Соколиные перья и зеркало Кощеевны

Глава 12. Осколок зеркала

Крик застыл у Евы в горле, воздух в легких превратился в лед. Она стояла посреди пляжа не в силах пошевелиться, словно при виде чудовищного, воистину невозможного зрелища превратилась в соляной столп. Это не могло случиться с Филиппом! Здесь какая-то ошибка, дурацкая шутка. Он, конечно, сейчас вынырнет живой и невредимый или объявится на пляже, упадет к ней в объятья встрепанной птицей, на лету обращаясь в человека. Обнимет ее, обожжет взглядом карих соколиных глаз или просто разбудит поцелуем и скажет, что ей приснился дурной сон.

Но кошмар и не думал развеиваться. Владелец второй яхты, черноволосый, чернобородый богатырь с жутким продолговатым шрамом на пол-лица, нырнув первым, уже вытащил на берег безвольное окровавленное тело. А его жена, Ефросинья Николаевна, вместе с Ксюшей и тетей Зиной делала искусственное дыхание.

Хотя, насколько Ева смогла понять, Филипп не успел по-настоящему захлебнуться и достаточно быстро начал дышать самостоятельно, его затянуло под винты. Правая рука, которой он пытался заслониться, оказалась сломана в нескольких местах. Из глубокой раны на затылке хлестала кровь. Ефросинья Николаевна, про которую Ева запомнила, что она кандидат медицинских наук, оказывала первую помощь, четкими лаконичными указаниями быстро приведя в чувство шокированную тетю Зину и организовав Ксюшу подавать бинты и инструменты. Ева сидела рядом, глотала слезы и держала левую руку Филиппа.

Конечно, она не могла в тот момент поручиться за здравие своего рассудка, но она видела, как под пальцами целительницы возникают прозрачные струи, останавливающие кровь и затягивающие небольшие порезы и ссадины. Судя по наполненным благоговением взглядам Ксюши и тети Зины, им на помощь пришла не просто дипломированный медик и жена чиновника или бизнесмена.

Когда на голову и поврежденную руку Филиппа легли тугие повязки, Ева подалась вперед, пытаясь спросить. Но голос не послушался, словно голосовые складки и в самом деле заморозили. Ее опередил владелец злополучной яхты и муж целительницы, который успел переодеться и теперь сушил полотенцем кудрявые черные волосы и бороду.

— Ну что там, Росушка? Есть надежда?

Ефросинья Николаевна, покачала головой.

— Вызывай вертолет, Боря. Нужна срочная операция. Хотя не уверена, что людская медицина тут поможет.

Тот, кого назвали Борисом, достал навороченный смартфон, озабоченно глядя на небо. Хотя зной продолжал томить землю, солнце скрыла желтоватая грязная дымка, а из-за леса на том берегу поднималась, начиная набухать, грозовая чернота, Еве болезненно напоминавшая лиловые синяки, расплывавшиеся от удара под глазами Филиппа. Словно ее бедный возлюбленный притягивал солнце.

— Вертолетчики лететь не отказываются, но предупреждают, что метеосводка неблагоприятная, — проведя переговоры, озабоченно доложил Борис.

— Скажи им, чтобы не беспокоились. Сейчас дорога каждая минута. Я задержу фронт, — спокойно и решительно отозвалась Ефросинья Николаевна, и Ева ни на секунду не усомнилась, что такая задача ей по силам.

Василиса как-то рассказывала о русалках-берегинях, повелительницах дождевых облаков. Она и сама всегда точно знала, когда ливень пройдет стороной, а когда лучше подождать и дать ему закончиться. Ева слушала рассказ как увлекательную небылицу, а сейчас, похоже, своими глазами видела, как одна из хранительниц боролась за жизнь Филиппа: в том, что Балобанов все еще дышал, была, несомненно, ее заслуга. Другое дело, что Ефросинья или, как ее несколько раз назвал муж, Роса или Даждьроса ничего, увы, не обещала.

— Какие же хрупкие эти смертные, — обводя берег, откуда уже увели испуганных притихших детей, скривился рыжебородый виновник происшествия.

Он то хватался за бороду, то отдергивал руку, словно обжигаясь.

— Молчи уж, Горыныч! — не прерывая переговоры по смартфону, прицыкнул на него шрамолицый Борис. — Как тебя вообще угораздило? Не сумел совладать с какой-то бесталанной ведьмой! Ты же чуть детей не погубил, если бы не этот мальчик!

