Соколиные перья и зеркало Кощеевны

Глава 16. Бабушкины пяльцы

Ева, кажется, не пробежала так нелюбимой ею в школьные годы стометровки, когда лес расступился, и ее взору предстало невероятное зрелище. Окаймленная белоснежной сливочной массой, напоминавшей суфле или панна-котту, бурлящая и лопающаяся пузырями на стремнине, по долине текла молочная река. Поднимавшийся в небо пар вместе с запахом молока разносил ароматы пломбира, ванили и еще чего-то настолько пленительного, что хотелось то ли нырнуть в молочную пучину, то ли опуститься на берег и лакомиться дивной, воздушной субстанцией, лишь по недомыслию названной киселем.

Впрочем, Ева, хоть и считала себя сладкоежкой, искушение без труда преодолела. Она бежала сюда на призыв о помощи и сразу увидела, что слух ее не обманул. Посреди реки, безуспешно пытаясь выбраться на берег, барахтался Нелюб. Хотя котяра отчаянно работал всеми лапами и даже пытался рулить хвостом, течение его относило все дальше от мелководья в сторону бурлящей кипятком стремнины.

Каким образом бабушкин любимец оказался в Тридевятом царстве, Ева даже не задумывалась. На это точно не хватало времени. Возможно, Нелюб и обладал нравом слишком независимым и, мягко говоря, вздорным, не терпя ограничений своей свободы и по любому поводу норовя выпустить когти. Но это вовсе не значило, что его следовало в такой безвыходной ситуации бросить на произвол судьбы. С разгона одолев косогор, Ева примерилась и прыгнула, стараясь угадать приземление так, чтобы не увязнуть в густом киселе и не попасть в крутой кипяток.

Река в этом месте ожидаемо оказалась глубокой. Андрей Васильевич объяснял, да и по географии она помнила, что возле крутого берега и течение сильнее, и омуты опаснее, зато у пологого поджидают мели. Удачно приземлившись «солдатиком» и даже не ушибив пятки, Ева сначала погрузилась с головой, потом вынырнула на поверхность, отфыркиваясь и осматриваясь в поисках Нелюба. Молоко оказалось теплым, как вода в ванной, но не обжигало и держало, почти как морская вода. Что же до черного мохнатого разбойника, то он совсем обессилел, и его едва не затянуло в стремнину. В несколько уверенных гребков Ева его настигла и, подхватив за шкирку, развернулась к берегу, стараясь не захлебнуться самой и удержать кошачью голову на поверхности.

В отличие от Филиппа, который во время их трагически оборвавшегося купального сезона показывал класс, обучая ребят технике работы в разных стилях, она никогда плаваньем специально не занималась. Но поездки на море и купание в холодных сибирских реках выработали в ней уверенность, научив не паниковать и держаться на воде. Все эти навыки пригодились на Молочной реке.

Мало того что ей приходилось поддерживать слабо трепыхающегося Нелюба, так еще в борьбе с течением она начала уставать, во время вдохов едва успевая сглатывать попадавшее в раскрытый рот пускай и очень вкусное молоко. Дыхания не хватало, перед глазами плыли круги, в голову лезли совершенно дурацкие мысли о том, что обрести покой среди взбитых сливок и молока — это не такая уж плохая идея. Больно уколовшее грудь соколиное перо отрезвило, напоминая, зачем, собственно, она пустилась в этот невероятный и опасный путь. А тут еще и пришедший в себя Нелюб вовремя впился в руку когтями.

У берега ее встретили встревоженные спутники. Лева протянул длинную жердь, за которую Ева уцепилась обеими руками, благо Нелюб уже перебрался к ней на загривок. Маша и Ксюша встретили на мелководье.

— Ну ты и здорова бегать, — покачал головой Лева, когда кисель с чавкающим звуком выпустил Еву. — Тебе разве не объясняли, что, не зная броду, нельзя соваться даже в воду?

— Но вы же мне не объяснили, что там опасно, — обиженно надула губы Ева.

