Соколиные перья и зеркало Кощеевны

Глава 23. Три заставы

— Ну что, внученька! Помнишь еще, чему я тебя учил, или, живя среди людей, все ведовство мое растеряла?

В человеческом облике Серый Волк оказался кряжистым мужчиной средних лет с пепельными, умело скрывавшими седину волосами, достаточно крупным, чутким, как у волка, носом и зелеными глазами, смотревшими с доброй хитрецой.

— Да как я забуду, дедушка? Обижаешь! — слегка стушевалась Ксюша. — Твои уроки — это не лекции по органике, их разве забудешь? При полной луне мне и в людском мире твою науку проверить нетрудно, а здесь, думаю, даже в новолуние на что-то сгожусь.

— Ну, до новолуния пока еще далеко, — легонько стукнув ее указательным пальцем по носу, улыбнулся Серый Волк. — Но и полнолуние миновало. Поэтому прими мои амулеты.

Он принес три золотые фигурки, что-то над ними пошептал, а потом снова обернулся хищником, на прощание благословляя внучку и передавая приветы сыну и невестке. Пара экологов, родители Ксюши, живя среди людей, днем работали в лаборатории, а ночью несли дозор на улицах столицы и Подмосковья, выслеживая выползней из Нави и прочую нечисть. Об этом, как и о том, как дед нашел в людском мире избранницу и ушел из стаи, дав начало новой ветви дозорных, Ксюша рассказала между последними приготовлениями и наставлениями, пообещав подробности раскрыть по возвращении.

Ева уже знала, что остаток пути ей предстоит проделать практически одной, но под наблюдением Ксюши, и это вселяло хоть какую-то надежду.

«На пути до терема тебе встретятся три заставы, — объясняла Белая волчица. — Мимо них не проходи, пока не убедишься, что дозорных на посту нет».

— Да куда ж они денутся? — всполошилась Ева. — Разве охране можно оставлять службу?

«Конечно, нельзя, — согласилась волчица. — Но душегубы и лиходеи, которых Карина вызволила из Нави в обмен на верную службу, на золото уж очень падки, а когда его много, просто могут голову потерять».

— А где ж я возьму золото? — не поняла Ева.

«Оно всегда с тобой, — по-собачьи улыбнулась Волчица, и в ее янтарных глазах заплясали веселые искры. — Это твои друзья и любимый, а еще — горячее сердце, которое никаким ведьмам не отнять. Что же до коварного металла, то моей правнучке его дядька Полоз одолжит на время. Для отвода глаз много и не требуется. Нам же не купола золотить, а только шкурку покрасить».

О какой шкурке она вела речь, Ева спросить постеснялась, хорошо, Ксюша, необычно разговорчивая в последнее время, изменив своему правилу держать все в секрете, пояснила:

— Я трижды обращусь: сначала свинкой-золотой щетинкой, потом златорунной овцой, затем златорогой коровой.

— Тебе, я думаю, пойдет, — не утерпел, съехидничал Лева.

Они с Машей оставались в волчьей пещере ждать новостей, и очень переживали из-за того, что дальше им идти не велено.

— Ну, может быть, я хотя бы медведем буду рядом бродить? — сомневался Лева.

— Мы и так уже из-за всадников засветились до того, что Карина нас всех в гости ждет! — строго глянула на него Ксюша.

— Ну это мы ей, если что, обеспечим, — перебирая амулеты пообещал Лева.

— Лучше Баську с нами отправь, чтобы связь держать было удобно, — посоветовала ему Ксюша, проверяя заметно полегчавший рюкзак подруги.

Спальник, палатку и часть мелочей Ева оставляла на попечение Левы и Маши в волчьем логове, поскольку, если все пойдет по плану, уже вечером ей предстояла ночевка где-то под кровом Карины, рядом с Филиппом или нет, как уж получится. Да и котелок она не брала, оставив только алюминиевую кружку, ложку и небольшой запас воды и сухарей.

Помимо смены белья, дежурного свитера, запасных джинсов и пары обуви в рюкзаке оставались только подаренное Таисией серебряное донце-золотое веретенце, бабушкины пяльцы и зеркальце Водяного. Осторожно проложенные берестой высушенные стебли разрыв-травы и прыг-травы лежали на дне вместе с водой из одолень-ключа, замаскированной под аптечку. Телефон Ева отдала Леве и Маше, а заветный кулон-флешку унес куда-то Нелюб, и о нынешнем местонахождении подарка, как и о судьбе бедового кота, она ничего не знала.

