Стратагема несгораемой пешки

31 декабря 2068 года. Гамбург. 21–50

Киллиан выключил клавиатуру и еще какое-то время смотрел на пустую столешницу, словно старался пересчитать все царапины и сколы. Наконец закрыл глаза, с присвистом восстанавливая дыхание. Прислушался к отголоскам музыки, льющейся из дальнего угла зала, где русский точил нож. Облизал сухие губы.

Нужно взять себя в руки…

Мимо пробрел Зентек — внешне расслабленный, но настороженно поглядывающий на ученых. В поле зрения командира старался не попадаться, а когда Киллиан поднял голову, отвернулся, будто не заметив.

Польский хорек был похож на нашкодившего пса, ожидавшего справедливой расправы. После возвращения он стал неразговорчив и тих, хоть и пытался оправдать незапланированный исход рейда. Эджиде, противореча Анджею, о провале говорил открыто и оправданий не искал. Превратился в молчаливого Будду на входе, столь же неподвижного и сосредоточенного. Байн, во время отчета отважно принявший вину на себя, напоминал студента, по недосмотру завалившего важный экзамен. Но хотя бы не нарезал круги вокруг тактического стола, дожидаясь, пока вожак сменит гнев на милость…

За соседним столом мокро откашлялся Радольский. Сплюнул в платок, разрядил в глотку очередной ингалятор. Киллиан уже собирался встать и проверить посты, но тут ожил стоящий слева мобикомп — сигнал вызова выплюнул в воздух прозрачный экран, на лежащую рядом винтовку спроецировалась клавиатура.

— Добрый вечер, Киллиан, — поздоровался Даниэль Шлейзинг, когда ирландец отодвинул «Кел-Тек» и ответил на поступивший вызов.

Немец был одет в традиционный брючный костюм, или идеально отглаженный, или отлитый из пластика — на его плечах и груди не виднелось ни единой складки.

— Если нет срочных новостей, то я занят, — не сумев скрыть раздражения, ответил рыжеволосый, отключая камеру и отгораживаясь реалистичной моделью Иосифа Сталина.

— Турки уже выкупили своих, — не изменившись в лице, произнес Шлейзинг, изящным жестом прикасаясь к узлу перламутрового галстука. — Дело замнут. Я гарантирую. Твоя девочка пройдет по отчетам, как потери среди гражданского населения. Ее пистолет исчез, средства коммуникации и документы — тоже. Комиссар заверил меня, что с этого дня Интербюро будет искать банду болгар, устроивших этническую разборку…

— Это все? — Финукейну хотелось поблагодарить поверенного за хлопоты, но дурное настроение не оставило от желания и следа.

— Да, это все, — голос Даниэля стал деловито сух. Он уже потянулся к терминалу, чтобы разорвать связь, но в последний момент покачал головой. — Не в моих правилах раздавать бесплатные советы, Киллиан. Но психологическая прочность разума в нашем деле важна не меньше, чем умение наводить оружие на цель без капли морально-этических угрызений. Тебе нужно отдохнуть. Может быть, пропить курс препаратов. Хочешь, мои люди выпишут рецепт?

— Спасибо за хлопоты, chara dílis[44], — столь же прохладно ответил ирландец, — но обойдусь.

— Тогда до связи. Держи меня в курсе.

— Непременно…

Связь оборвалась, мобикомп погас. Финукейн сжал кулак, обнаружив, что в другой руке все еще держит винтовку. Отложил оружие, обессилено откидываясь на спинку кресла.

Шлейзинг, безусловно, прав. Но одно дело, безучастно оценивать ситуацию из уютного офиса, и совсем другое, анализировать полученные данные на передовой.

Крот, внедренный к Дансту, был раскрыт. Да не просто раскрыт — ликвидирован. Группе Доппельгангера удалось скрыться, причем и от «Серых волков», и от безмозглых руанских копов. Если сопоставить обрывки отчетов, к тому же выходило, что Мартин нашел своего «призрака». Нашел и забрал с собой, оставив на улицах Руана почти дюжину трупов. И надо же — хвала богам совпадений, — эта новость приходит к лидеру группы одновременно с возвращением бойцов, посланных на норвежскую базу!

Возможно, ему стоило отправить на север Пороха и Марго. Может быть, даже Радольского… хотя на лютом морозе легочная болячка бы точно доконала Бесарта. Вообще-то Киллиан не был уверен, что вражеский пенетратор обладал обширным багажом знаний… Данст вряд ли посвятил бы удаленного координатора во все тонкости предстоящей партии. Но хоть что-то тот знал. А значит, мог пригодиться.

Все, что требовалось от посланных на «Шальтер Лакс» людей, так это вывезти со станции безоружного, оставленного без прикрытия неохума. Вместо этого они притащили гору запароленных мобикомпов, запись своей бестолковой операции и некролог на пешку, проходившего в записях Клуба, как Гармоник…

Встречая своих, командир чуть не двинул Аметисту в челюсть. Удержался от столь непрофессионального жеста. А спустя десять минут уже колотил стену туалета, раздробив несколько керамических плит, но хоть как-то спустив пар.