Она основательно вымоталась, и ее уже начало задевать, что с ней обращаются точно с несмышленым ребенком, при этом толком ничего не объясняя. Да еще и говорят какими-то недомолвками.

— А если бы ты там, на стремнине, в кипятке сварилась? — не заметив ее укора, сурово сдвинул светлые брови Лева. — Кто бы Филиппа спасал?

— Там Нелюб тонул. Кот бабушкин любимый, — виновато отозвалась Ева, указывая на бедового питомца, который уже вполне оклемался и теперь с деловитым видом приводил в порядок перепачканную в сладкой молочной массе шерсть.

Ей бы сейчас купание и стирка тоже не помешали. Одежда промокла и источала навязчивый ванильный аромат, волосы слиплись, на губах даже после целой кружки воды оставался приторный вкус. Неужели в таком виде и придется идти до самого терема?

— Как ты его назвала? — потрясенно спросила Маша, резко отдергивая уже протянутую к кошачьему уху руку.

— Нелюб, — простодушно отозвалась Ева, пожалуй, впервые задумавшись о том, как странно звучит это имя.

Впрочем, в народной традиции обидные и уничижительные прозвища нередко служили оберегами.

— Тот самый? — уточнила Ксюша, тоже опасливо отодвигаясь от кота подальше, хотя на практике ей случалось брать в руки ядовитых змей.

— Ну да, я же тебе про него рассказывала, — не поняла Ева, с удивлением наблюдая, как Маша придвигается поближе к мужу, а Ксюша обходит бочком кошачье лежбище.

— Интересная у тебя бабушка, — покачал головой Лева.

— А что такого? — не поняла Ева.

— У славян есть две богини судьбы, — пояснил Лева. — Доля и Недоля. Одна приносит удачу или тихую, размеренную жизнь, другая, если привяжется, то жди сплошных бед. У каждой из них в тереме живет кот. У Доли белый пушистый Люб, покровитель влюбленных и хранитель семейного очага, у Недоли — черный Нелюб, коварный подстрекатель и сеятель раздора и смуты. Если он встретится на пути жениха с невестой или молодых супругов, то они обязательно поссорятся, ну а если уж этот пакостник проникнет к изголовью, то неудача в делах любви и прибавления семейства неизбежна.

— Ты же, надеюсь, слышала поговорку, про черную кошку, которая между влюбленными пробежала, — добавила Маша.

— Ничего я такого за Нелюбом не замечала, — обиделась за питомца Ева. — Царапается он, как и все коты. Но и бабушка с дедушкой, и родители прожили в браке по многу лет, и ничего с ними не случалось…

Ева осеклась, не договорив последнюю фразу. Только сейчас пришло осознание, что она никогда не задумывалась о том, сколько же их домашнему любимцу на самом деле лет. По маминым воспоминаниям, он жил у них с родителями всегда, сколько она себя помнила, задолго до рождения Евы. Обычный кошачий век столько не длится.

— Возможно, в вашей семье все и жили так долго и счастливо, что их хранил такой необычный талисман? — предположил Лева, несмотря на предостерегающий жест Маши, протягивая руку к коту.

Нелюб к протянутой ладони отнесся благосклонно, дал себя погладить, но потом предостерегающе закрутил хвостом и вздыбил шерсть, давая ясно понять, что ласка ему надоела. Едва Лева убрал руку, как кот вприпрыжку скрылся в ближайших кустах. И никакой благодарности. Всегда он так!

Впрочем, уже через несколько мгновений бедовый котяра появился снова, неся в зубах небольшой сверток. Развернув его, Ева узнала изящные пяльцы, в которые был заправлен малиновый шелк с намеченной вышивкой. Едва Ева прикоснулась к иголке, та начала самостоятельно делать стежки, продолжая тянуть отливавшую золотом нить.

— Серебряные пяльцы, золотая иголочка, — удивленно покачал головой Лева.

— Мне во сне о них бабушка говорила, — пояснила Ева, смутно вспоминая, что героиня сказки для того, чтобы получить необходимые для подкупа служанок дары, истоптала три пары железных сапог, изгрызла три железных каравая.

