Скитальцы Гора

Глава 2 Медный тарск

Она издавала тихие, полузадушенные звуки. Голова была запрокинута назад и жестко удерживалась в таком положении моей рукой, плотно прижатой к ее рту. Она стояла на коленях, а я находился позади, за спиной, присев на корточки.

— Не шуми, — шепотом предупредил я женщину, и почувствовал, как ее голова совсем чуть-чуть дернулась вниз, демонстрируя повиновение.

Получив подтверждение, я осторожно убрал руку ото рта, но второй рукой продолжал сжимать запястье завернутой назад руки рабыни. Рывком вздернув девку на ноги, я повел ее к ближайшей маленькой палатке, одной из тех, что в этой походной пага-таверне играли роль альковов. В загородку я попал поднырнув под жердью забора, подойдя со стороны Воска. Уже через мгновение я втолкнул свою пленницу в палатку, настолько крохотную, что стоять внутри нее было невозможно.

Оказавшись внутри, я первым делом засветил маленькую лампу, отрегулировав ее так, чтобы пламя едва мерцало.

— Это Вы! — пораженно выдохнула она, заерзав на шелковистом коврике.

— Не шуми, — шепотом напомнил я ей.

Надо признать, что лежа под низким брезентом, абсолютно голой, если не считать ошейника, она выглядела необыкновенно привлекательно.

— Я вижу, что шелка на тебе больше нет, — усмехнулся я.

— Они забрали его у меня, перед тем, как выпороть меня, — всхлипнула она.

— Встань на колени и повернись ко мне спиной, — приказал я, и женщина немедленно выполнила команду.

Ничего удивительного нет в том, что у женщины отбирают одежду, прежде чем подвергнуть ее наказанию упругой кожей. Ведь рабовладелец не хочет, чтобы одежда, в конечном итоге принадлежащая ему, при этом порвалась или испачкалась. Кроме того, во время официальной, если так можно выразиться, порки, в отличие от случайной оплеухи-другой, возможно отвешенной походя, под влиянием момента, между рабыней и судьей и его плетью не должно быть даже такой бессмысленной, тонкой, символической преграды, как прозрачный рабский шелк. Кстати, в такой ситуации, обычно, даже волосы перебрасывают вперед, через плечи, обнажая спину рабыни.

— Семь ударов, — с первого взгляда определил я.

— Да, — со стоном прошептала женщина.

— Перечисли их, — потребовал я.

— Первый, — сквозь слезы, полившиеся из ее глаз от воспоминаний о пережитой порке, — за то, что распахнула тунику без разрешения. Второй — за то, что легла на землю перед клиентом, не получив на то приказа. Третий — за то, что заговорила, не спросив разрешения. Четвертый — за то, говорила намеками. Пятый — за то, что не ответила прямо на заданный вопрос. Шестой — потому, что я — рабыня, а седьмой — потому, что владельцу захотелось ударить меня еще раз.

— Думаю, что в случае с единственным владельцем, за большинство таких провинностей, — заметил я, — тебя бы вообще не стали бить. Такой рабовладелец, например, хотя он и следил бы за соблюдением дисциплины, но с куда меньшей вероятностью, по сравнению с хозяином общественных рабынь, стал бы устраивать публичную экзекуцию за то, что Ты, скажем, заговорила без разрешения. Безусловно, если мужчина решит, что твои речи недостаточно почтительны или слишком смелы, или же тебе незадолго до этого приказали молчать, или он, совершенно очевидно, в данный момент не хочет слышать того, что Ты говоришь, то тебя могли бы избить. Точно так же твой единственный владелец, скорее всего, не стал бы тебя наказывать, если бы Ты распахнула перед ним шелк на своей груди, или легла бы у его ног и начала жалобно извиваться, демонстрируя свои потребности. Думаю, что мужчина с большей вероятностью обрадовался бы такому твоему поведению, чем огорчился. В действительности, многим девушкам, находящимся в собственности единственного хозяина, фактически удается избегать наказаний, именно при помощи такой очаровательной стратегии. Точно так же и неточные или уклончивые ответы вряд ли приведут тебя к возобновлению знакомства с плетью, если не будет ясно, что владелец возражает против этого и, как следствие не приемлет этого. Вот в этом случае, я бы тебе посоветовал, если конечно, Ты не хочешь опять считать удары, говорить с господином со всей ясностью и прямотой, на какую только способна. Сегодняшняя твоя проблема возникла, прежде всего, потому, что Ты — пага-рабыня, а твой хозяин Филеб в тот момент находился перед клиентами. Тебе не стоило делать что-либо такое, что могло быть воспринято его клиентами как намек на то, что Ты можешь не полностью, не достаточно превосходно и абсолютно подчиниться Филебу. Впрочем, Ты и это сама отлично знаешь.

