Суворовец. Том 1

Глава 11

— Слышь, Андрюх? — окликнул меня следующим утром на зарядке Илюха "Бондарь".

— Слышу, "Бондарь", пока не жалуюсь! — весело ответил я. — Иначе бы медкомиссию в училище не прошел. А что?

Шла утренняя зарядка. Мы с нашим взводом уже пробежали положенное количество кругов по стадиону и сейчас разминались под бодрые команды прапора "Синички", как всегда, сурового, но энергичного.

— Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре! — бодро командовал "Синичка". — Закончили упражнение! Суворовец Пряничников! Не машите так руками! Вы не мельница! Ветра и без Вас во дворе достаточно! Делаем наклоны. Раз, два...

— Андрюх! А о чем вы вчера с Першиным после отбоя терли? — полюбопытствовал Илюха, держась за поясницу. — Как же достали меня уже эти наклоны! И "Синичка" достал со своей луженой глоткой... У-ф-ф! А Вы с Першиным про какого-то Солнцева все шептались... Я слышал. Кто такой?

— О-пачки! — удивился я. — А ты чего, тоже не спал, "Бондарь"? Да у нас, походу, тут уже клуб лунатиков вырисовывается!

— Почему клуб лунатиков? — тоже, в свою очередь, удивился "Бондарь". — Это ты к чему?

Я вспомнил вчерашний разговор в умывальнике с Димкой "Зубило", который едва ли снова не закончился выяснением отношений на кулаках. И решил не посвящать приятеля в подробности. Как любила говаривать бабушка, "знает один — знает один. Знают два — знают двадцать два". И я был с ней совершенно и абсолютно согласен.

Зубов, казалось, тоже не горел желанием возвращаться к теме нашего с ним конфликта. Стоял позади меня, рядом с Лехой Пряничниковым и Михой Першиным, и исправно растрясал целлюлит и жег калории. Будто и не писал рапорт еще вчера...

— Так, ни к чему... — ушел я от ответа. — Не бери в голову, Илюх...

— Ну скажи, Андрюх! — настырно допытывался "Бондарь". Этот точно не отцепится. — Ну чего тебе? В падлу, что ли? Интересно же! А кто такой Солнцев? Пионер-герой? Вроде Вали Котика?

— Почти... — уклончиво ответил я приятелю. А потом решил приколоться. И заговорщически шепнул: — Слушай, "Бондарь"! А ты знаешь, что такое военная тайна?

— Ага! — охотно кивнул приятель.

Повелся. Аж глазки заблестели! И уши оттопыренные навострились. Не хуже локаторов. Приготовился паренек уже слушать большой и страшный секрет!

— Так вот! — весело сказал я. Мы уже закончили зарядку и шагали обратно в корпус училища — на завтрак. — Это вовсе не она! Просто за жизнь с Михой потрещали. Настроение такое было. Ничего интересного. А вообще почитай Катаева, "Сын полка". Отличная книжка!

— Ладно! — пробурчал "Бондарь". — Не хочешь — не рассказывай. Эх, так хочется чего-нибудь в топку закинуть! А до у меня уже от голода живот к спине прилип! А до построения на завтрак еще целых полчаса...

— Угу! — охотно согласился я, чувствуя, что и мой взбодренный зарядкой суворовский желудок срочно требует восполнения дефицита калорий.

***

Так пролетел целый месяц моей второй нежданно вернувшейся юности. Наступил октябрь семьдесят восьмого. Во второй раз в моей жизни.

С Димкой Зубовым мы больше не ссорились, к вящему довольству "Бати" — вице-сержанта Егора, очень переживающего за порядок во взводе. "Зубило" не стал писать новый рапорт об отчислении из училища по собственному желанию. Видимо, во время ночного променада по сортиру училища этому суслику в голову все же пришли кое-какие здравые мысли, и он решил не пороть горячку.

