Соколиные перья и зеркало Кощеевны

Глава 21. Полкан и Китоврас

Глава 21. Полкан и Китоврас

До самого рассвета Ева просидела без сна. Она поддерживала огонь, но никак не могла согреться, словно лед Нави, который принес с собой всадник, имя которого и она, и ее провожатый так и не решились произнести, продолжал жидким азотом выжигать ее нутро.

Ночь подступала вплотную, тени за пределом костра угрожающе колыхались, выжидающе сворачивались в сотни змеиных клубков, заплетали ветви деревьев черной паутиной. Затянутые непроглядной мглой небеса над головой казались сплошной твердью гранита или обсидиана.

Сердце колотилось хрустальным шариком на ниточке или заводной канарейкой, прыгающей между ребер грудной клетки. В голове, перебивая все более или менее разумные размышления и идеи, словно заезженная пластинка, крутилась паническая мысль:

«Что делать? Я осталась совсем одна».

Малодушие подогревало почти детскую, не подкрепленную ничем надежду: «А может быть, Лева еще вернется? Почему бы его не подождать здесь».

При этом Ева понимала, что кудеснику понадобятся все его силы, чтобы удержать накинутую на всадника сеть и увести достаточно далеко. К тому же каждый миг промедления грозил новыми опасностями Филиппу. Она не спрашивала, как к нему попала флешка, кошачья шерсть говорила об этом слишком красноречиво. Другое дело, каким образом программист собирался ею воспользоваться.

Похоже, его сговорчивость оказалась уловкой. Он получил возможность вплотную подобраться к империи Карины и поэтому сделал вид, что принял игру, и тянул время. Каким образом он, находясь в тонких мирах, намеревался нужную информацию раздобыть и передать, Ева даже не пыталась представить. В конце концов, сны показывали ей не все, и это лишь усиливало ее тревогу.

Нет, конечно, она должна идти, она обязана добраться до своей цели. Перо давало ей шанс спасти Филиппа, и она не могла его упустить.

Тем временем небо, отказавшись от обсидиана и антрацита, приобрело оттенок аметиста, а потом померкло до сероватого дымчатого топаза. Тьма потихоньку начала рассеиваться, выпуская из плена теней отравленный дыханием Нави больной лес, очертания дальних гор и каменную реку очередного курума. На безлистных деревьях и жухлой траве неряшливыми клочьями висел туман, землю устилали сосновые иглы и прелые листья.

Только в том месте, где пролегал путь всадника, гигантским мазутным пятном оставался дымящийся след черной гнилостной слизи, уходивший в сторону, противоположную от той, куда лежал путь Евы. По бокам его обрамляли, отсекая, не давая распространяться, две огненные борозды — следы от золотой сети, сплетенной Левой. Какой же невероятной силой обладал ее тихоня-провожатый, который постоянно держался в тени, по-рыцарски позволяя спутницам над собой подтрунивать?

Позавтракав вчерашней кашей и подкормив Баську, Ева начала собираться в дорогу, пытаясь рассчитать силы. Лева, конечно, велел оставить все как есть, но бросать вещи в таком неприятном месте рука не поднималась. Ее вещий спутник, конечно, оградил их лагерь охранными чарами, преодолеть которые не смог даже Нелюб. Но кто знает, насколько надежна защита и будет ли она действовать после ухода людей. Если их поклажа попадет к Карине, ведьма точно нападет на след.

На финальном этапе рисковать не хотелось. Тем более что один рюкзак Лева забрал с собой, а второй, с волшебными дарами, травами, Ксюшиными вещами и тем добром, которое она одолжила из своего туристического гардероба, Ева и так вчера целый день несла. Крупы оставалось на донышке, да и воды не больше половины бутылки. А палатка вместе с каркасом и ковриками весила почти как привычный со школьных лет портфель с книгами.