Прародительница навела еще один слой морока, чтобы кикиморы не учуяли теплую человеческую кровь.

«Когда придешь к терему, скажешь, что жила в Чертогах предков, где-нибудь в Красной слободе, но злая мачеха послала тебя принести огоньку», — продолжала наставления Волчица.

— А ничего, что она одета иначе? — критически оглядев Еву, засомневалась Маша. — В Красной слободе носят костюм начала, в крайнем случае середины двадцатого века.

Хотя Ева в тех краях не бывала, она знала от спутников, что в Чертогах предков люди придерживаются уклада, к которому привыкли во время земной жизни. Та же Красная слобода там соседствует с барочной Аркадской волостью и древнерусским Ярилиным городищем, а где-то в Золотом царстве находятся Туонела и легендарный Аркаим.

— Думаешь, кикиморы приглядываться будут? — нахмурилась Ксюша.

— Ну, ваша Елань, насколько я поняла, девица модная, не говоря уже о самой Карине.

Ева опустила пониже исцельницу, чтобы та закрыла джинсы, сменила ветровку на нейтральный растянутый свитер и повязала волосы платком, как будто спасалась от гнуса или собиралась в паломничество. Маша удовлетворенно кивнула. Ева глянула на себя в зеркало и тоже осталась удовлетворена результатом маскировки. Для колхозницы из середины шестидесятых вроде бы сойдет. Не хотелось в таком непрезентабельном виде перед Филиппом представать, но светиться перед Кариной и ее служанками не стоило. Если сокол будет смотреть сердцем, наверняка узнает. Только бы его увидеть и проклятый осколок отыскать.

Об этом же говорили и Маша с Левой.

— Ты его, бедного, только вызволи, а выбраться из терема мы уж как-нибудь поможем. Не впервой, — обещала ей Маша, все еще сожалевшая, что не захватила завалящего сарафана из числа списанных из гардероба ансамбля.

— На рожон не лезь, но и не позволяй кикиморам себя одурачить, — напутствовал Лева, в чьих устах после медвежьего обличья слова про рогатину звучали не совсем метафорично.

«Голосов леса не слушай, морокам не верь! — напоследок напутствовала ее Волчица. — Иди вперед, не оглядывайся, какие бы ужасы тебе ни мерещились».

Ева невольно вспомнила провалившего похожее испытание Орфея. Справится ли она там, где потерпел неудачу легендарный певец? Впрочем, с другой стороны, божественный фракиец со своей вознесенной на звезды кифарой в царство мертвых зашел вполне успешно. Может быть, и у нее получится? Да и вообще, о чем она? Филипп все еще жив, да и Карина, увы, тоже.

Ева почтительно поблагодарила Волчицу, сердечно простилась с друзьями, вышла из пещеры и направилась по каменистой тропе через лес, уже почти привычно ведомая маленьким духом-проводником. Ксюша и ее сородичи на глаза не показывались, но Ева чувствовала их незримое присутствие и потому не боялась нежданных встреч.

Поначалу тропа, бежавшая вдоль берега Почайны, выглядела и вправду мирной, да и лес казался хоть и готовящимся к зиме, но здоровым и живым. Сухие листья на осинах и березах подрагивали, почти как монетки на денежном дереве или даже лучше. Мох на еловых стволах и кочках напоминал бархатные кресла в старинной гостиной. Липы и клены в золотом великолепии и вовсе выглядели какими-то помпезными резными колоннами или светильниками.

Возможно, такое радужное впечатление создавалось в том числе и потому, что на какое-то время сумрак рассеялся, выпуская из-за косматых серых туч совсем не осеннее солнце. Или Еву просто подстегивала близость цели? Баська подхваченным ветром кленовым листом весело бежал вперед, его золотистая шкурка мелькала где-то впереди.

Потом Еве показалось, что эти приветливо и дружелюбно махавшие ей елки и осины она уже где-то сегодня видела, а, возможно, и не один раз, да и лес выглядел уж нарочито сусальным и праздничным даже для Слави. При этом, в отличие от берегов Молочной реки, вместо малины и ежевики тут росли черная бузина и волчья ягода, а под ногами то и дело попадались поганки и мухоморы, похожие на неприметных, но недобрых соглядатаев.

Что за наважденье? Не хватало только заблудиться! Неужели они ходят кругами или, еще чего хуже, попали в какую-нибудь ленту Мебиуса? Навь тут рядом, а Лева рассказывал, что там искажения времени и пространства случаются не так уж редко. И как из этой западни выбраться?