А всего через пару дней после стычки в умывальнике я краем уха услышал, как Димка немного боязливо, но твердо говорит по телефону:

— Бабуль, нет! Нет, я сказал! Не надо сюда приходить! Я наедаюсь! Наедаюсь, говорю! Даже поправился на килограмм! Нас вчера взвешивали! Нет, бабуль, я не зайчик! Я суворовец Зубов! Буду в увольнении — зайду домой! И не надо плакать! Пока!

Одернув мундир, суворовец Зубов повесил трубку проводного телефона на рычажок и двинул по коридору в расположение. Мы с "Бондарем", слышавшие этот разговор, удивленно и довольно переглянулись.

— А парнишка-то наш со стержнем оказался! — довольно констатировал Илюха.

— Угу! — согласился я, тоже довольный, что мои внушения приятелю не были пустяшным делом. — Ладно, "Бондарь". Хорош лясы чесать. Бегом на "сампо"!

Я уже почти совсем освоился в новом мире. Или старом? Неясно, как его называть. Да оно и неважно. Короче, в СССР семидесятых. Я совершенно не хотел обратно — в мир, где я отказался от сделки с совестью, которую мне предлагал гадливый "полкан" Тополь. С радостью просыпался утром, бежал на зарядку, ходил на занятия и в наряды, тянул носок и держал плечо на строевой, радуясь тому, что я снова молод...

А еще я, как и все, шуршал по огневой подготовке и прочим предметам... А шуршать ох как надо было!

Все, что касалось военных дисциплин, давалось мне без особых усилий. Годы учебы в институте и службы в органах не прошли даром. Майор Карташов по прозвищу "Картошка", наш преподаватель по огневой подготовке, всякий раз выразительно и с удовольствием крякал, видя мои результаты. Он вообще крякал всякий раз, когда чему-то радовался. Поэтому у него было и второе прозвище — "Утка".

А вот по кое-каким остальным предметам мне, суворовцу сорока с хвостиком лет пришлось тяжко. Это другие пацаны сняли школьную форму всего три месяца назад. А я последний раз надевал куртку и штаны три десятилетия, а не месяца, назад.

"Красотка", то есть Ирина Петровна Красовская, наша преподавательница русского языка и литературы, уже наставила мне несколько тройбанов. Словил бы я у нее и "парашу", как пить дать, если бы вовремя не подсмотрел в тетрадке у "Бондаря", сколько букв "н" в слове "оловянный", и как пишется "арьергард"... А вот детдомовец Миха Першин за сочинение про Ваню Солнцева получил "4/5" и был доволен по уши.

С точными науками у меня тоже не все было просто. Хоть и получше маленько. Позабылись уже все тангенсы-котангенсы, производные, металлы-неметаллы, первый закон термодинамики и прочая школьная премудрость...

Хорошо, что на помощь пришел добряк Саня Раменский со второго курса.

— Ну, смотри, Рогозин! — сказал он мне как-то. Мы тогда разговорились у КПП. Я дежурил, а Саня в увал собирался. — Есть же хорошая маза, как все запомнить. Например:

Тело, впернутое в воду,

Выпирает на свободу

Весом выпертой воды

Телом, впернутым туды.

— Это че? — засмеялся я.

— Закон Архимеда же! — добродушно пояснил Саня. — Не слышал, что ли? Ты, молодой, не ржи, а запоминай. Пригодится. Или, например, законы Ньютона. Первый: не пнешь - не полетит. Второй. Как пнешь, так полетит. Третий: как пнешь - так и получишь.

Я призадумался. Вроде хохма хохмой. "Как пнешь - так и получишь". А если мозгами пораскинуть — так оно и есть!

— Во! — многозначительно поднял палец Саня. — Ты стихи хорошо запоминаешь?

— Да вроде не жалуюсь! — повеселел я.

Ешки-матрешки, так я, глядишь, и в физике потихоньку разберусь.

— Почти на каждый случай есть стишок! — успокоил меня Саня. — Не бзди! Вот, например, еще про формулу давления жидкостей:

Не лезь воду глубоко

В воде давленье велико

Надавит сверху ро-же-аш (p=ρgh)

И вдруг концы свои отдашь!

