Скитальцы Гора

Глава 39 Альков

Я несильно ударил в дверь черного хода пага-таверны, расположенную в узком темном переулке. Заслонка в двери скользнула в сторону.

— Войти, — бросил я.

— Зайди через парадный вход, — не слишком любезно ответил мне голос.

— Мне надо войти здесь, — упрямо заявил я.

— Ну как хочешь, — проворчал мужчина из-за двери.

Оглянувшись назад, я окинул взглядом переулок. Мне показалось, что я сумел выхватить из мрака тени, которые были темнее окружающей темноты. Они украдкой следовали за нами от самого лагеря, стараясь оставаться незамеченными, всякий раз скрываясь за углами фургонов, а позднее зданий. Именно из-за этой слежки, обнаруженной мною еще вчера, я решил зайти в Брундизиум, причем без Марка. Не хотелось бы впутывать его в неприятности, которые его, по большому счету, не касались.

Дверь немного приоткрылась, и я первым делом впихнул внутрь Ину, босую, в рабском капюшоне, закованную в наручники, со свисающим с кожаного ошейника с пряжками поводком. Как только дверь открылась шире, вошел и я сам. Охранник быстро задвинул на места оба тяжелых засова.

Мы оказались в узком полутемном коридоре черного хода таверны «Плеть в алмазах», одной из множества ей подобных заведений на Доковой улице Брундизиума.

— Бедро, — потребовал впустивший нас охранник, подозрительно глядя на Ину.

Не трудно догадаться, что он хотел удостовериться, что она была рабыней.

— Она — свободная женщина, — сообщил я.

— Такие нам тут не нужны, — проворчал он.

— Где я? — послышался приглушенный капюшоном голос Ины.

— Это противозаконно, — предупредил охранник. — А нам не нужны проблемы с властями. Кроме того, девки будут комплексовать и сдерживаться в ее присутствии.

— А Ты подготовь ее, — предложил я.

Охранник непонимающе уставился на меня, но тут же заметил целый медный тарск в моих пальцах.

— Ага, — протянул он.

В этой таверне, насколько я знал, девушки шли по бит-тарску, и это включая порцию паги и закуску к ней.

Охранник взял монету, и вслед за ней получил и ключ к браслетам Ины. Подхватив женщину под левую руку, он увел ее в боковой коридор. Сам я пройдя по основному проходу, через пару мгновений толкнул дверь и оказался в центральном зале пага-таверны.

На танцевальной сцене в промежутках между телами была видна извивавшаяся голая рабыня, завернутая в сеть. Вокруг нее крутились четыре других невольницы, одетые так, чтобы можно было предположить, что это охотники на рабынь, однако их костюмы были такими, что не оставляли сомнений относительно их собственного пола и значительного очарования. Все четверо держали в руках легкие палки. Кружась вокруг пленницы, они словно перекрывали ей пути к бегству, и празднуя свою победу над ней, делали вид, что тыкают и бьют свою жертву своими палками. Это была прекрасная слаженная групповая работа, танцовщицы часто двигались в унисон, слаженно кружились, меняли руки, одновременно наносили удары в пол рядом с жертвой, имитируя удары по ней. Это была одна из версий танца «Рабыня в сетях».

Рабские сети, конечно, используются многими работорговцами, и входят в стандартный набор их охотничьего снаряжения. Правда, обычно их используют в сельских районах, во время набегов на небольшие деревни. В городе куда более полезны петли, капюшоны с кляпами и различные снадобья. Однако иногда работорговцы забавляются тем, что захватывают искушенных городских красоток, с помощью орудия, обычно предназначенного для ловли простоватых деревенских девиц.

Я сел в дальний от сцены угол, спиной к стене. Музыканты оказались по левую руку от меня.

— Пага, Господин? — спросила девушка, опускаясь на колени подле низкого стола, за которым я устроился со скрещенными ногами.