Похоже, она все получила авансом, поскольку основные испытания ожидали ее впереди. А она уже сейчас чувствовала усталость. Борьба с течением вымотала все силы, и теперь, когда напряжение отпустило, Ева едва уговорила себя встать, а взвалить на плечи рюкзак ей и вовсе оказалось не по силам. К тому же намокшая одежда уже успела остыть и теперь противно липла к телу, продолжая распространять доводящий до мигрени ванильный запах.

Конечно, ботинки и ветровку перед своим прыжком она догадалась скинуть, лицо вытерла влажной салфеткой, волосы, штаны и рубаху кое-как выжала. Но ощущение сырости все равно не ушло, и приторный запах ее преследовал. По спине противными мурашками бежал озноб, в голове мутилось, ноги отказывались держать. А тут еще и Нелюб куда-то запропастился, и как разыскать его в незнакомом, полном неведомых опасностей лесу, Ева не имела ни малейшей идеи.

— Да не переживай ты! Этот черный пройдоха, небось, давно уже к хозяйке вернулся, — поддерживая тяжело опиравшуюся на его руку Еву, пока Ксюша без лишнего ворчания взяла ее рюкзак, предположил Лева. — Он ведь по поручению твоей бабушки к тебе шел, но, видимо, не удержался, завернул на Молочную реку сливочками полакомиться, да увлекся.

— Котам, даже самым обычным, есть ход во все миры еще при жизни, — кивнула Маша, вслед за Ксюшей собирая по дороге хворост, видимо, для будущего костра.

Ева тоже хотела им помочь, но попытка наклониться закончилась дурнотой и приступом головокружения, а проглоченное во время барахтанья в реке молоко запросилось наружу.

— Ну еще немного, всего пару сотен метров, — словно маленькую, увещевал ее Лева. — Скоро уже ручей. Там лагерем на ночлег и станем.

Какой ночлег? О чем он? Они же только недавно простились с Таисией. Но почему тогда солнце клонится к горизонту, и верхушки золотого осеннего леса горят алым? Неужели она так долго проваландалась в противостоянии с рекой? Или здесь время течет как-то иначе? Пяльцы — это, конечно, хорошо, да и Нелюба Ева ни за что бы в беде не бросила. Но что если ее промедление окажется роковым для Филиппа?

Учуяв показавшийся особенно приятным и свежим запах проточной воды, к которому примешивался добрый дымок, услышав журчание ручья и веселое потрескивание разгорающегося костра, Ева приободрилась, последнюю сотню метров прошагав почти самостоятельно. Другое дело, что это усилие вымотало ее окончательно, и, едва достигнув берега, неподалеку от которого Маша и Ксюша уже успели развести костер, Ева просто рухнула на землю. Она чувствовала себя рохлей и бесполезным балластом, но не имела сил не только помогать спутником в обустройстве лагеря, но даже дотащить свою тушку до воды, чтобы промыть волосы и прополоскать испачканную в молоке одежду.

— Не переживай, ты еще легко отделалась. Мой брат Иван после знакомства с киселем из Молочной реки и вовсе только на следующий день очухался, да и Михаил Валерьевич в свое время лиха хлебнул, — успокоила Еву Маша, помогая стянуть облепившие тело штаны и рубаху, пока Ксюша, набрав в большую пластиковую бутыль воду из ручья, осторожно вливала туда согретый в котелке кипяток.

Лева в их сторону деликатно не смотрел. Поставив палатку, он вытащил из костра головню и отошел к краю лагеря, обозначая его границу огненным кругом, который затем засыпал смесью из соли и трав. А Ева еще по дороге гадала, зачем Маша несет в рюкзаке несколько разномастных баночек, напоминающих набор для спа-процедур.

— Молочная река и в самом деле коварная, — помогая Еве совладать со слипшимися непослушными волосами, пояснила Ксюша. — У того, кто слишком много киселя отведает, она может и память отшибить.