— Да, Господин, — задрожав Темиона.

— Однако если бы твое поведение позволило мужчинам, хотя бы предположить, что дело обстоит не совсем так, и что на самом деле твои действия могли бы быть наступательным по отношению к Филебу, а следовательно, и к клиентам, то это наказание показалось бы тебе легким укором. Советую тебе понимать это.

— Да, Господин, — испуганно прошептала она.

— Ты ведь не дурочка, не так ли? — спросил я.

— Нет, Господин, — поспешила заверить меня рабыня.

— Тогда, почему Ты вела себя столь неразумно? — осведомился я, хотя ее ответ мне был уже известен.

— Из-за него! — воскликнула она. — Это все из-за него!

— Рассказывай, — потребовал я, — только делай это спокойно.

— Боюсь, мне будет трудно говорить об этом спокойно! — вскинулась она, сверкнув в полумраке глазами.

— Поберегись, — предупредил я. — На твоей шее ошейник.

Темиона побледнела так, что это стало заметно даже при слабом свете еле мерцающей лампы.

— А теперь говори, — приказал я.

— Только позвольте мне говорить, не сдерживая себя, — попросила женщина.

— Хорошо, — разрешил я, — только шепотом.

— Да, Господин, — отозвалась она, и замолкла, по-видимому, пытаясь взять себя под контроль.

— Рассказывай уже, рабыня, — понукнул ее я.

— Вы же видели, что это он, это именно Он, здесь, в этом пага-заведении. Тот самый, кто отнесся ко мне с таким презрением, кто так оскорбил меня в «Кривом тарне»!

— Конечно, — кивнул я.

— Уверена, Вы помните, как он даже не разрешил, чтобы я обслуживала его, хотя в тот момент я была раздета и закована в цепи!

— Но Ты же в тот раз была свободной женщиной, — напомнил я ей.

— Он предпочел мне рабыню! — возмутилась она. — Мне — рабыню!

— Но теперь-то Ты сама — рабыня, — заметил я.

— Но Вы-то разрешали мне обслужить вас! — сказала Темиона.

— Ну да, — согласился я. — Но я-то человек широких взглядов, и к подобным вещам отношусь довольно терпимо.

Говоря это, в лице я не изменился, но внутри не удержался от усмешки. Признаться, мне доставило удовольствие видеть эту гордую девку, настолько смятенную и возмущенную надетыми на нее цепями, прислуживающей мне. Надо признать, что это приятно взять гордую свободную женщину и вытащить на поверхность и продемонстрировать ей ее же собственную женственность.

— Он поднял меня на руки и безжалостно тряс, как тряпичную куклу, — яростным шепотом воскликнула она. — Он в отвращении отшвырнул меня на пол. Я была свободной, а он презирал меня!

— Просто он хотел женщину, — объяснил я, пожав плечами.

— Но я же и была женщиной! — возмутилась Темиона.

— Но в тот момент Ты не была рабыней, — напомнил я.

Поняв, что я имею в виду, женщина в ошейнике задрожала, и это, надо признать, выглядело весьма очаровательно. Однако мгновение спустя она вновь вспомнила про свои обиды.

— Он воспользовался рабыней, предпочтя ее мне! — пожаловалась Темиона.

