Стратагема несгораемой пешки

27 декабря 2068 года. Лозанна. 22–32

Квартал был тихим, отреставрированным по последней моде — почти без машин, с запретом на полеты соратобу, лишенный яркой неоновой рекламы. Словно переносящий столетия на три назад. Если не смотреть поверх черепичных крыш и не обращать внимания на сверкающий небоскребами фон, то на самом деле можно было поверить. Узкие двухэтажные домики жались к брусчатому тротуару, словно их подпирали сзади; изготовленный под старину булыжник мостовой загадочно поблескивал в свете стильных фонарей.

По пустынной улице шли двое.

Неторопливо, мигая в полумраке огоньками сигарет и негромко переговариваясь. Один из них, высокий стройный мужчина в сером корсетном плаще и новомодной шляпе с высокой тульей, говорил много и с выражением. Словно делился чем-то со вторым — пониже ростом, поуже в плечах, в дорогом бордовом пальто. Тот отвечал робко, отрывисто и не всегда.

Широкий подбородок первого недовольно выдвинулся вперед — он замолчал. Второй, в бордовом, затушил сигарету об основание фонарного столба и спрятал окурок в специальном отделении золоченого портсигара.

Разговор не заладился, и Мартин с неожиданной грустью посетовал на это обстоятельство. Несмотря на вмурованную в его голову цифро-органическую дрянь, любовно выращенную в лабораториях Статусов, Карим оказался умеренным последователем Церкви Часа Отмщения. И в вопросе существования человеческой души вдруг занял позицию, для информационного курьера весьма необычную.

Дескать, развитие эволюционных теорий только укрепляет религиозную доктрину божественного появления человека. А внедрение в мозг таких недоизученных симбионтов, как инфокрипты и вовсе доказывает безграничность горизонтов сознания и смехотворность научных усилий по его познанию. А сам он? Сам он решился на эту рисковую — безрассудную, необратимую на 80 %, полную возможных побочных последствий операцию, — только потому, что был лишен выбора. А еще твердо верил в несокрушимость и правильность всего, что создано всесильным Тетраграмматоном, в том числе и умной электроники. И потому под лазерный нож ложился без толики страха…

Дальше парочка двинулась молча.

Миновала еще полсотни ярдов, свернула на набережную Уши, тихую, уютную, сохранившую очарование прошлого. Впереди, поблескивая отражением фонарей, раскинулось Женевское озеро. Навстречу мужчинам прошла пожилая супружеская пара, вежливо кивнув незнакомцам и даже улыбнувшись.

Данст, недовольный окончанием разговора с напарником, достал новую сигарету. Он уже дал себе зарок снова бросить курить по исходу партии, но пока таббабинол был другом и Мартин решил не отказывать себе в забытом удовольствии.

Там, где набережная вспухала выступающим в озеро балконом, они остановились.

Слева спускалась к воде каменная лестница, в тени деревьев приютились две лавочки. Накрытая стеклянным куполом, неподалеку от них протягивала озеру руки темная от времени женская статуя — благодарность от бельгийцев швейцарским госпитальерам Первой Мировой войны. Окружавший немногочисленных прохожих вечер молчал, почти не разрываемый ревом автомобильных моторов. Подступающая ночь дышала морозной влажностью. Из жилого дома на другой стороне улицы было слышно бормотание ведущего телепередачи.

Мартин облокотился на парапет. Сопровождавший его ухоженный молодой человек всмотрелся в промежутки темноты между нечастыми фонарями.

— Мне кажется, — имплицитор приблизился к командиру, прошептав неуверенно и сбивчиво, — она уже здесь…

— Я знаю. — Доппельгангер выпрямился, вздохнув и поворачиваясь к темноте за живой изгородью. — Держалась перед нами с того момента, как мы вывернули на набережную. Добрый вечер, Эйрин…

Вместо приветствия темнота ответила приятным женским голосом, и на какое-то мгновение Найджелу даже показалось, что с ними заговорила старинная статуя, укрытая от вандалов и химических дождей пуленепробиваемым стеклом. Он вздрогнул.

— Думала, ты придешь один.

— Это Найджел Карим, он играет в команде…

Темнота зашевелилась.

Кусты раздвинулись, и в желтый круг фонаря вышла высокая девушка. Ее длинные золотистые волосы были заплетены в толстую косу и прятались под черным хиджабом; плотный воротник короткой кожаной куртки стоял торчком. Лицо выглядело настороженным, резко очерченные скулы казались высеченными из гранита. Не считая косынки, одета она была весьма современно — широкие джинсы, сапожки без каблука, бирюзовая туника, видневшаяся из-под куртки. В левой руке девушка…

…несла темные очки дополненной реальности.