Ева забросала землей костер у палатки и огненную краду по периметру лагеря. Окружающий лес, конечно, выглядел гнилым и сырым, но она знала, как легко он мог вспыхнуть. Гибнуть в пожаре, который сама же устроила, совершенно не хотелось. Оставалось только навьючить поудобнее спереди и сзади рюкзаки и выдвигаться. Баська уже торопил. Его золотистая шкурка подхваченным ветром осенним листом мелькала в пожухлой бурой траве и среди недружелюбных камней курума.

Двигаться вперед с двумя рюкзаками оказалось не только тяжело, но и неудобно. Тем более что лес у лагеря опять обрывался сложенным здоровенными глыбами с острыми краями черным курумом, и приходилось все время смотреть под ноги, отыскивая хотя бы теоретически проходимый путь. Хорошо, что еще вчера Лева, пошутив про железный посох, срезал крепкую суковатую палку, на которую Ева теперь опиралась.

Не знавший устали Баська, конечно, подсказывал дорогу, но торопил, словно игривый питомец, забегая вперед и иногда исчезая между камней. Ева хотя и понимала, что с ним ничего не может случиться, но все равно беспокоилась и ускоряла шаг, рискуя сверзиться вместе со всем добром или подвернуть пускай и надежно зафиксированную в берцах лодыжку.

К тому же висящий на груди рюкзак сильно ограничивал угол обзора под ногами. Не говоря уже о том, что все дополнительные килограммы, которые она добровольно на себя навьючила, с каждым километром пути утяжелялись просто в геометрической прогрессии. Ева едва успевала отирать заливающий лицо пот, дыхание совсем сбилось, волосы растрепались и лезли в глаза. Следовало все-таки послушать Леву и бросить в лагере часть поклажи. Он знал, о чем говорил.

Хотя утром Ева надела свитер, размышляя о том, как бы не замерзнуть в пути, по дороге она не раз пожалела о своем опрометчивом решении. Хотя лес по-прежнему оставался стылым и зябким, а разгоряченного лица постоянно касались то клочья тумана, то мокрые листья в паутине, ходьба по пересеченной местности излечила даже нервную трясучку. На размышления и переживания просто не хватало сил. В какой-то момент Ева даже поймала себя на мысли, что не понимает, зачем и куда идет, полностью отдаваясь дороге. Вероятно, в этом отрешении, отбрасывании надуманных комплексов и проблем, отслаивании наносной шелухи и заключался смысл трех стальных посохов и нескольких пар железных сапог.

Когда Ева вышла к Почайне, уже начало смеркаться. Поскольку небо по-прежнему укрывали тяжелые тучи, сумерки в этой части Слави наступали раньше, будто солнце обходило здешние места стороной. Глядя с обрывистого высокого берега на закручивающийся водоворотами между камней неукротимо бурлящий поток, Ева в растерянности размышляла о том, как попасть на ту сторону. Упавший с обрыва камень Почайна протащила на поверхности несколько сотен метров, прежде чем позволить ему найти упокоение на дне.

Конечно, Лева что-то говорил про брод, и Баська, похоже, целенаправленно вел ее именно туда. Но Ева во время каникул под Наукоградом как-то раз пыталась перейти один из притоков Елени на перекатах, и примерно представляла, какая ей непростая предстоит задача.

И в это время к грохоту реки и старческому скрипу деревьев прибавилось цоканье копыт. Ева замерла, озираясь. Неужели всадники все-таки ее настигли? Почему Лева решил, что пришельцы из Нави появляются лишь единожды? А что, если они явились по ее душу все четверо? Хотя, судя по дробному одиночному перестуку, на это непохоже.

— Девица красная, куда путь держишь? Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?

Услышав перекрывающий шум реки звук раскатистого, напоминающего конское ржание, но все же человеческого голоса, Ева замерла от неожиданности и закрутила головой, пытаясь определить направление, откуда он исходил. Звук цокота копыт ей не почудился. Другое дело, что их обладателя не стоило причислять к наездникам даже с натяжкой. По противоположному берегу реки, картинно приосанившись и выделывая копытами замысловатые элементы конкура, лихо гарцевал самый настоящий кентавр, точно сошедший с иллюстраций мифов Древней Греции.