Лицо девицы было покрыто слоем макияжа, с яркой помадой, броскими тенями и прочими ухищрениями рабской косметики. Лоб рабыни украшала капелька жемчуга на крошечной золотой цепочке. Из одежды ей оставили только лоскут желтого рабского шелка. Помимо ошейника ее горло украшали бусы, а на левой руке был нанесен орнамент в виде змейки. На запястьях девушки красовались несколько браслетов, два из которых, по одному на каждой руке, были заперты и имели защелкивающиеся карабины. Если их соединить, то сама она освободиться не сможет. На левой лодыжке позвякивали колокольчики, закрепленные на запертом ножном браслете.

— Да, — кивнул я, решив, что сегодня буду лишь пригубливать напиток.

Девушка встала, кротко опустив голову, и вдруг резко крутнулась на месте, заставив свой рабский шелка на бедрах взлететь в водовороте, а колокольчики на ноге весело забренчать. Бросив на меня лукавый взгляд своих подведенных глаз, она поспешила к прилавку за пагой.

Я же украдкой занялся изучением контингента собравшегося в таверне. Но никого из тех, кто следил за мной около нашего лагеря и по дороге сюда, так и не заметил.

Признаться, я думал, что они могли сделать свой ход снаружи, еще в переулке. Однако они почему-то этого не сделали.

Танец подходил к концу, и рабыня, которая вначале была «поймана в сеть», а теперь бывшая под полным контролем, связанная и взятая на поводок, демонстрировалась «охотниками» почетным гостям заведения. Теперь пленница стояла на коленях в центре сцены, а «охотники» изображали ликование от ее подчинения. Под заключительные аккорды мелодии, пленница покорно опустила голову. Зал взорвался оглушительными аплодисментами, мужчины яростно колотили себя по левым плечам ладонями правых рук. Затем раздался резкий, словно выстрел хлопок рабского кнута, и «охотники» стремительно сбросив с себя костюмы и отбросив палки, опустились на колени рядом с пленницей. Затем один из служащих таверны поднял со сцены сеть и набросил ее на них на всех. Больше не было «охотников» и их добычи. Теперь они все стали рабынями, попавшими в сеть. Под снова заигравшую музыку, все дружно встали и, как были под сетью, мелкими семенящими шажками торопящейся рабыни, убежали со сцены. Мужчины проводили танцовщиц не менее громкими, чем раньше аплодисментами.

Та же девушка, что принимала мой заказ, подошла ко мне с кубком паги в руках и встала на колени перед столом. Поцеловав кубок, она склонила голову между вытянутыми вперед руками, предлагая его мне.

— Пага, Господин! — сообщила она.

Приняв кубок из ее рук я поставил его на стол.

— Сипа, Господин? — спросила она, предлагая, конечно, себя, причем цена ее использования уже была включена в цену напитка.

— Ты можешь идти, — отослал ее я.

— Да, Господин, — не скрывая разочарования, вздохнула рабыня.

Конечно, далеко на каждый использует девушку, которая идет вместе с напитком. Многие мужчины, например, приходят в таверну просто, чтобы выпить, послушать и обсудить новости, встретиться с друзьями, да мало ли для чего еще. Некоторые вообще приходят сюда ради партии в каиссу. Впрочем, если человек заинтересуется какой-либо определенной девушкой, ему достаточно просто подозвать ее к своему столу.

Я присмотрелся к клиентам заведения, сидевшим вокруг сцены. Хотя большинство из них, несомненно, составляли горожане Брундизиума, граждане этого государства, хватало и других, в частности узнаваемы были гребцы с галер, пришвартованных в гавани, до которой отсюда было рукой подать, и солдаты из лагеря, раскинувшегося под стенами. Из солдат главным образом здесь были наемники, на которых Кос сделал основную ставку, но попадались и те кто, очевидно, был из регулярных полков.

В одной из стен главного зала имелось множество дверей. Несомненно, некоторые из них вели в приватные трапезные кабинеты.

Вот одна из этих дверей открылась, и оттуда выскочила соблазнительная, темноволосая рабыня, одетая в светло-коричневую тунику. Метнувшись к стойке, она схватила с нее сосуд с пагой, а затем осторожно унесла его в другую комнату, закрыв за собой дверь.