Ева прошла еще примерно с десяток шагов, и лес расступился, открывая взору не терем, но настоящий дворец в стиле Нарышкинского барокко с древнерусской белокаменной резьбой, итальянскими колоннадами и раковинами, объемными многоцветными изразцами, точно позаимствованными из Митрополичьих палат на Крутицком подворье, и сияющей на солнце крышей из цветной черепицы. Ну прямо как пряничный домик или те хоромы, в которых Карина встречала оказавшегося в ее власти Финиста-Филиппа.

Терем, который привиделся в самом первом сне, выглядел совершенно иначе, да и особняк на Мещере, показатель безупречного вкуса хозяйки, как и ее отец, предпочитавшей известные бренды, демонстрировал совершенно иные тенденции. Но кто знает, возможно, Славь диктует какие-то свои правила? Лева и Маша с Ксюшей не смогли по этому поводу ничего пояснить, поскольку в гостях у Карины еще не бывали.

Неужели цель долгого и непростого пути уже близка? Но в таком случае, где заставы, про которые шла речь, и почему Баська ведет уверенно куда-то мимо? А перо на груди трепещет и колется, как живая настырная птица, явно о чем-то предостерегая.

Едва Ева миновала манивший приветливо распахнутыми воротами дворец, напоследок полюбовавшись орнаментом резных пузатых колонн с причудливыми соцветиями маков, как морок на глазах начал распадаться. Рассыпалась трухой черепица, померкли и почернели изразцы, На месте величавых стен осталась оплетенная зловещим бородатым мхом груда камней, которая распадалась и рассыпалась на глазах, грозя раздавить.

Сначала Ева застыла в ужасе, потом сорвалась с места, не ведая, удастся ли убежать от настигающего ее камнепада. Успокаивающе поглаживающее грудь перо и совершенно невозмутимо перебиравший лапками Баська отрезвили, заставив просто отвернуться, даже не сильно ускоряя шаг. Как только Ева успокоилась, морок просто распался.

Другое дело, что лес тоже мигом преобразился, стал промозглым. В воздухе снова появились запахи гари и серы, а даль затянуло туманом. Ева брела почти что на ощупь, едва не врезаясь в деревья и опасаясь разминуться с Баськой, поскольку не видела дальше пальцев рук.

Туман тянул к ней свои влажные скользкие лапы, то ли скрывая что-то враждебное, то ли пугая пустотой. Когда лес полностью скрыла мгла, Еве уже начало казаться, что вокруг нее ничего нет, кроме этого густого, как разведенная побелка или клейстер, липкого холодного марева. Как же она пожалела о ветровке, подбирая подол рубахи, чтобы не промок. Промозглая сырость пронизывала ее насквозь, изматывала ознобом, парализовала волю.

Согреваться ходьбой не получалось. Стволы деревьев и корявые колючие сучья продолжали подстерегать, норовя вынырнуть из мрака за миг до неизбежного столкновения. Ева уже набила пару шишек и едва не лишилась глаз. Поэтому приходилось плестись, точно машина, застрявшая в пробке в пургу, ощупывая дорогу посохом. Прежний она потеряла в противоборстве с Полканом, но Лева сделал ей новый.

Мелькнула паническая мысль о возможной ночевке в лесу без спальника и палатки. Еве казалось, что она уже блуждает в этом тумане вечность. Она совсем выбилась из сил, вместе с головной болью наваливалась апатия, хотелось лечь и уснуть, хотя пронизывающий холод делал осуществление этого желания почти невозможным.

В какой-то момент туман немного расступился, и перед Евой возник еще один терем, тот самый, который она видела во сне. К потемневшему от времени срубу вело покосившееся крыльцо с полусгнившими ступенями. Приоткрытая дверь чуть слышно поскрипывала несмазанными петлями. И вообще, все жилище производило впечатление заброшенности и ветхости и совсем не вязалось с привычками Карины.

Хотя Баська продолжал бежать вперед, а перо кололось так отчаянно, что хотелось его даже приструнить, Ева, словно в том сне, сделала несколько шагов в сторону терема, испытывая жгучее, почти непреодолимое желание подняться на крыльцо, толкнуть дверь и посмотреть, что окажется за нею. Но в этот момент где-то в глубине ветхой хоромины отчаянно закричал Филипп, и, как ни странно, звук голоса любимого ее, наоборот, отрезвил, заставив остановиться. Уж слишком нарочито он звучал, как и все предыдущие мороки.