Мускулистый обнаженный мужской торс с крепкими руками и кудрявой чернобородой головой ниже пупка и наружной косой мышцы живота переходил в туловище коня. Позвоночник на спине продолжался лошадиным хребтом, к которому крепились дополнительные ребра и копыта. Шоколадного цвета шерсть лоснилась, белые крупные пятна по размеру и форме напоминали самые настоящие яблоки. За спиной болтались колчан и лук, свободные руки приветственно махали.

— Полкан, дружище, ты только погляди, какая красавица! — неведомо к кому обращаясь, продолжал кентавр. — Идет куда-то совсем одна. И нас не слышит.

Он раскатисто заржал, привлекая внимание, потом вновь перешел на человеческую речь:

— Девица красная, краса ненаглядная! За какой надобностью по берегу Почайны идешь?

Ева попыталась сделать вид, что не расслышала и, стараясь не глядеть за реку, лишь ускорила шаг, едва поспевая за торопившимся к броду Баськой. Но кентавр, вернее, как он сам себя называл, Полкан, точно одержимый идеей познакомиться алкаш, тоже поскакал в сторону брода, с легкостью преодолевая неровности рельефа.

Желая покрасоваться, или просто от чрезмерного возбуждения он то переходил с рыси на галоп, то шел иноходью, то двигался боком, красиво переставляя копыта. Временами он вставал на дыбы или вскидывал круп, продолжая разговаривать с каким-то невидимым собеседником, возможно, находившимся внутри его черепной коробки.

— Полкаша, ну ты тоже считаешь, что она нас не услышала? — вопрошал он жалостливо. — А, может быть, она просто глухая. Вот беда-то, беда!

И тут же сам себя перебивал:

— И не увидела тоже? Ты, Китоврас, ври, но не завирайся!

— А что же она нас не замечает? — ласковым жеребенком вопрошала часть личности, названная Китоврасом, хотя в апокрифах этим именем нередко именовали не только кентавров, но и просто чудовищ.

— Знамо дело — боится! — браво отвечал Полкан.

— А чего ей нас бояться? — не понимал Китоврас. — Мы разве страшные такие?

— А разве нет? — по-хулигански хохотнул Полкан.

— Мы бы ей на ту сторону перебраться помогли, — нежно ворковал Китоврас. — В гости пригласили.

— На пуховую перинку уложили, — сально улыбаясь в густые усы, закивал Полкан. — И сами бы рядом легли.

Ева слушала эту перепалку, судорожно пытаясь выработать хоть какую-то линию поведения, раз уж избежать встречи никак не получится. Прятаться в лесу или, бросив поклажу, спасаться бегством не имело смысла. На своих четырех лошадиных копытах Полкан даже по камням скакал куда резвее, а перейти реку вброд и пуститься в погоню для него не составило бы труда. Не случайно и Баська упорно вел ее к броду, куда, только по другому берегу, направлялся Полкан-Китоврас.

Может быть, как-то удастся повежливее отказаться или умаслить добрым словом жалостливую половинку этой мало того что хтонической, так еще и раздвоенной личности? Но что в таком случае делать с разухабистым Полканом, который на нее имел конкретные планы и скрывать их не собирался? Ева поежилась, вспоминая все те же древнегреческие мифы и сластолюбивого Несса, похитившего как раз на переправе жену Геракла Деяниру. Практической помощи эти услужливо подкинутые памятью сведения, конечно, не дали. Наоборот, только усилили тревогу, которая, парализовав волю, скручивала утробу узлом и превращала ноги в лишенный каркаса поролон.

Хорошо хоть рассудок, видимо, по инерции, продолжал судорожно работать. Может быть, напомнить ему о самоотверженности четвероногого спутника Бовы-королевича, который погиб, защищая жену и детей героя. Или припугнуть, соврав, что где-то рядом бродят львы. Только бы не оказалось, что это ходячее на четырех копытах кудрявое недоразумение — очередной посланник Карины.