— Да-да, я припоминаю, с каким страхом Ты тогда смотрела на происходящее, — усмехнулся я.

— Господин, — с укоризной в голосе проговорила рабыня.

— Да, а еще с завистью, — добавил я.

— Господин! — возмутилась она.

— Возможно, тебе было жаль, что это не Ты была той, кому повезло служить ему, как рабыне находясь в его полной власти.

— Пожалуйста, Господин!

— Продолжай, — велел я.

— Позже, когда Вы оказались достаточно любезны, и приказали принести меня на ваше место, он тоже оказался там!

— Достаточно любезен? — переспросил я.

— Простите меня, Господин, — тут же пробормотала Темиона.

— Мне просто нужна была женщина, чтобы снять напряжение, — пожал я плечами, — а Ты в тот момент, будучи свободной, но отрабатывающей долг шлюхой, обходилась дешевле.

— Да, Господин, — понимающе кивнула она.

— Кроме того, Ты была соблазнительна, — добавил я.

— Даже будучи свободной женщиной? — спросила Темиона.

— Можешь не сомневаться, — заверил ее я.

— А теперь, когда я стала рабыней? — поинтересовалась она.

— В тысячи раз привлекательнее, чем раньше, — улыбнулся я.

— Хорошо, — заулыбалась рабыня, и ее тело соблазнительно изогнулось, причем я был уверен, что сделала она это не нарочно.

— Так что не стоит говорить о любезности, — сказал я.

— Простите меня, Господин, — прошептала Темиона.

— Продолжай рассказ, — напомнил я.

— Да, этот грубиян, это животное, монстр, тоже оказался там!

— Я помню, — кивнул я.

— Он обозвал меня жирной, — возмущенно вспомнила она, — а еще такой же глупой, как тарскоматка! Он сказал, что я не гожусь даже на корм слинам!

— Я это не забыл, — заверил я ее.

— И он потребовал, чтобы меня убрали с его глаз!

— А еще он вынудил тебя обратиться к нему «Господин», — напомнил я.

— Да! — шепотом воскликнула Темиона.

— Он ведь был первым мужчиной, к которому Ты обратилась «Господин», не так ли? — поинтересовался я.

— Да, — признала женщина.

— Я так и подумал, — кивнул я.

— Но ведь тогда я была свободна, — возмутилась Темиона, — свободна!

— Зато теперь Ты — рабыня, — осадил ее я.

— Да, — вздохнула женщина, прекрасно осознавая, что теперь она обязана ко всем свободным мужчинам обращаться не иначе как «Господин», а ко всем свободным женщинам — «Госпожа».

— Но в тот-то момент я еще была свободна! — напомнила Темиона.

— И, тем не менее, Ты назвала его «Господином», — пожал я плечами.

— Да, — вынуждена была признать она.

— И он был первым, к кому Ты, оставаясь при этом свободной, адресовала обращение уважения и превосходства, — резюмировал я.

— Да, — снова признала Темиона. — Животное, монстр!

Я окинул свою собеседницу оценивающим взглядом. Надо признать, что она была необыкновенно соблазнительна, даже при тусклом свете крохотной лампы.

— О-о-о, — протянула рабыня, — Вы могли бы, не боясь проиграть, держать пари на то, что я никогда не смогла бы забыть этого монстра!

— Уверен, что у тебя это не получится, — улыбнулся я.

— О, — простонала Темиона, — я ненавижу его! Как же я его ненавижу!

— Понимаю, — кивнул я.

— И вдруг он снова оказался рядом, а я, теперь уже рабыня, в пределах его досягаемости!

— А знаешь, я прекрасно могу понять, что Ты сейчас чувствуешь, — сказал я.

— Почему Вы улыбаетесь? — с подозрением спросила она.

— Да так, ничего, — ответил я, сделав невинное лицо.

— И тогда я решила, что могла бы представить себя перед ним в самом выгодном свете! — продолжила женщина.

— Ну, в сложившейся ситуации, у тебя просто не было никакого иного выбора, — пожал я плечами.