Эйрин сделала еще несколько шагов, останавливаясь в нескольких ярдах от мужчин. Всмотрелась в лица пенсов, словно сопоставляя их с инфоспатиумными досье. Вглядываясь в ответ в ее скуластое лицо, Мартин в очередной раз понял, что несет в себе фраза «мила, но некрасива».

Эйрин Маршалл была крупной, тяжелой в кости девушкой в физической форме такого класса, что выйти с ней на татами или улечься в постель решится далеко не каждый. Из множества ходящих о золотоволосой пешке слухов самым тиражируемым был тот, что она еще не лишилась девственности…

Карим, представленный командиром, скупо кивнул и отодвинулся.

— Рад, что ты согласилась, Эйрин, — весьма искренне произнес Доппельгангер, затягиваясь дымом. — Работа будет интересной и выгодной…

— Мне стало любопытно, — без тени эмоции ответила та. — Ценник компенсирует суету.

— Знаешь, чем придется заниматься?

— В общих чертах.

— Времени совсем нет, ты в курсе?

— Я готова, Мартин, — она быстро осмотрелась — жест, въевшийся в любую пешку так же плотно, как фермерская необходимость вставать с первыми петухами. — Чего не прихватила, вы мне докупите: марку гигиенических прокладок укажу в инвентаризации…

Эйрин вдруг улыбнулась, на какое-то мгновение показавшись очень даже миловидной.

Мартин снова кивнул. Он совершенно не знал Маршалл. Немного слышал о репутации ее отчаянного деда, имел обрывочные сведения о ее работе на ИРА, а затем Клуб; о дерзком и успешном побеге от английских ищеек. Но никогда не сходился с ней в деле. Теоретически, у них был шанс встретиться, пока европейские ТрансСтаты «ощипывали герань», но не довелось — девчонка работала в дублерах. Легкая нерешительность и настороженность продолжали покалывать душу Данста, но он заставил себя довериться Молтону…

Мартин посмотрел пешке в зеленые глаза. Не увидел в них ничего — еще одна профессиональная черта, граничащая с отстраненностью умалишенных.

— Стартуем через час, — сообщил он, протягивая новенькой небольшую папку с картами и электронными чипами. — Тут билеты на поезд, карточка с расходами на первый день. На рубеж мы выдвигаемся уже послезавтра…

— Я успею подобрать экипировку? — деловито осведомилась островитянка.

— Разумеется, — на этот раз Доппельгангер говорил без уверенности, но всеми силами старался это скрыть. Несколько скандинавских поставщиков, взбудораженных филиппинским конфликтом, отказались сотрудничать с Бенджамином, уйдя в тень. Предположив, что его замешательство может быть замечено, он поспешил добавить: — Шибко разнообразного ассортимента предложить не смогу, но безоружными мы не останемся…

Девушка кивнула, вполне удовлетворенная ответом.

— Молтон упоминал, что вы уже приступили?

— Разминали мышцы, — улыбнулся Мартин.

— Группа укомплектована?

— Теперь да.

— Мне положен индивидуальный брифинг?

— Карим введет тебя в курс дела, когда вы сядете в поезд.

Волны Женевского озера с убаюкивающим шелестом ласкали каменную набережную. Место встречи возле старинного памятника навевало неуместную печаль и совершенно пустые романтические воспоминания. Прямая, будто рельса, Маршалл в теплом свете стилизованных старинных фонарей казалась чем-то инородным. Как крипта в голове того, кто верует в существование души…

Прищурившись, девушка вдруг задала еще один вопрос:

— Слышала, Марти, в тебя недавно стреляли?

Тот не спешил с ответом, прислушиваясь к редким звукам улиц Лозанны. Покосился на Карима, внимательно взглянул на новенькую. Конечно, она имела право знать. Особенно, если уже успела уловить отголоски сплетен. Вопрос, безусловно, был некорректен и невежлив, но таков уж характер бывшей террористки. А информация, и в это Данст верил всецело, оставалась единственной неденоминированной валютой их безумного мира.

— В нас часто стреляют, — он спрятал окурок, поправил перчатки и осмотрел обоих подчиненных. — И не всегда на работе. Я буду признателен, Эйрин, если эти слухи не станут причиной публичных обсуждений в группе.

— Не вопрос, командир, — уверенно кивнула девушка. — Рада, что ты цел. — А затем вдруг пожала широкими плечами и смачно сплюнула на набережную: — Ненавижу ублюдков, играющих не по правилам…

Карим хмыкнул, потрясенный ее солдафонскими манерами. А Эйрин, будто желая еще сильнее уколоть его, вдруг подмигнула:

— Сигаретка найдется, красавчик?

Найджел, покосившись на командира, но не найдя поддержки, шагнул вперед и протянул Маршалл свой дорогущий золоченый портсигар.