Я уже видел эту соблазнительную девка этим вечером. Я как раз возвращался от фургона Эфиальта, а она голая и со скованными за спиной руками, шла у стремени своего владельца, прикованная нему цепью за шею. Причем, мы с ней уже встречались раньше, и я отлично запомнил нашу прошлую встречу. Правда, в тот раз, несколько месяцев назад, она тоже была беспомощно прикована цепью, но не к стремени, а к столу своего владельца. Точнее, тогда, она даже не была рабыней юридической, более того, законность ее статуса, к ее великому сожалению, учитывая все то, что с ней было сделано, и во что она превратилась, всячески отрицалась ее владельцем. Однако, в этот раз она уже была не просто прирожденной рабыней, осознающей себя таковой и униженно выпрашивающей решения ее вопроса и утешения ошейника, но и явной рабыней, полностью и совершенно порабощенной по закону. А ведь когда-то ее звали Леди Кара из Венны. Кто-то, подслушав, ее пренебрежительные замечания об одном городе, доложил кому следовало. В результате, после изучения сказанного, капитан наемников из того города, проследил, чтобы она была доставлена голой и в цепях в его распоряжение. Вскоре ей пришлось изучить то, что значило оказаться во власти такого мужчины. В нашу прошлую встречу в его кабинете, я услышал как эта женщина, некогда пренебрежительно отозвавшаяся о его городе, и получившая основательный инструктаж относительно ее цепей, сама умоляла о клейме и ошейнике. И что же было сделано с нею? Фактически превратив ее в рабыню для удовольствий, какую можно купить на любом рынке, капитан оставил ее в своем городе в качестве простой домашней рабыни, или скорее, несмотря на то, чем она стала, продолжая лишать ее ошейника, простой пленной уборщицей, служанкой, простой домохозяйкой удерживаемой насильно. Однако судя по тому, что этим вечером я видел бывшую Леди Кару в положении рабыни показа у стремени ее господина и уже с клеймом на бедре, обычной меткой кейджеры, похоже, с тех пор он несколько смягчился и, принял во внимание ее жалобные мольбы о неволе. Там были и другие рабыни, следовавшие тонкой колонной за наемниками по дороге. Эти красавицы служили вьючными рабыням, несшими тяжести за своими владельцами. Одну из них, согнувшуюся под тяжелым грузом, возможно, несколько более тяжелым, чем у других, я узнал. Когда-то она была Люсилиной, любимой рабыней Мирона Полемаркоса с Темоса, кузена Луриуса из Джада, Убара Коса, и командующего южным крылом косианских сил. В действительности, прежде она была не только высокой рабыней и любимой невольницей Полемаркоса, но и его наперсницей. Таким образом, она была посвящена во многие тайны. Благодаря своей хитрости и его слабости, ей удалось заполучить большое влияние на него. В результате, эта Люсилина, оставаясь всего лишь рабыней, стала пользоваться такой властью в свите командующего, что даже свободные мужчины позорились, добиваясь ее расположения. В ее силах было повлиять на поддержку или гнев Полемаркоса, на продвижение и пренебрежение, на поощрение и позор. Но, обманутая и захваченная, она была тайно вывезена из косианского лагеря, в соседний город, оказавшись там в обычных цепях как обычная рабыня. После соответствующего ее статусу допроса, она была освобождена от всей ценной и имеющей отношение к делу военной и политической информации. После допроса у нее осталась только ее ценность, как женщины. Насколько я знаю, она была передана, как любая другая военная добыча, одному из самых последних солдат капитана, грубому и неотесанному товарищу самого низкого разряда, которому должна была служить в абсолютной и бескомпромиссной неволе, как одна из самых низких и самых простых гореанских рабынь. Наконец, я слышал, что тогда ее назвали Лючита. Трудно сказать, сохранилась ли за ней эта кличка, или ей уже дали новую. Точно так же я не знал, как могли бы сейчас звать прежнюю Леди Кару из Венны. Не исключено, что «Кара», вполне подходящее имя, на мой взгляд, для рабской клички. Однако знать этого наверняка я не мог, в конце концов, рабыню можно называть как угодно. Город, о котором прежняя Леди Кара столь неосмотрительно отозвалась пренебрежительно, прежде, чем оказаться под опекой капитана наемников, конечно, назывался Тарнбург. А город, в который доставили прежнюю Люсилину, прежнюю любимую рабыню Мирона Полемаркоса — Торкадино, в тот момент, удерживаемый все тем же самым капитаном наемников, Дитрихом из Тарнбурга, конечно.