— Да не такая уж она, братец, и бесталанная, — начал оправдываться здоровяк.

— Ага, как та княжна, которую ты из дядюшкиного терема похитил, — хмыкнул в бороду Борис. — Как ее там звали-то? Дубрава или Забава?

— Знаешь ли, — возмутился Горыныч, полное имя которого звучало как Горислав. — Ты против отца этой Карины тоже мало что сделать смог!

— И дочь в него пошла, — продолжая хлопотать над пациентом, кивнула Ефросинья Николаевна. — Все рассчитала. Я, конечно, сделаю операцию, но, похоже, что там, — она указала на скрытую под повязкой рану на голове Филиппа, — засел осколок ее проклятого зеркала, и я не знаю пока, удастся ли его в этом мире извлечь. Магия крови слишком сильна, а проклятая бесовка еще и Горыныча нашего подставила!

Услышав про осколок зеркала, Ева едва не застонала, вспоминая вчерашний сон. Почему она ничего не предприняла, почему, упиваясь обретенным счастьем, не вняла предупреждению? Теперь Филипп лежал сломанной куклой на берегу, а Карина, похоже, добилась своего. Перед глазами мелькнуло видение жуткого подземелья, которое Ева сочла пустым мороком, навеянным жарой. И почему на этот раз ничем не сумело помочь заветное перо, которое, когда Ева его достала, тоже оказалось все в крови?

— Зачем ей понадобился смертный? — удивился Горыныч-Горислав. — Это ж один из тех парней, которых мы недавно подвозили?

— Он наследник Финиста и племянник Кузнеца, — пояснил Борис. — Ты разве не почувствовал исходящую от него магию верхнего мира. Хотя своим даром он пока не овладел.

— И что же от него понадобилось дочери Хозяина Нави?

— Видимо, надеется с его помощью восстановить иглу, — нахмурился Борис, отчего его помеченное шрамом лицо приобрело жесткое, даже угрожающее выражение.

— Ну вот. Столько лет берегли наковальню, — расстроился Горыныч-Горислав. — Всего на пару месяцев отлучились, а в гнездо заползла змея. И в Славь нам дороги нет.

— Это не та цена, которую я не согласился бы еще раз заплатить, — сверкнул зелеными глазами его брат.

— Дорогу в Славь сможет проложить и Кудесник, — пожала плечами Ефросинья, выслушивая у Филиппа пульс и снова выпуская из-под пальцев свои на этот раз уже почти невидимые струи.

— А как же твоя сестра Желана? — озабоченно глянул на нее муж. — Только он сумеет ее вернуть.

— Племянница и сестры помогут, — улыбнулась Ефросинья. — К тому же у Кудесника недавно прошел посвящение старший сын. Он сейчас на конкурсе Чайковского в Питере. Духовая номинация проходит там. Свяжись с ним. А я дам весточку батюшке Водяному.

Ева поймала себя на мысли, что еще месяц назад подобный разговор, в котором фольклорные персонажи парадоксальным образом сочетались с современными реалиями, показался бы ей бредом. Но сейчас она ничему не удивлялась. Она же знала, что в случившемся с Филиппом повинно колдовство.

Ради спасения любимого она бы, не задумываясь, отправилась в Тридевятое царство, износила три пары железных сапог, изгрызла три железных каравая. Но пока, балансируя на тонкой грани между отчаянием и надеждой, сидела возле носилок, наблюдая, как над обезлюдевшим пляжем, гоня волну и поднимая в воздух тучи песка, снижался вертолет.

— Боря, вызови Пал Ивановича из Склифа, — деловито распоряжалась Ефросинья, пока Филиппа, переложив на носилки, устраивали в кабине. — Лежать он будет, конечно, у меня, но в области нейрохирургии лучше подстраховаться.

— А это у вас частная клиника? — вышла из ступора Ева, прикидывая, сколько может стоить в таком месте лечение и хватит ли у нее и родителей Филиппа средств.

— Мы все оплатим! — заверил ее рыжебородый Горислав. — И пребывание, и лучших специалистов. Только бы помогло, — добавил он виновато.

— Не скули, братишка, — ехидно заметил Борис. — Здешняя тюрьма с трехразовым питанием — это далеко не застенок Кощея.