В любом случае стоит попробовать. Ксюша вон без применения магии и насилия сумела заболтать Дива! В любом случае, кентавр далеко не так омерзителен, как всадники. К тому же, судя по всему, не блещет умом. На две половинки личности рассудка тут точно не хватает. В любом случае, перо ее защитит, как было в случае со Скипером. А в сказке говорилось о том, что дикие звери героиню не трогали.

Ева собралась с духом или просто перевела дух под тяжестью рюкзаков и повернулась к тому берегу реки.

— Благородный и отважный Полкан! — церемонно обратилась она для начала к наиболее опасной половинке личности кентавра.

— Любезный и добродетельный Китоврас! — продолжила она ласково дружелюбно. — Не подскажете бедной страннице, далеко ли до брода?

Приветствие произвело эффект разорвавшейся бомбы. От радости Полкан сначала подскочил на всех четырех копытах, а потом заплясал на месте, словно играющий жеребенок.

— Полкаша, ты слышал, она назвала нас любезными! — радостно заверещал Китоврас.

— Это тебя, дуралея, она назвала любезным, — снисходительно пробасил Полкан. — А меня — благородным и отважным.

— А ты говорил, она немая? — восторженно голосил Китоврас.

— Я говорил? Это ты, дурачина, говорил! — возражал ему Полкан.

— Мы же ей поможем реку перейти? — не унимался Китоврас.

— И в гости пригласим, — не терпящим возражений тоном добавил Полкан.

— А чем ты ее угощать собираешься? — уточнил Китоврас. — Мы же вчера все сено съели.

— Это ты, дурачина, ешь сено! — гаденько рассмеялся Полкан. — А у нас и мясцо есть!

— У тебя есть мясцо, и ты со мной не поделился, — запричитал Китоврас, напомнив Еве древнюю байку про два желудка кентавра, из-за которых насытиться ему непросто.

— Дык мне самому мало, — развел руками Полкан.

Ева едва удержалась от искушения зажать от этой трескотни уши. Конечно, от помощи на переправе она бы не отказалась, но оценивать гостеприимство кентавра в ее планы не входило. Она даже не пыталась представить себе, чьей плотью воинственная часть человеко-коня пробавлялась и в каком виде потребляла. Но по словам Левы, человечиной местная хтонь точно не брезговала. И это еще если не вспоминать коварного Несса.

Поскольку Баська убежал далеко вперед, она тоже двинулась дальше. В какой-то момент мелькнула мысль, что увлеченный перепалкой с самим собой Полкан-Китоврас о ней забудет. Впрочем, на это рассчитывать не стоило. Кентавр, конечно, немного увлекся, но до невменяемости токующего тетерева ему было еще далеко. А вот сама суть перепалки подала одну идею.

Ева не прошла и нескольких десятков шагов, когда Полкан первым из этой странной пары заключенных в одном теле личностей опомнился:

— Молчи, дурачина, уйдет ведь! — заорал он на более слабого Китовраса, в несколько гигантских прыжков догоняя Еву.

— Девица-девица, ты, что ли, обиделась? — упавшим голосом окликнул ее Китоврас.

— С чего бы, — стараясь перекричать шум реки, отозвалась Ева. — Мешать не хотела. Мне только интересно узнать, — продолжала она, стараясь говорить спокойно и уверенно, хотя сердце стучало в груди с такой силой, что стук его, вероятно, донесся бы и до противоположного берега, если бы не шум реки. — От кого из вас принимать на переправе помощь?

Вопрос в самом деле выглядел актуальным. Хотя Полкан-Китоврас так и не ответил насчет близости брода, Ева и сама уже видела пологое место, где в реку вдавалась каменная гряда, а глубина потока не поднималась выше колена. Конечно, ноги придется замочить, но штаны у нее есть запасные, а берцы можно на время сменить на кроссовки. Впрочем, проблема сейчас состояла отнюдь не в этом.