Впрочем, больше, чем о провале на океанской станции, ирландец жалел о гибели Эйрин Маршалл. Девчонка была хорошим бойцом. Да и человеком, Éire go Brách![45], она была весьма неплохим. Впервые с Киллианом бойцы пересеклись еще до Клуба, на берегах родного острова, когда Финукейн имел дела с ее дедом — одним из активистов ИРА. Тогда они и познакомились с Конопатой. Чуть ближе, чем полагается соратникам и коллегам. И уже тогда рыжий задумался, что из веснушчатого чертенка в юбке обязательно выйдет толк…

Таковой она и стала. Преданной не только Комитету, но и родной крови. Бойцом. Собранным, умелым, отчаянным. Рисковым настолько, что когда Киллиан лишь заикнулся о необходимости войти в группу Данста, она тут же дала добро…

Ее смерть не стала напрасной. Благодаря кроту, Киллиан узнал, что теперь на Мартина работает один из юрэев Клуба. Не поверив в переформирование группы, она захотела лично убедиться, кого именно вербует американец. Убедилась. Вычислила Годара, что оказалось не под силу даже верному Шлейзингу.

Конечно, Маршалл не стоило самой лезть в пекло. Но этому «не стоило» помешали сразу два фактора. Первый — недоверчивые турки поставили условие: человек ирландца должен присутствовать при ликвидации вражеских пенсов. Второй — Эйрин хотела сделать Финукейну личный подарок, в последний момент решившись лично убрать Данста. Никто не мог предположить, что она пойдет на такой отчаянный шаг после разоблачения в баре.

Ее смерть не стала напрасной. Хоть и не стоила жизни такой добротной пешки…

Теперь счет в партии стал 1:1. Пенетратор-неохум против сестры-ирландки. Гик против диверсантки. Не самый выгодный расклад, что бесило Киллиана, заставляло теряться в мыслях и пылать нестерпимым желанием своими руками оборвать жизнь Доппельгангера. Оставалось надеяться, его равновесие тоже будет расшатано — для этого Аметист и оставил на теле Гармоника свой мясницкий автограф…

Ученые Статуса, еще раз убедившись, что состояние раненого неизменно, собрались в углу медицинского блока, готовясь встретить наступление нового года распитием пары бутылок безалкогольного шампанского. На голове одного из них виднелся картонный колпачок, столь неуместный сейчас с точки зрения Финукейна…

Не изменит ли теперь Доппи своего плана? Не захочет ли оставить Найджела Карима дома, чтобы, например, лично отрезать голову раненого и поместить ее в биорегенерационный контейнер, в котором она еще несколько часов будет пребывать в состоянии не-смерти? Вынести голову куда проще, чем привести к ней живой накопитель информации. Особенно теперь, когда о нем и его роли стало известно рыжему. Разгадывать этот ребус было не проще, чем искать верную стратегию боя в бесконечной бездне многомиллионных неповторимых комбинаций их личного, наемнического «числа Шеннона»[46]…

Мысли снова вернулись к гибели Маршалл.

Киллиан стиснул зубы и кулаки, всматриваясь в показатели систем внешней сигнализации. Может быть, враг придет сегодня. Уже скоро, чтобы не дать им восстановить дыхание и смириться с потерей информатора. Может быть…

— Сегодня он не придет, — словно прочитав его мысли, прошептала Марго.

Приблизилась из-за спины, нависая и касаясь грудью плеча. Покачала головой.

— Ты чертовски напряжен, мой командир… — ее пальцы легли на плечи ирландца, уверенными движениями разминая мышцы даже сквозь упругую броню комбинезона. — Тебе нужно отдохнуть. Расслабиться. Прийти в себя.

От девушки разило алкоголем. Не сильно, но Финукейн уловил.

— А тебе не стоило пить, — он подался вперед, выскальзывая из ее рук.

— Дома мы всегда отмечали этот праздник. Дань традиции…

— Когда выйдем с объекта, — в голосе ирландца прозвучала холодная сталь, — хоть упейся за все пропущенные праздники. Но не сейчас…

— Если прикажешь, я приму блокиратор, — все тем же жарким шепотом предупредила она, снова опуская ладони на мужские плечи. — А пока мне хотелось хоть на полчаса забыть, кем мы с тобой являемся. На самом деле, Киллиан.

И вдруг навалилась еще ближе, почти на спину, обняла, и рыжеволосый заметил в ее правой руке плоскую бархатную коробочку.

— Это тебе, — прошептала Ландау. — С праздниками. Не знала, как найти возможность, попросила Эджиде купить по возвращению из Норвегии…

— Не нужно, Марго… — пробормотал Финукейн, не спеша прикасаться к футляру. — Ты сделаешь лишь хуже.

— Хуже не бывает, мой непокорный островитянин… — горько улыбнулась она. Легко, едва мазнув губами, поцеловала в щеку, отчего Киллиан окаменел и едва не прекратил дышать. — Но мне все равно…

Девушка оставила коробочку на столе, совсем рядом с винтовкой, тут же отстраняясь и исчезая. Когда ирландец обернулся, Марго уже направлялась к камере имплицитора, где русский снайпер с завидной регулярностью прикладывался к плоской фляжке.

— Прости, что ничего не могу подарить взамен, — пробормотал пенс, забирая футляр, приятно-увесистый и украшенный тонкой алой ленточкой.

Перед его глазами все еще стояло лицо Маршалл. Угловатое, некрасивое по сути, но такое манящее и своевольное. Лицо, навеки изуродованное пулей.

Киллиан вздохнул и сорвал ленту. Открыл тугую крышку, рассматривая дорогой наручный хронометр от «Фенди». Затем захлопнул футляр, выдвинул ящик стола и положил подарок внутрь. Подобрав «Кел-Тек», смахнул в ящик разорванную ленточку, отодвинулся от терминалов и решительно поднялся на ноги.