белкина.

Ешки-матрешки, а как хорошо начинался увал!

Каких-то триста метров мы с приятелями не дошли до училища.

Миха дернул рассеченной бровью и умолк, понуро уставившись в пол.

Вот ведь каков пацан! Ничего не боится! Этакий рыцарь без страха и упрека!

— Изложите суть происшедшего, вице-сержант Рогозин! — вновь обратился ко мне Курский, нервно стуча карандашом по столу.

— Мы с суворовцами Першиным и Бондаревым возвращались из увольнения, товарищ майор! — коротко отрапортовал я. — К нам прицепились гоп… хулиганы. Пришлось защищаться.

Курский недоверчиво посмотрел на меня.

— Хулиганы? Гопники, то бишь? Что хотели?

— Так… закурить, копейки, семечки… — коротко пояснил я. — Ну, обчистить хотели.

— А вы им что сказали? — допытывался майор.

— Мы сказали, что не курим! — подал вдруг голос Илюха «Бондарь».

Он все еще был белым, как мел — не пришел в себя окончательно после того, как впервые в жизни побывал в настоящей уличной драке.

— Я не Вас спрашиваю, Бондарев! — Курский бросил карандаш и снова хлопнул ладонью по столу, да так, что графин с водой, стоящий на столе, подскочил, а крышка, слетев, покатилась по полу.

— Сказали, что не курим! — повторил я за Илюхой. И на всякий случай пихнул локтями обеих приятелей, которые стояли от меня справа и слева. Нечего лезть поперек батьки в пекло. Сам разберусь.

— А они? — продолжил майор допрос.

— Велели вытрясти карманы и деньги отдать! — придумал я на ходу.

В этот момент у меня в мозгу что-то шевельнулось. Снова сработала та самая чуйка, которая не раз и не два спасала мне жизнь во время службы в органах.

Этим уродам в кедах были от нас нужны вовсе не деньги. Хотя и от денег они, конечно, не отказались бы.

Я это почему-то ощущал очень явно. И зуб даю, они нам встретились не случайно. Точнее, не так… Это Миха с «Бондарем» им случайно попались.

А вот меня они явно поджидали… Я был готов поспорить на три воскресных увала, что это было так. Гопари во главе с длинным, которых часть своих зубишек сегодня оставил на ледяном асфальте, не просто так шастали вдоль дороги к училищу ради «копеек-семечек».

Они ждали меня.

— А вы не вытрясли, стало быть, карманы? — Курский снова взял в руки карандаш и откинулся на стуле.

— Нет, товарищ майор! — рубанул я. И быстро добавил, чтобы ускорить «допрос»: — Тогда один из них нож достал… Пришлось отбиваться.

Я заметил, как «Бондарь» при упоминании о ноже побелел еще больше.

Майор нахмурился. Встал из-за стола и подошел к нам вплотную.

— И куда же они делись, гопники эти? — недоверчиво спросил Курский, бросая карандаш на стол. — Матерые хулиганы, вооруженные ножом, стало быть, получили от трех суворовцев-первокурсников по мордам, после чего откланялись и тихо-мирно ушли?

— Никак нет, товарищ майор! — отчеканил я и соврал, решив ничего не говорить про «мильтонов»: — Там какие-то парни сильные мимо шли… Тоже в форме. Курсанты, кажется. Эти… как их увидели, сразу и разбежались.

— Першин! Бондарев! — отрывисто произнес Курский. — Все было так? Подтверждаете?

— Так точно! — хором отрапортовали друзья. Миха — твердым, уверенным, звонким голосом. Илюха — хрипло и испуганно.

— Кругом! — скомандовал Курский. — Каждому — по два наряда вне очереди!

Уф-ф! Кажется, пронесло!

— За драку, товарищ майор? — снова открыл рот Миха. Вот ведь неймется мелкому! — Так ведь…

— За неподобающий внешний вид! — отчеканил дежурный по училищу. — И за опоздание из увольнения. Третий — за пререкания со взводным — дать?

— Никак нет! — торопливо ответили мы, все втроем.

Аккуратно притворив дверь кабинета взводного, я выдохнул.

Два наряда — это, конечно, не два коржика с компотом от милой буфетчицы Леночки.

Но и не конец света.

Могло быть и хуже.

Помню, в мою бытность в училище, так внезапно вернувшуюся, парочку пацанов на вольные хлеба мигом отправили. Даже не стали разбираться, кто виноват и «первый» начал. А пацаны вовсе даже не с гопниками на улице сцепились. А друг другу носы разбили в расположении — из-за какой-то там девчонки, которая обеим сразу понравилась!

Негромко насвистывая, я двинулся по коридору, махнув приятелям. Миха, у которого, по всей видимости, тоже отлегло от сердца, зашагал следом. К нему вернулось обычное настроение.

— Жрать хочется, парни! Прям живот к спине прилип! — пожаловался он. — Я бы сейчас слона съел!

— Да какого слона! — я шутливо смазал приятеля по макушке. — В тебя разве что канарейка поместится. И та наполовину. Да, «Бондарь»?

Илюха, шедший следом, дернул плечом и промолчал. Вид у него был такой, будто он любимого кота похоронил.

— Ну чего ты, «Бондарь»? — я, успокаивая, тронул его за плечо. — Все ж хорошо кончилось!

— Угу… хорошо… Я, наверное, сегодня спать не смогу… — прошептал Илюха. — Я как вспомню эти морды…

И приятеля натурально передернуло.

— Слушай, «Бондарь»… — вдруг с интересом спросил его Миха. — Неужто ты и впрямь никогда не дрался?

Илюха молчал. А потом нехотя признался:

— Ну… было дело… классе в шестом. Портфелями…

Ха! Теперь ясно, почему «Бондарь» по цвету лица с нашим свежевыбеленным потолком в казарме сравнялся. Не бывал он никогда в настоящих переделках. Так, мутузили школьнички друг дружку на переменах. Слегонца. И все.

Поэтому он и вступил сегодня в перепалку с гопниками, не понимая, что такое «отвечать за базар». Это детдомовца Миху, прошедшего в свои неполные шестнадцать лет огонь, воду и медные трубы, ничем не испугать. Он, наверное, и при встрече с медведем не растеряется.

— Слушай, Илюх! — сказал я серьезно. — Ты запомни на будущее! Не надо с этими упырями первым «бычку» включать не надо. Ты знаешь, как разговаривать с гопниками?

— Ну? — кисло поинтересовался приятель.

— Баранки гну! Максимально нейтрально. А лучше вообще никак. Все, что ты скажешь, будет использовано против тебя.

— Это как? — возмутился приятель.

— Да так! Спросят: «Сколько времени?» Ты такой: «Не знаю, часов нет!». А тебе: «А че так борзо?». И пошло-поехало! Так что зря ты первым на рожон полез… Ну да ладно, проехали…

— Понял… — буркнул «Бондарь». И как бы невзначай спросил меня: — Слушай… Андрюх… А у нее кто-нибудь есть?

— У кого?

— Ну… — Илюха порозовел и едва слышно шепнул: — У Лили!

Ах вон оно что!

Война войной, как говорится, а любовь — по расписанию!

— Будешь тормозить — точно появится! — засмеялся я.

И поторопил обоих приятелей:

— Пошли, мужики! Скоро на ужин строиться!