— Если уж кого и привлекать к ответственности, так это Карину, — мрачно заметила Ксюша, обмениваясь с Борисом и Ефросиньей контактами.

Она уже связалась с Кириллом, и тот, хотя новость его, конечно, тоже шокировала, обещал помочь в расследовании. Боровиков также подтвердил, что братья Борис и Горислав Яшины люди порядочные, деятельные бизнесмены и честные инвесторы, немало сделавшие для развития региона, а на счету Ефросиньи Николаевны сотни спасенных жизней.

— Ты же видишь, что их самих подставили, — объясняла Ксюша, помогая Еве переодеться. — У Яшиных с Бессмертным, по словам Кирилла, какие-то давние счеты. Так что они в любом случае на нашей стороне. И твою Василису Мудрицкую знают. Ефросинья Николаевна ей, вроде как, родная тетка по матери. О Филиппе позаботятся. Только бы операция в самом деле помогла.

Напоследок Ксюша обняла подругу, обещая привезти в Москву ее вещи. После такого чрезвычайного происшествия лагерная смена грозила закончиться до срока. Впрочем, для Евы это сейчас не имело значения.

Когда вертолет набрал высоту, она, конечно, бросила взгляд на превратившуюся в серебряную изогнутую змейку ленту Оки и корпуса лагеря, где она, казалось, обрела счастье, оказавшееся таким хрупким и мимолетным. Потом перевела взгляд на бледное, уже почти восковое лицо Филиппа, лежавшего под капельницей с анальгетиком и альбумином. Ева предлагала свою кровь. Они с Филиппом, робко заглядывая в будущее, выяснили, что группы и резус-факторы у них совпадают. Однако Ефросинья Николаевна сказала, что кровопотеря не критична и основная проблема не в ней, а Еве еще понадобятся силы.

Вспоминая согретые бесконечной нежностью и упоением от обретенного счастья разговоры и зарок, который она давала предкам Филиппа, Ева снова не сумела проглотить подступивший к горлу и расплескавшийся слезами горький комок. Если бы она сейчас носила под сердцем сына или дочь! Но организм пока молчал, а ухудшение самочувствия вызвала, скорей всего, грядущая смена погоды.

Гроза шла за ними по пятам, разразившись над Москвой вскоре после того, как они приземлились. Штормовой ветер гнул и ломал вековые деревья. Дождь барабанил в окна, требуя его впустить, будто струи небесной влаги могли смыть, словно песчаные замки или рисунки мелом на асфальте, напластовавшиеся одно на другое события, отматывая время назад. Но каждый раз, когда молнии под аккомпанемент громовых раскатов рассекали небо, словно деля события на до и после, становилось ясно, что это невозможно.

Поэтому, сидя в мягком кресле клиники с заветным пером в руках, Ева горела на костре и висела на дыбе, не в силах вырваться из круга бесполезных, но оттого не менее мучительных мыслей.

Почему они с Филиппом, словно маленькие дети, спрятавшись в сияющей крепости своего счастья, оказавшейся замком из песка, не вняли предупреждениям и угрозам? Может быть, стоило подключить отца и активнее повести наступление на Фонд экологических исследований, не давая дочери олигарха опомниться? Или найти возможность связаться с дядей Мишей или Михаилом Шатуновым и помочь Филиппу подчинить свой дар?

Впрочем, их бдительность усыпила и легкость предыдущих побед. Бесполезные попытки Карины запугать или добыть заветное перо периодически выглядели просто смешными. Меж тем дочь Хозяина Нави времени не теряла. Убедившись в том, что перо ей не заполучить ни с помощью похищения, ни посредством угроз, она решила зайти с другой стороны.

Ефросинья Николаевна не случайно обмолвилась про темную, но очень могущественную магию крови. Трудно сказать: то ли Карина точно знала, что Филипп не оставит воспитанников лагеря в беде, и выбрала время для проведения ритуала, то ли для того, чтобы узнать возможные варианты, задействовала зеркало. Но ее расчет оказался безупречен. Всем бы аналитикам такую точность в прогнозах.