— Как это от кого? — вскричал Полкан, задирая хвост и воинственно вскидывая круп, словно пытался кого-то лягнуть. — От меня, конечно же.

— Почему это от тебя? — возмутился Китоврас, ударяя свою заднюю часть кибитью лука.

— Я первым ее заметил! — напомнил Полкан.

— А я первым заговорил и помощь предложил! — привел железные, как ему казалось, аргументы Китоврас.

— Ничего ты такого не предлагал! — возразил ему Полкан. — Ты заговорил, да она тебя не услышала.

— А ты мясо мое съел! — возопил обиженный в лучших чувствах Китоврас.

— С чего это оно твое? — обиделся на него, в свою очередь, Полкан. — Кто дичь добыл, тому она и достается!

Ева почти поверила, что ей удастся, перессорив между собой две половинки, перехитрить Полкана-Китовраса. Она приблизилась к броду и вошла в воду, проверяя дно палкой и тщательно выбирая, куда наступить и лишь потом перенося вес. Баська, лихо прыгая по камням, указывал ей наиболее удобную и безопасную дорогу. Разгоняющий кровь задорный кураж придавал сил. Может быть, не все так безнадежно, и она сумеет выпутаться из этой передряги, а там уже и до терема Карины как-то доберется.

Кентавр, казалось, забыл не только об обещании перевести, но и просто решил игнорировать ее, занятый более важным делом. Впрочем, даже у менее раздвоенной личности выяснение отношений с самим собой могло привести к тяжелому расстройству.

— Ах ты негодник, ах ты подлец! — припадая на передние копыта, разрыдался обиженный в лучших чувствах Китоврас. — Я для тебя лучшее сено косил и сушил, а ты мне дичи пожалел!

— Да какая это дичь, — слегка пошел на попятную Полкан. — Курица недощипаная, из Медного царства в лес улетевшая.

— А ты даже ее пожалел! — жалобно ржал Китоврас, по-лошадиному тряся головой и при этом театрально заламывая руки.

— Так я и говорю, что мяса там совсем не было, а тут целая туша человеческая! — продолжил оправдываться Полкан.

— Да какая там туша? — не собирался выходить из роли обиженного Китоврас. — Кожа да кости. В ней и мяса совсем нет.

Дошедшая почти до середины реки Ева едва не поскользнулась на влажных, поросших мхом камнях. Рассуждая о пополнении мясных запасов, кентавр явно имел в виду ее. Насчет кожи да костей несостоявшийся трагик Китоврас, конечно, преувеличил. За время пути она сбросила излишки, но не настолько. Впрочем, ей сейчас совершенно не хотелось оценивать свою гастрономическую привлекательность для коня-людоеда.

Не ведая, как избежать ужасной участи, Ева продолжила путь, размышляя, какую бы еще кость подкинуть неуравновешенному Китоврасу, чтобы тот подольше препирался со своей второй половиной.

— Как это нет? Очень даже есть! — стараясь, чтобы голос не дрожал, звонко выкрикнула Ева с тоской глядя на неумолимо приближавшийся противоположный берег в поисках какого-нибудь укрытия или щели между камнями, где кентавру ее не удастся достать. — Только Полкан все опять съест один и с тобой не поделится. А потом отдаст тебя на съедение львам! — добавила она, вспоминая сказку про Бову-королевича.

К счастью, Китоврас мгновенно заглотил наживку.

— И ведь точно не поделится! Он меня обижает, за дурака держит! — зарыдал он, пуская слюни и обливая бороду потоками слез,

Полкан обхватил его, то есть себя, за плечи и что было силы начал трясти. Когда это не помогло, залепил самому себе увесистую пощечину.

— И еще раз скажу, что дурачина ты, простофиля! — взревел он отрезвляюще-грозно. — Девка лукавая тебя подначивает, на меня клевещет, а ты и раз уши развесить! Когда это я с тобой не делился? Желудок-то у нас с тобой один.