А этим вечером я видел колонну наемников, всего примерно в сотню копий, с десятком рабынь, в основном используемых в качестве вьючных животных, приближающуюся к Брундизиуму. Командир этого отряда наемников, и некоторые из них самих, ехавшие верхом на тарларионах, носили шарфы, защищавшие от ветра и пыли, похожие на те, которые используют в Тахари во время пыльных бурь. Впрочем, они неплохо служили и для того, чтобы скрыть черты их лиц. Я бы и не придал никакого значения этой колонне наемников, которых в округе развелось многие сотни, если бы не узнал рабыню у стремени их командира, а немного позже и еще одну хорошенькую вьючную невольницу. Отступив вместе с другими с их дороги, я дождался пока они не прошли мимо. Я сомневался, что их командир или кто-либо еще из них мог меня узнать. Конечно, я сразу же навел справки в Брундизиуме, чтобы установить местонахождение этих солдат. Прежде всего, я выяснил, в какой район города они вошли, затем, какие постоялые дворы, гостиницы и таверны они могли бы предпочесть. Это оказалось не трудной задачей, благодаря тому, что большинство собравшихся здесь наемников было размещено не в самом городе, а в косианском лагере под его стенами. Соответственно, они стали бы заходить в город не целыми отрядами, а скорее как простые люди, поодиночке или небольшими группами.

— Господин, мы представляем Вам женщину, — объявила одна из пары рабынь, действительно подведя к моему столу женщину.

Затем обе рабыни убрали свои руки с рук приведенной женщины, и почтительно опустились на колени, по обе стороны от нее, оставшейся стоять. Кивком головы я дал понять девушкам, что они могут быть свободны, и они мгновенно исчезли. Жестом я указал женщине, что она может встать на колени, что она сразу и сделала, с тихим чувственным перезвоном колокольчиков.

— Ты носишь колокольчики, — заметил я.

— Да! — прошептала женщина.

— Ты видела себя? — поинтересовался я. — Они дали тебе посмотреться на себя в зеркало?

— Да! — кивнула она.

Сейчас ее можно было бы принять за пага-рабыню. На лицо рабской косметикой был нанесен вызывающий макияж. На лбу, свисая с золотой цепочки, матово поблескивала жемчужная горошина. На ее шее, конечно, не было ошейника, зато имелось несколько ожерелий, некоторые из которых свисали чуть ли не до живота. Вокруг ее левого плеча обвилась позолоченная змейка. Тело женщины, едва прикрытое, было одето, если так можно выразиться, в лоскут прозрачного рабского шелка открывавшего для всеобщего обозрения ее бока. Такое одеяние словно умоляет находящихся вокруг мужчин, сдернуть его, или откинуть в сторону. Это была настоящая рабская одежда, насмешка над скромностью порабощенной женщины. Ее бедра были полностью обнажены, так что нетрудно было заметить, что никакого клейма там не было. Каким абсурдом, каким несоответствием это выглядело! Ее бедро, казалось, кричало о клейме.

— Ты когда-нибудь раньше носила рабский шелк? — полюбопытствовал я.

— Нет! — воскликнула она. — Конечно, нет!

— Мне известно, что некоторые свободные женщины, — сказал я, — втайне покупают его и носят дома, когда их никто не видит, а иногда плача от своих потребностей, спят в ногах своей собственной кровати.

— Откуда Вы могли узнать такие подробности? — спросила женщина.

— От работорговцев, конечно, — усмехнулся я, — некоторые из них рассказывали, что ловили женщин прямо там.

— Как-то я сама хотела сделать это, — покраснев, призналась она, — но мне не хватило смелости.