Темиона на некоторое время замолкла, пораженная внезапным осознанием правды.

— Полагаю, что это так, — кивнула она.

— Это именно так, — заверил ее я.

— Тем не менее, я решила, что покажу ему женщину, настоящую женщину!

— Должен признать, у тебя это получилось, — улыбнулся я.

— Вы так думаете? — засомневалась Темиона. — Он даже не узнал меня!

— Верно, — признал я.

— Зато видели бы Вы его глаза и выражение его лица! — тихонько засмеялась она.

— Да уж видел, — усмехнулся я, — а еще слышал его стоны страсти и крики желания.

— Разве я не завела его, не возбудила как женщина? — нетерпеливо спросила у меня Темиона.

— Конечно же, Ты это сделала, — подтвердил я.

— Я дефилировала, — смеясь, сказала рабыня. — Я двигалась. Я распахнула перед ним свою тунику. Я извивалась. Я танцевала!

— Я видел, как множество мужчин подошли к ограждению, чтобы полюбоваться на тебя, — поведал ей я.

— Разве это не было моей местью? — поинтересовалась она.

— Было, — не стал я разочаровывать женщину.

— Он хотел меня, — заявила она. — Жаждал меня.

— Точно, — признал я.

— Не он ли кричал, что я самая красивая рабыня, которую он когда-либо видел!? — воскликнула Темиона.

— Так все и было, — подтвердил я.

— И это я привела его до такого состояния, что он кричал от восторга и желания, что он страдал почти как от боли! — радовалась рабыня.

— Несомненно, — согласился я.

— И этой ночью он не стал требовать, чтобы меня убрали с его глаз!

— Нет, конечно.

— Значит, я смогла доказать ему свою женственность и то, что он был неправ презирая меня, отталкивая меня!

— Та, кого он отшвырнул то себя в прошлый раз, была Темиона — свободная женщина, — напомнил я ей, — а вовсе не Темиона — рабыня.

— Но ведь мы — то же самое! — воскликнула она.

— Ты действительно так думаешь? — поинтересовался я.

— Конечно, — ответила рабыня, запнулась и добавила: — в некотором роде.

— Возможно, но только, действительно, в некотором роде, — кивнул я.

— Он хотел меня! — воскликнула Темиона. — Хотел, но не получил! Я слишком дорога, слишком желанна для простого курьера!

— Остерегайся играть в такие игры, — предупредил я. — Это может быть опасно для тебя.

— Что Вы имеете в виду? — удивилась невольница.

— Похоже, Ты даже не представляешь, с какой легкостью можешь оказаться в собственности этого простого курьера, причем полностью, — заметил я.

— Что Вы имеете в виду? — не поняла меня Темиона.

— Может он приобрести тебя или нет, зависит не от тебя, — пояснил я. — Здесь играют роль такие факторы, как состояние рынка и то, сколько в его кошельке монет, а также сколько он готов потратить. Кроме того, немало в этом вопросе зависит от Филеба, и то того, за сколько он готов расстаться с тобой. Надеюсь, Ты в курсе, что он ведь мог бы продать тебя всего за медный тарск.

— Наверное, Вы правы, — пробормотала женщина.

— Причем, любому мужчине, — добавил я, и под ее испуганным взглядом продолжил: — И после продажи, Ты оказалась бы в его полном распоряжении. Кроме того, Ты — пага-рабыня, а следовательно, всего за медный тарск, а то и за бит-тарск, это уж как решит Филеб, Ты можешь оказаться во власти Бортона, или кого-то еще, сроком на один ан.

— Но ведь я не буду принадлежать ему полностью, — несколько неуверенно сказала Темиона.

— Конечно, не стал спорить я, — но у него будет право на твое использование. Надеюсь, Ты не забыла, как хлопнула плеть в его руке?

— Конечно, нет! — задрожав всем телом, признала она, по-видимому, вспомнив звук, который полуголой красотке-рабыне забыть очень трудно.

— Так что, я уверен, — усмехнулся я, — что в течение положенного анна Ты будешь служить клиенту, с полной самоотдачей и покорностью.