— Как Лета? — вяло уточнила Ева, с облегчением вытирая волосы и натягивая сухое белье и одежду.

— Вроде того, — улыбнулась Ксюша, которая всегда поражалась способности Евы даже в полубессознательном состоянии находить отсылки к литературе и мифологии.

После купания стало значительно лучше, хотя бы запах ванили отвязался.

— Мы-то думали, дойдем до Молочной реки, сделаем по глоточку, — улыбнулся Лева, протягивая Еве кружку с горячим чаем и пару оладушков, оставшихся от утренней трапезы. — А ты взяла и по темечко нырнула.

Ева смутно вспомнила, как ее спутники, вытащив ее из Молочной реки, передавали друг другу кружку с киселем, из которой каждый отпил чисто для вида, чтобы соблюсти ритуал. А она нахлебалась, как запойный пьяница, и теперь ловила все «прелести» похмелья.

После чая и оладушков самочувствие вроде бы улучшилось, но при этом Ева не стала сопротивляться, когда Ксюша без лишних разговоров запаковала ее в спальный мешок. Конечно, следовало привести в порядок одежду, особенно исцельницу, но на это уже не хватало сил. Глаза слипались, и едва найдя удобное положение в спальнике, Ева погрузилась в тревожный, тяжелый сон.

Возможно, тут сказались ее переживания по поводу промедления, или так совпало, но она снова увидела Филиппа, распятого на стене, и разъяренную Карину, которая науськивала Скипера, призывая бычару не церемониться, хотя тот и так усердствовал, получая от мучений пленника явное удовольствие.

— Не давай ему спуску! — приказывала дочь хозяина Нави. — Пусть хорошенько прочувствует, что его ожидает, если он не образумится! У меня есть способы сделать эту муку бесконечной!

Ева в ужасе наблюдала, как безжалостная плеть рассекает облитую потом кожу почти до мяса, как в неровных вдохах вздымается грудь, как в слепой попытке уйти от удара напрягаются сведенные болью мышцы, как выламываются из суставов кости. Филипп уже искусал все губы, но не мог сдержать крик, а его кровь забрызгала все стены. В это время в больнице при каждом ударе его простертое на койке тело содрогалось в мучительных конвульсиях. Врачи пытались снять приступ, но помогала только волшба, которую творила Ефросинья-Даждьроса, и поддержка двух матерей. Еве оставалось только наблюдать, бессильно глотая слезы.

— Ничего не понимаем, — разводили руками медики. — Откуда у него появляются новые гематомы? Неужели мы какое-то внутреннее кровотечение пропустили?

— Да что же это такое? — плакала в коридоре Дарья Ильинична Балобанова. — Что за напасть? За что нашему бедному мальчику такие муки?

Артем Иванович, которому предстояло уже завтра вернуться на службу, ее, как мог, утешал, просил обращаться за помощью к дяде Мише, Шатуновым и родителям Евы.

— Надо было этой гадине шею свернуть, еще когда она на Полозовых ополчилась, — мерил шагами кабинет жены суровый Велибор.

— И выдать наше присутствие в этом мире ее отцу? — устало проговорила Даждьроса, которая, сняв приступ, словно на себя взяла боль Филиппа и теперь устало опустилась на софу. — Скажи спасибо, что, занятый поисками иглы, он не обращал внимания на наковальню. К тому же против зеркала Нави тебе, Боря, не помогла бы даже сила ледяного копья.

— Ну я же не использую магию крови, — раздраженно проговорил Велибор.

Карина, похоже, и в самом деле мучила Филиппа еще и для того, чтобы подпитать доставшийся ей в наследство артефакт. Когда пленник, вскрикнув под безжалостным бичом особенно пронзительно, бессильно обвис в путах, поверхность зеркала за спиной Карины ожила. Оттуда появилась женщина в стилизованном камуфляже с миндалевидными глазами и светлыми волосами, в которых непривычно смотрелись шаманские амулеты.

Взгляд Карины потеплел, губы шевельнулись в невысказанном: «Мама». Она даже потянулась к поверхности и застыла, не в силах ее разомкнуть.