— Это не важно, — пожал я плечами.

— «Не важно» — что? — переспросила Ина.

— Просто, — улыбнулся я, — работорговец в любой момент может нарядить тебя в такое, если только захочет.

— Конечно, — вздохнула женщина.

— Тебе нравится ощущать его на теле? — поинтересовался я.

— Это ни на что не похоже, — ответила она, — и еще это как-то пугающе.

— Это возбуждает тебя? — уточнил я.

— Да, — призналась Ина, — ужасно возбуждает, гораздо больше, чем я когда-либо могла ожидать.

— Ты очень красива в этом, — сказал я.

— Спасибо, — смущенно поблагодарила она.

— Ты заметила, что его можно легко поднять или сдвинуть в сторону?

— Да, — кивнула Ина.

— Ты можешь представить, что бы почувствовала, если бы его подняли?

— О, да! — выдохнула женщина. — Но даже сейчас, каждая моя клеточка жива! Даже теперь моя кожа пылает!

— Ты знаешь, какими духами сейчас пахнешь? — осведомился я.

— Наверное, это — рабские духи, — предположила она.

— Правильно, — подтвердил я.

Это был пьянящий аромат, просто требовавший от меня, рвануться к ней через стол, схватить, опрокинуть на него, а затем прямо на этой низкой, гладкой, твердой поверхности использовать ее для моего удовольствия, взяв у всех на глазах.

— Знаешь, как они называются? — спросил я.

— Нет, — прошептала женщина.

Ничего удивительного, в конце концов, она была свободной женщиной.

— Это — известные косианские духи, — объяснил я. — Они называются «Цепи Тельнуса».

— Понятно, — все также шепотом сказала Ина.

— Косианским рабовладельцам нравиться помещать в них женщин из Ара, своих рабынь.

— Вы говорите о них так, словно это ошейник, — заметила она.

— В некотором смысле так оно и есть, — кивнул я.

— Я ничего не могу поделать с этим, — вздохнула моя пленница. — Они, так же, как и шелк, возбуждают меня!

— Именно в этом и состоит их цель, — усмехнулся я, — женщина из Ара.

— Не сомневаюсь, что существует много видов рабских духов, — предположила она.

— Да, — кивнул я, — сотни.

— Я никогда даже представить себе не могла, что когда-нибудь буду пахнуть одними из них, — призналась женщина.

— Ну вот, теперь Ты можешь узнать каково это, — улыбнулся я, рассматривая ее, как хозяин мог бы рассматривать свою рабыню.

— Вы смотрите на меня излишне смело, — поежилась она под моим взглядом.

— Просто твой теперешний внешний вид располагает объективному и детальному осмотру, — пожал я плечами.

— Так осматривают рабыню? — спросила она.

— Верно, — признал я.

На левой лодыжке женщины был заперт ножной браслет, к которому была прикреплена ленточка с крохотными рабскими колокольчиками. А на запястьях позвякивали несколько браслетов, два из которых, по одному на каждой руке, были крепкими, запертыми, оснащенными стальными карабинами, которые при желании можно было соединить.

Я невольно улыбнулся тому, как широко она расставила передо мной свои колени.

— Это со мной сделали рабыни, — пожаловалась мне Ина. — Они сами накрасили меня, нарядили и обвешали украшениями!

— Они-то тут причем, — удивился я, — это ведь я приказал, подготовить тебя.

— Я это поняла, — кивнула она.

— Ты необыкновенно привлекательна, — похвалил я.

— Спасибо, — прошептала женщина.

— Они превосходно над тобой поработали, — признал я.

— Отведите меня в альков! — вдруг попросила Ина. — Пожалуйста, возьмите меня в альков!

— Свободная женщина, просит взять ее в альков в пага-таверне? — утонил я.

— Да! — признала Ина.

Еще раз внимательно осмотрев зал, я так и не заметил ни одного из тех, кого видел около нашего лагеря раньше, и следовавших за мной оттуда до таверны.

— Да! — повторила женщина.