Я не без удовлетворения отметил, как задрожала при этом невольница.

— Для тебя было бы полезно зарубить себе на носу, — продолжил я, — что последнее слово в таких вопросах, принадлежит не рабыне, а плети в руке владельца.

— Да, Господин, — прошептала она.

Снаружи послышались приглушенные расстоянием мужские голоса. Дело шло к рассвету.

— Я ненавижу его! — внезапно проговорила рабыня. — Ненавижу!

— Нет, — протянул я, — как раз в этом тебя сложно обвинить.

— Почему? — удивленно уставилась на меня Темиона.

— Да потому, что Ты любишь его, — прояснил я для нее, совершенно очевидное для меня обстоятельство.

— Это чушь! — возмутилась она.

— Ты любишь его с того самого момента, когда впервые увидела его в «Кривом тарне».

— Чушь! — воскликнула рабыня.

— Ты влюбилась в него, несмотря на то, что он презирал тебя, отверг и унизил тебя, а может быть и благодаря этому. Уверен, Ты уже тогда захотела стать его рабыней.

— Чушь, — прошептала женщина.

— Ты сразу захотела стать беспомощным объектом его мужественности, его животной силы и страсти, его власти.

— Не надо так шутить со мной, — простонала Темиона.

— Пока Ты смотрела, как он обращался с рабыней, я следил за тобой. Для меня не стала секретом твоя ревность, и твоя жажда оказаться на ее месте. Я даже смог почувствовать запах твоего желания.

— Пожалуйста, — взмолилась женщина.

— Тебе ведь было жаль, что это не Ты оказалась в его руках? — поинтересовался я.

— Не надо, пожалуйста, — испуганно пролепетала рабыня.

— Уже тогда Ты хотела носить его цепи, быть объектом приложения его плети, полностью принадлежать ему, принадлежать в самом полном смысле этого слова. Принадлежать так, как женщина может принадлежать мужчине, беспомощно, безнадежно и самоотверженно, как бесправная рабыня. Полностью.

Темиона не сводила с меня пораженных испуганных глаз. Она с трудом проталкивала воздух в грудь. В ужасе она прижала ко рту свою маленькую нежную руку.

— Именно поэтому таким блестящим был твой показ на параде рабынь, и именно поэтому, уже после парада, Ты выступила куда дольше и ярче, чем мог бы потребовать от тебя твой фактический хозяин Филеб в данной ситуации. Ты изо всех сил пыталась обольстить курьера, зажечь в нем искушение завоевать тебя. Фактически Ты языком тела умоляла его купить тебя, как рабыню, которой Ты, собственно и была. Ты упрашивала его связать тебя, увести на поводке в его палатку и взять там. Вы умоляла его сделать тебя своей, и только своей.

Темиона склонила голову, спрятала лицо в ладошках и тихонько захныкала.

— Даже в тот момент, когда Ты еще формально была свободной, Ты уже обратилась к нему «Господин», — напомнил я ей.

Маленькие плечи женщины задрожали.

— Не плачь, — постарался успокоить ее я. — Это — естественно и хорошо, что Ты жаждешь владельца. Твоя жизнь не будет полна, пока у тебя не будет его.

— Почему Вы говорите мне такое? — спросила она, поднимая голову и глядя на меня красными от слез глазами. — Вы даже рисковали своей жизнью, чтобы защитить меня, когда он собрался избить меня.

— Признаться, я не думаю, что он собирался бить тебя, — ответил я, — хотя и нисколько не сомневаюсь, что он будет способен на это, и ни на мгновение не проявит при этом нерешительности, если ему покажется, что Ты того заслужила, или если ему захочется это сделать.

— Тогда почему же Вы вмешались? — спросила она, озадаченно глядя на меня. — Ведь тем самым Вы привлекли к себе внимание. Вы же не могли не понимать, что после того, что произошло между вами в прошлом, он мог вас опознать, и тем самым Вы подвергаете себя большой опасности.