— Ты все-таки решила его угробить? — с сочувствием произнесла Елена Ищеева, делая движение, точно проводила рукой по волосам дочери.

— После того как он взломал и слил следакам из прокуратуры всю деловую переписку и финансовую документацию нашего Фонда, его живьем на ремни резать мало, — скривилась Карина, хотя в голосе ее чувствовалась усталость. — Я приложила столько усилий и истратила кучу денег, чтобы замять прошлогодний скандал, а теперь у нас снова устраивают «маски-шоу» и трясут проверками.

— Бизнес есть бизнес, — пожала плечами Ищеева-старшая, которая в свое время тоже достаточно умело руководила фондом. — Слитых данных ты все равно не вернешь, а парня запугиванием и истязаниями на свою сторону не перетянешь. Ты же сама видишь, в нем есть стержень. На него не действует даже внушение Скипера. Да и твой отец с ним не преуспел.

— Скипер по-настоящему сумел перетянуть на свою сторону только Морану, которая злилась на сестер и завидовала их красоте, — нетерпеливо пожала плечами Карина. — А мой отец, когда понял, что у Балобановых нет иглы, вообще утратил к ним интерес, а ведь я просила наказать их, хотя бы как Кудесника. Но нет. Увлеченный идеей завладеть силами пяти Хранительниц, папаша даже забыл о поисках иглы. А мне теперь приходится возиться с этим сосунком, пытаясь добыть наковальню, — с раздражением проговорила Карина.

— Константин Щаславович делал лишь то, что считал нужным, — обиженно поджала губы Елена.

— И твое освобождение в его планы не входило, — согласилась с ней дочь.

— Но ты же у меня умница, хитрее и мудрей него уродилась, — с материнской гордостью улыбнулась Елена. — Надеюсь, ты восстановишь иглу, и тогда посмотрим, кто посмеется последним.

Какое-то время мать и дочь молчали, глядя друг на друга через темную гладь, точно сквозь стекло комнаты для свиданий. Потом Елена заговорила уже более деловым тоном.

— И все же для того, чтобы подчинить силу наковальни и завладеть иглой, надо действовать более тонко и изощренно.

— Я сама это понимаю, — кивнула Карина. — Где кнут не поможет, попробуем пряник. Монтаж видео этот красавчик распознал. Посмотрим, сумеет ли он противиться силе ворожбы. И еще меня беспокоит девчонка. Не верится мне как-то, будто она в клинике сидит. И сын Кудесника из поля зрения пропал. Придется послать всадников.

Она непривычно нежно попрощалась с матерью, потом повернулась к Скиперу, который достаточно неумело при помощи холодной воды пытался привести в чувство находящегося в глубоком забытьи пленника.

— Ну что? Продолжает упорствовать?

— Даже в мыслях, — тяжело переводя дух, отозвался утомленный палач. — Все о хозяйке пера думает.

— Это хорошо, — улыбнулась Карина, и ее зеленые глаза в свете факелов торжествующе сверкнули. — На этом и попробуем сыграть. Сними его со стены, перенеси в комнату для гостей и вели Елани и другим служанкам привести его в порядок и залечить раны. Хотя полностью исцелять необязательно, и кровью слегка полакомиться можно. Но немного. Чтобы к моему приходу парень был в состоянии хоть на что-то реагировать.

Она поднялась в спальню, где ее ожидал одетый в банный халат Никита.

— Опять видео будем снимать? — спросил он услужливо, спуская халат с плеч и нарочито поигрывая бицепсами.

— Кое-что получше, — плотоядно улыбнулась Карина. — И, пожалуй, ты мне на сегодня не нужен.

Когда не допущенный до тела охранник, обиженно сопя, удалился, она села перед зеркалом и провела над его поверхностью рукой. Сначала гладь пошла рябью, как экран телевизора, у которого появились помехи. Потом поверхность снова разгладилась, отражая обстановку комнаты и ее хозяйку. Вот только вместо Карины из зазеркалья на Еву смотрел ее зеленоглазый двойник.