Когда Ева вернулась на тропу, которую неведомым чутьем отыскивал Баська, как терем начал проваливаться куда-то под землю, грозя затянуть в гигантскую воронку все, что находилось рядом. Пришлось вновь перейти на бег, благо ощущавшийся непривычно легким рюкзак не замедлял движение.

Вокруг все ревело и клокотало. Уханье филинов сменяли заунывный вой или плач, дикий, зловещий хохот, злое лисье тявканье и еще сотни неведомых голосов. Земля под ногами дрожала, грозя опрокинуть куда-то в бездну, штормовой ветер не давал сделать вдох, нес в лицо пыль, комья земли, ветви с сухими листьями и даже, кажется, камни.

Вот только перо за пазухой ободряло и даже согревало, а Баська продолжал двигаться вперед, словно ничего не замечая. Ева приказала себе не паниковать, поборола искушение оглянуться и лишь прибавила шаг, насколько это возможно, выравнивая дыхание, как ее учили отец и певунья-Василиса. Четыре шага — выдох, потом быстрый вдох носом, затем снова долгий протяжный выдох, чтобы избежать головокружения и рези в боку.

Постепенно земля перестала дрожать, ветер стих, мгла рассеялась. Ева перешла на шаг, понимая, что это испытание она прошла. Ей казалось, что мытарства продолжались не менее суток, и она безвозвратно опоздала и разминулась с Ксюшей, которая обещала ждать у первой заставы около полудня. Однако выглянувшее из-за туч солнце непостижимым образом оказалось едва ли не там, где Ева видела его в последний раз, и до зенита еще не добралось. Ева снова подумала о временной петле.

Ну и пусть. Зато можно передохнуть. Она позволила себе присесть на поваленное дерево, благо Баська не возражал и клянчил сухари, и немного перевести дух, отирая с лица пот и подкрепляя силы. Может быть, не все так плохо, и на что-то она и сгодится? Но сначала надо пройти заставы.

О приближении первой из них возвестили грязная ругань сторожей и отвратительная вонь, в которой сера и испарения реки Смородины казались нежными ароматами. Трудно сказать, откуда именно исходил запах. Шел ли он их сторожевого помещения, выглядевшего как архаичная изба мертвых, высоко вознесенная на закопченных сваях в окружении частокола с потемневшими воротами, перегородившими лесную тропу. Или его распространяли сами сторожа, хоть и облаченные в кольчуги и доспехи, надетые поверх давно истлевшего тряпья, но выглядевшие настолько омерзительно, что закрадывалось сомнение в том, что они хоть когда-нибудь принадлежали к человеческому роду. Да и к животным тоже.

Во всяком случае, густо заросшие невозможно грязными бородами безобразные клыкастые хари, ибо лицами или даже мордами то, что находилось под шлемами, язык назвать не поворачивался, не соотносились ни с каким известным видом, взяв от разных существ самые отвратительные черты. У одного жабьи глаза навыкате сочетались с узкой острой физиономией, напоминающей морду хорька. Вытянутый толстый нос другого придавал ему сходство с гамадрилом. Третий имел один глаз и ороговевшие черепашьи пластины вместо лица. Четвертый нос и верхнюю челюсть вообще потерял, зато из нижней зубы торчали в несколько рядов, точно у акулы. Встречаться с такими не хотелось даже в кошмарном сне.

Хорошо, что стараниями смекалистого Баськи Ева подошла с наветренной стороны и стояла в надежном укрытии, хотя при этом и достаточно близко к заставе, чтобы после ухода сторожей сразу пройти, если, конечно, они вообще откроют ворота. Другого пути, кажется, не существовало. Застава располагалась в лесу и надежно сторожила выстеленную бревнами единственную тропинку через топь.

Пока, несмотря на откровенно неряшливый вид, дозорные, занявшие место на расположенной возле избы сторожевой вышке, бдительности не теряли и только переругивались, костеря хозяйку, которая велела с дороги глаз не сводить, а заодно и Еву.

— И ведь не лень же в такую даль за полудохлым задротом переться! — почесывая немытой пятерней в затылке, рассуждал «хорек». — Можно подумать, на свете мужиков мало.

— А с чего этот задрот нашей хозяйке сдался? — возражал ему «гамадрил». — Значит, есть у него что-то, чего у нас нет!

— Да с чего бы это? — повел рылом хорек. — Просто эта девка настоящих мужиков не видела.