Я кивнул на кубок с пагой стоявший на столе, из которого едва пригубил. Зазвенев колокольчиками, ожерельями и браслетами, моя пленница схватила кубок со стола. Затем, не понимаясь с колен, придвинулась вплотную ко мне, снова развела колени максимально возможно широко и, жалобно и почтительно поцеловав кубок, опустила голову вниз и протянула руки ко мне, предлагая пагу. Приняв кубок, я только коснулся его губам и поставил на место. Мне не хотелось, чтобы этой ночью мои рефлексы оказались замедлены алкоголем.

— Я служила вам, — прошептала Ина. — Теперь я хочу служить вам далее.

— Встать, — скомандовал я, и женщина немедленно подчинилась.

Оставив бит-тарск на столе рядом с кубком паги и встав, я зашел за спину женщины и, с помощью карабинов на двух запертых браслетах, соединил ее запястья сзади. Затем, я взял Ину под левую руку и провел к алькову. Когда я откинул кожаный занавес, она на мгновение замерла, испуганно глядя внутрь маленькой, тускло освещенной масляной лампой комнатки, с ее недвусмысленного назначения снаряжением и обстановкой. Не дав ей времени на рефлексию я втолкнул ее внутрь и бросил на расстеленные, на полу меха. Завалившись на бок, и наполовину утонув в мехах, женщина подняла голову и принялась жадно изучать обстановку. Со стены слева от входа свисали различные необходимые здесь принадлежности, вроде манжет, цепей, кандалов, плети и тому подобных. Ина села и испуганно попыталась, насколько она могла, отодвинуться от меня, пока не была остановлена задней стеной. Оглянувшись, она обнаружила на стене слева и справа от себя два кольца, подходящие для того, чтобы закрепить руки женщины, позволяя ей при этом сидеть, стоять на коленях или на ногах, но с опущенными вниз руками, лицом к стене или к входному занавесу. Выше на стене имелась еще одна подобная пара колец, будучи закреплена в которой она смогла бы только стоять с поднятыми руками. Тут и там в этом алькове, главным образом на полу было разбросано множество подобных колец, позволявших по разному закрепить или растянуть рабыню. В стене справа от входа, приблизительно в двух футах от пола, имелось даже одно кольцо для шеи, вероятно на случай, если клиент захотел взять в альков больше чем одну девушку. На мой взгляд, здесь и без него было достаточно много колец, чтобы можно было закрепить куда больше, чем одну дополнительную женщину.

— Нетрудно догадаться, что прежде Ты никогда не была в алькове, — заметил я.

— Нет! — дрогнувшим голосом признала Ина.

— Оказавшись в таком месте, — усмехнулся я, — женщины обычно стараются изо всех сил, чтобы мужчины остались ими довольны.

Мои слова и усмешка заставили ее снова испуганно заозираться вокруг.

— Ты сомневаешься в этом? — осведомился я.

— Нет! — поспешила заверить меня она.

— А Ты сама, постаралась бы ублажить мужчину в таком месте? — поинтересовался я.

— Да! — закивала головой женщина. — Да!

— Я вижу, — улыбнулся я.

— Тогда проверьте меня, — предложила Ина.

— Иногда попадаются некоторые женщины, которых сначала надо научить, кто господин, а кто рабыня в таком месте, — заметил я, обводя помещение взглядом.

— Это может быть преподано нам где угодно, — сглотнув, казала она.

— Интересно слышать такое замечание, — улыбнулся я, — от свободной женщины.

Ина только печально рассмеялась, чем весьма заинтересовала меня, заставив присмотреться к ней повнимательнее.

— Увы, я не могу обнять вас, — вздохнула женщина, — поскольку Вы сковали мои руки за спиной.

— Сегодня вечером я пришел в эту таверну, по трем причинам, — пояснил я, — две из которых имеют отношение к тебе. И одну из них я тебе сейчас покажу.

Во взгляде моей пленницы мелькнуло любопытство.

— Мне было интересно узнать, смогла бы Ты выжить в определенных условиях существования, — продолжил я. — Того, что я уже увидел, мне вполне хватило для заключения, что смогла бы. Тем не менее, мой эксперимент еще не был закончен. Не установлены определенные решающие данные.