— Спасибо, Сань! От души! — поблагодарил я. — А то я бы так и не запомнил... Эх, старость не радость...

— И молодость — гадость! — кивнул Раменский, не подозревая, что видит перед собой попаданца во времени. — Ладно, давай, служи, суворовец. А я пошел!

И, распространяя запах одеколона, Саня двинулся на выход. Я улыбнулся. Все ясно! Волосы мокрой расческой уложены аккуратно, волосок к волоску, брюки через газету отутюжены так, что порезаться можно (старый дедовский способ), в бляху можно, как в зеркало, смотреться... И благоухает, точно барышня.

На свиданку собрался парень, как пить дать! Небось поджидает его уже на улице какая-нибудь симпатичная Маша или Даша... Теплая нежная девчоночка, без всяких этих ботоксов, силиконов, дутых губок и: "За-а-ай, мне нужно пять тысяч на маникюр!". А что? Саня — парень классный, да и внешне — не урод. Не то что Тополь. Совет да любовь, как говорится.

Кто его знает, может, и я скоро буду в увал марафет наводить! И не только из-за того, что иначе взводный "пистоны" вставит! А сейчас, как говорится, первым делом самолеты...

Хорошенько поскрипеть сорокалетними мозгами пришлось и на химии, у "Маркуши" — Арсения Марковича. Видел я его последний раз... ох, чтобы не соврать.... году этак в одиннадцатом... На встрече выпускников. Седенький, хромой и совершенно лысый Арсений Маркович смирно сидел за столом среди уже взрослых дядек, по большей части — в погонах, и вежливо улыбался в ответ на: "А помните?"... Он, как и многие учителя, обладал феноменальной памятью и помнил абсолютно всех, независимо, выпустился суворовец в семидесятых или в нулевых.

— Александр! — улыбнулся пожилой химик, когда к нему подсел поболтать кавторанг Раменский, он же — "старшак" Саня. — Александр Раменский. Помню, помню... А ну-ка, Раменский! Алюминий, феррум, хром. Их валентность...

— Равна трем! — выпалил кавторанг Раменский и зарделся, довольный как слон. Будто ему снова шестнадцать, и он правильно ответил на уроке. — Помню, помню, Арсений Маркович. На подкорке у меня эти стишки записаны.

Фото: https://sovietime.ru/khimiya/neorganicheskaya-khimiya-1940

А сейчас, в семидесятых, вовсе даже еще не старый и не хромой Арсений Маркович усердно вбивал в наши бедовые и полные юношеских мечтаний головы понятие "валентность" и прочие химические несварения... Моей голове, хоть она и не была лишена тех самых мечтаний, все же было сорок с хвостиком. Таблицу Менделеева я видел... дайте-ка вспомнить... почти лет тридцать назад.

А теперь — вишь ты — пришлось снова вспоминать творение Дмитрия Ивановича... И стишки-запоминалки находить, выписывать и зубрить, гадать...

Хотя нет — не гадать. "Не надо гадать! Надо знать!" — так нас всегда учил мудрый Арсений Маркович.

"Шуршать" по учебе надо было позарез! Ведь отчислить могли не только за курение, сон в наряде и прочие косяки. Если учебу не тянешь — тоже могли запросто снять погоны с юных плеч. Вместе с формой.

— Поднажать бы надо, братцы! Причем всем! — нахмурившись, сказал нам как-то вице-сержант вернувшись на "сампо" после разговора с кем-то из парней. — Меня сейчас взводный полчаса утюжил. Насчет успеваемости во взводе. "ТТ-шки", зубрите химию. У вас обоих по две "пары" за контрольную.

— Ой, да хорош душнить, Егор! — отмахнулся Тимур — тот самый из братьев Белкиных, который когда-то пронес в расположение пачку "Беломора". — Еще успеется. Не понимаю я эту валентность все равно...