— Так пусть приходит! — плотоядно облизнулся одноглазый, заставив Еву содрогнуться от омерзения. — Мы ей покажем, что у ее хахаля есть, и даже чего у него нет.

— Разговорчики! — строго оборвал их безносый, свирепо выпячивая нижнюю челюсть. — Давно плетки не видывали? Мне, может быть, Скипера позвать?

Стражники притихли. Похоже, бычару-телохранителя боялись даже они.

Какое-то время дозорные стояли молча, внимательно глядя по сторонам и принюхиваясь. Скрытая густыми еловыми ветвями Ева про себя только радовалась тому, что ветер дует от них, хотя от доносящегося с заставы зловония съеденные во время отдыха сухари настойчиво просились наружу. Так и отравиться недолго.

Внезапно одноглазый, который оказался самым зорким, подался вперед.

— Глядите, братва!

— Где? — закрутили головами остальные.

Ева тоже повернулась в ту сторону, куда указывал стражник.

По лесной тропе вразвалочку бежала симпатичная упитанная свинка, чью розовую, нежную кожу покрывала золотая щетина. С загривка наподобие бантиков свешивались синие дреды. Подбежав к стоявшему неподалеку от заставы неведомо как выросшему на кислой болотистой почве наполовину засохшему дубу, она с довольным хрюканьем принялась усердно рыть землю, отыскивая желуди.

Хотя Ева вся подобралась, готовая в любой миг рвануться вперед, она оценила артистизм подруги. Ксюше явно следовало поступать на актерский. Вот это называется перевоплощение.

— Что это? — недоуменно повел носом гамадрил.

— Золото! — уверенно припечатал одноглазый.

Остальные двое уже не слушали. Безносый с хорьком, оставив свои посты и лихо съехав вниз по бревну, выполнявшему функции пожарного шеста, осторожно подбирались к свинке.

Казалось, Ксюша их не замечает. Она продолжала рыть землю, отыскивать желуди и весело похрюкивать, радуясь добыче. При этом она незаметно отходила все дальше от дуба, уводя за собой стражников. Ева с замиранием сердца следила за ней, переживая, что же произойдет, если отчаянную подругу все-таки настигнут. Конечно, Ксюша благополучно сбежала от всадника, но дозорные выглядели не менее опасными.

— Держи ее! Уходит! — во всю мочь завопил одноглазый, опережая товарищей и бросаясь в погоню, когда Ксюша, сделав вид, что только заметила чужаков, отчаянно взвизгнула и пустилась наутек.

Хорек, гамадрил и безносый побежали следом, едва не увязнув в болоте. Калитку запереть они, конечно, забыли. Ева времени не теряла, понимая, что далеко они не уйдут, тем более что Баська нетерпеливо шелестел в траве. Следом за провожатым она проскользнула в калитку и побежала по гати, надеясь уйти достаточно далеко до того, как стражники опомнятся и вернутся. Следом неслись голоса дозорных, преследовавших свинку:

— Смотри, уходит!

— Зачем, куда?

— Я ее вижу!

— Поднажмите, братаны, я ее почти догнал!

— Ушла, зараза, так ее растак!

Услышав похабную брань, полную искренней досады, Ева с облегчением выдохнула и ускорила шаг, пока голоса стражников не истаяли в болотной мгле. Первую заставу она миновала. Остались еще две.

Солнце достигло полуденной черты, но к закату клониться не спешило, словно специально растягивая день этого странного пути.

На второй заставе все повторилось. Разве что декорации и эпоха слегка изменились. Лесную дорогу перегораживал окруженный насыпью редут с пушкой или пищалью. Стражников оказалось уже полдюжины. И вид они имели еще более омерзительный, хотя красовались меховыми шапками с аграфами, подпоясанными кушаками кафтанами с откидными рукавами, шлемами с козырьками и литыми нагрудниками. У двоих или троих, хотя лошадей Ева не приметила, снаряжение дополняла сложная конструкция из полуистлевших перьев.

Ксюша, как и обещала, предстала овечкой с округлыми боками и таким мягким золотым руном, что даже хотелось спросить марку ее шампуня и кондиционера. Ева, впрочем, стояла молча на этот раз в тени раскидистого высокого бука, терпеливо поджидая, пока мирно щипавшая траву овечка не разовьет крейсерскую скорость, увлекая за собой стражников.

Когда обиженный, хотя и не такой уж далекий от истины вопль: «Ах ты, курва, ах ты, пся крев» стих вдалеке, солнце продолжало отмечать время середины дня.