Застрявший в горле комок, так и не ставший криком, заставил закашляться и прервал наваждение. Сквозь откинутый полог палатки внутрь лился солнечный свет и вместе с утренней свежестью проникал запах грибной похлебки с дымком. Маша, Лева и Ксюша, одетые и прибранные, весело кашеварили у костра.

— Ну и кто тут говорил что-то про дичь? — возвращаясь к давешнему обсуждению, ехидно спрашивал Лева, помешивая ароматное варево, щедро сдобренное луком и травами.

— Так какой смысл было охотиться, когда вчера грибов три кузова набрали, — напористо отбрехивалась Ксюша. — Да и подругу будить не хотелось. Она опять, кажется, по терему Карины бродила.

Ева завозилась, выбираясь из мешка и отыскивая в палатке одежду. Исцельница, чистая и сухая, лежала рядом с бельем, верхней фланелевой рубахой и штанами, которые вчера вместе с хозяйкой купались в Молочной реке. Похоже, подруги, уложив ее отдыхать, все выстирали и за ночь просушили. А она проспала даже свое дежурство, хотя при этом чувствовала себя разбитой и усталой, а сердце учащенно билось от тревожных мыслей.

В намерениях Карины сомневаться не приходилось. Не просто так недовольно сопел Никита, который, похоже, испытывал к своей начальнице какие-то чувства. Бедный Филипп! Удастся ли ему избежать новой ловушки? Распознать злое наваждение, когда разум затуманен болью и находится под властью проклятого осколка. Как ему еще хватило сил не сломаться под пыткой? Елена признала, что у него, как и у его отца, есть стержень. Но одно дело противостоять жестоким палачам, а совсем другое — узнать ведьму под чужой личиной. В любом случае надо торопиться, пока не случилось большой беды.

Когда Ева вышла к костру, Маша и Ксюша приветствовали ее удовлетворенными улыбками. Ева принялась их благодарить за помощь со стиркой, но они ее уверили, что услуга того не стоит.

— Мы же сами вовремя не предупредили тебя о коварстве Молочной реки, — добавила Маша, разливая по кружкам ароматный чай, пока Лева накладывал в миски густое грибное варево, с которого уже успел снять пробу.

Ева без лишних разговоров последовала примеру спутников, у которых аж за ушами трещало. Тем более что после вчерашнего купания аппетит она чувствовала зверский.

— Ну что там, совсем проклятая ведьма бедного сокола замучила? — испытующе глянул Лева, когда они все, покончив с едой и сполоснув в ручье посуду, сворачивали лагерь.

Ева рассказала все без утайки, едва сдерживая слезы.

— И что она собирается этим добиться? — задумчиво проговорил Лева, проводя пальцем по щеке, на которой только начали появляться первые точечки-шпеньки золотистой щетины.

Из бани Таисии на сеновал он вчера отправился гладковыбритым.

— Надеется, что Ева от жениха отречется? — предположила Ксюша.

— Или Филипп, не распознав подвох, сдастся уговорам, — покачала головой Маша.

— Если бы в прошлом году на пустошь вместо тебя ко мне слетела какая-нибудь ведьма, не знаю, как бы я себя повел, — задумчиво глянул на жену Лева.

— Я бы глаза тебе выцарапала, — ревниво призналась Маша. — Хорошо, что ты ничего не мог рассказать про иглу.

При упоминании об игле Ева вспомнила про разговор Карины с матерью и решила предупредить о возможной слежке.

Однако, едва она упомянула о шпионах, которых собиралась послать по ее следу ведьма, в воздухе заметно похолодало и потянуло чем-то затхлым, прогнившим. В лесу сделалось совсем тихо. Ветви замерли, словно подернутые инеем, и даже ручей, кажется, застыл. Потом деревья застонали, будто под гнетом жестокой непогоды, и на противоположный берег ручья из лесу выехал огромный всадник на красном, точно кровью облитом, циклопических размеров коне.