Неужели Филипп в ее власти? В это не хотелось верить. Ева судорожно перебирала все сюжеты о волшебных зеркалах, тасуя их с различными трактовками сказки о соколиных перьях. Некоторые исследователи, указывая, что Финист — это изначально жених из иного мира, воткнутые в раму обломки стекол и иголки объясняли, как попытку родных защитить неразумную сестру. На Еву же еще в детстве произвела впечатление изрезанная грудь сокола и кровь на оконной раме.

В любом случае и героине сказки, и Герде из «Снежной королевы», чтобы достать проклятый гребень или осколок, пришлось отправляться в иной мир. Но, может быть, таинственной Ефросинье Николаевне и хирургам из Склифов удастся хоть что-нибудь сделать?

Как же бесконечно долго длится операция. Или это минуты ожидания растягиваются и замедляются, словно в черной дыре или параллельной вселенной? Не найдя часов, хотя, как потом выяснилось, они висели напротив, Ева потянулась к телефону… и снова обнаружила пять пропущенных от отца и десять от матери.

Злополучные «Окские зори» опять показывали в новостях. Похоже, древняя наковальня, словно магнитная аномалия, притягивала грозы. Хотя Ева понимала тревогу родителей, она написала, что сейчас не может говорить, и пообещала перезвонить позже. К счастью, отец тут же ответил, что они уже знают подробности от Ксюши, а мама попросила сообщить, как прошла операция и какие перспективы на выздоровление. Хотя Ева ничего конкретного об отношениях с Филиппом пока не говорила и, конечно, не рассказывала про заветное перо, родители догадывались, что для нее «сын папиного боевого товарища» — не просто случайный знакомый.

Помимо родителей, ей писала и Ксюша. Подруга извинялась, что сможет приехать только завтра. Кирилла срочно вызвали из-за подозрительного исчезновения двух важных свидетелей по делу Фонда. Пока в «Окские зори» прибыли оперативники из его команды. Осмотрели яхту Горислава, опросили свидетелей, приобщив к делу запись, сделанную Петей Климановым, провели следственный эксперимент.

«А в особняке Ищеевой побывали?» — набрала сообщение Ева.

«Еще спрашиваешь! — прибавив кучу разгневанных смайликов, отозвалась Ксюша. — Однако толку с этого вышло чуть. Твоя бывшая одноклассница Танечка Еланьина вежливо ответила, что хозяйка еще вчера улетела в Бразилию, и когда вернется — неизвестно, а яхта уже неделю находится в ремонте».

«Быть этого не может!» — не поверила Ева.

«В авиакомпании и погранслужбе аэропорта подтвердили, что руководительница Фонда экологических исследований села на самолет и границу в обратном направлении не пересекала, — пояснила Ксюша. — Похоже, у Карины есть двойник».

«Или она умеет открывать порталы и прокладывать тайные пути по неведомым дорожкам», — подумала Ева, вспоминая последнее появление дочери олигарха на территории лагеря.

«Бедный мой Кирилл просто в ярости. — поделилась Ксюша. — Теперь даже при наличии улик ее не арестовать».

Ева посочувствовала Ксюше и открыла еще один мигавший входящим сообщением чат, в котором переписка не велась с конца прошлого лета. Из-за своей стажировки в Португалии Ева не смогла попасть на свадьбу к Василисе Мудрицкой. Да и в Москве так и не нашла возможности встретиться с подругой детства или просто ей написать. Впрочем, они обе предпочитали личное общение и в Соцсети разве что лайкали фотографии. У Василисы на аватарке стоял сейчас один из самых удачных снимков со свадьбы, и, глядя на красивую улыбающуюся чету, Ева вновь почувствовала, как с нее заживо сдирают кожу.

Впрочем, Василисе завидовать точно не стоило. Подруга шла к своему счастью трудным тернистым путем, и после случившегося с Филиппом Ева даже боялась себе представить, что ей пришлось пережить.

«Ничему не удивляйся и доверься тете Росе и Маше с Левой, — гласило сообщение. — Дядя Миша Шатунов летит в Москву вместе с родителями твоего Филиппа».

Ева, конечно, поблагодарила подругу, хотя при этом испытала неловкость. В позапрошлом году, когда Василиса пропала, она ничего не сделала для ее поисков, кроме репостов в Соцсети. Да и с родителями Филиппа хотелось бы встретиться при других обстоятельствах. Но откуда Василиса все узнала? Неужели через таинственного батюшку Водяного? И при чем тут дядя Миша Шатунов и его сын Лева?