Третья застава выглядела настоящим блокпостом, если не укрепрайоном. Ощерившиеся пулеметами бетонные доты, рассчитанные на попадание тактических ракет, охраняли узкую тропу на дне распадка или ущелья. Густой широколиственный лес незаметно сменила простиравшаяся до самых гор полностью открытая для обзора голая степь или, скорее, тундра со скудной каменистой почвой, неспособной толком прокормить даже упорные лишайники и мхи. При этом дозорные, прогуливавшиеся вдоль бетонных блоков или занявшие позиции в дотах, смотрели в оба.

Насколько стражи могли что-то видеть, Ева сказать бы не взялась, поскольку выглядели они как облаченные в камуфляж без опознавательных знаков, каски и бронежилеты, кажется, западного образца, скелеты. Пустые глазницы оскаленных черепов горели зловещим зеленым сиянием.

«Когда дойдешь до третьей заставы, не смотри дозорным в глаза и пробирайся понизу», — вспомнила Ева предостережение Ксюши и, хотя никогда специально не училась ползать по-пластунски, вжалась в мерзлую землю, петляя между камней.

Путаясь в подоле рубахи, обдирая руки и лицо о колючки, она медленно продвигалась вперед, подтягиваясь на локтях и помогая коленями и ступнями, боясь даже голову поднять. Поэтому момент, когда неподалеку от заставы появилась источающая золотое сияние круторогая корова, вернее, пока еще молодая яловая телка, пропустила и испуганно высунулась из-за камня, лишь услышав клацанье затворов и нервную пулеметную очередь.

Только бы не попали по Ксюше! Но дозорные, обругав на каком-то иностранном языке пулеметчика, решили брать добычу живьем. Открыв ворота блокпоста, они рассыпались по предгорьям, медленно приближаясь к златорогой телке, которая, словно северный олень, мирно щипала ягель.

«Это ж сколько травы Ксюше сегодня пришлось съесть», — нервно хохотнула про себя Ева, вспоминая, что подруга никогда особо не жаловала зелень и свежие овощи. Еще подумалось о магической силе золота, чей зов лишал дозорных рассудка. Белая волчица не просто так, видимо, упоминала Великого Полоза, который хотя не показывался, но все это время незримо помогал.

Впрочем, распрямиться и идти без опаски в полный рост, пока дозорные не отошли от блокпоста достаточно далеко, Ева все равно не решалась, продолжая упрямо ползти, медленно продвигаясь вперед. Она поднялась, лишь когда Ксюша, сделав вид, что заметила охотников, бросилась в сторону видневшегося на горизонте леса, петляя зигзагами между камней. Провожая ее взглядом, Ева только удивилась, какое огромное расстояние проползла. А она ведь никогда даже не пыталась ездить в спортивные лагеря или сдавать какие-то там нормативы.

Она уже вошла в ворота и миновала дот, когда услышала в его глубине шорох и звон цепей. Ева в ужасе замерла, осознавая, что пулеметчик не смог присоединиться к погоне. Он был прикован к турели и только тоскливо пялился на товарищей сквозь щель амбразуры. Заслышав шорох шагов, он обернулся, слепо шаря по тропе горящими зеленым огнем пустыми глазницами. В ужасе зажмурившись, чтобы ее, как в сказке, не испепелили, Ева бросилась ничком прямо в лужу какой-то непонятной жидкости. И откуда она тут только взялась? Плевать. Главное, чтобы пулеметчик не поднял тревогу. Благо, дот покинуть он не мог. Замерев и, кажется, забывая дышать, Ева слушала удаляющуюся перебранку дозорных, монотонный скрип ворот и позвякивание цепи.

Когда она решилась приподнять голову, пулеметчик вновь смотрел в амбразуру, давая какие-то советы удалявшимся сослуживцам. Ева оставшуюся часть пути, пока не миновала дот, проделала ползком, потом поднялась и помчалась вперед по тропе, иногда даже обгоняя резвого Баську, а ее сердце, кажется, выскочив из груди, летело где-то перед ней на расстоянии нескольких шагов.

Только когда застава скрылась вдалеке, а горы сменил густой еловый лес таежного типа, Ева позволила себе отдышаться и глянуть на солнце, которое нехотя начинало клониться к закату, словно они находились где-то за полярным кругом. Впрочем, наблюдения за светилом стоило отложить на потом.

Лес расступился, открывая дорогу к еще одному, но на этот раз уж точно настоящему терему.