— А разве трудно догадаться? — поинтересовался я.

— Наверное, чтобы защитить меня, — предположила рабыня.

— Нет, конечно, — отмахнулся я, от такой глупости.

— Тогда почему? — спросила она, и в ее взгляде проступило неподдельное любопытство.

— Просто, Ты обслуживала меня, — спокойно объяснил я.

— Но ведь Вы именно это и сказали тогда, — заметила Темиона.

— Потому, что это было главной причиной, — пожал я плечами.

— Только по причине такой малости, — удивилась она, — просто, ради соблюдения права очередности?

— Конечно, — кивнул я.

— Неужели Вы рисковали столь многим ради такого ничтожного вопроса, как честь? — удивленно спросила рабыня.

— Когда речь заходит о чести, то здесь не может быть ничтожных вопросов, — прорычал я. — Повернитесь. Голову в землю. Руки на затылок.

Произошедшее далее, с моей точки зрения, можно было считать забавным развлечением.

Позже, отдышавшись, я аккуратно уложил еще постанывавшую невольницу на бок и, осторожно заведя ее руки за спину, скрестил ей запястья. Она вывернула шею так, чтобы можно было видеть меня все то время, что я связывал ей руки небольшим обрезком пеньковой веревки.

— Я связал тебя, чтобы твой хозяин, или любой другой, кто найдет тебя, решил, что Ты была использована, будучи полностью беспомощной, — пояснил я, и подтянув ее лодыжки вверх, скрестил их и привязал к уже связанным запястьями.

Женщину начала колотить дрожь, с которой она ничего не могла поделать.

— Но я же действительно была беспомощна, — осторожно сказала она.

— Ты даже беспомощнее, чем можешь себе представить, рабыня, — усмехнулся я. — Просто твоя истинная беспомощность является не следствием таких мелочей, как кусок пеньковой веревки, служащий лишь для того, чтобы удерживать тебя в положении, желательном для клиента и в течение определенного периода времени, она результат твоего состояния, твоей неволи.

Из глаз рабыни потекли слезы понимания, оставляя мокрые блестящие дорожки на щеках. Она закусила губу, стараясь удержаться и не разрыдаться.

— Ты принадлежишь, — добавил я. — Ты — собственность. Вы объект желания других.

Темиона все же не выдержала и зарыдала. Возможно, именно в этот момент она с куда большей ясностью, чем прежде, осознала, что такое истинная беспомощность рабыни, которая может быть взята где и когда угодно, по желанию другого, что она может быть куплена и продана, что она может стать имуществом любого, у кого есть желание и средства.

— Сколько твой владелец берет за пагу и за использование девки? — осведомился я.

— Один медный тарск, — ответила она, и я положил монету на ковер подле ее тела.

После этого я, покопавшись в своем мешке, извлек две полоски ткани.

— Вы завяжете мне рот, — догадалась Темиона.

— Так будет лучше, в том числе и для тебя самой, — пояснил я.

Сложив один лоскут несколько раз по вдоль, я положил получившийся жгут рядом с ее лицом. Второй кусок я скомкал в тугой шарик, который затолкнул ей в рот. Расширившись там, комок заполнил все свободное пространство, лишив рабыню издавать какие-либо звук кроме чуть слышного мычания. Заготовленным заранее жгутом я закрепил кляп на месте, завязав тугой узел у нее на затылке.

Не сводя с меня своих заплаканных глаз, невольница покрутила головой и подергала конечностями, пробуя на прочность узы, словно в надежде освободиться. Как соблазнительно она выглядела в этот момент! Мне даже понадобилось сделать над собой определенное усилие, чтобы оторвать взгляд от такого зрелища.

Задув лампу, и внимательно осмотрев сквозь щели в занавеске пространство вокруг палатки, я оставил рабыню в одиночестве. Улыбнувшись, а вспомнил медную монету, что осталась лежать на ковре в палатке, подле связанной рабыни. Это было правильно и полностью соответствовало ее статусу, а кроме того я заплатил за пагу и за ее использование.