Мысли снова пришли в хаос, устремляясь по кругу, словно цирковые кони или частицы на орбиталях. Но тут со стороны операционной послышалось какое-то движение. Ева срочно убрала телефон и вскочила, готовая выслушать любой вердикт. В горле пересохло и ноги отказывались держать. По спине бежал озноб, сердце в груди, казалось, билось из последних сил, точно мотор корабля, плененного ледяными торосами. Или это снова, сверкая пайетками, нарастал хитиновый покров крымской жужелицы, который теперь некому снять?

Профессор Павел Иванович из Склифов, немолодой уже человек с иконописным лицом аскета и оплетенными сетью вен натруженными руками, вышел хмурый и виновато отвел глаза. Потом переглянулся с Ефросиньей Николаевной и все-таки пригласил Еву в кабинет.

— Мы сделали все, что могли, но область поражения оказалась слишком велика, — начал он, и Ева почувствовала, как корпус сердца-корабля, раздавленный многотонными льдами, со скрежетом деформируется и начинает тонуть, а хитиновый панцирь мешает расправить легкие.

Впрочем, у нее хватило духа взять себя в руки и глянуть на монитор, куда выводились данные компьютерной томографии. В том месте, куда указывал Павел Иванович, находилось затемнение, имевшее слишком знакомые очертания. Почему она не придала значения своему сну?

— Возможно, если гематома рассосется, а не перейдет в венозную неоперабельную опухоль, — продолжил Павел Иванович, по-прежнему глядя куда угодно, но не на собеседницу, — ваш жених и выйдет из комы. Но пока прогнозы делать слишком рано.

— Я могу увидеть его? — проглотив то ли кусок хитина, то ли айсберг, спросила Ева.

— Вообще-то, в палату реанимации посторонним вход запрещен, — с сомнением проговорил Павел Иванович.

— Она не посторонняя, — грустно улыбнулась Ефросинья Николаевна. — Да и мы ненадолго.

Целительница со словами благодарности проводила Павла Ивановича, который попросил держать его в курсе любых изменений и обещал через пару дней заехать, потом вернулась к Еве. Критически осмотрела ее, выдавая халат и другие необходимые аксессуары, и решительно открыла дверь реанимации.

Филипп лежал один, опутанный какими-то датчиками и трубками. Рядом с ним суетились анестезиолог и медсестра. На бескровном, белее охвативших многострадальную голову повязок, осунувшемся лице выделялись окружившие глаза черные синяки. Между бровями залегла страдальческая складка. Грудь вздымалась в отрывистых частых вздохах.

Получив разрешение у Ефросиньи Николаевны, Ева приблизилась к кровати и притронулась к левой руке любимого. Правая, перевязанная и загипсованная, напоминала сейчас то ли каркас для будущей скульптуры, то ли какой-то механизм. Как только пальцы Евы коснулись запястья Филиппа, страдальческая складка между его бровями исчезла, запекшиеся губы тронула улыбка, а дыхание выровнялось.

Кажется, несколько мгновений в реанимации никто не дышал, только равнодушно попискивали приборы. Ева замерла в ожидании, потеряв счет минутам или часам. Неужели сейчас дрогнут густые ресницы, и карие очи глянут ласково и нежно, возможно, удивленно и растерянно, но с привычным узнаванием?

Но чуда не произошло. Улыбка снова сменилась гримасой страдания, пальцы, уже нашедшие, кажется, ладонь Евы, безвольно разжались.

Анестезиолог за спиной тяжело вздохнул.

— И почему, если герой, то обязательно голова с дырой, — горестно проговорила медсестра.

— Пойдем, — тронула Еву за плечо Ефросинья Николаевна. — Придешь к нему чуть позже.

Они вернулись в кабинет, где за время их отсутствия накрыли ужин.

— Ешь, — приказала Ефросинья, разливая по кружкам с логотипом клиники горячий травяной чай, терпким ароматом напомнивший наговорный сбор Василисы, но, кажется, немного другой по составу.

Пока шла операция, Ева не могла заставить себя проглотить даже воду, хотя вежливые сотрудники клиники, пока шло заполнение карточки и прочих необходимых документов, предлагали ей чай, кофе и даже домашнюю выпечку. Сейчас, сделав глоток горячего напитка, Ева почувствовала, что, хотя панцирь пока не собирается отпускать, торосы льда сжимаются не так фатально.