— Успеется еще из ручки поплевать! — резонно возразил ему вице-сержант, усаживая за парту и вытягивая длинные ноги. — Не понимаешь — что молчишь? Ко мне подойди. Объясню тебе после ужина. А то быть беде. Из четвертого взвода уже двое домой вчера отправились.

— В увольнение? — рассеянно переспросил Тимошка. — Дык сегодня ж вроде среда только. До воскресенья еще, как до Ленинграда ползком...

— Угу! — мрачно сказал Егор. — В увольнение. В бессрочное, Тим. Выперли их за бесконечные "параши". Так что грызите химию, пацаны. Если в школу обратно не хотите.

Белкин побледнел и протянул руку за учебником по химии. Открыл его и, вздохнув, обреченно принялся зубрить ненавистные формулы.

***

Потихоньку с учебой у меня все стало налаживаться. Я даже подумал: если и дальше так попрет, глядишь, и первую четверть без троек окончу.

Я был совершенно и абсолютно счастлив. И порой даже жалел, что вернулся в Суворовское в то время, когда надо было учиться всего два года. Эх, попади я чуток раньше, до реформы — глядишь, и семилетку бы оттрубил! Батя мой, родившийся в тридцатых и бывший одним из первых суворовцев, целых семь лет учился. Повидал он там много ребят, которые в свои юные годы уже повоевать успели и имели награды. Это им в сорок первом выдали медали, и только в сорок пятом паспорта.

Несмотря на то, что весь мой жизненный опыт остался со мной, я и впрямь чувствовал себя снова совсем юным, пятнадцатилетним.

Точнее, уже шестнадцатилетним!

— Явился не запылился, Андрюшка! — приветствовала меня бабушка, когда я заявился на порог родительской квартиры на улице Погодина в первое воскресенье октября, в свой второй шестнадцатый день рождения. — Сколько ждать-то тебя можно? Все брюки, что ли, гладил? Все уже собрались.

— Какие "все", ба? — полюбопытствовал я, стягивая фуражку, скидывая ботинки в прихожей и с наслаждением потирая озябшие руки.

На улице было совсем уже зябко. В Москву пришла настоящая осень.

А "все" это кто?

Неужто пришел кое-кто, кого я давным-давно не видел?

Нет. Как бы не так. На кухне, кроме мамы, я увидел еще кое-кого. Да уж, признаться, не ожидал...

За столом сидела полная ухоженная дама лет сорока пяти и молоденькая девчушка в моднявом платьице и с накрученными локонами. Увидев меня, она аж вся зарделась.

— Вот он какой, наш суворовец! — мама, которая хлопотала на кухне, обняла меня и гордостью сказала гостям: — Будущий генерал!

Угу... генерал... Из майоров бы сначала вылезти. Хотя почему нет?

Я пригляделся к девчушке. Да это ж Лиля! Ну да... точно она! Соседская дочка. Из квартиры напротив. Мне про нее еще в первое увольнение напоминали. А дама — маменька ее. Тетя Оля.

Лильку я знал с рождения. Жили ж рядом. Но я никогда особо с ней не общался. Она для меня кто? Так, мелюзга? Когда в гости она с тетей Олей приходила, мы и не разговаривали вовсе. Да и о чем разговаривать? В куклы, что ли, играть?

То ли дело — ГДР-овская железная дорога, привезенная папой из командировки! Вот это вещь!

Я мельком окинул взглядом давнюю знакомую.

А Лилька-то хороша! Выросла, оформилась. И впрямь уже невеста. А с чего это вдруг она у нас очутилась? Еще и с маменькой?

Ладно. Визиты соседей в СССР — дело обычное. Может, банки для варенья зашли вернуть. Вот их за стол и позвали, за компанию. Не выгонять же!

Я нацепил вежливую улыбку и уселся за стол.

— Ну вот! — торжественно провозгласила бабушка и довольно потерла руки. Будто что-то затеяла. — Наконец все в сборе. А то мы тебя, Андрюшка, заждались! Курочка уже в духовке запеклась. Сейчас и картошечки положу, да с лучком. Зина, доставай торт! Коржи уже пропитаться должны.