— Уверяю Вас, я буду изо всех сил стараться, чтобы мужчины остались мною довольны, — заверила меня Ина.

— Ты говоришь как рабыня, — заметил я.

— Вас это удивляет? — спросила она.

— Безусловно, в таком месте, или ему подобном, любая женщина будет заинтересована в том, чтобы сделать все возможное, чтобы ублажить мужчину, — признал я.

— Конечно, — согласилась моя пленница. — Оно наводит на меня ужас. С другой стороны, окажись я даже в любом другом месте, я все равно хотела бы доставлять удовольствие мужчинам.

— Интересно, — протянул я.

— Я всегда хотела быть привлекательной для мужчин и доставлять им удовольствие, — призналась Ина.

— Ты понимаешь значение этого? — уточнил я.

— Да, — кивнула женщина. — Конечно.

— Понимаешь ли Ты, кем Ты являешься в этом случае? — поинтересовался я.

— Да, — ответила она.

Я оценивающе посмотрел на нее.

— Я готова, — сказала Ина, — установите теперь свои решающие данные.

— Я думаю, что здесь Ты будешь в безопасности, — заметил я.

— Я не понимаю, — растерялась женщина.

Вместо ответа я, схватив ее за ноги и сдернув на меха, снял со стены пару кандалов, соединенных примерно футом цепи, накинул один браслет на правую лодыжку Ины и прокинул второй браслет сквозь угловое кольцо вмурованное справа от входа. Затем, сдвинув повыше рабские колокольчики, я защелкнул второй браслет на ее левой лодыжке.

— А твои ножки действительно прекрасно выглядят в кандалах, — сообщил я.

Ключ от браслетов висел на том же самом крюке, с которого я снял сами кандалы.

Затем, взяв с другого крюка ошейник с короткой цепью и замком, я запер его на шее Ины. Судя по выражению ее лица, нетрудно было догадаться, что это был первый раз в ее жизни, когда она почувствовала на своем горле настоящий запертый ошейнике. Толчком завалив женщину на спину, я пристегнул свисавшую с ошейника цепь, к кольцу, вмурованному в пол около задней стены, слева если смотреть от входа, которое обычно используется при распластывании рабыни на спине или животе. Получилось, что я закрепил ее на полу по диагонали между двух колец. Лодыжки были прикованы к одному, шея другому, и, учитывая то, что цепь ошейника была очень короткой, женщина могла поднять голову всего но несколько дюймов над мехами. Замки ошейника и карабина открывались одним ключом, который, как и ключ от кандалов, свисал на шнурке с того же крюка, с которого я снял снаряжение.

Встав на ноги, я полюбовался распластанной женщиной, наполовину утонувшей в мехах. Она прекрасно смотрелась в свете масляной лампы. Я решил, что здесь она будет в относительной безопасности. По крайней мере, оставить ее здесь, казалось мне лучшей идеей, чем приковать к кольцу в стене в одном из общих мест хранения в главном зале таверны.

Ина немного поерзала, озадаченно глядя на меня. Ее движение сопровождалось тонким чувственным перезвоном колокольчиков закрепленных на ее соблазнительной лодыжке, намного выше темного браслета кандалов. Альков наполнился ароматом рабских духов, известных как «Цепи Тельнуса», пьянящих и невыносимо возбуждающих. Даже просто смотреть на нее доставляло необыкновенное удовольствие. Сейчас она была настоящим соблазнительным лакомством для мужчины, мечтой об удовольствии с тонкой цепочкой перечеркивающей ее лоб, со змейкой обвившей ее плечо, в ожерельях, браслетах, колокольчиках и ничего не скрывающем покрове рабского шелка.

— Похититель? — недоуменно спросила Ина.

— Тебе дано разрешение говорить? — осведомился я.

— Я могу говорить? — тут же поинтересовалась женщина.

— Не можешь без разрешения, — подтвердил я.

— Позвольте мне говорить, пожалуйста, — попросила она.

— Нет, — отказал я и, отвернувшись, усилием воли заставил себя покинуть альков.