К этому времени Ева наметила узенькую пещерку в отвесном склоне реки и, не слушая кентавра, что было силы ринулась к ней, провалившись сначала по пояс, потом по грудь, но продолжая упрямо барахтаться. Баська каким-то волшебным образом обнаружился у нее на плече.

К сожалению, Полкан, как она и опасалась, оказался проворней. Задвинув куда-то на задворки сознания нытика-Китовраса, он перешел в крутой галоп и, поднимая тучу брызг, настиг Еву.

— Врешь, не возьмешь! — заорал он, сгребая ее в охапку и закидывая вместе со всем багажом на спину, словно тюк. — Обмануть нас вздумала? Я сказал, что будешь нашей гостьей, значит, так тому и быть!

— Гостей не едят! — изворачиваясь что было силы и пытаясь то ли вырваться, то ли укусить, прохрипела удушенная между ремнями рюкзака Ева, напоминая бессовестной хтони о древних законах гостеприимства.

— А я и не собираюсь! — фыркнул кентавр, сноровисто приматывая Еву ремнем ее же собственного рюкзака к своему корпусу. — Проведешь ночь под нашим кровом, возляжешь с нами на ложе, а там поглядим! И не вздумай нам больше рассказывать сказки. Тебе нас не поссорить! Мы едины!

Хотя по поводу последнего утверждения Ева возражать не собиралась, от ужаса и полной безнадежности своего положения заголосила белугой. Конечно, где-то в глубине души она питала надежду, что от ужасной кончины в желудке кентавра заветное перо ее защитит. Но относительно остальных невеселых перспектив не обольщалась.

От стремительной скачки ее мотало из стороны в сторону по лошадиной спине. Оказавшееся где-то на уровне конских ребер лицо колола жесткая щетина, в нос разило острыми запахами пота и навоза, ветки хлестали по спине, вырывали растрепавшиеся волосы. К горлу подкатывала дурнота. И все же она что было сил колотила кентавра кулаками под ребра, пинала по животу, орала на него и ругалась, пытаясь развязать узлы и спрыгнуть куда угодно, хоть под копыта. К сожалению, ремни держали крепко, а Полкан мчался во весь опор, не разбирая дороги.

И в тот миг, когда Ева окончательно сорвала голос и выбилась из сил, осознав полную бесплотность своих смехотворных попыток спастись, в лесу раздался раскатистый звериный рык. Полкан подпрыгнул на скаку и встал на дыбы, из-за чего Еву, которая не успела ни за что уцепиться, с силой мотнуло на круп. Ремень рюкзака не выдержал, и пленница со всего маха тяжело рухнула на землю.

Полкан, к счастью, не пытался ее поднять, отдав бразды правления паникеру Китоврасу.

— Львы! — вскричал тот в ужасе! — Это ты их привел?

Несостоявшийся трагик, впав не хуже Евы в ступор, собирался рухнуть наземь, суча копытами в великолепной истерике. Полкан вовремя опомнился.

— Очень мне надо! Заткнись, дубина! Пора сматываться!

Сделав гигантский прыжок, кентавр, ломая деревья, скрылся в лесу.

Ева осталась лежать на земле, не имея силы пошевелиться. Перед глазами все двоилось, воздуха не хватало, к горлу, закручиваясь в желудке спиралью, подкатывала дурнота. О том, чтобы попытаться спастись, даже речи не шло. Может быть, если она прикинется мертвой, хищники ее не тронут? Конечно, Лева утверждал, что диких зверей в Слави не водится. Но кто сказал, что ее не могли почуять какие-нибудь мантикоры, грифоны и прочие неведомые чудовища.

Но что за сияние слепит глаза, и чей это теплый шершавый язык облизывает ее залитое слезами и лошадиным потом лицо? Кое-как разлепив налившиеся свинцом веки, Ева разглядела знакомую волчью морду и крепкий загривок с вплетенными в шерсть дредами, узнала красавицу-жар-птицу. Лева не показывался, но вместо него из кустов на полянку вышел весьма дружелюбный бурый медведь.