— Вот и хорошо, — с одобрением кивнула Ефросинья Николаевна. — А потом в душ и на боковую или, если хочешь, мой водитель отвезет тебя домой. Родители ведь, поди, волнуются.

Ева замотала головой, старательно принимаясь за ужин и кое-как объяснив, что родители все знают и тоже переживают за Филиппа.

— Ну, дело твое, — кивнула целительница. — Но восстановить силы нужно. Они тебе еще понадобятся.

— Но я совсем не устала, — запротестовала Ева. — Я же ничего не делала.

— Ошибаешься, милая, — со странным выражением усмехнулась Ефросинья. — В том, что Филипп все еще здесь, во многом твоя заслуга. Ты же понимаешь, что Павел Иванович сказал тебе не все. Он в этом не виноват, просто по-другому видит.

— Это не гематома, а осколок зеркала? — озвучила свою догадку Ева, а потом по просьбе Ефросиньи подробно, как на приеме у врача, описала увиденный во сне ритуал.

— Думаю, одной ее кровью дело не обошлось, — с досадой глядя на экран, промолвила целительница. — Для того, чтобы сплести колдовство, которое даже мне разрушить не по силам, нужна жертвенная кровь не одного человека, и мне даже страшно представить, где Карина ее взяла. Впрочем, Скипер свое дело знает и не оставляет следов. На мусорных полигонах можно спрятать что угодно, не говоря уже о Нави.

Ева похолодела, вспоминая сообщение Ксюши об исчезновении «важных свидетелей» по делу Фонда.

— Я об этом и говорю, — кивнула Ефросинья.

— Но зачем ей все это? Что она хочет от Филиппа, и зачем ей нужна наковальня?

Ефросинья только вздохнула. Он еще раз глянула на монитор, куда передавались основные жизненные показатели пациента, потом повернулась к собеседнице.

— Ты действительно хочешь все узнать?

— Я выслушаю любую правду, — горячо заверила ее Ева.

— Вопрос не в том, чтобы выслушать и принять к сведению. — Серые глаза целительницы потемнели, словно воды озера, когда на него набегает тень. — Готова ли ты пройти по тому пути, куда ведет тебя заветное перо?

— В Тридевятое царство? — опять догадалась Ева. — Для того, чтобы извлечь осколок, надо попасть туда?

— Можно этот мир и так назвать, — мягко усмехнулась Ефросинья. — Ты все правильно поняла. Карина, к счастью, не обладает могуществом своего отца, хотя, судя по ее поискам, к нему стремится. Все-таки в роду ее матери хватало черных шаманов, и магия смерти в ней сильна. Наковальня, о которой ты задала вопрос, объединила в себе силы Верхнего мира и Нави. На ней когда-то Кощей выковал из слезы Жар-птицы иглу, на конце которой спрятал свою смерть. Потом наковальню нашел Финист, создавший меч-кладенец, и она стала достоянием его рода.

Ефросинья ненадолго замолчала, допивая отвар, потом еще раз глянула на приборы и покачала головой.

— Карина считает, что Филипп способен с помощью наковальни либо освободить изначального владельца из плена, либо создать некий артефакт, который даст ей власть над отцом и возможность завладеть его силой. Сначала она стремилась добраться до заветного пера, но ее замысел не удался, поскольку ты проявила твердость.

— Поэтому она пошла другим путем, — кивнула Ева.

— Да, она выбрала удобный момент, чтобы утащить Филиппа в предел, который вы называете Тридевятым царством, а мы кличем Славью. Впрочем, над темными чертогами Кощея она власти не имеет даже со своим проклятым зеркалом. Ее терем находится неподалеку от хором Трех цариц на берегу реки Смородины.

Ева невольно вспомнила виденный во сне путь через сумрачный, враждебный лес и бревенчатую высокую хоромину, в глубине которой клубилось темное зеркало. Неужели ей каким-то образом придется пройти там наяву?

— Но ведь вы не сможете показать мне туда дорогу? — уточнила она.

— Я не смогу, а близкие моей племянницы и твоей подруги детства покажут. Велибор, в смысле Борис, с ними разговаривал. Уже завтра они будут здесь. Только даже со способностями шамана и силой верхнего мира им с этим колдовством не справиться. Вытащить осколок и спасти Филиппа по силам одной тебе.