— Как дела? — спросил я у Лили для приличия. — Сто лет тебя не видел. Как в школе?

— Школа как школа... Скукотища! — миловидная соседка дернула плечиком в кружевах. А потом, будто спохватившись, спросила: — А ты... ты на первом курсе, да?

— Угу! — кивнул я.

— И как? — осторожно спросила соседка.

— Чего как?

— Ну... интересно?

— Еще бы! — с жаром сказал я чистую правду. — Трудновато, конечно, бывает. Но интересно — не то слово!

И, решив, что для светской беседы с соседкой этого обмена репликами достаточно, я сказал:

— Мам, ба! Давайте я со столом помогу! А то противень тяжелый...

Краем глаза я заметил, что Лиля, глянув на меня, расстроенно поджала губки.

Помочь накрыть на стол мне не дали.

— Сиди, сиди, Андрюшенька! — в один голос заверещали родственницы. — Общайся! Мы сами.

Что за пенки? Раньше родичи никогда от моей помощи по хозяйству не отказывались!

Пошло обычное советское застолье по случаю моего дня рождения. Меню — проще некуда. Курочка из духовки. Нехитрый гарнир к ней. Салат из всего, что есть в доме. А к тому самому чаю "со слоном" или кофейному напитку "Арктика" — самодельный торт из коржей, пропитанных сгущенкой, и конфеты-подушечки... Но как же вкусно!

И подарок меня очень обрадовал: добротные часы с хорошим кожаным ремешком! Такие и пацанам показать не стыдно...

Застолье тянулось медленно. Я уже по три раза рассказал о суворовских буднях, нарядах, начальстве и своих новых друзьях. Стало невыносимо скучно. Хоть я по родным и соскучился, но необходимость изображать из себя пай-мальчика перед соседями мне быстро надоела. Вот с мамой и бабушкой болтать, в семейном кругу — то другое...

Когда до конца выстраданного увала осталось не так уж и много времени, я решительно поднялся. Обязательная программа выполнена. Но надо еще кое-кого навестить. А то не простят мне такого долгого отсутствия.

— Спасибо большое! — сказал я, вытирая губы салфеткой. — Все прям ну очень вкусно! И подарок обалденный! — И на ходу придумал: — Я сегодня в наряд по роте заступаю. Прямо через час... Забыл предупредить.

Должно прокатить. Мама у меня, хоть и жена бывшего суворовца, но к военной теме никакого отношения не имеет. Она и знать не знает, когда у нас в наряды заступают. Да и бабушка не в курсе.

Лиля с мамой переглянулись. А бабушка засуетилась. Будто не выгорело у нее что-то, что она планировала.

— Ты чего это, Андрюшка, тушуешься? — зашептала она, выскакивая вслед за мной в прихожую. — Лиля — такая девочка хорошая...

Ах вон оно что! В сводницу, значится, бабуля решила поиграть. Она мне еще в первом увольнении на необходимость скорого изменения семейного статуса намекала. И сейчас, зуб даю, семейство Форносовых у нас не случайно оказалось.

— Ба! — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче. — Ни к чему это все. Поверь. И, пожалуйста, запомни сама и передай маме: не надо меня ни с кем сводить. Я пошел.

Бабушка расстроенно окинула меня взглядом, пожевала губами, а потом вдруг махнула рукой.

— Ну и ладно! Сердцу, как говорится, не прикажешь! Я и сама, внучек, однажды почти из-под венца сбежала. Правда твоя: надо себя слушать! Ну ты хоть орешков со сгущенкой-то возьми с собой! Зря, что ли, пекла? Угости мальчишек! А то что вы там едите-то...

— А давай! — с удовольствием согласился я. — Возьму! Очень даже возьму.

И вскоре, сидя под темнеющим октябрьским небом на бревнышках у костра за гаражами, я вместе со своими давнишними дворовыми приятелями уминал бабушкины орешки со сгущенкой, жарил сосиски, пил какую-то кофейную бурду из железных кружек и снова радовался своей второй молодости...